Множественные идентичности, аккультурация и адаптация русских в Латвии и Грузии

1561

Аннотация

В статье представлены результаты сравнительного исследования взаимосвязей различных видов социальной идентичности (этнической, гражданской и идентичности с местом) со стратегиями аккультурации (ассимиляцией и интеграцией) и показателями психологической адаптации (удовлетворенностью жизнью и самоуважением) русских в двух социокультурных контекстах — Латвии и Грузии. Участниками исследования стали 320 русских Латвии (M = 42,89; SD = 21,19) и 312 русских Грузии (M = 31,11; SD = 11,67). Для проверки взаимосвязей использовался путевой анализ. Результаты показали, что с интеграцией в обеих странах связаны гражданская идентичность и идентичность с местом. Прямая связь идентичности с местом и показателями психологического благополучия носит универсальный характер для исследуемых стран, тогда как характер взаимосвязей гражданской и этнической идентичности с показателями психологического благополучия зависит от контекста. Универсальным для Латвии и Грузии является непрямой позитивный эффект гражданской идентичности и идентичности с местом на самоуважение через стратегию интеграции.

Общая информация

Ключевые слова: этническая идентичность, гражданская идентичность, идентичность с местом, интеграция, адаптация, стратегии аккультурации, этнические меньшинства

Рубрика издания: Эмпирические исследования

Тип материала: научная статья

DOI: https://doi.org/10.17759/chp.2019150206

Финансирование. Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 15-18-00029).

Для цитаты: Рябиченко Т.А., Лебедева Н.М., Плотка И.Д. Множественные идентичности, аккультурация и адаптация русских в Латвии и Грузии // Культурно-историческая психология. 2019. Том 15. № 2. С. 54–64. DOI: 10.17759/chp.2019150206

Полный текст

 

Введение

Гражданскую и этническую идентичность часто рассматривают в качестве психологических измерений аккультурации [22; 34]. Но идентичность формируется, во-первых, именно в том месте, где мы живем [16], во- вторых, взаимодействие личности с этим местом может давать важное для адаптации «чувство дома» [29]. Поэтому мы считаем необходимым включение «идентичности с местом» (place identity) в исследования аккультурации в дополнение к другим видам идентичности.

На аккультурацию и ее связь с адаптацией существенное влияние оказывает контекст аккультурации [38]. Поэтому теоретический и практический интерес представляет изучение аккультурации русских на пространстве бывшего СССР, поскольку условия проживания русских на постсоветском пространстве сказываются и на их идентичности, и на процессе аккультурации в целом.

Целью исследования стало сравнение взаимосвязей различных видов идентичности и стратегий аккультурации с психологическим благополучием русского меньшинства в Грузии и Латвии, что позволит проанализировать обусловленные контекстом особенности этих взаимосвязей и адаптации русских жителей этих постсоветских стран.

Теоретический подход к исследованию аккультурации

В исследовании мы будем придерживаться теоретического подхода, в котором разграничиваются условия аккультурации, аккультурационные ориентации (стратегии) и результаты аккультурации [6].

К условиям аккультурации относятся:

—   особенности принимающего общества — идеология и политика мультикультурализма обеспечивают успешную интеграцию мигрантов и этнических меньшинств [8], а дискриминация и неравенство препятствуют интеграции, ухудшая адаптацию [9];

—   особенности групп — этническая жизнеспособность (ethnic vitality) группы меньшинства позволяет группе выступать в качестве коллективного субъекта и ориентироваться в большей мере на собственные приоритеты, чем на требования большинства [3], а соответствие или несоответствие аккультурационных предпочтений большинства и меньшинства отражаются в восприятии межгрупповой угрозы [15; 28];

—   индивидуальные характеристики — это возраст, продолжительность проживания в стране, социальный статус [6; 19], личностные характеристики: идентичность [10], ценности [5].

Аккультурационные ориентации связывают условия аккультурации c ее результатами. Широкое распространение получила модель аккультурации, предложенная Д. Берри [7]. В ней описаны четыре стратегии, являющиеся результатом комбинации установок на сохранение культуры происхождения и на контакты с группой большинства. Это ассимиляция (отказ от собственной культуры в пользу культуры большинства), сепарация (сохранение только собственной культуры), интеграция (сохранение ключевых особенностей собственной культуры с одновременным принятием элементов культуры большинства) и маргинализация (отказ от обеих культур).

Стратегии аккультурации взаимосвязаны с ее результатами — социокультурной и психологической адаптацией [10]. Психологическая адаптация определяется через показатели психологического благополучия; социокультурная адаптация отражена в навыках, приобретаемых в условиях жизни в иной культуре [39]. Несмотря на тесную взаимосвязь двух видов адаптации, они могут иметь различные предикторы [19]. Известно, что с течением времени уровень социокультурной адаптации растет; для психологической адаптации такая зависимость проявляется не всегда [6; 39]. Наилучшие адаптационные результаты дает стратегия интеграции, а маргинализация считается наименее успешной [10].

В нашем исследовании в качестве условий аккультурации мы используем различные виды социальной идентичности — этническую, гражданскую и идентичность с местом; в качестве аккультурацион- ных ориентаций (стратегий) — интеграцию и ассимиляцию (мы предполагаем, что они являются наиболее вероятными в рассматриваемых контекстах); в качестве результатов аккультурации удовлетворенность жизнью и самоуважение.

