Когнитивный стиль и депрессия

Актуальность психологических исследований депрессии вообще и одного из ее ви­дов – реактивной депрессии – в частности продиктована интенсивным ростом состояний тревожно-депрессивного спектра в последние десятилетия. Депрессию сегодня называют эпидемией, и ВОЗ прогнозирует, что к 2020 году этот диагноз выйдет на первое место по распространенности, обогнав лидирующие на сегодняшний день сердечно-сосудистые за­болевания.

В данной работе рассматривается депрессия, условно называемая реактивной или психогенной. Однако вопрос традиционного деления расстройств на эндогенные и экзоген­ные дискутируется современными психиатрами: так, А. Б. Смулевич (2007) указывает на то, что эндогенные депрессии нередко провоцируются экзогенными факторами, в то вре­мя как внешние факторы оказывают патопластическое (вторичное) воздействие на опреде­ленных стадиях развития эндогенных депрессий. Таким образом, невозможно однозначно определить вклад эндогенных и экзогенных факторов в развитие депрессии: наиболее ярко это умозаключение иллюстрируется тем фактом, что реактивная депрессия, как и посттрав­матическое стрессовое расстройство (ПТСР), развивается после переживания стресса или травмы далеко не у всех людей. Наша задача в данном исследовании как раз и состояла в определении специфики когнитивной сферы у тех индивидов, которые в ответ на воздей­ствие стресса обнаруживают выраженные на клиническом уровне депрессивные симптомы.

Депрессии посвящено огромное количество психологических концепций и исследо­ваний. Широко известны психоаналитические представления о роли детских утрат в генезе депрессии (Фрейд, 1984), бихевиоральные концепции, акцентирующие внимание на спо­собах решения проблем в кризисных ситуациях (Lewinsohn et al., 1979), экзистенциально-гуманистические воззрения на депрессию как на следствие утраты смысла, ценности жизни и «забвения» собственных желаний и потребностей (Франкл, 1990). Подчеркивается также роль культурных факторов в генезе депрессии, связанных прежде всего с запретом на пере­живание эмоций и их выражение (Хорни, 1993; Холмогорова, Гаранян, 1999).

Акцент на дисфункциях мышления как главной психологической причине депрессии был впервые сделан в работах Аарона Бека (Бек и др., 2003), который полагал, что в основе депрессии лежит когнитивная триада: негативные базисные убеждения относительно соб­ственного «Я», окружающего мира и негативный взгляд на будущее. Негативные базисные убеждения, согласно концепции Бека, формируются вследствие искажений мышления и про­являются в когнитивных ошибках: в произвольности умозаключений, сверхобобщении, по­ляризованном («черно-белом») мышлении, персонализации и др., когнитивная психотерапия депрессии направлена на выявление ошибок мышления и коррекцию базисных убеждений.

Наиболее популярна на сегодняшний день биопсихосоциальная модель депрессии, отражающая мультикаузальный характер этого расстройства (Перре, Бауманн, 2007). Данная модель акцентирует внимание на взаимосвязи биологических, психологических и средовых факторов в развитии депрессивных расстройств.

Как в отечественной, так и в зарубежной психологии постулируется тесная взаимо­связь когнитивной и аффективной сфер личности (Зейгарник, 1986; Выготский, 1983). В настоящей работе изучаются когнитивные стили у пациентов с реактивной депрессией с целью определения их роли в переработке эмоциогенной информации.

В зависимости от теоретического подхода и задач исследования в самом понятии когнитивного стиля выделяются различные принципиальные аспекты: 1) индивидуаль­ные различия в интеллектуальной деятельности; 2) особенности личностной организации в целом, детерминированные индивидуальной спецификой переработки информации; 3) специфика управления когнитивными функциями; 4) функция посредничества между индивидом и окружающим миром, отражающая специфику адаптации (Холодная, 2002).

