Рассматриваются две загадки, связанные с отчеством и фамилией Л.С. Выготского. Обсуждаются мотивы замены прежнего отчества «Симхович» на «Семенович» и замены «Выгодский» на «Выготский». Обе замены произошли в интервале между 1917 и 1924 гг. Обращается внимание на ряд совпадений в биографиях Мартина Лютера и Льва Выготского, которые могли привлечь внимание последнего. Выдвигается и обосновывается гипотеза о том, что замена буквы в фамилии может быть объяснена попыткой Выготского преодолеть внутренний кризис, связанный с трагическими событиями в семье. Обосновывается методологическая позиция в исследовании жизненного пути личности, состоящая в том, что чем шире масштаб творческой личности, тем меньше шансов объяснить ее деятельность узко понимаемым контекстом, ограниченным семьей, религией, современниками и т. д.

1. Круг про­блем и ме­то­до­ло­ги­че­с­кие под­хо­ды к ним

Имя «Лев Се­ме­но­вич Вы­гот­ский» от­лич­но зна­ко­мо пси­хо­ло­гам и спе­ци­а­ли­с­там из смеж­ных с пси­хо­ло­ги­ей дис­цип­лин. Сво­им рыцарским слу­же­ни­ем на­уке и ог­ром­ным твор­че­с­ким вкла­дом в нее Л.С. Вы­гот­ский (1896—1934) приобрел сла­ву вы­да­ю­ще­го­ся психоло­га и то ко­лос­саль­ное вни­ма­ние к его тру­дам и его би­о­гра­фии, ко­то­рое проявля­ет­ся в на­сто­я­щее вре­мя в ми­ро­вой пси­хо­ло­гии. Мож­но дол­го пе­ре­чис­лять отрас­ли пси­хо­ло­ги­че­с­кой на­уки, в ко­то­рые он внес ве­со­мый вклад (например, психоло­гия ис­кус­ст­ва, психоло­гия мы­ш­ле­ния и пси­хо­линг­ви­с­ти­ка, дет­ская и педагогиче­с­кая пси­хо­ло­гия, пе­до­ло­гия и де­фек­то­ло­гия, эт­ни­че­с­кая и куль­тур­но-истори­че­с­кая пси­хо­ло­гия), но край­не по­ка­за­те­лен тот факт, что его вли­я­ние признается да­же в тех от­рас­лях, ко­то­рые по­лу­чи­ли раз­ви­тие по­сле жиз­ни Вы­гот­ско­го (например, в ког­ни­тив­ной пси­хо­ло­гии и «ког­ни­тив­ной на­уке»). В 1978 г. американский фи­ло­соф-ме­то­до­лог и ис­то­рик на­уки Сте­фен Тул­мин на­звал Вы­гот­ско­го «Мо­цар­том в пси­хо­ло­гии» [Toulmin, 1978]. Это эф­фект­ное и за­по­ми­на­ю­ще­е­ся срав­не­ние пользует­ся боль­шой по­пу­ляр­но­с­тью, хо­тя оно — все­го лишь ли­те­ра­тур­ный при­ем, опи­ра­ю­щий­ся на до­воль­но по­верх­но­ст­ное биографиче­с­кое сход­ст­во.