Множественные идентичности и аккультурация

Аккультурация включает в себя широкий диапазон паттернов поведения, установок, ценностей, норм, личностных характеристик, которые могут изменяться в условиях контакта [38]. Идентичность — более узкий концепт, однако в аккультурации различные виды идентичности, или множественные идентичности (культурная, этническая, гражданская и другие), играют решающую роль [22; 26], актуализируясь в различных условиях в неодинаковой степени.

Этническая идентичность относится к самоощущению индивида с точки зрения принадлежности к определенной этнической группе, гражданская идентичность — с точки зрения принадлежности к нации или национальному государству [21; 22]. В группе большинства эти идентичности, как правило, не противоречат друг другу, для меньшинств это не всегда так: полная интеграция этнической и гражданской идентичностей может оказаться затруднительной, что может быть вызвано статусными различиями групп в обществе и существованием жестких групповых границ. В результате множественные идентичности формируют сложную структуру, которая может меняться в процессе аккультурации [11].

Соотношение этнической и гражданской идентичностей сопоставимо со стратегиями аккультурации в модели Д. Берри. Интеграции соответствует бикультурная идентичность — это выраженные этническая и гражданская идентичности. Сепарационная идентичность — это сочетание выраженной этнической идентичности и отсутствия идентификации с большинством, ассимилированная идентичность — выраженная идентификация с большинством, марги­нализованная идентичность — отсутствие идентификации с обеими группами [22]. Для психологической адаптации наиболее выигрышной является бикуль­турная идентичность [10; 24]. Результаты взаимосвязи отдельных видов идентичности с психологическим благополучием зависят от контекста: в одних контекстах с лучшей психологической адаптацией связаны сепарация и выраженная этническая идентичность [10], в других — ассимиляция и выраженная гражданская идентичность [26], т. е. выигрышными с точки зрения успешности адаптации могут быть разные комбинации идентичностей [22].

Говоря об идентичности в различных контекстах, нельзя игнорировать и тот факт, что она формируется в том месте, где живет человек. По мнению С. Хасла­ма и коллег, именно место является одним из самых мощных якорей и символов того, кем мы являемся в социальном и человеческом смыслах. Идентичность не только дает людям чувство принадлежности, но и обеспечивает их чувством, где именно эта принадлежность возникает и существует [16]. Для нашего исследования идентичность с местом является важной, именно она может играть существенную роль в аккультурации этнических меньшинств в условиях, когда гражданская идентичность может быть проблематичной, а этническая — находиться под угрозой в силу разных причин.

Идентичность с местом представляет собой результат самокатегоризации на основе принадлежности к определенному месту [13]. Можно предположить, что чем больше характеристики места будут соответствовать личностным особенностям и ценностям, тем сильнее будет идентификация с этим местом, тем более будет выражена установка представителей этнического меньшинства на интеграцию и выше уровень психологической адаптации.

Нами сформулированы следующие исследовательские вопросы.

1.    Различается ли характер взаимосвязей разных видов социальной идентичности с различными ак- культурационными стратегиями русских в Латвии и Грузии?

2.    Различается ли характер взаимосвязей стратегий аккультурации с показателями психологического благополучия у русских в Латвии и Грузии?

3.    Различается ли характер взаимосвязей разных видов социальной идентичности с показателями психологического благополучия у русских в Латвии и Грузии?

4.    Опосредуют ли аккультурационные стратегии русских в Латвии и Грузии взаимосвязи различных видов идентичности с показателями психологического благополучия?

Для ответов на поставленные нами вопросы была построена модель взаимосвязи множественных идентичностей со стратегиями аккультурации и психологическим благополучием (рис. 1), которую мы протестировали на русских респондентах в Латвии и Грузии.

Контекст аккультурации русских в Латвии и Грузии

Русские в Латвии

Численность. По данным переписи населения 1989 г., русские составляли 34% населения республики, сейчас русские составляют 25,8% населения Латвии и являются самым многочисленным этническим меньшинством [23; 35]. Положение русских специфично: группа занимает промежуточное положение между этническими меньшинствами и мигрантами, поскольку изменение статуса русских произошло только после распада СССР [33].

Политика гражданства. После восстановления Латвией независимости гражданство было предоставлено гражданам Латвии, проживавшим на ее территории до 1940 г., и их потомкам; для остальных предусматривался процесс натурализации. В результате 29% населения остались без гражданства, что стало исключительным случаем не только в Европейском Союзе, но и за его пределами [30]. Большинство неграждан составили русские. После вхождения Латвии в состав Евросоюза процесс натурализации ускорился, количество неграждан снизилось [18]. Русские Латвии участвуют в политической жизни, поддерживаемые ими партии представлены в парламенте [30].

Язык. В независимой Латвии единственным государственным языком является латышский. С 2004 г. 60% уроков в русских школах должны проводиться на латышском языке.

Межкультурные отношения. Ассимиляционист- ские тенденции, которые прослеживаются в интеграционной политике Латвии, усилили восприятие культурной угрозы как меньшинствами, так и большинством и снизили чувство принадлежности русских к Латвии [18; 23].

