Об этнической, религиозной и государственно-гражданской идентичности чеченцев и ингушей^*

К постановке проблемы

Проблема идентичности — одна из центральных в психологии, социологии и других науках. Структура социальной идентичности, ее изменения, иерархия и позитивная совместимость различных категорий идентичности являются актуальными темами всевозможных общественных дискурсов. Особую остроту приобретает рассмотрение возможности позитивной совместимости государственно-гражданской, этнической и религиозной идентичностей — проблемы, крайне актуальной в современных условиях российского «нациестроительства», формирования общероссийской национальной идеи.

В работах известных российских ученых Е.М. Арутюновой, Л. Гудкова, Л.М. Дробижевой, И.С. Семененко, В.А. Тишкова, К.Г. Холодковского [3; 5— 9; 10; 11; 26; 29; 30; 31 и др.] обсуждаются с различных точек зрения содержание самого понятия государственной, гражданской или национальной идентичности, проблемы и противоречивость понимания содержания этих понятий, приводятся результаты широкомасштабных исследований. Изложению содержания понятия «российский народ» посвящена одноименная книга В.А. Тишкова. Рассуждая о перспективах формирования российской гражданской нации, автор отмечает, в частности, что в России «есть реальное единство при сохранении этнокультурного разнообразия среди россиян, но нет представления о едином народе, его национальных интересах и национальной культуре» [Тишков, 2010, с. 129].

Вопросу дифференциации содержания понятий государственной и гражданской идентичности посвящены работы Л.М. Дробижевой [6—8 и др.], которая указывает на тот факт, что в России исторически сложились проблемы с соотношением этих понятий. «Государственная — российская — идентичность ... складывается значительно проще и поэтому быстрее, чем гражданское самосознание россиян» [Дробижева, 2006, с. 13]. Идентификация себя как гражданина России, или россиянина, фиксирует наличие именно государственной идентичности. Гражданское же самосознание, по мнению Л.М. Дробижевой, формируется гораздо сложнее, так как это связано с переориентацией общества на «деятельностную самоорганизацию, солидаризацию вокруг ответственности за судьбу и жизнь окружающих» [6, с. 13—14].

В целом понятие государственно­гражданской или национально-гражданской идентичности определяется Л.М. Дробижевой как «отождествление с гражданами страны, представление об этом сообществе, ответственность за него, понимание интересов, а также переживаемые в связи с этим чувства (гордость, обида, разочарование или энтузиазм и готовность к рефлексии)» [Дробижева, с. 49]. И.С. Семененко подчеркивает, что чувство общности с гражданской нацией и эмоциональное переживание этой общности является базой для формирования гражданской идентичности [Семененко, 2012, с. 78].

Двойственность российской идентичности, ее проблемный характер и системный кризис фиксируются в исследованиях отечественных психологов [13 и др.], политологов [31 и др.], социологов [5 и др.]. Тем не менее, последние социологические исследования показывают, что 95 % опрошенных в РФ идентифицируют себя как граждане России [Дробижева, а1] (однако делается существенное замечание, что это данные по общероссийской выборке, в которой большинство — русские). К 2011 году российская идентичность, судя по данным исследований [там же], стала доминировать над этнической[Бугай, 2011]. Однако этот показатель колеблется по регионам. Так, на Северном Кавказе с россиянами себя идентифицировали лишь 25 % опрошенных [там же].

Содержание понятия «этническая идентичность» в социальной психологии трактуется как осознание собственной принадлежности к определенной этнической группе [Стефаненко, 2006]. Т.Г. Стефаненко [там же] выделяет в структуре этнической идентичности когнитивный и аффективный компоненты. С точки зрения Л.М. Дробижевой, этническая идентичность предполагает наличие эмоционально окрашенного образа «мы», а также этнических интересов, в соответствии с которыми осуществляется деятельность [Дробижева, 2012, с. 130].

