Репрезентации родителей и себя в картине мира ребенка-сироты

В статье представлены результаты эмпирического исследования возрастной динамики изменений репрезентаций родителей и себя у ребенка-сироты в различных условиях альтернативной заботы (детский дом – замещающая семья), их влияния на интеграцию в новой семье. В исследовании участвовало 120 детей-сирот в возрасте от 3 до 11 лет. Психодиагностическим материалом для анализа стали результаты проективного эксперимента, полученного с помощью апперцептивных тестов. Выявлены различия в формировании репрезентаций у детей в зависимости от наличия раннего опыта детско-родительских отношений и возраста помещения в замещающую семью. Показано, что отсутствие опыта детско-родительских отношений затрудняет формирование позитивной репрезентации родителей, способствует развитию виктимной идентичности у ребенка, репрезентации себя как заслуживающего агрессии и наказания. Выделены особенности образов матери и отца в картине мира ребенка. Показано, что у детей, имеющих опыт жизни в биологической семье, в условиях замещающей семейной заботы репрезентации отца как достаточно надежного и эмпатийного родителя более устойчивы и формируются раньше по сравнению с позитивной репрезентацией матери. Выявленные репрезентации родителей и себя у ребенка-сироты рассматриваются в качестве мишеней его психологической реабилитации, эффективность которой невозможна без учета особенностей его субъективного мира.

Репрезентации себя у детей-сирот в институциональных и семейных условиях воспитания.

Детский дом. Возрастная группа 3-6 лет.

«Отказники» (N-10). В этой группе достоверно чаще по сравнению с группой «семейных» детей обнаруживается четкая регрессивная самоидентификация. Идентифицированный герой номинируется на роль «ляльки», «маленького» (соответственно: 80 % - у отказных детей, 40 % - у семейных; р<0,05), занятого удовлетворением своих оральных потребностей (все время что-то грызет). Нередко интроект представляется в виде «крошек», доставшихся от отвергающего взрослого. Дети устойчиво идентифицируют себя с жертвой, вытесняя возможные последствия взаимоотношений с агрессором. Поведение протагониста жестко обусловлено временным и процессуальным ритмами: «встали», «кушают», «пойдут спать».

«Семейные» (N-20). Идентифицированный герой эмоционально переживает ситуацию брошенности, одиночества (N-20; 90 %). Протагонист осознает безвыходность ситуации. При этом продолжает ждать родителей, как правило, мать. Дети вводят в ситуацию два начала - смерть и жизнь: смерть - Баба-Яга, которая хочет съесть ребенка, жизнь - мама, спасающая его. В качестве причины своей брошенности дети выдвигают собственную виновность («плохо вел себя»). Идентифицированный герой начинает ощущать свою безопасность или проявлять активность, когда взрослый выходит из ситуации (например, спит). В ситуации агрессии протагонист пытается проявить активность в противостоянии преследователю, однако не может повлиять на поведение агрессора. Агрессия не связана с поведением жертвы, а определяется потребностью агрессора. Поэтому противостоять, защититься от агрессора невозможно. Единственный выход - бежать. Жертва переживает собственную беспомощность, неуправляемость ситуации. У большинства детей (N-10; 60 % протоколов) ситуация разрешается катастрофически: агрессор уничтожает жертву.

Замещающая семья. Изменения.

«Отказники» (N-10). У детей появляется потребность в осознании личностных границ и собственных границ в семейном пространстве (N-10; детский дом - 0 %, замещающая семья - 40,0 %; р<0,001; критерий Х2г Фридмана). При этом границы воспринимаются как источник фрустрации. Самоидентификация с жертвой сохраняется (значимых различий не выявлено).

«Семейные» (N-20). Ситуация становится более управляемой за счет возрастания активности протагониста (N-20; детский дом - 25 %, замещающая семья - 60 %; р<0,03; критерий Х2г Фридмана). Появляется понимание правил поведения в сложной ситуации взаимодействия. При этом актуальной остается тема вины жертвы за поведение агрессора и катастрофический исход. Ребенок через переживание собственной вины («раньше вел себя плохо»), всемогущества («извинился, и они помирились») пытается объединить две семьи (кровную и замещающую) в одну, но с разными эмоциональными полюсами, и тем самым решить на глубинном уровне проблему принятия и формирующейся идентификации с замещающей семьей.