Мы рассматриваем когнитивные стили в последнем из описанных выше значений, т. е. как механизмы взаимодействия индивида с внешней и внутренней реальностью, выра­жающиеся в особенностях регуляции эмоций, возникающих в результате этого взаимодей­ствия. Данная трактовка когнитивных стилей впервые сформулирована в рамках психоана­литической теории когнитивных контролей (Gardner, 1959).

В настоящем исследовании изучались четыре когнитивных стиля (Холодная, 2002):

1.     «Полезависимость–поленезависимость» – способность преодолевать сложноорга­низованный контекст.

2.     «Импульсивность–рефлективность» – индивидуальные различия в скорости и ка­честве принимаемых решений в ситуациях неопределенности.

3.     «Узость–широта диапазона эквивалентности» – различия в особенностях ориента­ции на черты сходства или черты различия объектов.

4.     «Ригидный – гибкий познавательный контроль» – степень субъективной трудно­сти при смене способов переработки информации в ситуации когнитивного конфликта.

В современной когнитивной психологии и психотерапии понятие когнитивного стиля значительно расширилось и на настоящем этапе включает в себя различные категории: на­пример, наряду с традиционным пониманием в научный обиход вошло понятие «негатив­ного когнитивного стиля» при депрессиях, обозначающее оценку негативных жизненных событий в терминах стабильности (постоянство во времени), глобальности (широта охвата различных сфер жизни), интернальности (склонность приписывать себе ответственность за то, что «плохое» событие произошло).

Однако отметим, что в целом объем клинических исследований когнитивных стилей весьма невелик.

Далее, в работе Кингсланда и Грина (Kingsland, Greene, 1984) подтверждена гипотеза о том, что пациенты, страдающие депрессией, имеют большую полезависимость и, следо­вательно, более низкую психологическую дифференциацию, чем здоровые испытуемые. Авторы интерпретируют результаты в поддержку концепций Бека и Cелигмана о глобаль­ном характере реагирования депрессивных пациентов на внешние воздействия, а также о чрезмерной опоре на референты, идущие от внешнего контекста.

В исследовании МакГилливрей и Барона (MacGillivray, Baron, 1994), проведенном в рамках теории депрессии А. Бека, было показано, что среди депрессивных пациенток большее количество когнитивных ошибок совершается полезависимыми, чем поленезави­симыми испытуемыми. В работе Каламари и др. (Calamari et al., 2000) также выявлена по­ложительная корреляция полезависимости (по результатам выполнения теста «Стержень-рамка») со шкалой депрессии MMPI.

Результаты исследования способности к дифференциации эмоциональных состоя­ний в зависимости от когнитивного стиля Паркса (Parkes, 1981) продемонстрировали, что корреляции между показателями оценки переживаемых эмоций у поленезависимых испы­туемых низкие, в то время как у полезависимых – высокие, что говорит в последнем случае о слабой дифференциации эмоциональных состояний.

Известно, что когнитивно-стилевые особенности оказывают влияние на процессы со­владания с трудными жизненными обстоятельствами. В психотравмирующих ситуациях поленезависимые лица используют защиты, предполагающие активную переработку по­знавательного опыта (изоляцию, интеллектуализацию, проекцию), тогда как для полезави­симых лиц характерно использование защит, связанных с отвержением негативного опыта (вытеснение, отрицание) (Холодная, 2002).

В настоящем исследовании проверялось предположение о том, что для лиц, у кото­рых вследствие влияния негативных жизненных событий развилась реактивная депрес­сия, характерны более выраженные полезависимость, импульсивность, ригидность по­знавательного контроля и узкий диапазон эквивалентности по сравнению с контрольной группой.