Русские в Грузии

Численность. После распада СССР количество этнических меньшинств в Грузии снизилось с 29,9% в 1989 г. до 16,2% в 2002 [25]. Количество русских с 6,5% до 1,5%, в основном за счет эмиграции, вызванной ухудшением экономической ситуации, политической напряженностью 90-х гг. ХХ в. и военными конфликтами в Южной Осетии и Абхазии [37]. В 2014 г. русские были третьей по численности группой меньшинств, составляя 0,7% населения [14].

Политика гражданства. В соответствии с Законом о гражданстве 1993 г. правом на гражданство обладали все, кто проживал на территории Грузии не менее пяти лет, предоставление гражданства не зависело от происхождения и знания языка, что отличало политику Грузии от политики стран Балтии [25]. Однако меньшинства слабо представлены во властных структурах и практически не участвуют в принятии решений на государственном уровне [40].

Язык. Провозглашение грузинского языка в качестве официального способствовало отходу этнических меньшинств от участия в политической жизни и ухудшило отношения между этническими группами [25; 37; 40]. Меньшинства имеют право на получение образования в школах на родном языке [37], с 2010 г. в таких школах преподавание грузинского языка и литературы и социальных наук на грузинском языке стало обязательным [25].

Межкультурные отношения. Националистическая риторика, царившая в стране в начале 1990-х гг., привела к возникновению недоверия между грузинским и негрузинским населением. Конфликты в Южной Осетии и Абхазии привели к тому, что вопросы, касающиеся этнических меньшинств, часто рассматриваются через призму этих конфликтов. Результатом являются представления о меньшинствах как об источниках потенциальной угрозы [32; 41]. Поэтому, несмотря на существование государственной политики, направленной на интеграцию, прослеживается курс на моноэтнизацию общества [1].

Рис. 1. Модель взаимосвязи множественных идентичностей с аккультурационными установками и показателями психологической адаптации

Объединяет русских в Латвии и Грузии то, что они столкнулись с задачей аккультурации в условиях тотального доминирования инокультурного большинства. В качестве очевидных различий мож­
но выделить различия в относительной численности русских, участие в официальной политической жизни (в пользу Латвии), что может привести к различиям в этнической жизнеспособности групп (также в пользу Латвии), и различия в политике гражданства (в пользу Грузии).

Метод

Был использован метод социально-психологического опроса. В опросе приняли участие 320 проживающих в Латвии русских в возрасте от 16 до 85 лет (M = 42,89; SD = 21,19), 15% выборки мужчины, и 312 проживающих в Грузии русских в возрасте от 14 до 67 лет (M = 31,11; SD = 11,67), 32% выборки мужчины.

Теоретическая модель (см. рис. 1) была протестирована по отдельности для двух стратегий аккультурации: ассимиляции («модель ассимиляции») и интеграции («модель интеграции»).

Методики исследования

В работе были использованы шкалы этнической и гражданской идентичности, стратегий аккультурации, самоуважения и удовлетворенности жизнью из опросника MIRIPS (оригинальная версия опросника: http://www.victoria.ac.nz/cacr/research/mirips), переведенного на русский язык и адаптированного в предыдущих исследованиях [2], и шкала идентичности с местом [13]. Оценка проводилась по шкале от 1 — «Абсолютно не согласен» до 5 — «Абсолютно согласен».

Шкала этнической идентичности (4 пункта). Пример: «Я горжусь тем, что я русский».

Шкала гражданской идентичности (4 пункта). Пример: «Я чувствую себя частью латышской (грузинской) культуры».

Шкала идентичности с местом (7 пунктов). Респондентам предлагалось оценить степень согласия с утверждениями, отвечающими на вопрос, чем для них является Латвия (Грузия), если ее рассматривать в качестве места проживания. Пример: «Это место отражает тип человека, которым я являюсь».

Шкалы стратегий аккультурации: интеграции и ассимиляции (по 4 пункта каждая). Например: «Для меня важно владеть в совершенстве и русским, и латышским (грузинским) языками» (интеграция), «Владеть в совершенстве латышским (грузинским) языком для меня важнее, чем русским» (ассимиляция).

Удовлетворенность жизнью [13] (4 пункта). Пример: «У меня есть все, что мне необходимо в жизни».

Самоуважение [35] (4 пункта). Пример: «Я чувствую, что вполне достоин уважения, по крайней мере, наравне с другими».

Демографические переменные: пол, возраст, этническая принадлежность.

Обработка данных

При проверке гипотез использовался метод моделирования структурными уравнениями. Путевые модели были построены в приложении SPSS AMOS 20 [5]. Сравнение средних проводилось при помощи t-критерия Стъюдента для независимых выборок в программе SPSS 22.

Результаты

Результаты сравнения средних по анализируемым переменным в группах русских Латвии и Грузии представлены в таблице. Для оценки значимости различий мы использовали t-тест, а также индикатор размера эффекта (Cohen’s d).

Как видно из таблицы, идентичность с местом и гражданская идентичность выше у русских Грузии, различия в этнической идентичности незначимы. Ориентация на интеграцию выше у русских Грузии, чем у русских в Латвии, найденный для ассимиляции эффект очень мал. По уровню самоуважения различий между группами нет, удовлетворенность жизнью выше у русских Латвии.