Детский дом. Возрастная группа 7-9 лет.

«Отказники» (N-11). Дети идентифицируют себя с полярными эталонами: агрессор - жертва. Выделяются две ведущие темы: преступление, которое совершает идентифицированный герой, и наказание за него (N-11; 54, 5 %), преследование протагониста со стороны агрессора. При этом агрессор легко становится жертвой и переживает собственное бессилие. Роли носят флуктуирующий характер. Протагонист, как правило, совершает деликт (ворует) и несет наказание от официальных карательных органов. Им передается контроль над агрессией протагониста. Независимо от роли дети не вводят ни одного персонажа, который бы мог их защитить и поддержать^-11; 81,8 %).

«Семейные» (N-20). В этой группе выделяется репрезентация себя как полного сироты, у которого умерли оба родителя (N-20; 60,0 % протоколов). В качестве символа сиротства выступает горб, который всем виден и который является причиной агрессии окружающих по отношению к протагонисту. Фигура защитника либо отсутствует, либо крайне слабая, не способная выполнить свою функцию. Усилия идентифицированного героя направлены на привлечение внимания взрослых. К ведущим переживаниям можно отнести: неуверенность в собственной эффективности (отражено в протоколах каждого второго ребенка), чувство вины из-за невозможности соответствовать социальным требованиям (представлено в 59 % протоколов). Ведущая потребность - потребность в симбиотических отношениях.

Замещающая семья. Изменения.

«Отказники» (N-11). Сохраняется полярность идентификации: агрессор - жертва (значимых изменений не выявлено). Изменения связаны с повышением активности протагониста в противостоянии агрессору (N-11; детский дом - 0 %, семья - 36,4 %; р<0,001; критерий Х2г Фридмана). Наказание родителей вызывает у идентифицированного героя амбивалентные чувства: вины и удовольствия от внимания.

«Семейные» (N-20). У этих детей уходит прямая идентификация с сиротой. Нивелируются переживания одиночества, брошенности и бессилия перед агрессорами, которые дети испытывали в условиях детского дома (N-20; детский дом - 90 %, замещающая семья - 40 %; р<0,05; критерий Х2г Фридмана). В интерпретациях появляется образ готовности к «скачку», «прыжку», «быстрому выходу» (N-20; 55 %). В репрезентацию себя включаются полярные субличности: «спасатель» («смелый мальчик») и «жертва» («потерянный и беззащитный котенок»). Актуальной остается проблема убежденности в низкой самоэффективности (значимых различий не выявлено).

Детский дом. Возрастная группа 10-12 лет.

«Отказники» (N-10). Идентифицированный герой пассивен (N-10; 100 %). У него снижен фон настроения, энергетический фон. Постоянной становится тема физической травмы протагониста и соматических страданий, вызванных травмой. Причина травмы, как правило, - неуправляемая случайность. С помощью травмы протагонист пытается привлечь внимание взрослого. Однако эта попытка не удается. Ситуация воспринимается как безвыходная.

«Семейные» (N-20). Протагонист не в состоянии управлять своей жизненной ситуацией (N-20; 90 %). Ничего не зависит от его усилий. Герой переживает свою несостоятельность, неэффективность. Он не предпринимает попыток справиться с ситуацией. Основной копинг-стратегией становится избегание неудачи. Герой пассивно ждет помощи извне. Он ждет помощи либо родителей, либо «доброго волшебника». Но ни родители, ни «добрый волшебник» не приходят.

Замещающая семья. Изменения.