Не­со­мнен­но, лич­ность и жизнь Вы­гот­ско­го пред­став­ля­ют зна­чи­тель­ный ин­те­рес для пси­хо­ло­гии (и не толь­ко для нее); од­на­ко собственно би­о­гра­фи­че­с­ких ра­бот немно­го: за ред­ким ис­клю­че­ни­ем (например: [1, 4]), би­о­гра­фи­че­с­кие фак­ты слу­жат лишь иллюстратив­ым фо­ном и сред­ст­вом для под­дер­жа­ния ин­те­ре­са к со­дер­жа­нию его на­уч­ных тру­дов. Фун­да­мен­таль­ным ис­точ­ни­ком биогра­фи­че­с­ких све­де­ний о Выгот­ском яв­ля­ет­ся кни­га Г.Л. Вы­год­ской и Т.М. Ли­фа­но­вой [Выгодская, 1996], в ко­то­рой приводятся лич­ные воспоминания до­че­ри, ци­ти­ру­ют­ся вос­по­ми­на­ния дру­зей и кол­лег Вы­гот­ско­го, вос­про­из­во­дят­ся фраг­мен­ты его пи­сем и до­ку­мен­тов, пред­став­ле­ны исчер­пы­ва­ю­щие биб­ли­о­гра­фи­че­с­кие дан­ные; не ос­тав­ле­ны без вни­ма­ния и многочислен­ные кри­ти­че­с­кие пуб­ли­ка­ции по куль­тур­но-ис­то­ри­че­с­кой те­о­рии Выготско­го. Кни­га со­дер­жит вну­ши­тель­ный по объ­е­му ма­те­ри­ал, ко­то­рый про­шел стро­гую про­вер­ку на прав­ди­вость в со­от­вет­ст­вии с вы­ра­жен­ным в пре­дис­ло­вии намере­ни­ем Г.Л. Вы­год­ской: «Мне хо­чет­ся рас­ска­зать о сво­ем от­це прав­ду» и «…очень хо­чет­ся быть точ­ной не толь­ко в из­ло­же­нии фак­тов, но и в де­та­лях» [1, с. 19]. Все это поз­во­ля­ет чи­та­те­лю по­ст­ро­ить разносторон­ний, це­ло­ст­ный и весь­ма обаятель­ный об­раз лич­но­с­ти Вы­гот­ско­го, по­нять и про­чув­ст­во­вать тес­ные свя­зи между его биографи­ей, твор­че­ст­вом, куль­ту­рой и эпо­хой. За­ме­ча­тель­ным достоинством упо­мя­ну­той кни­ги яв­ля­ет­ся то, что она не на­сы­ща­ет интерес к Выготско­му, а, на­про­тив, уси­ли­ва­ет и сти­му­ли­ру­ет же­ла­ние про­дол­жить изу­че­ние его твор­че­ст­ва и би­о­гра­фи­че­с­ких фак­тов.

Спе­ци­аль­но вы­де­лим и под­черк­нем два важ­ных ме­то­до­ло­ги­че­с­ких мо­мен­та. Во-пер­вых, для по­ни­ма­ния ис­то­ри­че­с­кой лич­но­с­ти необходи­мо учи­ты­вать очень ши­ро­кий кон­текст; ог­ра­ни­чи­вать­ся уз­ко по­ни­ма­е­мой со­ци­аль­ной сре­дой и лишь «со­вре­мен­ной» эпо­хой здесь не­до­ста­точ­но и не­пра­во­мер­но. Чем ши­ре мы бу­дем рас­сма­т­ри­вать культур­но-ис­то­ри­че­с­кий кон­текст, тем бо­лее глу­бо­кие пла­с­ты лич­но­с­ти нам мо­гут открыть­ся. В этом кон­тек­с­те да­же мел­кие, на пер­вый взгляд, вто­ро­сте­пен­ные фак­ты мо­гут приоб­ре­с­ти со­вер­шен­но но­вое, не­о­жи­дан­ное и глу­бо­кое зна­че­ние. Во-вто­рых, при изу­че­нии твор­че­с­кой лич­но­с­ти не­про­дук­тив­но и за­ча­с­тую оши­боч­но по­ла­гать, что су­ще­ст­ву­ют за­ве­до­мо ма­ло­су­ще­ст­вен­ные во­про­сы; лю­бая де­таль мо­жет стать ключевой и важ­ной для по­ни­ма­ния лич­но­с­ти. Попытаем­ся про­ил­лю­с­т­ри­ро­вать сказанное на при­ме­ре пси­хо­би­о­гра­фи­че­с­ко­го ис­сле­до­ва­ния про­блем, свя­зан­ных с отче­ст­вом и фамилией Вы­гот­ско­го. Но преж­де чем это де­лать, крат­ко рас­смо­т­рим разли­чия меж­ду дву­мя на­прав­ле­ни­я­ми ис­сле­до­ва­ний че­ло­ве­че­с­ких имен.