Таблица 1

Средние значения анализируемых переменных и их сравнение

Переменная

Альфа Кронбаха

Среднее значение (Станд. откл.)

t

Cohen’s d

Латвия

Грузия

Латвия

Грузия

Идентичность с местом

0,85

0,89

3,32 (0,91)

3,79 (0,67)

-737***

0,59

Этническая идентичность

0,86

0,76

4,14 (0,80)

4,03 (0,95)

1,59

0,13

Гражданская идентичность

0,85

0,85

3,12 (1,01)

3,91 (0,83)

-10,73***

0,85

Ассимиляция

0,81

0,62

1,79 (0,82)

1,67 (0,54)

2,14*

0,17

Интеграция

0,75

0,67

4,00 (0,75)

4,33 (0,54)

-6,32***

0,50

Удовлетворенность жизнью

0,83

0,73

3,23 (0,89)

2,73 (0,82)

7,61***

0,62

Самоуважение

0,84

0,70

4,11 (0,72)

4,12 (0,53)

-0,12

0,02

Примечание: «*» — p<0,05; «***» — p<0,001.

Для проверки взаимосвязей множественных идентичностей со стратегиями аккультурации и показателями психологической адаптации были построены и протестированы путевые модели в обеих выборках. Также оценивалась возможность существования непрямых эффектов разных видов идентичности на удовлетворенность жизнью и самоуважение. Для
этого был использован метод оценки максимального правдоподобия со скорректированными оценками параметров и стандартных ошибок, количество извлекаемых псевдовыборок — 5000.

Результаты, полученные для «модели ассимиляции», приводятся на рис. 2.

Рис. 2. Путевая модель ассимиляции со стандартизированными прямыми эффектами: коэффициенты для Латвии и Грузии даны через «/»; «*» — p < 0,05; «**» — p < 0,01; «***» — p < 0,001; характеристики моделей: x2/df = 1,19/1,76; р = 0,28/0,17, RMSEA = 0,02/0,05; CFI = 0,99/0,99; SRMR = 0,02/0,03

Приведенные на рис. 2 результаты показывают, что идентичность с местом негативно связана с установкой на ассимиляцию только в Грузии. Для гражданской идентичности и стратегии ассимиляции в этой группе найдена позитивная взаимосвязь. Этническая идентичность и ассимиляция связаны негативно в обеих группах. В свою очередь, ассимиляция негативно связана с самоуважением, эта взаимосвязь выявлена в обеих группах. Также обнаружены прямые позитивные эффекты идентичности с местом на самоуважение и удовлетворенность жизнью; непрямые эффекты данного вида идентичности на показатели психологического благополучия отсутствуют. Обнаружены непрямой позитивный эффект этнической идентичности на самоуважение в группе русских Латвии и Грузии (в = 0,13; p < 0,001 и в = 0,02; p < 0,05 соответственно) и прямой негативный эффект — на удовлетворенность жизнью в группе русских Грузии. Для гражданской идентичности прямых эффектов не обнаружено, но существует непрямой негативный эффект данного вида идентичности на самоуважение в Грузии (в = -0,03; p < 0,05).

Полученные для «модели интеграции» результаты приведены на рис. 3.

Рис. 3. Путевая модель интеграции со стандартизированными прямыми эффектами: коэффициенты для Латвии и Грузии даны через «/»; «*» — p < 0,05; «**» — p < 0,01; «***» — p < 0,001; характеристики моделей: x2/df = 1,19/2,67; р = 0,28/0,07; RMSEA = 0,02/0,07; CFI = 0,99/0,99; SRMR = 0,02/0,03

В обеих группах с интеграцией оказались позитивно взаимосвязаны идентичность с местом и гражданская идентичность, найдена позитивная взаимосвязь этнической идентичности и интеграции в группе русских в Грузии. Стратегия интеграции позитивно взаимосвязана с самоуважением в двух группах, с удовлетворенностью жизнью в группе русских в Грузии. Для идентичности с местом обнаружены прямые позитивные эффекты на удовлетворенность жизнью и самоуважение в двух группах. В обеих группах найдены непрямые позитивные эффекты идентичности с местом на самоуважение через интеграцию (в = 0,05; p < 0,001 и в = 0,05; p < 0,01 соответственно), в Грузии — непрямой позитивный эффект на удовлетворенность жизнью (в = 0,06, p < 0,01). Гражданская идентичность негативно взаимосвязана с удовлетворенностью жизнью в Грузии, найдены непрямые позитивные эффекты гражданской идентичности на самоуважение в обеих группах (в = 0,07; p < 0,001 и в = 0,06; p < 0,01 соответственно). Этническая идентичность позитивно взаимосвязана с самоуважением в группе русских Латвии и негативно взаимосвязана с удовлетворенностью жизнью в группе русских Грузии. В Грузии обнаружены позитивные непрямые эффекты этнической идентичности на удовлетворенность жизнью (в = 0,03; p < 0,05) и самоуважение (в = 0,04; p < 0,01) через интеграцию.

Обсуждение полученных результатов

Как показало исследование, в группе русских Грузии ориентация на интеграцию выше, чем в группе русских Латвии. На наш взгляд, это является результатом более лояльной по сравнению с Латвией политики Грузии в вопросах предоставления гражданства. Данный вывод подкрепляется и результатом сравнения гражданской идентичности русских в этих странах — в Грузии ее уровень оказался более высоким (см. табл.), в то время как в уровнях этнической идентичности различий не наблюдается. При этом в обеих странах ориентация русских на интеграцию является преобладающей по сравнению с ассимиляцией.