Религиозная и конфессиональная идентичности в последние десятилетия заняли прочное место в проблемном общественном дискурсе в России и мире. Рассмотрение религиозной идентичности происходит в контексте индивидуальной идентичности как «приобретение посредством религии собственного экзистенциального опыта» [Крылов, 2012, с. 27], и в контексте социальной идентичности как принадлежность к определенному сообществу (например, мусульманская ум­ма). Религия выступает и как содержание, и как инструмент идентификационного процесса. М.М. Мчедлова определяет религиозную идентичность как результат самоотождествления личности или референтного сообщества с определенным религиозным учением или его частью [Мчедлова, 2012а, с. 123]. Автор выделяет внутреннюю религиозность, т. е. веру как таковую, и внешнюю религиозность — т. е. соблюдение определенных религиозных обрядов, церемоний, ритуалов. Религиозная идентичность охватывает весь диапазон отношения людей к религии: от безусловной веры до агностицизма, неверия и атеизма [там же, с. 124]. Конфессиональная идентичность рассматривается как составная часть религиозной идентичности, являющаяся результатом соотнесения себя с определенным религиозным учением или конфессией [Мчедлова, 2012, с. 127].

Наиболее актуальным на сегодняшний день остается вопрос об исламской идентичности. Ее исследованиям посвящено много работ. В частности отмечается, что специфика исламской идентичности связана с тем, что ислам — это «не только религия, но и мирская социальная система» [Кудряшова, 2012, с. 158]. «Ислам инсти­туализирует практически все сферы жизнедеятельности человека и общества, поэтому можно сказать, что «ислам есть образ жизни»» [Албакова, 2009, с. 37].

Изучение специфики религиозной, конфессиональной (исламской) идентичности связано, прежде всего, с проблемами последних десятилетий, возникшими на Северном Кавказе. «Ислам на Северном Кавказе — это один из факторов, формирующих местную идентичность, воздействующих на мировоззрение индивида, этнического социума» [Малашенко, 2001, с. 61]. Сильную степень исламской идентичности фиксируют исследования, проводимые в разных республиках Северокавказского региона, наибольшую же демонстрируют чеченцы, ингуши, дагестанцы, карачаевцы [там же, с. 62]. А.В. Малашенко выделяет несколько уровней исламской идентичности. Первый (личностный) уровень связан с верой во Всевышнего и носит мировоззренческий характер. Второй уровень — традиционно-обрядовый. Этот уровень, по мнению А.Н. Крылова, и формирует одну из важнейших социальных функций религии — идентификационную [Крылов, 2012, с. 59]. Тесно связан с этим и третий уровень, на котором происходит социализация мусульман как членов общины.

Программа исследования, ее результаты и обсуждение

Нами было проведено изучение некоторых аспектов государственно-гражданской, этнической и религиозной (конфессиональной) идентичности чеченцев и ингушей. Эмпирическое исследование структуры идентичности чеченцев и ингушей проводилось с 2007 по 2013 г. Всего в исследовании приняли участие 508 чеченцев и 478 ингушей, проживающих в Чеченской Республике, — 380 респондентов и Республике Ингушетия — 366 респондентов, и тех, кто проживает в Москве и Санкт-Петербурге, — 128 чеченцев и 112 ингушей. Возрастной состав выборки был представлен двумя группами: респонденты от 18 до 25 лет — 311 чеченцев, 296 ингушей; респонденты возрастной группы старше 25 лет — 197 чеченцев, 182 ингуша. Гендерный состав выборки выглядит следующим образом — ингуши: 162 мужчины и 316 женщин, чеченцы: 158 мужчин и 350 женщин. Для изучения структуры социальной идентичности использовались: тест Куна-Макпартленда «Кто Я?»; методика «Неоконченные предложения» (авторский вариант), опросник (авторский вариант) [24, с. 369—373]; методика Дж. Финни, измеряющая выраженность этнической идентичности; методика «Этническая аффилиация» (Г.У. Солдатова, С.В. Рыжова).

Распределение ответов было получено с помощью статистического пакета SPSS for Windows 18.0.