«Семейные» (N-20). Изменения связаны с повышением активности идентифицированного героя (значимость различий р<0,05; критерий Х2г Фридмана). Он пытается преодолеть препятствие, проявляет при этом самостоятельность, что свидетельствует о повышении уровня мотивации деятельности, самооценки собственной эффективности, энергетического фона. Он начинает осознавать собственные возможности и понимать необходимость усилий для достижения цели («нужно долго учиться»). Инструментальная помощь, которую он получает извне, соответствует его потребностям. Внимание родителей становится стимулом для актуализации потребности в достижении. Идентифицированный герой пытается выделить свои личностные границы и в группе сверстников, следовать собственным потребностям, «примеряет» на себя автономные роли. За это он получает санкции от группы и переживает ее отвержение, а также расплачивается получением тяжелой физической травмы. Впервые появляются попытки рефлексии собственного поведения в конфликте, осознания мотива поведения другого, отказа от проекции собственных агрессивных импульсов на другого человека.

Детский дом. Возраст 13 лет.

«Отказники» (N-9). Основным переживанием протагониста становится потеря близкого человека (77,7 %). Он стремится дистанцироваться от переживаний горя потери, страдает от одиночества. Позиция идентифицированного героя остается пассивной. Он не предпринимает никаких усилий, чтобы справиться с ситуацией, но уже не ждет ни от кого помощи, переживает собственную несостоятельность. Поведение, как правило, агрессивно. Агрессия, в основном, обращена против взрослых (N-9; 44,4 %), но не редко и против себя (N- 9; 55,5 %). При этом указания на перспективы выхода из этого состояния отсутствуют.

«Семейные» (N-19). Идентифицированный герой переживает свое сиротство, следствием которого для него становится социальное отвержение и жизнь «полная лишений» в будущем (N-19; 84,2 %). Он не предпринимает попыток справиться с трудностями, осознает свою несостоятельность. Появляется попытка гармонизировать свой внутренний мир. Особенностью мира становится отсутствие живых существ (N-19; 31,5 %).

Замещающая семья. Возраст помещения в семью 13 лет. Изменения.

«Семейные». Четко выделяются две группы.

У представителей первой группы (57,9                        %) идентифицированный герой -

преследуемый и несчастный изгой. Ощущение угрозы от общества, противостояния социуму, обида на окружение генерализовано («все дразнят», «все бьют», «на всех обижен»). Герой идентифицируется с ролью воспитанника детского дома. Будущее не приносит изменений в положение героя. Позиция героя аутоагрессивна: он плачет, страдает от одиночества. Поведение сверстников вызывает у него генерализованное переживание социального отвержения. Протагонист пытается осознать причину «несправедливости» окружающих по отношению к нему.

У представителей второй группы протагонист (31,5 %) самостоятельно справляется с препятствием, находит способ исправить положение, адекватно оценивает свои возможности. Поиск помощи и невозможность действовать без родителей встречаются в незначительном количестве протоколов (N-6; 33,3 %).

Обсуждение результатов.

У детей-сирот, получивших опыт депривационного воспитания, в значительной степени затруднено формирование репрезентации матери и отца как хороших родителей и репрезентации себя как заслуживающего заботы, любви, способного справиться с трудностями и т.д. Отсутствие опыта ранних детско-родительских отношений оказывает негативное влияние на возможности ребенка к их коррекции в условиях замещающей семьи.

В возрастной динамике репрезентаций у «отказников» в условиях институциональной заботы образ матери проходит путь от «не дифференцированности», множественности и неустойчивости (3-6 лет), замены его на сверстника при попытках удовлетворения потребности в объекте привязанности (7-9 лет) до приписывания ему качеств «ненадежности», слабости, которые не позволяют матери выполнять родительские функции, и способствуют парентификации, необходимости тотального контроля над ситуацией со стороны ребенка (10-12 лет), ее наказания в настоящем и будущем (13 лет).

В условиях замещающей семьи образ матери становится более стабильным и дифференцированным (3-6 лет), аффективно насыщенным и идеализированным (7-9 лет). При этом не формируется репрезентация матери как объекта безопасной привязанности. Во взаимоотношениях с матерью не решается проблема телесной и эмоциональной близости. Все это становится препятствием для интеграции детей в замещающей семье, особенно при устройстве в семью в возрасте 10 лет и старше.