Соб­ст­вен­ные име­на лю­дей, ин­ди­ви­ду­аль­ные и груп­по­вые (кол­лек­тив­ные), исследует ан­т­ро­по­ни­ми­ка (от греч. anthropos — че­ло­век + onyma, onoma — имя), т. е. один из раз­де­лов оно­ма­с­ти­ки, изу­ча­ю­щей все­воз­мож­ные име­на соб­ст­вен­ные. Ино­гда груп­по­вые име­на (в част­но­с­ти, со­ци­о­ни­мы, эт­но­ни­мы и ге­но­ни­мы) вы­но­сят за рам­ки ан­т­ро­по­ни­ми­ки (как буд­то они не яв­ля­ют­ся име­на­ми лю­дей!), но это не об­ще­при­ня­то, не впол­не ло­гич­но и не сов­сем удоб­но (ведь ни­ко­го не сму­ща­ет, что фи­зи­че­с­кая антропо­ло­гия изу­ча­ет че­ло­ве­че­с­кие ви­ды, ра­сы, эт­но­сы и про­чие ма­к­ро­груп­пы людей). В ме­то­до­ло­ги­че­с­ком пла­не со­вре­мен­ные ан­т­ро­по­ни­ми­че­с­кие ис­сле­до­ва­ния индивиду­аль­ных имен по боль­шей ча­с­ти име­ют со­ци­аль­но-эпи­де­ми­о­ло­ги­че­с­кий харак­тер, т. е. ос­нов­ное вни­ма­ние уде­ля­ет­ся име­нам как мас­со­вым яв­ле­ни­ям с определен­ным аре­а­лом рас­про­ст­ра­не­ния в оп­ре­де­лен­ной со­ци­аль­ной сре­де и в определен­ный ис­то­ри­че­с­кий пе­ри­од. По­ми­мо линг­ви­с­ти­че­с­ко­го ана­ли­за (например, эти­мо­ло­ги­че­с­ко­го) ан­т­ро­по­ни­мов ис­сле­до­ва­те­ли вы­яв­ля­ют ста­ти­с­ти­че­с­кие закономерно­с­ти их воз­ник­но­ве­ния, рас­про­ст­ра­не­ния, кон­ку­рен­ции, уга­са­ния, межпоко­лен­ной транс­мис­сии и транс­фор­ма­ции и т. д. Необ­хо­ди­мость изу­чать массовые яв­ле­ния пре­до­пре­де­ле­на са­мой при­ро­дой но­мо­те­ти­че­с­ко­го ис­сле­до­ва­ния — его на­це­лен­но­с­тью на позна­ние об­щих за­ко­но­мер­но­с­тей. Та­кой ха­рак­тер име­ют, к при­ме­ру, тру­ды клас­си­ка со­вет­ской оно­ма­с­ти­ки В.А. Ни­ко­но­ва (1904—1988), ко­то­рый не без гор­до­с­ти от­ме­чал: «мои под­сче­ты ох­ва­ти­ли мил­ли­о­ны че­ло­век, по вы­бо­роч­ным тер­ри­то­ри­ям» [Никонов, 1988, с. 15].