Ответы респондентов на задания теста «Кто Я» позволил определить, в каких категориях чаще всего описывают себя вайнахи3.

Таблица 1

Идентификационная матрица по тесту «Кто Я» (в %)

Как видно из табл. 1, чаще всего вай­нахи себя описывают в категориях профессии, учебы и семейно-родственных связей, а также в категории этнической и религиозной идентичности. Это было характерно и для довоенной Чечено-Ин­гушетии, где люди «больше идентифицировали себя по профессиональным и поколенческим группам, по семейным и дружеским связям, а уже потом по этническим и религиозным» [Тишков, 2001, с. 502].

На особенностях этнической, религиозной и государственно-гражданской идентичности вайнахов остановимся подробнее.

Из таблицы 2 видно, что среди чеченцев и ингушей высок процент респондентов, указавших на первых местах этническую и религиозную (конфессиональную) идентичность, что, безусловно, свидетельствует о высокой значимости этих категорий в структуре идентичности вайнахов. Кроме того, в большинстве ответов чеченцев (63,8 %) и в 41,8 % ответов ингушей этническая и конфессиональная идентичности слиты в одно целое.

Таблица 2

Особенности этнической, религиозной и гражданской идентичности респондентов

Они указываются в ответах, как правило, на первых местах: Я — чеченец, мусульманин. Я — мусульманка, ингушка. Наличие у вайнахов такого типа мульти­идентичности, который С. Роккас и М. Брюер назвали «слиянием» [Хухлаев, 2012], отмечают многие исследователи: «чеченец — это, в первую очередь, чеченец-мусульманин, ибо чеченская идентичность сегодня немыслима вне контекста исламской традиции» [Малашенко, 2001, с. 62]. «Этничность и религиозность для чеченцев являются тесно взаимосвязанными, взаимодополняющими, неотделимыми составляющими идентичности» [Жемчураева, 2010, с. 12]. Для ингушей «религия служит мощным маркером идентичности: невозможно быть ингушом и не быть мусульманином» [Матвеева, 2012, с. 105].

Необходимо отметить, что при этом для современной ситуации в Чечне и Ингушетии характерна дилемма иерархии конфессиональной и этнической идентичности: кем быть прежде всего — мусульманином или представителем этноса? [Акаев, 2008, с. 46]. Наиболее остро эта проблема стоит в противостоянии представителей так называемого традиционного, суфийского, ислама и салафитами (ваххабитами). По мнению последних, религиозный компонент должен доминировать над этническим. С критикой подобных идей неоднократно выступает Глава Чеченской Республики Р.А. Кады­ров: «мы (т. е. чеченцы. — прим. В. Акае­ва) сначала являемся чеченцами, а потом мусульманами» [Акаев, 2008, с. 47].

Рассмотрим подробнее специфику слияния этнической и религиозной идентичности. Неразрывная связь этнического и религиозного начал закреплена в морально-этических кодексах чеченцев и ингушей. Так, в чеченском моральном кодексе Нохчалла читаем:

•    «Имя “Чеченец”, помимо этнической принадлежности, отражает духовно­нравственные ориентиры личности, обозначенные в многовековом морально­этическом кодексе Нохчалла.

•    Чеченец является человеком Веры — веры в Единого Бога, твёрдо и непреклонно следующий Заветам праведных предков, придающий огромное значение религиозности, родственным отношениям, доброму имиджу нации перед всем остальным миром, материальному благополучию, физическому и нравственному здоровью...» [Моральный кодекс чеченца].

Составляют триединую структуру, каждое звено которой цементируется и усиливается остальными, нормы ингушской этики и этикета Г1алг1ай эздел, морально-нравственные ценности ислама, традиции и обычаи ингушей [Павлова, 2012].

В ответах на неоконченные предложения достаточно часто встречались те, которые подтверждают синкретизм этнического и религиозного начал, и их единство в осознании собственной идентичности чеченцами и ингушами. Приведем примеры высказываний респондентов.

• Быть представителем своего народа для меня это значит: быть ингушкой, мусульманкой (инг., жен.); быть настоящей чеченкой и мусульманкой (чеч., жен.).