Были выявлены различия во взаимосвязях разных видов идентичности с аккультурационными установками русских в Латвии и Грузии, которые, на наш взгляд, определяются спецификой рассматриваемых контекстов. Так, предикторами интеграции в Латвии являются гражданская идентичность и идентичность с местом, в Грузии — это идентичность с местом, гражданская и этническая идентичности. То, что этническая идентичность русских «уходит» из сферы интеграции русских Латвии, может быть результатом ассимиляционистского крена в интеграционной политике этого государства [23]. В то же время этническая идентичность препятствует ассимиляции в обеих странах, т. е. служит сохранению этнической культуры группы в процессе происходящих изменений. В свою очередь, гражданская идентичность может быть связана с ориентацией на ассимиляцию, что наблюдается в Грузии. Последнее, на наш взгляд, может объясняться малочисленностью данной группы и, как следствие, сниженной этнической жизнеспособностью. Интересными являются взаимосвязи идентичности с местом и стратегиями аккультурации. В обоих государствах она способствует интеграции, т. е. функционально подкрепляет гражданскую идентичность, но не тождественна ей. Различия обнаруживаются в «модели ассимиляции» русских в Грузии, где идентичность с местом препятствует выбору ассимиляции, способствуя сохранению этнической культуры укоренившейся на данной территории группы, когда этому угрожает ассимиляция [1]. В данном случае идентичность с местом подкрепляет функцию этнической идентичности, а не гражданской.

Что касается взаимосвязей стратегий аккультурации и психологического благополучия, то независимыми от контекста оказались позитивные взаимосвязи интеграции с самоуважением, что свидетельствует об особой роли этой стратегии в психологической адаптации меньшинств. Данный результат находится в полном соответствии с предложенной Д. Берри гипотезой интеграции: «... двойная вовлеченность групп и их членов <...> способствует достижению большего психологического <...> благополучия, чем участие в жизни только одной культурной группы» [3, с. 50]. В обеих странах ассимиляция (отказ от собственной культуры) негативно связана с самоуважением.

Обнаруженные в исследовании взаимосвязи различных видов идентичности с показателями психологического благополучия в большей степени зависят от контекста, чем взаимосвязи со стратегиями аккультурации. В частности, этническая идентичность способствует самоуважению русских в Латвии в «модели интеграции», в Грузии мы этого не обнаружили, что может быть свидетельством большей этнической жизнеспособности русских Латвии по сравнению с русскими Грузии. Более того, этническая идентичность негативно взаимосвязана с удовлетворенностью жизнью у русских Грузии. То есть в более многочисленной и более жизнеспособной группе в условиях воспринимаемого внешнего давления (русские Латвии) этническая идентичность является внутренним ресурсом повышения психологического благополучия. В малочисленной и менее жизнеспособной группе (русские Грузии в моделях ассимиляции и интеграции) этническая идентичность может стать источником психологического дискомфорта на фоне ухудшения межгосударственных отношений Грузии и России, поэтому, возможно, она негативно связана с удовлетворенностью жизнью.

Ни в одной из моделей гражданская идентичность не связана с самоуважением. В «модели интеграции» обнаружены негативные взаимосвязи гражданской идентичности с удовлетворенностью жизнью русских Грузии. Можно говорить о неоднозначной роли гражданской идентичности в процессе аккультурации. С одной стороны, она связана с выбором стратегии интеграции, с другой — напрямую не связана с самоуважением. В случае Грузии для гражданской идентичности обнаружены негативные взаимосвязи с удовлетворенностью жизнью в «модели интеграции», в случае Латвии в «модели ассимиляции». Это говорит о проблемах, мешающих полноценной гражданской интеграции меньшинств. Наши результаты сопоставимы с результатами, полученными в Эстонии при воспринимаемом обесценивании собственной группы удовлетворенность жизнью может снижаться даже при ориентации этнических меньшинств на интеграцию [20].

Идентичность с местом в обеих группах позитивно взаимосвязана с параметрами психологического благополучия самоуважением и удовлетворенностью жизнью, что обнаружено в проверяемых в исследовании моделях. Несмотря на существующую взаимосвязь идентичности с местом с гражданской идентичностью (r = 0,52; p < 0,001 в Грузии и r = 0,51; p < 0,001 в Латвии) и сходством в паттернах взаимосвязей с интеграцией, существуют различия во взаимосвязях идентичности с местом и гражданской идентичности с психологическим благополучием в обеих странах. По сравнению с гражданской идентичностью, которая зависит от официальной идеологии и политики государства в отношении меньшинств, идентичность с местом, будучи идеологически нейтральным конструктом, по нашему мнению, играет компенсаторную роль в психологической адаптации русского этнического меньшинства в Латвии и Грузии. Она выполняет важную функцию «тонкой настройки» интеграции этнической группы в инокультурном контексте, подкрепляя то гражданскую, то этническую идентичность и служа двум целям: сохранению этнической самобытности группы и успешной адаптации ее членов в доминирующем обществе.

