«Униженность и оскорбленность» как черта личности: феноменологический анализ позиции жертвы^*

С теми, кто воспринимает несчастный случай как личное оскорбление, несчастные случаи не происходят.

М. Пьюзо

Введение

Поскольку наш мир не создан для комфорта, все люди с неизбежностью время от времени проходят через трудные жизненные ситуации, преодолевая их с различной эффективностью и различными личностными изменениями. Роль жертвы (человека, пострадавшего от каких-либо неблагоприятных обстоятельств) неизбежно достается каждому по ходу его жизненного пути не один раз, что часто сопровождается травматичны­ми переживаниями и чувством самоотчуждения. Последствия этого опыта могут иметь как краткосрочный, так и долговременный характер.

В одних случаях, пройдя через фазы стресса, травмы или «горевания», человек освобождается от негативных переживаний с психологическими приобретениями, полученными в результате посттравматического личностного роста — ибо все, что не убивает нас, может сделать нас сильнее. Однако в других случаях опыт пребывания в позиции жертвы может закрепляться, кристаллизуясь в отдельную самостоятельную суб­личность часто мазохистического типа с выраженной личностной беспомощностью [Мак-Вильямс, 2001; Циринг, 2010]. Тогда поведение, общение и мировоззрение человека могут сильно деформироваться[II].

В настоящее время интерес к феномену жертвы в мировой психологии очень высок. Рассматриваются различные аспекты этого явления: скрытые выгоды позиции жертвы («silver lining»), появление манипулятивных рентных установок (ожидание сатисфакции от окружающих с апелляцией к их чувству вины), вторичная виктимизация (провокация неблагоприятного отношения к себе в силу личностных изменений вследствие «первичной» виктимизации) [Фоминых, 2012; Herbert; Schmitt, 2005; Wood, 2008].

Если обобщить исследования в этой области, можно прийти к следующему выводу: когда человек «задерживается» в своих травматичных переживаниях, он рискует потерять социальную поддержку, так как окружающие начинают дистанцироваться от него, и спустя некоторое время он начинает давать окружающим обратную связь, смысл которой состоит в том, что с ним и следует обращаться как с жертвой. Ситуативная позиция, роль «прирастают» к личности человека, становясь ее существенной подструктурой. Очень важно своевременно и эффективно расстаться с позицией жертвы, чтобы избежать вторичной виктимизации, поскольку, согласно взглядам Г. Олпорта, черта представляет движущий компонент поведения и побуждает субъекта осознанно или неосознанно выбирать такие ситуации, в которых она может себя подтвердить [Олпорт, 2002].

Концепция чувствительности
к справедливости Манфреда Шмитта

Центральная составляющая позиции жертвы как личностной черты — переживание, прогнозирование или программирование несправедливости по отношению к себе. Поэтому в качестве методологической основы нашего исследования мы выбрали давно известную в западной персонологии концепцию чувствительности к справедливости М. Шмитта, согласно которой люди испытывают различную индивидуальную готовность к тому, чтобы ожидать несправедливость по отношению к себе, сильно ее эмоционально переживать и отвечать на нее действием [Rosenberg, 1979; Schmitt, 2010]. Иначе говоря, человек с высокой чувствительностью к справедливости обладает подобием встроенного счетчика, который непрерывно сравнивает собственные привилегии и потери с таковыми у окружающих и который глубоко убежден, что в мире должен существовать баланс между затратами и бонусами.

Концепция чувствительности к справедливости относительно нова, однако результаты исследований в этой области впечатляют и кажутся высокоэвристичными для объяснения многочисленных феноменов межличностного взаимодействия [Нартова-Бочавер, 2014а].