Группу «депрессия» составили пациенты Клиники неврозов им. Соловьева ( Москва) и Областной психиатрической больницы Архангельска с диагнозом «депрессивный эпизод средней степени тяжести» (N=90) в возрасте от 18 до 53 лет (М=34,2; SD=9,6): 27 мужчин и 63 женщины. Критерием включения в выборку являлось наличие в анамнезе психогенного фактора, субъективно переживаемого пациентами как причина депрессии. Стрессовые со­бытия распределились по выборке следующим образом(%):

- конфликты в отношениях с близкими людьми – 31;

- разводы и разрывы отношений с партнерами – 27;

- смерть близких – 14;

- болезнь близких – 9;

- автомобильные аварии – 4;

- проблемы на работе или увольнение – 4;

- соматические заболевания 2;

- другие стрессовые события – 7.

Пациенты обследовались на этапе выписки из клиники. Для дополнительного кон­троля состояния когнитивной сферы использовался тест на сенсомоторную скорость «та­блицы Шульте» (в выборку включались лица, показатели которых находились в пределах нормы по этой методике). В группу «норма» вошли лица без депрессивной симптоматики (N=85) в возрасте от 18 до 53 лет (М=31,8; SD=9,8): 36 мужчин и 49 женщин. Уровень выра­женности депрессивной симптоматики определялся по шкале «депрессия» опросника SCL­90-R: в контрольную группу включались лица с показателем по этой шкале не выше 1,27 (M(0,72)+SD(0,55)) согласно нормативам апробации методики (Практикум по психологии посттравматического стресса, 2003). Группы были выравнены между собой по возрасту и образованию.

Методика

В исследовании использовался Опросник оценки выраженности психопатологиче­ской симптоматики (Практикум по психологии посттравматического стресса, 2003), ко­торый состоит из 90 утверждений, отражающих наличие определенных соматических и психологических проблем. Оценка и интерпретация результатов производятся по девяти основным субшкалам, которые объединяют определенные группы симптомов: соматизация, обсессивность–компульсивность, межличностная сензитивность, депрессивность, тревож­ность, враждебность, фобическая тревожность, паранойяльность, психотизм.

Когнитивные стили изучались с помощью следующих методик:

1.  «Полезависимость – поленезависимость» (методика «Включенные фигуры» Уит­кина, групповая форма).

2.  «Импульсивность – рефлективность» (методика «Сравнение похожих рисунков» Кагана).

3.  «Узость – широта диапазона эквивалентности» («Свободная сортировка объектов», в варианте В. Колга).

4.  «Ригидность – гибкость познавательного контроля» (методика словесно-цветовой интерференции Дж. Струпа).

Результаты исследования и их обсуждение

Предварительный анализ показал, что половые различия в когнитивных стилях от­ражают закономерности, полученные в исследованиях других авторов (Холодная, 2002): в контрольной группе для женщин характерна бóльшая полезависимость, чем для мужчин (t=2,7; p<0,01). В связи с этим различия по данному когнитивному стилю рассматривались отдельно по подгруппам мужчин и женщин. По другим когнитивным стилям гендерной специфики не обнаружено.

Анализ по субгруппам показал, что как женщины (U=773,5; p<0,001), так и мужчины (U=225,5; p<0,001) из группы «депрессия» более полезависимы, чем женщины и мужчины из группы «норма».

В целом различия между группами «депрессия» и «норма» показали, что для лиц с реактивной депрессией характерно большее количество ошибок в тесте Кагана (КС «Импульсивность – рефлективность») (табл. 1).

Следуя «квадриполярному принципу», предложенному М. А. Холодной (2002), в отношении КС «Импульсивность – рефлективность» можно выделить четыре субгруппы по общей выборке: импульсивные, рефлективные, быстрые точные, медленные неточные. Процентное соотношение испытуемых по группам «депрессия» и «норма» представлено на рисунке ниже.

На диаграмме четко видно, что вре­менной аспект не различается в обеих исследуемых группах: количество «им­пульсивных» и «быстрых точных» при­близительно одинаково. Тогда как лица, затрачивающие длительное время на принятие решения, в группе с реактив­ными депрессиями имеют специфику: значительная часть из них делает много ошибок, несмотря на длительное время принятия решения, и в связи с этим попа­дает в субгруппу «медленные неточные».