Од­на­ко про­бле­ма­ти­ка ан­т­ро­по­ни­ми­ки не долж­на ог­ра­ни­чи­вать­ся лишь мас­со­вы­ми име­на­ми. Боль­шой ин­те­рес пред­став­ля­ют сравнитель­но ред­кие и по-сво­е­му уникальные слу­чаи ан­т­ро­по­ни­ми­че­с­ко­го твор­че­ст­ва впол­не кон­крет­ных лич­но­с­тей. Вспом­ним несколь­ко при­ме­ров: Н.Н. Мик­лу­хо-Мак­лай, Лев Ше­с­тов, В.Г. Тан-Бо­го­раз, Э.Г. Эрик­сон и др. Изу­че­ние каж­до­го та­ко­го слу­чая тре­бу­ет иди­о­гра­фи­че­с­ко­го исследо­ва­ния (case-study): зна­ком­ст­ва с би­о­гра­фи­я­ми, ге­не­а­ло­ги­я­ми, твор­че­ст­вом, при­чем, как бы­ло вы­ше ска­за­но, не­об­хо­ди­мо учи­ты­вать ши­ро­кий куль­тур­но-историчес­кий кон­текст, что, ра­зу­ме­ет­ся, вы­пол­ни­мо лишь при ус­ло­вии междисциплинарного под­хо­да. При этом сле­ду­ет из­бе­гать то­го на­ив­но­го за­блуж­де­ния, буд­то иди­о­гра­фи­че­с­кие ис­сле­до­ва­ния со­став­ля­ют осо­бую са­мо­до­ста­точ­ную на­уку, совер­шен­но ото­рван­ную от но­мо­те­ти­че­с­кой на­уки. На­прав­ля­ю­щую роль в идиографиче­с­ких исследовани­ях обыч­но иг­ра­ют ги­по­те­зы, ко­то­рые со­гла­су­ют­ся с общи­ми пси­хо­ло­ги­че­с­ки­ми или со­ци­о­ло­ги­че­с­ки­ми пред­став­ле­ни­я­ми о фор­мах и механиз­мах по­ве­де­ния лич­но­с­ти, ус­та­нов­лен­ных в но­мо­те­ти­че­с­кой на­уке на материале мас­со­вых ис­сле­до­ва­ний (на ху­дой конец, в на­шем обоб­щен­ном жиз­нен­ном опы­те). За­ме­тим, что цен­ность этих ги­по­тез пря­мо не свя­за­на с тем, под­тверж­да­ют­ся они или нет. С од­ной сто­ро­ны, хо­ро­шо, ес­ли рас­сма­т­ри­ва­е­мые ча­ст­ные слу­чаи подтвер­дят из­ве­ст­ную за­ко­но­мер­ность, с дру­гой сто­ро­ны, не страш­но, ес­ли все об­щие ги­по­те­зы бу­дут оп­ро­верг­ну­ты: в кон­це кон­цов, этим не­га­тив­ным ре­зуль­та­том подтвердит­ся твор­че­с­кий характер изу­ча­е­мой лич­но­с­ти и ее по­ве­де­ния. Рассмотренное на­прав­ле­ние мож­но ус­лов­но на­звать пси­хо­би­о­гра­фи­че­с­кой антропонимикой.

2. Про­бле­ма от­че­ст­ва

В ли­те­ра­ту­ре о Вы­гот­ском про­бле­ма его от­че­ст­ва, на­сколь­ко мне из­ве­ст­но, еще не ста­ви­лась. Мож­но ска­зать, что ее там нет. Ни Ги­та Львов­на Вы­год­ская, ни друг юности Льва Се­ме­но­ви­ча, С.Ф. Доб­кин, ее не ста­вят, хо­тя они ак­ку­рат­но со­об­ща­ют об из­ве­ст­ных им антропо­ни­ми­че­с­ких де­та­лях. На са­мом де­ле она есть, толь­ко ее упор­но не ви­дят, что то­же яв­ля­ет­ся еще од­ной про­бле­мой. По-ви­ди­мо­му, для пси­хо­ло­гии более ин­те­рес­на имен­но вто­рая про­бле­ма (т.е. иг­но­ри­ро­ва­ние про­бле­мы от­че­ст­ва), чем са­ма про­бле­ма от­че­ст­ва. Од­на­ко сна­ча­ла о пер­вой про­бле­ме.

В кни­ге Г.Л. Вы­год­ской и Т.М. Ли­фа­но­вой вос­про­из­ве­де­ны два лю­бо­пыт­ных докумен­та Л.С. Вы­гот­ско­го: «Удо­с­то­ве­ре­ние об окон­ча­нии гим­на­зии» [Выгодская, 1996, с. 34] и «Экза­ме­на­ци­он­ная книж­ка сту­ден­та юри­ди­че­с­ко­го фа­куль­те­та Им­пе­ра­тор­ско­го Москов­ско­го уни­вер­си­те­та» [Выгодская, 1996, с. 36]. Ес­ли вни­ма­тель­но при­смо­т­реть­ся, то не­труд­но за­ме­тить, что в ка­че­ст­ве от­че­ст­ва ука­за­но «Сим­хо­вич», а не всем зна­ко­мое — «Семено­вич». Про­из­во­дя­щее имя, ве­ро­ят­но, бы­ло Сим­ха (др.-евр. «ра­дость, ве­се­лье»; ср.: пра­зд­ник Сим­хат То­ра, «Ра­дость То­ры»). Таким об­ра­зом, факт со­сто­ит в том, что в мо­ло­до­с­ти Вы­гот­ский из­ме­нил свое от­че­ст­во, транс­фор­ми­ро­вав его в фор­му, ко­то­рая вхо­дит в хри­с­ти­ан­ский оно­ма­с­ти­кон.