Большинство исследований чувствительности к справедливости рассматривали этот конструкт с точки зрения жертвы неблагоприятных обстоятельств, однако очевидно, что эпизоды несправедливости вовлекают большое число людей, в разных ролях причастных к происходящему. Потому М. Шмитт предлагает рассматривать четыре вида чувствительности к справедливости: с позиции жертвы, наблюдателя, бенефициара (человека, который случайно, без умысла, получил нечто за счет других) и нарушителя (намеренно нарушившего справедливость в свою пользу). Исследования показывают, что между этими измерениями существуют высокие корреляции, подтверждающие обоснованность конструкта «чувствительность к справедливости». При этом переживания, вызванные эпизодами несправедливости, с разных позиций могут не совпадать, и позиция жертвы значительно отличается от других: ведь если бенефициар и нарушитель в силу несправедливости нечто приобретают, то свидетель находится в отстраненной позиции, а жертва всегда что-то теряет.

Тем не менее, согласно М. Шмитту, все виды чувствительности к справедливости сопровождаются негативными переживаниями (похоже, что это наблюдение может модулироваться культурой, потому что открытое исследование на российской выборке привело к отличным от германских результатов, но этот вопрос требует дополнительных исследований). При этом три последних позиции — наблюдателя, бенефициара и нарушителя — могут быть предикторами компенсаторного просоциального поведения: человек, причастный к несправедливому поступку или совершивший его, будучи чувствительным к происходящему, стремится исправить ситуацию, уравновесить бонусы и потери всех взаимодействующих лиц. Иначе с позицией жертвы, которая не имеет никакой социальной ценности и никак не стимулирует позитивные мысли, побуждения или поступки субъекта.

Чувствительность жертвы проявляется в случае нарушения прав, ущемления интересов человека и в типичных случаях сопровождается чувством гнева. Опыт переживания несправедливости или его ожидание делает человека исполненным негативных эмоций, склонным к депрессиям, лишает его веры в собственные силы. При этом, по-видимому, не важно, была ли несправедливость реальной и насколько серьезной, значимо наличие обобщенной, возможно, даже латентной готовности быть ее жертвой.

Исследования на зарубежных выборках показали, что Чжертв значимо положительно связана с макиавеллизмом, мстительностью, завистью, недоверием к людям, паранойей, враждебностью, отрицательно — с согласием и готовностью прощать [Gerlach, 2012; Rosenberg, 1979; Schmitt, 2010]. Доминирующие чувства у носителей этого качества в ситуации конфликта — страх быть использованными другими людьми и превентивная агрессия. Мировоззрение отличается эгоцентризмом, отказом от личной ответственности, неустойчивостью перед моральными искушениями, рассогласованностью суждений и реального поведения, склонностью к негативным атрибуциям в условиях дефицита информации [Gollwitzer, 2011; Gollwitzer, 2012; Kohlberg, 1969]. Исследователи полагают, что социально-адаптивный смысл этой черты состоит в катализировании способности распознавать опасности, и в этом смысле она может быть адаптивной в условиях жизнедеятельности в абсолютно недружественной движущей среде — на войне, в условиях вынужденной эмиграции и т. п. [Нартова-Бочавер, 2013; Нартова-Бочавер, 2014а]. Однако Чжертв — очевидная избыточность и помеха в среде стабильной и дружественной.

В России подобное исследование проводится впервые и есть основания предполагать, что в силу специфики российской ментальности результаты могут отличаться от полученных на выборках иных культур [Нартова-Бочавер, 2013; Нартова-Бочавер, 2013а; Lotz, 2010; Wood, 2008].

По своему феноменологическому статусу позиция жертвы — это черта низшего уровня, она достаточно пластична и ее развитие осуществляется как под влиянием темперамента, так и под воздействием опыта и биографических событий. Поэтому ее можно модулировать при помощи психоразвивающих техник. Для того чтобы специфицировать мишени психотерапевтического воздействия и предотвратить эффекты вторичной виктимизации, необходимо изучить систему коррелятов чувствительности к справедливости с позиции жертвы (Чжертв).

Процедура эмпирического исследования коррелятов
чувствительности к справедливости

Гипотеза исследования: позиция жертвы как черта личности сопровождается неблагоприятными эмоциональными состояниями и мировоззренческими убеждениями, которые делают субъекта менее жизнестойким.