Если говорить о непрямых эффектах различных видов идентичности на показатели психологического благополучия, то к универсальным для данных двух контекстов можно отнести непрямой позитивный эффект гражданской идентичности и идентичности с местом на самоуважение через стратегию интеграции: повышая установки на интеграцию, гражданская идентичность будет способствовать самоуважению представителей русского меньшинства в Грузии и Латвии. Остальные взаимосвязи оказались зависимыми от контекста. Только в Грузии гражданская идентичность, повышая установки на ассимиляцию, способствует снижению самоуважения русского этнического меньшинства. Идеологически нейтральная идентичность с местом, «чувство дома» [29], повышает установки на интеграцию, тем самым повышая самоуважение русских Латвии и удовлетворенность жизнью русских Грузии, и играет адаптивную роль. Этническая идентичность русских Грузии способствует повышению установок на интеграцию, способствуя повышению самоуважения и удовлетворенности жизнью.

Выводы

1.    В обеих странах у русских идет процесс формирования бикультурной идентичности [22], которая является комбинацией выраженных этнической и гражданской идентичностей и выражается в ориентации на интеграцию.

2.    Предикторами интеграции являются гражданская идентичность и идентичность с местом. Универсальный для обеих стран характер носят позитивные связи гражданской идентичности и идентичности с местом с установкой на интеграцию.

3.    К зависимым от социокультурного и политического контекста можно отнести связи различных видов идентичности со стратегиями аккультурации: в Грузии, в отличие от Латвии, были обнаружены связь этнической идентичности с установкой на интеграцию, гражданской с установкой на ассимиляцию, а также негативная связь идентичности с местом и установкой на ассимиляцию.

4.    Прямая связь идентичности с местом с показателями психологического благополучия носит универсальный характер для исследуемых стран.

5.    Идентичность с местом выполняет важную функцию «тонкой настройки» интеграции этнической группы в инокультурном контексте, служа сохранению этнической самобытности группы и успешной адаптации ее членов в доминирующем обществе.

6.    Взаимосвязи гражданской и этнической идентичности с показателями психологического благополучия в значительной степени зависят от контекста. У русских Латвии самоуважению способствует этническая идентичность при выборе стратегии интеграции, гражданская идентичность препятствует удовлетворенности жизнью при выборе стратегии ассимиляции. У русских Грузии обнаружены негативные связи этнической идентичности с удовлетворенностью жизнью, как в «модели ассимиляции», так и в «модели интеграции». Гражданская идентичность в модели интеграции негативно взаимосвязана с удовлетворенностью жизнью.

7.    Универсальным для данных двух контекстов можно считать непрямой позитивный эффект гражданской идентичности и идентичности с местом на самоуважение через стратегию интеграции.

Таким образом, наше исследование подтверждает тезис о том, что разные комбинации идентичностей в разных контекстах могут играть адаптивную роль [22]. И этнический, и гражданский аспекты интеграции одинаково важны и должны учитываться при построении национальной политики государства. В контекстах государств, построенных по этническому признаку, где затруднена гражданская интеграция меньшинств, гражданский и этнический компоненты социальной идентичности по-разному могут предопределять как стратегии аккультурации, так и психологическое благополучие меньшинства, в то время как идентичность с местом может играть компенсаторную роль, способствуя интеграции и повышению психологического благополучия в процессе аккультурации, поэтому ее учет необходим в дальнейших исследованиях.

 

Финансирование

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 15-18-00029).

Funding

The study was supported by the Russian Science Foundation (project № 15-18-00029).


Для цитаты:

РябиченкоТ.А., Лебедева Н.М., Плотка И.Д. Множественные идентичности, аккультурация и адаптация русских в Латвии и Грузии // Культурно-историческая психология. 2019. Т. 15. № 2. С. 54—64. doi: 10.17759/chp.2019150206

For citation:

Ryabichenko T.A., Lebedeva N.M., Plotka I.D. Multiple Identities, Acculturation and Adaptation of Russians in Latvia and Georgia. Kul'turno-istoricheskaya psikhologiya = Cultural-historical psychology, 2019. Vol. 15, no. 2, pp. 54—64. (In Russ., abstr. in Engl.). doi: 10.17759/chp.2019150206

[†] Рябиченко Татьяна Анатольевна, кандидат психологических наук, доцент, старший научный сотрудник Международной научно-учебной лаборатории социокультурных исследований, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ), Москва, Россия. E-mail: tryabichenko@hse.ru

[‡] Лебедева Надежда Михайловна, доктор психологических наук, профессор, заведующая Международной научно-учебной лабораторией социокультурных исследований, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ), Москва, Россия. E-mail: nlebedeva@hse.ru

[§] Плотка Ирина Даниловна, доктор психологии, профессор, директор направления «Психология», директор профессиональной магистерской программы «Психология», Балтийская Международная Академия, Рига, Латвия. E-mail: irinaplotka@inbox.lv

Ryabichenko Tatiana Anatolyevna, PhD in Psychology, Senior Research Fellow, Associate Professor, National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia. E-mail: tryabichenko@hse.ru

Lebedeva Nadezhda Mikhaylovna, PhD in Psychology, Professor, Head of the International Laboratory for Socio-Cultural Research, National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia. E-mail: nlebedeva@hse.ru

Plotka Irina Danilovna, PhD in Psychology, Professor, Head of the Department of Psychology, Director of Master’s Programme in Psychology, Riga, Latvia. E-mail: irinaplotka@inbox.lv