О мо­ти­вах этой транс­фор­ма­ции преж­де все­го мож­но вы­дви­нуть ги­по­те­зу об­ще­го (ти­по­ло­ги­че­с­ко­го) пла­на. Из­ве­ст­но, что не­ред­ко россий­ские ев­реи, опа­са­ясь экс­цес­сов бю­ро­кра­ти­че­с­ко­го и бы­то­во­го ан­ти­се­ми­тиз­ма, бра­ли псев­до­ни­мы (сво­е­го ро­да защитные име­на). Са­ма со­бой на­пра­ши­ва­ет­ся ги­по­те­за, что и Вы­гот­ский по­сту­пил подоб­ным об­ра­зом. (Здесь и да­лее мы бу­дем го­во­рить толь­ко о Выготском, хо­тя, конеч­но, в этой ис­то­рии при­ни­мал уча­с­тие и его отец.) Воз­ни­ка­ет во­прос, на­сколь­ко зна­чи­мой про­бле­ма антисемитизма бы­ла лич­но для Вы­гот­ско­го? Каж­дый чи­та­тель лег­ко от­ве­тит на этот во­прос, ес­ли пред­ста­вит се­бя на ме­с­те ре­бен­ка, пере­жив­ше­го в 7- и 9-лет­нем воз­ра­с­те два страш­ных по­гро­ма с гра­бе­жа­ми и звер­ски­ми убий­ст­ва­ми. На­пом­ню, что дет­ст­во Вы­гот­ско­го про­шло в бе­ло­рус­ском г. Го­ме­ле, где в 1903 и 1905 гг. вспых­ну­ли ев­рей­ские по­гро­мы (слу­чаи не уни­каль­ные в ис­то­рии Рос­сии, вклю­чая и го­ды Граж­дан­ской вой­ны по­сле Ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции). Та­кие со­бы­тия глу­бо­ко отпе­ча­ты­ва­ют­ся в па­мя­ти на всю жизнь и, безусловно, вли­я­ют на раз­ви­тие ха­рак­те­ра и ми­ро­воз­зре­ния лич­но­с­ти.

По­это­му ни­че­го уди­ви­тель­но­го нет в том, что в юно­ше­с­кие го­ды про­бле­ма антисеми­тиз­ма ста­ла для Л.С. Вы­гот­ско­го од­ной из доминант­ных тем. Та­кой вы­вод мож­но сде­лать из зна­ком­ст­ва с его са­мы­ми ран­ни­ми пуб­ли­ка­ци­я­ми в жур­на­ле «Но­вый путь». На­при­мер, в очер­ках «М.Ю. Лер­мон­тов (К 75-ле­тию со дня смер­ти)» и «Литератур­ные за­мет­ки («Пе­тер­бург», ро­ман Ан­д­рея Бе­ло­го)» Вы­гот­ский вы­све­чи­ва­ет сво­е­го ро­да тра­ди­цию пре­зри­тель­но­го от­но­ше­ния к ев­ре­ям и сте­рео­тип­но­го их изображе­ния в про­из­ве­де­ни­ях клас­си­ков рус­ской ли­те­ра­ту­ры. В очер­ке о М.Ю. Лермон­то­ве силь­ное впе­чат­ле­ние про­из­во­дят сле­ду­ю­щие сло­ва: «Бу­ду­щий ис­то­рик еврей­ст­ва в Рос­сии, как пе­ред за­гад­кой, с не­до­уме­ни­ем ос­та­но­вит­ся пе­ред от­но­ше­ни­ем рус­ской ли­те­ра­ту­ры к ев­рею. И стран­но, и не­по­нят­но: выдви­нув­шая прин­ци­пы гуманно­с­ти, раз­ви­ва­ю­ща­я­ся под зна­ком че­ло­веч­но­с­ти, она так ма­ло вне­сла человеческо­го в изо­б­ра­же­ние жи­да; в нем ху­дож­ни­ки не чув­ст­во­ва­ли че­ло­ве­ка» [Выготский, 1996, с. 87]. Ред­кое ис­клю­че­ние Вы­гот­ский на­хо­дит как раз в твор­че­ст­ве Лер­мон­то­ва, да и то не во всем. По­это­му об­щий вы­вод (или ди­а­гноз) та­ков: «Тра­ди­ция рус­ской ли­те­ра­ту­ры в ев­рей­ском во­про­се гре­ши­ла тяж­ко не толь­ко перед че­ло­веч­но­с­тью, пе­ред ли­ком Божи­им, от­ра­жен­ным в че­ло­ве­ке, но и пе­ред ху­до­же­ст­вен­ной прав­дой. Не­ме­зи­да мстит су­ро­во» [Выготский, 1996, с. 92]. Та же про­бле­ма ана­ли­зи­ру­ет­ся Вы­гот­ским в ста­тье, посвященной ро­ма­ну А. Бе­ло­го «Пе­тер­бург». Обе ста­тьи опуб­ли­ко­ва­ны в 1916 г. (Спра­вед­ли­во­с­ти ра­ди мож­но от­ме­тить, что ни­кто не счи­та­ет гре­хом и за­гад­кой тот оче­вид­ный факт, что рус­ские пи­са­те­ли зна­чи­тель­но в боль­ших мас­шта­бах и ос­т­рее обли­ча­ли рус­ско­го че­ло­ве­ка и рус­ское об­ще­ст­во.)