В отношении КС «Узкий – широ­кий диапазон эквивалентности» разли­чия обнаружены в отношении показателя «количество объектов в наибольшей груп­пе»: для группы «депрессия» характерен сдвиг в сторону аналитичности. Кроме того, показатель интерференции (отражающей конфликт между вербальными и сенсорно­перцептивными функциями) по КС «Ригидность – гибкость познавательного контроля» значимо выше в группе «депрессия» (см. табл. 1).

Описанные выше результаты согласуются с обнаруженными нами ранее (Падун, Загряжская, 2007) закономерностями, полученными на группе здоровых испытуемых. Для «нормальной» выборки был выделен непродуктивный когнитивный стиль (сочетание по­лезависимости и аналитичности), который оказался характерным для лиц с высоким ди­стрессом.

Остается открытым вопрос о происхождении полученных различий: отражает ли когнитивно-стилевая специфика у группы «депрессия» снижение показателей когни­тивного функционирования вследствие пережитого стресса и воздействия депрессив­ного аффекта, является ли подобная специфика следствием приема антидепрессивных препаратов или она была присуща этим лицам изначально, т. е. до воздействия стрессо­вой ситуации? С одной стороны, когнитивные стили являются устойчивыми характе­ристиками, с другой – известно, что полезависимость в определенной степени произ­водна от функционального состояния человека и возрастных особенностей (Холодная, 2002). Таким образом, можно говорить о том, что длительное переживание дистресса повышает полезависимость. Про другие стилевые свойства таких данных обнаружено не было.

В. И. Моросанова (2002) в исследовании индивидуального стиля саморегуляции по­казала, что у полезависимых индивидов уровень саморегуляции в части планирования целей деятельности, моделирования значимых условий и программирования действий ниже, чем у поленезависимых. Таким образом, можно предположить, что когнитивный стиль «Полезависимость – поленезависимость» является ресурсом личности в преодо­лении стрессовых ситуаций: поленезависимые индивиды имеют больше ресурсов в ре­гуляции деятельности по преобразованию ситуации. В исследовании, проведенном нами ранее (Падун и др., 2005), было показано, что стратегия совладания со стрессом, направ­ленная на разрешение проблемы, в большей степени характерна для поленезависимых индивидов.

В науке широко известна точка зрения, что в природе существует универсальный ба­зовый закон, работающий для всех форм и процессов жизни (Чуприкова, 2007). Всюду, где есть развитие, оно идет от состояний относительной глобальности и отсутствия дифферен­циации к состояниям большей дифференцированности, артикулированности и иерархи­ческой интеграции. Согласно концепции Вернера (Werner, 1957), процесс индивидуации состоит в росте дистанции между «Я» и миром, в росте дифференцированности отношений между личностью и обществом. При этом Вернер считает, что более поздние формы не уничтожают более примитивных форм психической активности. Более развитые формы требуют для своего появления «примитивного фона», из которого они дифференцируются и от которого никогда полностью не отделяются. Этот «примитивный фон», по Вернеру, связан с когнитивной гибкостью и творческими элементами деятельности. В этом смысле «ребенок постоянно отец взрослого». Чем более творческой является личность, тем шире доступен ей диапазон операций. Того же мнения придерживается Ю. И. Александров, рас­сматривая соотношение сознания и эмоций (Александров, Александрова, 2007): на любом этапе развития индивида в разном соотношении присутствуют как характеристики созна­ния, так и характеристики эмоций.