Литература

  1. Варданян Т. Грузия: идентичность в политических программах и действии // 21-й век. Информационно- аналитический журнал. 2010. № 3. С. 48—69.
  2. Стратегии межкультурного взаимодействия мигрантов и населения России / Под ред. Н.М. Лебедевой, А.Н. Татарко. М.: Российский университет дружбы народов, 2009. 420 с.
  3. Межкультурные отношения на постсоветском пространстве / Под общ. ред. Н.М. Лебедевой. М.: Менеджер, 2017. 492 с.
  4. Рябиченко Т.А. Ассимиляция или интеграция: роль ценностей «Самоутверждение» // Социальная психология и общество. 2016. Т. 7. № 3. С. 93—104. doi:10.17759/ sps.2016070307
  5. Arbuckle J.L. Amos (Version 20.0) [Computer Program]. Chicago: SPSS, 2011. 680 р.
  6. Arends-Tóth J., van de Vijver F. Issues in the conceptualization and assessment of acculturation // Acculturation and parent-child relationships: measurement and development / M. Bornstein, L. Cote (eds). Erlbaum, Mahwah, 2006. P. 33—62.
  7. Berry J.W. Immigration, acculturation, and adaptation // Applied Psychology: An International Review. 1997. Vol. 46. P. 5—68. doi:10.1111/j.1464-0597.1997.tb01087.x
  8. Berry J.W. Living successfully in two cultures // International Journal of Intercultural Relations. 2005. Vol. 29. Р. 697—712. doi:10.1016/j.ijintrel.2005.07.013
  9. Berry J.W., Phinney J.S., Sam D.L., Vedder P. Immigrant youth: Acculturation, identity, and adaptation // Applied Psychology. 2006. Vol. 55. P. 303—332. doi:10.1111/j.1464- 0597.2006.00256.x
  10. Berry J.W., Sabatier C. Variations in the assessment of acculturation attitudes: Their relationships with psychological wellbeing // International Journal of Intercultural Relations. 2011. 35. P. 658—669. doi:10.1016/j.ijintrel.2011.02.002
  11. Birman D., Persky I., Chan W.Y. Multiple identities of Jewish immigrant adolescents from the former Soviet Union: An exploration of salience and impact of ethnic identity // International Journal of Behavioral Development, 2010. Vol. 34 (3). P. 193—205. doi:10.1177/0165025409350948
  12. Diener E., Emmons R.A., Larsen R.J., Griffin S. The Satisfaction with Life Scale // Journal of Personality Assessment. 1985. Vol. 49. P. 71—75. doi:10.1207/ s15327752jpa4901_13
  13. Droseltis O., Vignoles V. Towards an integrative model of place identification: Dimensionality and predictors of intrapersonal-level place preferences // Journal of Environmental Psychology. 2010. Vol. 30. P. 23—34. doi:10.1016/j.jenvp.2009.05.006
  14. GeoStat 2016. 2014 General Population Census: Main Results, National Statistics Office of Georgia, Tbilisi. 2016 [Электронный ресурс]. URL: http://geostat.ge/cms/ site_images/_files/english/population/Census_release_ ENG_2016.pdf (дата обращения 9.10.2018)
  15. Grigoryev D., van de Vijver F., Batkhina A. Discordance of acculturation attitudes of the host population and their dealing with immigrants // Journal of Intercultural Communication Research. 2018. P. 1—20. doi:10.1080/17475 759.2018.1497678
  16. Haslam S.A., Ellemers N., Reicher S., Reynolds K.J., Schmitt M. Social identity tomorrow: Opportunities and avenues for advance / In T. Postmes. N. Branscombe (eds) // Rediscovering Social Identity: Core Sources. Psychology Press. 2010. P. 357—379.
  17. Hazans M. Labor Market Integration of Ethnic Minorities in Latvia / Eds. by M. Kahanec, K.F. Zimmermann // Ethnic Diversity in European Labour Market Chalenges and Solutions. 2011. 336 p. doi:10.4337/9780857930613.00013
  18. Ivlevs A., King R.M. 2004 Minority Education Reform and pupil performance in Latvia // Economics of Education Review. 2014. Vol. 38. P. 151—166. doi:10.1016/j. econedurev.2013.08.010
  19. Jasinskaja-Lahti I., Horenczyk G., Kinunen T. Time and context in the relationship between acculturation attitudes and adaptation among Russian-speaking immigrants in Finland and Israel // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2011. Vol. 37. P.1423—1440. doi:10.1080/136918 3X.2011.623617
  20. Kus-Harbord L., Ward C. Ethnic Russians in post-Soviet Estonia: Perceived devaluation, acculturation, wellbeing, and ethnic attitudes // International Perspectives in Psychology: Research, Practice, Consultation. 2015. Vol. 4 (1). P. 66—81. doi:10.1037/ipp0000025
  21. Liebkind K. Acculturation // Blackwell handbook of social psychology: Intergroup processes / R. Brown, S. Gaertner (Eds.). Oxford: Blackwell, 2001. P. 386—406.
  22. Liebkind K., Mähönen T.A.E., Varjonen S.A., Jasinskaja-Lahti I. Acculturation and identity // Cambridge handbook of acculturation psychology (2nd ed.) / D.L. Sam, J.W. Berry (Eds.). Cambridge, United Kingdom: Cambridge University Press, 2016. P. 30—49. doi:10.1017/ CBO9781316219218.004