Тре­во­га за бу­ду­щее мно­го­ст­ра­даль­но­го на­ро­да — это те­ма ста­тьи «Аво­дим хо­и­ну» (др.-евр. «Ра­ба­ми бы­ли мы»), опуб­ли­ко­ван­ной в 1917 г. в том же жур­на­ле, ве­ро­ят­но, в свя­зи с со­бы­ти­я­ми Фе­в­раль­ской ре­во­лю­ции и под­пи­са­ни­ем Де­к­ре­та о рав­но­пра­вии всех национальностей (от 21 мар­та). Ос­нов­ная мысль Вы­гот­ско­го — не под­да­вать­ся ажи­о­та­жу на­ци­о­на­ли­с­ти­че­с­ки на­ст­ро­ен­ных по­ли­ти­ков, пре­ду­пре­дить об опас­но­с­ти мани­пу­ли­ро­ва­ния об­ще­ст­вен­ным со­зна­ни­ем. «На­род боль­ше, чем пар­тия; ис­то­рия — чем по­ли­ти­ка; ре­ли­гия и ми­ро­по­ни­ма­ние — чем про­грам­ма» [Выготский, 1996, с. 104]. Вы­гот­ский рез­ко вы­сту­па­ет про­тив ло­зун­га пре­вра­тить на­род в пар­тию, идеологического его закаба­ле­ния: «по­ли­ти­ки долж­ны под­чи­нить­ся на­род­ной во­ле, а не под­чи­нить ее» [там же, с. 105]. Со­дер­жа­ние статьи не ос­тав­ля­ет со­мне­ний в том, что ее ав­тор не про­сто иден­ти­фи­ци­ру­ет­ся с ев­рей­ским на­ро­дом, он глу­бо­ко пе­ре­жи­ва­ет его трагиче­с­кую исто­ри­че­с­кую судь­бу, пред­чув­ст­ву­ет бу­ду­щие опас­но­с­ти и пы­та­ет­ся вы­ра­зить его инте­ре­сы.

Та­ким об­ра­зом, мо­тив за­щи­ты от ан­ти­се­ми­тиз­ма впол­не ве­ро­я­тен, но мы не мо­жем ут­верж­дать, что он был един­ст­вен­ной детерминантой ре­ше­ния сме­нить от­че­ст­во. По-ви­ди­мо­му, нель­зя ис­клю­чать в ка­че­ст­ве до­пол­ни­тель­но­го еще один мо­тив — несоответст­вие эти­мо­ло­ги­че­с­ко­го зна­че­ния пер­во­го от­че­ст­ва то­му тра­ги­че­с­ко­му чувст­ву жиз­ни (лич­ной и на­род­ной), ко­то­рое бы­ло харак­тер­но для Вы­гот­ско­го. Здесь я опи­ра­юсь на до­воль­но уве­рен­ное суж­де­ние С.Ф. Доб­ки­на, дру­жив­ше­го с Вы­гот­ским с гимназических лет и до смер­ти по­след­не­го: «Его ми­ро­воз­зре­ние, ко­неч­но, бы­ло трагиче­с­ким, но в то же вре­мя за­став­ля­ю­щим не останав­ли­вать­ся на ка­ком-ни­будь траги­че­с­ком вы­во­де, а про­дол­жать ис­кать» [Добкин, 1996, с. 70].