• Как большинство представителей своего народа, я: истинный мусульманин; набожен, религиозен (чеч., муж.). Соблюдающая мусульманка; верую в Аллаха (инг., жен.). Верующая; делаю намаз, живу в Чечне (чеч., жен.).

• Самое главное для представителей моего народа это — религия, честь, семья; вера, традиции, обычаи, мнение старейших; сохранять общность, религиозность (инг., муж.). Ислам; вера во Всевышнего; религия (чеч., муж.). Придерживаться традиций и обычаев, знать родной язык и верить в Аллаха; традиции, обычаи, религия, этика; этика, культура, обычаи, религиозность; соблюдать правила Корана (инг., жен.). Богобоязненность; быть религиозным, мудрым, и самое главное, честным; вера в Аллаха; соблюдение шариата; благородность, достоинство народа, иман[Бугай, 2011](чеч., жен.).

•    Быть настоящим чеченцем/ингушом это значит быть воспитанным в духе Ислама (инг., муж.). Быть мусульманином; быть религиозным, смелым, отважным, къонахом[Гудков, 2004]; быть мусульманином, знать свои традиции и язык; быть в исламе; быть настоящим мусульманином (чеч., муж.). Хранить в себе веру и традиции своего народа, быть отличной матерью, уважать старших в семье и мужа; быть в первую очередь мусульманином, а затем жить по ингушской культуре, не деформируясь под влиянием со стороны; Соблюдать традиции, делать намаз, уважать родственников, помогать в трудностях друг другу; придерживаться традиций и обычаев, знать родной язык и верить в Аллаха (инг., жен.). Быть послушной родителям, скромной, набожной; быть примером, мусульманином; богобоязненной мусульманкой; Быть хорошей женой, понимающей сестрой, верной подругой и праведной мусульманкой (чеч., жен.).

•    В воспитании детей самое главное ... место занимает Ислам; не стараться воспитывать их в духе времени, а сеять в них любовь к Родине, ко Всевышнему, к ближним; уважать родителей, обучать религии и горским законам (инг., муж.). Обучать богобоязненности; обычаи, религия; знание религии; религия, традиции; ислам, традиции; иман, ислам и традиции; это религия и чеченский адат (неписаный закон) и ничего большего (чеч., муж.). Воспитать в них мусульман и ингушей в целом; это воспитать в духе народа, в духе Ислама; В воспитании детей нет главного и второстепенного: важно все, даже маленькое зернышко может вырасти в огромное дерево. Воспитание детей — это целая наука. Главное, это чтобы Всевышний был доволен ими, а значит воспитать человека с большой буквы (инг., жен.). Религия, и скорее дать понять, к какому народу они относятся; вера, порядочность, честность, а остальное все приложится; приверженность к религии, культуре, менталитету; воспитывать по исламским и чеченским законам; воспитать верующим, образованным, воспитанным, соблюдающим все нормы этикета (чеч., жен.).

Итак, приведенные выше примеры подтверждают, что в сознании многих вайнахов этническая и религиозная идентичность слиты воедино. Адаты (обычаи), традиции, вайнахская этика и этикет, этнические ценности, т. е. все, что составляет сердцевину этнокульту­ры, тесно переплетено с верой во Всевышнего, истинной религиозностью.

Детальный анализ ответов респондентов на задания теста «Кто Я» показывает, что для обозначения своей этнической идентичности ингуши, кроме прямого названия своей этничности на русском и ингушском языке (я — ингуш, г^лгЫ), употребляли такие словосочетания как:

—  представитель своего народа.

—  дочь своего народа;

— будущее своего народа.

Чеченцы помимо указания своей эт­ничности на русском языке (я — чеченец) употребляли следующие слова и словосочетания:

нохчо (чеч. — чеченец). В некоторых ответах этническая принадлежность указывалась несколько раз, например один раз по-русски, второй — по-чеченски; человек, который уважает свой народ .