Выборка. Респондентами были 339 человек — 248 женщин (средний возраст 25 лет) и 91 мужчина (средний возраст — 21 год), добровольцы, жители Москвы и Воронежа.

Использовалась батарея методик, ди­агностирующих эмоциональные, социальные и личностные характеристики субъекта: краткая форма отчета о позитивных и негативных чувствах [Tennant, 2007], шкала депрессии [Андрющенко, 2003], шкала устойчивости Коннора-Дэвидсона [Campbell-Sills, 2007], шкала самоуважения [10, 23], шкала самоусиления [Nartova-Bochaver, 2012], шкала «чувствительность жертвы» опросника чувствительности к справедливости [Rosenberg, 1979], опросник для изучения уровня суверенности личности СПП- 2010 [Нартова-Бочавер, 2014], шкала психологического благополучия Варвик-Эдинбург [Sodergren, 1997], шкала аутентичности [Thompson, 2007]. Для обработки данных использовались корреляционный и регрессионный анализ.

На предварительном этапе часть методик, использовавшихся на российской выборке впервые, была переведена и проверена относительно дискриминативности и самосогласованности. Были подсчитаны меры центральной тенденции; альфа Кронбаха для используемых шкал находится в интервале от 0,49 до 0,89, что можно считать удовлетворительным; некоторые методики находятся в процессе психометрической подготовки. Обработка данных осуществлялась раздельно для мужчин и женщин.

Результаты и их обсуждение

Сравнение средних значений не обнаружило разницы среди мужчин и женщин в присутствии черты Чжертв (средние составили соответственно 2,79 и 2,78), как, впрочем, и по большинству других изучаемых показателей (рис. 1). Однако оказалось, что система коррелятов этой черты в пространстве личности существенно различается в зависимости от пола.

Как показывают полученные данные, у мужчин Чжертв положительно связана с негативным аффектом (rs = 0,41, p = = 0,00), выраженностью депрессии (rs = = 0,33, p = 0,00), а отрицательно — с суверенностью личных вещей (rs = -0,34, p = = 0,04) (см. табл.). Эти результаты вполне отвечают ожиданиям и повседневным наблюдениям: действительно, если мужчина чувствует себя жертвой несправедливых обстоятельств, это сопровождается общим снижением настроения и жизненного тонуса, повышенной нервозностью, грустью, чувствами страха, враждебности и стыда. Корреляции Чжертв с большей частью других измерений психологического пространства — тела (rs = = -0,03, p = 0,85), территории (rs =-0,14, p = 0,40), ценностей (rs = -0,26, p = 0,12) и общей суверенности (rs =-0,13, p = = 0,44) — у мужчин слабоотрицательны. Вполне возможно, что некоторые из этих тенденций могут усилиться при расширении объема выборки. Обобщая, можно отметить, что позиция жертвы у мужчин сопровождается чувством слабости собственных личностных границ, пониженной суверенностью, при этом наиболее острая реакция на несправедливость связана с переживанием общей материальной несостоятельности или, иначе говоря, вполне можно предположить, что для мужчин собственность и финансовое благополучие представляют собой ресурс противостояния жизненным несправедливостям.

Таблица

Корреляции Чжертв с изученными переменными у мужчин/женщин

Условные обозначения: * р < 0,05; ** р < 0,01; *** р < 0,00.

Для женщин система коррелятов оказалась намного более обширной и дифференцированной. Помимо тех же двух связей, что и у мужчин, Чжертв у женщин значимо отрицательно связана с личностной устойчивостью (rs = -0,14, p = 0,02), самоуважением (rs = -0,22, p = 0,00), самоусилением (rs = -0,24, p = 0,00), суверенностью психологического пространства (rs = -037, p = 0,00), с психологическим благополучием (rs = -0,03, p = 0,00) и переживанием аутентичности жизни (rs = = -0,24, p = 0,03).