Вто­рая про­бле­ма, как ска­за­но вы­ше, за­клю­ча­ет­ся в том, что факт сме­ны от­че­ст­ва ос­тал­ся не­за­ме­чен­ным в ли­те­ра­ту­ре о Вы­гот­ском. Труд­но по­ве­рить, что это произошло толь­ко по­то­му, что дан­ный факт по­счи­та­ли не­за­слу­жи­ва­ю­щей вни­ма­ния де­та­лью. Оп­ро­вер­же­ние это­му мож­но ус­мо­т­реть в том об­сто­я­тель­ст­ве, что би­о­гра­фы не за­бы­ва­ют упо­мя­нуть, ка­кие бы­ли па­рал­лель­ные име­на или про­зви­ща у чле­нов семьи Вы­год­ских. С.Ф. Доб­кин, в ча­ст­но­с­ти, со­об­ща­ет, что до­маш­ние и дру­зья дет­ст­ва на­зы­ва­ли Льва Се­ме­но­ви­ча по име­ни Беба. И это не един­ст­вен­ный при­мер вни­ма­ния к ин­ди­ви­ду­аль­ной ан­т­ро­по­ни­ми­ке. Как же в та­ком слу­чае объ­яс­нить факт игнорирования? Мож­но пред­по­ло­жить, что ос­нов­ную роль здесь сы­г­ра­ло яв­ле­ние, изве­ст­ное в пси­хо­ло­ги­че­с­кой ли­те­ра­ту­ре как «перцеп­тив­ная ус­та­нов­ка»: все на­столь­ко при­вык­ли чи­тать, слы­шать и про­из­но­сить од­но от­че­ст­во, что дру­го­го про­сто не “видят”, ког­да оно по­па­да­ет­ся на гла­за. Для про­вер­ки прав­до­по­доб­но­с­ти это­го объясне­ния мною про­ве­ден не­боль­шой экс­пе­ри­мент, в ко­то­ром в качест­ве испытуемых вы­сту­пи­ли сту­ден­ты-пси­хо­ло­ги пер­во­го кур­са уни­вер­си­те­та «Дуб­на». Экс­пе­ри­мент про­во­дил­ся в кон­це пер­во­го се­ме­с­т­ра. О Вы­гот­ском сту­ден­ты слы­ша­ли еще край­не эпи­зо­ди­че­с­ки.

Экс­пе­ри­мент со­сто­ял из двух эта­пов. На пер­вом эта­пе (вы­ра­бот­ка ус­та­нов­ки) экспери­мен­та­тор в те­че­ние 10 ми­нут зна­ко­мил всю груп­пу ис­пы­ту­е­мых с не­ко­то­ры­ми фак­та­ми из би­о­гра­фии Вы­гот­ско­го. В этом вы­ступ­ле­нии при­мер­но 7 раз произносились всем из­ве­ст­ные личное имя и от­че­ст­во Вы­гот­ско­го. На вто­ром эта­пе (те­с­ти­ро­ва­ние ус­та­нов­ки) сту­ден­ты по од­но­му вхо­ди­ли в ау­ди­то­рию, где им предлагалось гром­ко и чет­ко про­чи­тать пер­вые три стро­ки Удо­с­то­ве­ре­ния об окончании гим­на­зии (по­след­ним чи­та­е­мым сло­вом как раз бы­ло от­че­ст­во — Симхович).