Описание своей религиозной идентичности респондентами обеих групп включало как указание на свою конфессиональную принадлежность (мусульманин, мусульманка), так и на само содержание исламской идентичности: раба Аллаха, покорный раб Аллаха, муслим, творенье Господа, верующая, Божье творенье.

Обращает на себя внимание, что среди ответов респондентов (см. табл. 1) совсем незначителен процент ответов, указывающих на значимость таких интегрирующих идентичностей, как «вайнахи», «горцы», «кавказцы». Так, в ответах ингушей лишь несколько раз указывались словосочетания: Я... потомок великих вайнахских горцев или сын вайнахского народа, а чеченцы горскую идентичность обозначали этнонимом ламарой. Так по-чеченски называют горцев; чеченцев делят на горных (ламанан нах, ламарой) и равнинных (араран нах, охьара нах).

Анализ ответов на задания теста «Кто Я» показал, что в терминах государственно-гражданской идентичности описали себя 11,8 % чеченцев и 10 % ингушей. Для обозначения государственно-гражданской идентичности ингушские респонденты использовали такие выражения, как:

гражданин РФ — 24 (количество ответов);

гражданин — 14;

гражданин своей страны — 2;

гражданин РФ и РИ — 2;

честный гражданин — 2; защитник государства — 2.

Чеченцы описали свою государственно-гражданскую идентичность с помощью следующих выражений:

гражданин РФ — 26 (количество ответов);

гражданин/ гражданка — 20; гражданин государства — 5; гражданка своей страны — 4; человек Российской Федерации — 2; законопослушный гражданин — 2; россиянин — 1.

Весьма примечательно, что для вайна­хов при описании своей гражданской идентичности совсем не свойственно употребление термина «россиянин». Его в своем ответе указал лишь один чеченец — мужчина 19 лет, проживающий в Москве.

Сложность актуализации российской государственно-гражданской идентичности через понятие «россиянин» отмечается в литературе. Так, историк Н.Ф. Бугай, рассуждая о гражданской идентичности, указывает, что «проблема идентификации остается актуальной и в масштабе стран СНГ. Например, нет ответа на вопрос: кто такие граждане России? Предлагается собирательное наименование — «россияне», что вызывает неоднозначную реакцию, и особенно со стороны этнических общностей» [Бугай, 2011, с. 61].

Причины этого обсуждались нами на круглом столе «Этническая и гражданская идентичности в современной России», проведенном 23.04.2012 на кафедре педагогики и психологии Института чеченской и общей филологии Чеченского государственного университета. В ходе оживленной дискуссии стало понятно, что у многих чеченцев слово «россиянин» прочно ассоциируется со словом «русский». Приведем примеры высказываний респондентов: В России, если человек называется россиянином — все, он русский (жен.); Если я поеду куда-нибудь, например, во Францию и скажу, что я россиянка, сразу впечатление — что я русская (жен.); В России есть такая национальность — русские. Поэтому когда называешь россиянина россиянином — сразу русский, потому что есть такая национальность русские. Это очень тяжелый вопрос. Поэтому я считаю, что правильно говорить не россиянин, а гражданин России. Я себя русским не чувствую. И россиянином — тоже (муж.).

Таким образом, по мнению участников круглого стола, гражданскую идентичность уместнее было бы именовать термином «гражданин России» или «гражданин РФ», чтобы снять ассоциации с обозначением этнической принадлежности «русский». «Гражданин России » воспринимается как официальный статус, а когда говорят — россиянин, то у нас начинаются всякие вопросы к самому себе» (муж.). Эту мысль подтверждают социологические исследования, выполненные под руководством Л.М. Дробижевой. Российская идентификация наполняется этническим (русским) содержанием для 90 % опрошенных, среди которых большинство — русские [Дробижева, а1]. Принятие государственно-гражданской идентичности через термин «россияне» естествен для русских граждан РФ: «Я счастливый человек, потому что я русская и россиянка одновременно. Я живу в государстве, где у меня совпадает национальность и гражданство»; «Русский и россиянин — разве разные понятия? Я об этом не задумывался, но считаю, что это одно и то же» [Арутюнова, с. 13].