Таким образом, позиция жертвы у женщин не имеет ни одного позитивного коррелята, сопровождаясь отрицательными эмоциями, общим падением жизнестойкости, уверенности в себе и в ценности своей жизни. Чжертв как черта личности предполагает также отсутствие психологического благополучия и чувства аутентичности жизни. Иначе говоря, как только молодая особа (а мы изучали представительниц именно молодого возраста) назначает себя на роль «бедной несчастной женщины», она подписывает себе экзистенциальный приговор; отныне она будет ощущать себя марионеткой в руках злой судьбы, заложницей воли дурных людей, будет чувствовать себя ненастоящей, а свою жизнь — бездарной репетицией чего-то, что могло состояться, однако уже не произойдет. Негативные эмоции, депрессия, уныние — все это становится привычным фоном жизни молодой женщины, которая слишком сильно идентифицировалась с ролью несправедливо обойденной. «Каждому лучше, чем мне» — если подобное переживание становится хроническим, определяющим мировоззрение человека, нетрудно представить,
как мир будет реагировать на подобное к нему отношение.

Особый интерес вызывают выявленные значимые отрицательные связи позиции жертвы у женщин с измерениями суверенности психологического пространства. В отличие от мужчин, Чжертв у женщин отрицательно связана с суверенностью во всех ее доменах, при этом связи с суверенностью тела (rs =-0,39, p = 0,00), территории (rs = -0,37, p = 0,00), вещей (rs = -0,3, p = 0,005), социальных связей (rs =- 0,27, p = 0,012) и общей суверенностью (rs = -0,37, p = 0,00) оказались высо­козначимыми. Таким образом, позиция жертвы у женщин сопровождается общим снижением суверенности, переживанием уязвимости психологических границ практически по всем параметрам.

По-видимому, в контексте темы связи Чжертв и психологической суверенности женщины оказываются менее адаптивными, по сравнению с мужчинами. Мужчины, переживая несправедливость по отношению к себе, оказываются в состоянии защитить хотя бы свои привычки и отстоять социальные связи, о чем свидетельствуют положительные коэффициенты корреляции между Чжертв, с одной стороны, с уверенностью привычек (rs = 0,13, p = 0,43) и социальных связей (rs = 0,08, p = 0,63) — с другой. Женщины же в позиции жертвы теряют себя целиком и полностью, чувствуя, что в этом мире они не имеют (и не заслуживают) вообще ничего своего.

Итак, корреляционный анализ данных показывает, что позиция жертвы является малоадаптивной для всех, однако у женщин имеет гораздо более длинный ряд негативных следствий. Отметим еще раз, что мы сейчас говорим о случаях, когда опыт переживания отдельного эпизода или серия событий, нарушающих законы справедливости, генерализуются в позицию жертвы как черту личности.

Следующей важной задачей нашего исследования являлось изучение того, не может ли позиция жертвы оказаться предиктором какой-то из выбранных переменных. Для ее реализации был предпринят регрессионный анализ.

В мужской подвыборке оказалось, что ситуация жертвы может способствовать негативным переживаниям и депрессии, что неудивительно (рис. 2). У женщин наряду с этими же влияниями позиция жертвы оказалась отрицательным предиктором устойчивости, самоуважения, самоусиления, пяти показателей суверенности и переживания аутентичности жизни (рис. 3).

Согласно полученным результатам, женщины более мужчин личностно травмируются, занимая позицию жертвы. Если
у мужчин снижается жизненный тонус и усиливаются негативные аффекты, при этом не влияя на ценность своего «Я», то у женщин позиция жертвы влечет за собой появление устойчивого и стабильного комплекса нарушений, в совокупности называемых «чувством собственной плохости».