У «семейных» в условиях детского дома мать остается объектом привязанности, но как родитель она ненадежна и даже опасна. Ребенок с помощью механизма расщепления пытается выделить «хорошую» мать. В его репрезентации «хорошая» мать номинируется на роль жертвы, «плохая» - на роль агрессора. На протяжении дошкольного возраста мать продолжает существовать в полярных репрезентациях. «Плохая» мать «губит» «хорошую» мать. В возрасте 10-12 лет дети в своих отнесенных к будущему фантазиях начинают сами выполнять по отношению к матери роль агрессора, инструментами которого становится эмоциональное отвержение и физическое наказание. В 13 лет надежность матери в ее репрезентации повышается, но, в основном, в отношении своих внуков. Повзрослевшие дети не выполняют родительские функции, а передают их матери. В определенном смысле это можно рассматривать как готовность детей к вторичному сиротству.

В условиях замещающей семьи дети, имеющие опыт детско-родительских отношений, оказываются способными сформировать репрезентации матери как достаточно заботливого и надежного родителя. Постепенно происходит «насыщение» потребности ребенка в телесной и эмоциональной близости с матерью. Внутренняя работа по выделению «хорошей» матери, начавшаяся у детей в дошкольном возрасте, завершается к 12 годам наказанием и символическим «изгнанием» «плохой» матери, а к 13 годам на основании позитивной репрезентации позволяет осваивать автономные роли. При этом гендер ребенка оказывает влияние на данный процесс. Мальчики в меньшей степени ориентированы на отделение.

Репрезентации отца как родителя у «отказных» детей в условиях детского дома оформляются достаточно поздно, практически к младшему школьному возрасту. Отец выступает как агрессивный и ненадежный родитель, ставясь при этом объектом для идентификации. Психологическими механизмами, формирующими его репрезентации у детей, которые никогда не имели реальных отношений с отцом, становятся примитивная идеализация и идентификация с агрессором. К 13 годам в качестве защитного механизма начинает выступать механизм игнорирования (избегания). Уже к 10 годам депривационные «схемы» отца настолько негативно окрашены и ригидны, что становятся препятствием для формирования позитивной репрезентации.

В условиях замещающей семьи у «отказников» репрезентация отца как родителя формируется уже в дошкольном возрасте. Ему передается функция тотального контроля над действиями других. С возрастом у ребенка акцентируется репрезентация отца как наказующего родителя, а себя как жертвы наказания.

В группе «семейных» детей в репрезентациях родителей отец независимо от условий воспитания является более доступным объектом для идентификации и формирования отношений привязанности по сравнению с матерью. В отношении отца у детей значительно меньше негативных переживаний. При этом достоверных гендерных различий не выявлено. В дошкольном возрасте в условиях институциональной заботы ему приписываются функции всемогущества и контроля, а отождествление проходит по механизму идентификации с агрессором. В условиях семейного воспитания начинается поиск оснований для более глубинной идентификации. В дошкольном возрасте ими становятся совместные эмоциональные переживания, в младшем школьном возрасте - когнитивные связи. К подростковому возрасту у большинства детей блокируются негативные переживания, связанные с отношениями с отцом. На первый план выступает механизм идеализации. В репрезентациях отец выступает в роли «спасителя» ребенка, он возвращает ему все, что было украдено у того враждебным социумом, спасает сына от алкоголизма и деградации. При этом идентифицированный герой через переживание чувства вины перед отцом пытается удовлетворить свою потребность в опекающем родителе.