  23. Muiznieks N., Rozenvalds J., Birka I. Ethnicity and social cohesion in the post-Soviet Baltic states // Patterns of Prejudice. 2013. Vol. 47(3). P. 288—308. doi:10.1080/003132 2X.2013.812349
  24. Nguyen A.D., Benet-Martínez V. Biculturalism and adjustment: A meta-analysis // Journal of Cross- Cultural Psychology. 2013. Vol. 44. P. 122—159. doi:10.1177/0022022111435097
  25. Nilsson N., Popjanevski J., Metreveli E., Yakobashvili T. State Approaches to National Integration in Georgia: Two Perspectives. Central Asia-Caucasus Institute and Silk Road Studies Program — A Joint Transatlantic Research and Policy Center, 2009. 66 p.
  26. Phinney J.S., Devich-Navarro M. Variations in bicultural identification among African American and Mexican American adolescents // Journal of Research on Adolescence. 1997. Vol. 7. P. 3—32.
  27. Phinney J.S., Horenczyk G., Liebkind K., Vedder P. Ethnic identity, immigration, and well-being: An interactional perspective // Journal of Social Issues. 2001. Vol. 57. P. 493— 510. doi:10.1111/0022-4537.00225
  28. Piontkowski U., Rohmann A., Florack A. Concordance of acculturation attitudes and perceived threat // Group Processes and Intergroup Relations. 2002. № 5. P. 221—232. doi:10.1177/1368430202005003003
  29. Qazimi S. Sense of Place and Place Identity // European Journal of Social Education and Research. 2014. Vol. 1 (1). P. 306—310. doi:10.26417/ejser.v1i1.p306-310
  30. Regelmann A.-Ch. Introduction — Minority Participation in Estonia and Latvia // Journal on Ethnopolitics and Minority Issues in Europe. 2014. Vol. 13 (1). P. 1—18.
  31. Rosenberg M. Society and the adolescent self-image. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1965. 326 p. doi:10.1515/9781400876136
  32. Sabanadze N. States, Minorities and Regional Hegemons in the South Caucasus: Whose Responsibility to Protect / In Palermo, F. and Sabanadze N. (eds.) // National Minorities in Inter-State Relations, OSCE HCNM, 2011. 171 p. doi:10.1163/ej.9789004175983.i-274.54
  33. Shafir G. Immigrants and Nationalists: Ethnic Conflict and Accommodation in Catalonia, the Basque Country, Latvia, and Estonia. New York: State University of New York Press, 1995. 296 p.
  34. Schwartz S.J., Vignoles V.L., Brown R., Zagefka H. The identity dynamics of acculturation and multiculturalism: Situating acculturation in context / In V. Benet-Martínez, Y.- Y. Hong (Eds.) // Oxford library of psychology. The Oxford handbook of multicultural identity (P. 57—93). New York, NY, US: Oxford University Press, 2014. 560 p. doi:10.1093/ oxfordhb/9780199796694.013.014
  35. Statistical Yearbook of Latvia 2015. Riga: Central Statistical Bureau of Latvia. 2016. 588 p.
  36. Suanet-Galchenko I., van de Vijver Fons J.R. The Role of Perceived Ethnic Vitality in Acculturation among Russian Emigrants to France, Germany, and the Netherlands // Russian Journal of Communication. 2008. Vol. 1 (4). P. 412— 435. doi:10.1080/19409419.2008.10756728
  37. Ulasiuk I. National Minorities and Migration in Armenia, Azerbaijan, Belarus, Georgia, Moldova, Russia and Ukraine. CARIM-East RR 2013/33, Robert Schuman Centre for Advanced Studies, San Domenico di Fiesole (FI): European University Institute, 2013. 51 p.
  38. Ward C., Geeraert N. Advancing acculturation theory and research: The acculturation process in its ecological context // Current Opinion in Psychology. 2016. Vol. 8. P. 98—104. doi:10.1016/j.copsyc.2015.09.021
  39. Ward C., Rana-Deuba A. Acculturation and adaptation revisited // Journal of Cross-Cultural Psychology. 1999. Vol. 30 (4). P. 422—452. doi:10.1177/0022022199030004003
  40. Wheatley J. Managing ethnic diversity in Georgia: one step forward, two steps back // Central Asian Survey. 2009. Vol. 28 (2). P. 119—134. doi:10.1080/02634930903034880

Информация об авторах

Рябиченко Татьяна Анатольевна, кандидат психологических наук, доцент Департамент психологии, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», (НИУ ВШЭ), Москва, Россия, ORCID: https://orcid.org/0000-0003-4518-5769, e-mail: tanarimail@gmail.com

Лебедева Надежда Михайловна, доктор психологических наук, директор Центра социокультурных исследований, Национальный исследовательский университет Высшая школа экономики (НИУ ВШЭ), сотрудник, Институт психологии Российской академии наук (ФГБУ ИП РАН), Москва, Россия, ORCID: https://orcid.org/0000-0002-2046-4529, e-mail: lebedhope@yandex.ru

Плотка Ирина Даниловна, доктор психологических наук, директор направления «Психология» Балтийского Института психологии и менеджмента. Директор профессиональной магистерской программы «Психология», Балтийская Международная Академия, Рига, Латвия, e-mail: irinaplotka@inbox.lv

Метрики

Просмотров

Всего: 2623
В прошлом месяце: 23
В текущем месяце: 14

Скачиваний

Всего: 1561
В прошлом месяце: 5
В текущем месяце: 2