Истоки этого кроются в российской истории. Это описано, в частности, в уже упомянутой работе В.А. Тишкова «Российский народ» [Тишков, 2010] и в статье К.Г. Холодковского «Проблемы и противоречия российской идентичности» [Холодковский, 2012]. Исторически слова «русский» и «россиянин» употреблялись как синонимы. И даже с провозглашением Российской империи
в 1721 году «надэтнический смысл понятий “Россия”, “россияне” обозначился, прежде всего, в официальном языке, в то время как в повседневном обиходе еще долго наравне с ними в это же время употреблялся термин “русский”» [Холодковский, 2012, с. 238]. За рубежом восприятие российской и русской идентичности как единого целого подтверждается тем, что в переводе на различные иностранные языки понятия «россиянин» и «русский» звучат одинаково: Russian (англ.), Russisch (нем.; хотя в немецком появился еще и такой вариант как Russlandisch), russe (франц.), ruso (исп.), russo (итал.). Кроме того, по мнению исследователей, российская идентичность неразрывно связана с православием [Арутюнова, с. 13; Тишков, 2010, с. 77]. Поэтому на вопрос: «Быть чеченцем и быть россиянином — это одно и то же?» чеченская аудитория ответила отрицательно. Одной из причин этого была названа религия. Осознание другое этому. Прежде всего я — мусульманка (жен.). Это подтверждается и исследованиями, проведенными в Татарстане: «Отсыл национальной идеи к православию, использование православных атрибутов в качестве элементов национальной символики, а также антиисламская пропаганда в СМИ ... затрудняют формирование у мусульман гражданственности» [Шумилова, 2006, с. 140].

Возможность именовать граждан России россиянами появится тогда, когда само понятие «россияне» будет избавлено «от национальной или конфессиональной коннотации» [Сампиев, 2010, с. 380]. Но на сегодняшний день можно констатировать наличие сложного содержания понятий «русский», «российский» и «невозможности жесткого разделения» этих понятий [Тишков, 2010, с. 77].

Дальнейший детальный анализ результатов тестирования показал, что структура идентичности связана с различными факторами.

Таблица 3

Частота указания идентификационных категорий ингушей и чеченцев (в %)

Как видно из табл. 3, частота использования категории этнической идентичности зависит, прежде всего, от возраста (у ингушей) и места проживания (у чеченцев). Наиболее актуализирована этническая идентичность у ингушей старше 25 лет и чеченцев, проживающих вне Чеченской Республики. Абсолютно различные возрастные особенности продемонстрировала религиозная идентичность вайнахов: у ингушей старше 25 лет самые высокие показатели по религиозной идентичности среди всей ингушской выборки, тогда как для чеченцев старше 25 лет характерен самый низкий уровень религиозной идентичности среди всей чеченской выборки.

Детальное изучение государственно­гражданской идентичности показывает, что в обеих этнических группах респондентов она наиболее актуализирована среди тех, кто проживает в Санкт-Петербурге и Москве. У ингушей гражданская идентичность связана с возрастом, а вот связь гражданской идентичности с полом у вай­нахов различна: у ингушей чаще определяют себя в категории гражданственности женщины, а у чеченцев — мужчины.

Изучение структуры этнической идентичности и ее компонентов — когнитивного и аффективного с помощью теста «Выраженность этнической идентичности» показало (табл. 4), что у обеих групп респондентов сильнее выражен аффективный компонент этнической идентичности.

Согласно Т.Г. Стефаненко, «аффективный компонент этнической идентичности в большей степени отображает значимость для человека его принадлежности к определенному этносу, степень влияния этнической идентичности на самоотношение человека, на выраженность данной идентичности внутри его общей Я-концепции» [Стефаненко, 2006, с. 241].

Характер переживаний, испытываемых респондентами по поводу собственной этнической идентичности, представлен в табл. 5.