Теория Виткина имеет прямую связь с теорией Вернера: полезависимость является частным случаем проявления индивидуальных различий по базовой фундаментальной размерности – глобальности-артикулированности. Виткин также полностью принимает положение о том, что развитие идет в сторону дифференциации психологических функ­ций и систем, сопровождаясь все более сложными их интеграциями, более того, соглас­но Виткину, психологическая дифференциация является не частным, а всеобъемлющим когнитивно-личностным свойством. Однако при обсуждении вопроса о соотношении двух осей развития – дифференциации и интеграции – он отмечает, что высокая дифференциа­ция необязательно ведет за собой высокую интеграцию. При наблюдении за полезависи­мыми и поленезависимыми детьми было установлено, что группа ПЗ является достаточно однородной, тогда как группа ПНЗ характеризуется широким спектром индивидуальных различий (см.: Чуприкова, 2007).

Наши предыдущие исследования также подтверждают тот факт, что группа ПНЗ является неоднородной (Падун, Загряжская, 2007) и психологические закономерности формирования психопатологических симптомов в этом случае выявить не удается. В на­стоящем исследовании из группы «депрессия» удалось выделить небольшую субгруппу «поленезависимые» (N=18), которая составляет 20 %. Таким образом, часть пациентов из группы «депрессия» все же находится на полюсе ПНЗ. Можно предположить, что залог эффективного непроизвольного интеллектуального контроля (а именно так определяет когнитивные стили М. А. Холодная) состоит в гибком использовании ресурсов ПЗ–ПНЗ. Вероятно, лицам с высокой поленезависимостью может быть свойственна своего рода «ото­рванность» когнитивного функционирования от базовых потребностей и эмоций, ведущая к подавлению последних и утрате связи с ними, или, если говорить в терминах Виткина, – высокая дифференциация при недостаточной интеграции.

Что касается факта, свидетельствующего о большей полезависимости испытуемых из группы «депрессия», то наши данные подтверждают положения Бека и Cелигмана о глобальном характере реагирования депрессивных пациентов на внешние воздействия, а также о чрезмерной опоре на референты, идущие от внешнего контекста. По всей видимо­сти, именно интегрированность когнитивной сферы является основой для возникновения когнитивных искажений, выраженных когнитивных ошибок в работе. Слабая дифферен­цированность когнитивной сферы приводит к поляризации и сверхгенерализации негатив­ного опыта, являясь одной из причин развития депрессивных состояний. Безусловно, ин­терпретация полученных результатов не предполагает вывода о том, что полезависимость предрасполагает к депрессии: речь идет о сложных взаимосвязях биопсихосоциальных факторов. Вероятнее всего, негативная аффективность (нейротизм) в сочетании с полене-зависимостью в меньшей степени предрасполагает к психогенной депрессии, чем сочетание негативной аффективности с полезависимостью; данная гипотеза требует дальнейшей эм­пирической проверки.

Что касается когнитивного стиля «Узкий – широкий диапазон эквивалентности», то существуют данные о повышенной тревожности, недоверчивости, настороженности так называемых «аналитиков» (Холодная, 1990). Кроме того, было показано, что «аналитики» ориентированы на социальное одобрение. По мнению И. П. Шкуратовой (1994), различия между «синтетиками» и «аналитиками» имеют отношение к понятию «зона неопределенности деятельности», введенному В. С. Меpлиным (1978), который считал, что именно специфика процессов принятия решений является основой для определения индивидуально-психологических различий. По Мерлину, зона неопределенности в при­нятии решения определяется несоответствием количества «сенсорных входов» и огра­ниченностью «эфферентных выходов». В смысле дифференцированности восприятия окружающего мира это означает, что чем больше признаков содержит образ объекта на сенсоpном входе (у «аналитиков»), тем больше несоответствие между многообразием на входе и ограниченностью на выходе и, следовательно, тем больше зона неопределенности (Шкуратова, 1994). При этом аналитичность в сочетании с полезависимостью, вероят­но, дает действительно высокий уровень неопределенности и, как следствие, тревогу при принятии решений, которая может приводить к неспособности предпринимать усилия в стрессовой ситуации.