У «отказников» формируется репрезентация себя как заслуживающего отвержения и наказания. В возрастной динамике наблюдается рост личностной виктимности. Уже в дошкольном возрасте дети идентифицируют себя с ролью жертвы. В качестве защитного механизма выступает механизм вытеснения, который позволяет заблокировать осознание агрессивных последствий взаимодействия в диаде «агрессор - жертва». В роли агрессора, как правило, выступает отвергающий взрослый. Через год жизни в семье, несмотря на очевидный прогресс в осознании личностных границ, сохраняется самоидентификация с жертвой. В младшем школьном возрасте в группе «отказников», воспитывающихся в детском доме, личностная виктимность прогрессирует. Действия жертвы по провоцированию агрессора становятся все более целенаправленными. Одним из ведущих защитных механизмов становится «идентификация с агрессором». В замещающей семье виктимная самоидентификация подкрепляется с помощью амбивалентных переживаний вины и удовольствия от наказания родителей. К подростковому возрасту дети начинают осознавать неуправляемость своей жизненной ситуации, невозможность ее контролировать. В символическом плане самоощущения «отказников» представляются в виде тяжелой физической травмы, которая должна привлечь взрослого, но остается без его внимания. В 13 лет дети осознают свои потери и утраты, а также собственную несостоятельность в том, чтобы справиться с ситуацией. В диаде «агрессор - жертва» они идентифицируют себя с агрессором. Их агрессия направлена как во внешний мир, так и против себя.

В группе «семейных» детей в условиях институционального воспитания также наблюдается рост личностной виктимности при переходе из одной возрастной группы в другую. В дошкольном возрасте в качестве агрессора, так же как и у «отказных» детей, выступает взрослый. Отличием является осознание опасности такого взаимодействия и четкая катастрофичность прогноза. У детей младшего школьного возраста при попытках осознать собственную ситуацию сиротства наблюдается генерализация образа агрессора. В возрасте 10-12 лет сформировавшаяся виктимная позиция приводит к пассивному, заторможенному поведению протагониста в ситуации опасности, которая распространяется на все его жизненное пространство. В 13 лет «сиротская» (жертвенная) позиция имеет уже трансвременную перспективу. Эмоциональная изоляция идентифицированного героя становится безопасной основой его мира. В замещающей семье дети с возрастом преодолевают собственную виктимную настроенность. Тема провокации агрессора и вины жертвы начинает актуализироваться в дошкольном возрасте. Уже в младшем школьном возрасте в интерпретациях таблиц начинает появляться образ «спасителя», поведение идентифицированного героя в ситуации «жертва - агрессор» становится более активным. Тенденция активного противостояния агрессору развивается в подростковом возрасте. Переход в семью в 13-летнем возрасте снижает возможности ребенка в преодолении виктимной позиции.

Выводы.

Результаты исследования позволили на уровне статистической значимости:

1)     подтвердить гипотезу о том, что на интеграцию детей-сирот в замещающей семье оказывают влияние сформированные в условиях депривационного воспитания репрезентации родителей и себя, а содержание и динамика их изменений в условиях институционального и семейного воспитания зависят от наличия раннего опыта детско- родительских отношений, возраста ребенка, возраста устройства в замещающую семью;

2)     показать, что отсутствие опыта детско-родительских отношений затрудняет формирование позитивной репрезентации родителей, способствует развитию виктимной идентичности у ребенка, репрезентации себя как заслуживающего агрессии и наказания;

3)     выделить особенности репрезентации матери и отца у «семейных» детей, показать, что репрезентации отца как достаточно надежного и эмпатийного родителя у них более устойчивы и формируются в более раннем возрасте по сравнению с позитивной репрезентацией матери;

4)     показать неэффективность организации реабилитационных условий без учета внутренних репрезентаций клиента.

1. Бурлакова Н.С., Олешкевич В.И. Проективные методы: теория, практика применения к исследованию личности ребенка. М., 2001.
2. Обухова Л.Ф. Возрастная психология. М., 1996.
3. Ослон В.Н. Эколого-динамический подход к психологическому сопровождению замещающей семьи // Психологическая наука и образование. 2011. № 1.
4. Cohen F., Lazarus R.S. Active coping processes, coping dispositions and recovery from surgery//Pain: Clinical and Experim. Perspectives/Ed. by M. Weisenberg. Saint Louis, 1975.
5. Sandler J., Rosenblatt B. The concept of the representational world  // The Psychoanalytic Study of the Child. 1962. № 17.
6. Stern D.N. The First Relationship: Infant and Mother. Cambridge, 1977.
7. Stern D.N. The Interpersonal World of the Infant: A View from
8. Psychoanalysis and Developmental Psychology. N. Y., 1985.