Таблица 4

Выраженность компонентов этнической идентичности*

* Для сравнения между чеченцами и ингушами использован непараметрический критерий
Манна-Уитни. Статистически значимые различия обнаружены по когнитивному компоненту.

Анализ табл. 5 показывает, что большинство наших респондентов испытывают чувство гордости в связи с принадлежностью к своему этносу. Различия между проживающими в Чечне и Ингу­шетии, с одной стороны, и в Москве и Санкт-Петербурге, с другой, на уровне статистической значимости не обнаружены как в группе ингушей (р = 0,101), так и в группе чеченцев (р = 0,559). Однако обнаружены статистически значимые различия между ингушами и чеченцами, проживающими на Кавказе (р = 0,025) и в Москве и Санкт-Петербурге (р = = 0,013). Интересно, что чеченцы практически не испытывают отрицательных чувств в связи со своей этнической принадлежностью. Позитивная этническая идентичность чеченцев, «при которой имеет место благоприятное отношение к своей культуре, истории, естественный патриотизм», отмечается в исследовании М.И. Лечиевой [Лечиева, 2012, с. 165]. 6 % наших респондентов-ингушей испытывают негативные чувства в связи с принадлежностью к своей этнической группе. Характерно, что почти все они проживают вне Ингушетии. Можно предположить, что ущемленность и униженность являются следствием негативного опыта, полученного ими в процессе межэтнических контактов в столицах.

Выраженность этноаффилиативных тенденций вайнахов позволила оценить методика «Этническая аффилиация». Этноаффилиативный мотив — это стремление к общности со своей этнической группой. «Выраженность этноаф­филиативных тенденций предполагает склонность следовать правилам, нормам и целям своей этнической группы» [Солдатова, 1998, с. 32]. В зависимости от степени выраженности этноаффилиативных тенденций Г. Триандис выделил два типа личностей: аллоцентрические личности, которые более нуждаются в групповой поддержке, ориентированы на группу и считают себя её продолжением, а группу — продолжением себя; идеоцентрические личности, которые в групповой поддержке нуждаются в меньшей степени, не подчиняют свои цели групповым и не идентифицируют себя с группой [Солдатова, 1998]. Анализ ценностных суждений, представленных в данной методике, позволил выделить аллоцентрические и идеоцентрические личности среди наших респондентов(рисунок).

Полученные результаты показали яркую выраженность этноаффилиативных тенденций чеченцев и ингушей. Около 80 % респондентов — это аллоцентричес­кие личности, которых характеризует выраженная принадлежность к своей этнической группе, превалирование групповых целей над личными. Аллоцентри­ческие личности — это те, кто никогда не забывает о своей национальности, кто стремится поддерживать обычаи и традиции своей этнической группы, придерживается норм и правил её жизнедеятельности. Превалирование в обществе аллоцентрических личностей характеризует общество как преимущественно коллективистическое.

Выводы

Итак, анализ результатов изучения структуры социальной идентичности чеченцев и ингушей позволяет сделать следующие выводы.

1.   Чеченцы и ингуши в большей степени идентифицируют себя в терминах семейно-поколенческих связей, а также по своей принадлежности к определенной профессиональной или учебной группе.

2.   В структуре идентичности чеченцев и ингушей важнейшее место занимают этническая и религиозная (конфессиональная) идентичности.

3.   Более чем у 60 % чеченских респондентов и 40 % респондентов-ингушей этническая и религиозная (конфессиональная) идентичности обнаруживают тенденцию к слиянию.

4.   Государственно-гражданская идентичность слабо актуализирована в структуре идентичности чеченцев и ингушей. Они продемонстрировали определенные проблемы с «разведением» дихотомии «русский» — «россиянин» как основания определения государственно­гражданской идентичности.

5.   В структуре этнической идентичности вайнахов более выражен аффективный компонент, в котором явно преобладает гордость за свою этническую идентичность.

6.   В ингушском и чеченском обществе сильно выражены этноаффилиативные тенденции, т. е. сильна степень общности со своей этнической группой.