На основе полученных результатов можно сделать вывод, что психологически, будучи «слабым» полом, женщины хуже подготовлены к роли жертвы, возможно, в силу того, что для мужчин состязательность и неизбежные с ней проигрыши являются более привычным опытом. Однако можно прокомментировать обнаруженные связи и с другой точки зрения. Так, в не новых, но классических исследованиях морального сознания, проведенных Л. Кольбергом и К. Гиллиган, отмечалось, что категория справедливости представляет собой маскулинную ценность, что мужчинам проще коммуницировать исходя из правила равенства (моральную систему, характерную для мужчин, Л. Кольберг назвал «моралью справедливости») [Гиллиган, 1992; L. Montada, S, 1992]. Поэтому, возможно, роль жертвы воспринимается ими как неизбежность в жизни всех, кто играет по правилам. Что же касается женщин, они склонны к взаимодействию смещенному, контекстуальному, свободному от правил. К. Гиллиган называла это мировоззрение «мораль заботы», потому что женщины распределяют свое время и ресурсы, ориентируясь на тех, кто в них больше нуждается, а не на тех, кто это заслужил [Гиллиган, 1992]. Поэтому роль жертвы никак не принимается ими в качестве нормативной издержки справедливых отношений и сопровождается сильными эмоциональными переживаниями, которые, впрочем, и вообще сильнее у женщин. При этом если негативный контекст позиции жертвы среди мужчин остается локальным и не слишком нарушает их адаптацию, то у женщин он имеет поистине разрушительный масштаб, лишая их веры в себя, самоуважения, способности сопротивляться неблагоприятным событиям и жизнестойкости в целом.

Полученные результаты показывают, что хотя справедливость представляет собой важнейшую социальную ценность, в масштабе жизни отдельной персоны она оказывается скорее фактором риска нарушения психологического благополучия человека.

Значит ли это, что стремление человека к справедливости — вредно и разрушительно?

Прежде чем перейти к выводам, мы должны сделать еще одно отступление, чтобы уточнить нашу мысль в перспективе возможной коррекции обсуждаемой особенности личности. Позитивистски мыслящий критик может возразить, что мир действительно несовершенен и несправедлив и надо бороться за правду, пока есть надежда, что каждый получит по заслугам или, по крайней мере, по способностям.

Но мы сейчас — не о мире, мы об отдельно взятом субъекте как части этого мира. Еще А. Швейцер отмечал, что общество намерено обманывать нас относительно вопросов морали [Швейцер]. Поэтому борьба за справедливость как социально выгодный феномен самоорганизации может привести субъекта к очень плачевным последствиям: человек сильного темперамента сосредоточится на протестном поведении, пренебрегая продуктивным смыслом своей жизни и призванием, а человек слабого темперамента имеет шанс стать пассивным манипулятором. И то и другое уводит от самого интересного, от интриги и пафоса собственной персональной жизни. Вопросы гармонизации мира никогда не решались прямым противостоянием, а могли быть решены только косвенным воздействием. Именно поэтому, на наш взгляд, делают мир совершеннее более эффективно люди, которые не считают себя обиженными, угнетенными или обойденными и следуют иным, отличным от модели справедливого мира, идеалам, например, идеалам творчества, служения или любви. Отметим, что ни один из этих идеалов с категорией справедливости не сочетается.

На практике все вышесказанное означает, что, с одной стороны, локальное обострение чувствительности, так же как участие в отдельном акте ее восстановления, для личности могут быть благотворными, а с другой — что эффективно восстанавливать справедливость, видимо, могут люди, у которых Чжертв (со всеми сцепленными характеристиками) не имеет выраженного характера.

Заключение

Итак, проведенное на достаточно репрезентативной выборке с помощью большой батареи методик исследование продемонстрировало, что позиция жертвы — черта личности, обладающая высокой гендерной вариативностью и мощным разрушительным влиянием на личность человека независимо от его пола. Она сопровождается негативными переживаниями и наносит удар многим параметрам жизнестойкости человека. Более насыщенной система связей оказалась в женской подвыборке: если для мужчин позиция жертвы неполезна, то для женщин — резко деструктивна.

Как бы то ни было, очевидно, что необходимо укреплять арсенал психораз­вивающих практик, направленных, с одной стороны, на профилактику развития позиции жертвы или разотождествление с ней, а с другой — на способность противостоять социальным практикам и манипуляциям, основанным на попытках имплантировать эту роль.