Ре­зуль­та­ты экс­пе­ри­мен­та впол­не под­тверж­да­ют вы­дви­ну­тое объ­яс­не­ние. Из 18 студен­тов 12 че­ло­век (т. е. ²/₃) про­чи­та­ли «Се­ме­но­вич». Из ос­тав­ших­ся 6 че­ло­век правиль­но, хо­тя и с боль­шим тру­дом, про­чел от­че­ст­во лишь один ис­пы­ту­е­мый. Некото­рые из ис­пы­ту­е­мых, дойдя до от­че­ст­ва, на не­ко­то­рое вре­мя (до 1 ми­ну­ты) как бы те­ря­ли дар ре­чи и с тру­дом «вы­дав­ли­ва­ли» из се­бя, как пра­ви­ло, не­вер­ный ва­ри­ант. Та­ким об­ра­зом, мож­но сде­лать вы­вод: ес­ли до­ста­точ­но силь­ная ус­та­нов­ка, искажающая чте­ние сло­ва, вы­ра­ба­ты­ва­ет­ся в течение 10 ми­нут, то, не­со­мнен­но, значитель­но бо­лее силь­ная ус­та­нов­ка фор­ми­ру­ет­ся у лю­дей, ко­то­рые на про­тя­же­нии мно­гих лет слышат, чи­та­ют или про­из­но­сят толь­ко один из­ве­ст­ный ва­ри­ант от­че­ст­ва Вы­гот­ско­го.

3. Про­бле­ма фа­ми­лии

Что мож­но ска­зать о фа­ми­лии Вы­гот­ско­го с точ­ки зре­ния тра­ди­ци­он­ной антропоними­ки? Фа­ми­лия «Вы­год­ский» про­из­во­дит­ся от назва­ния на­се­лен­но­го пунк­та «Вы­го­да» [Никонов, 1993, с. 28]. У вос­точ­но­е­в­ро­пей­ских ев­ре­ев фа­ми­лии, об­ра­зо­ван­ные от названий на­се­лен­ных пунктов (то­по­ни­мов, точ­нее ой­ко­ни­мов), со­став­ля­ют сравнитель­но вы­со­кий, 15—20, про­цент [Гиль, 1993, с. 67]. От­ме­чен­ная за­ко­но­мер­ность согласу­ет­ся со слу­ча­ем фа­ми­лии «Вы­год­ский». Бо­лее то­го, В.А. Ни­ко­нов от­ме­ча­ет, что на кар­те со­вре­мен­ной Ук­ра­и­ны име­ет­ся 11 селений с та­ким на­зва­ни­ем, а, как свиде­тель­ст­ву­ют под­сче­ты, до­ля ук­ра­ин­ских то­по­ни­мов, вне­сших свой вклад в ашкеназ­скую антропони­мию, са­мая вы­со­кая — 45% [Гиль, 1993, с. 47].

Об эти­мо­ло­гии ин­те­ре­су­ю­щей нас фа­ми­лии со­об­ща­ет­ся сле­ду­ю­щее: «Первоначально оз­на­ча­ло при­быв­ше­го из ме­с­теч­ка Вы­го­да (русское, поль­ское, украин­ское — «удоб­ст­во, поль­за»). В то­по­ни­мах это сло­во оз­на­ча­ло ме­ст­ность, удобную для по­се­ле­ния. (...) Та­ким об­ра­зом, фа­ми­лия не про­ис­хо­дит не­по­сред­ст­вен­но из рус­ско­го на­ри­ца­тель­но­го сло­ва вы­го­да» [Никонов, 1993, с. 28]. По­след­нее ут­верж­де­ние заслужива­ет осо­бо­го вни­ма­ния, по­сколь­ку оно под­тверж­да­ет мне­ние са­мо­го Льва Семе­но­ви­ча, о чем пи­са­ла его дочь (см. да­лее).

Из­ве­ст­но, что при­мер­но в на­ча­ле 1920-х гг. Лев Вы­год­ский из­ме­нил в сво­ей фамилии од­ну бук­ву. Весь­ма ве­ро­ят­но, что это слу­чи­лось в 1923 г., ибо есть до­ку­мент это­го го­да — Удо­с­то­ве­ре­ние пре­по­да­ва­те­ля пси­хо­ло­гии и зав. Пси­хо­ло­ги­че­с­ко­го каби­не­та Го­мель­ско­го педаго­ги­че­с­ко­го тех­ни­ку­ма от 8.11.1923, ко­то­рый воспроизводит­ся в кни­ге Вы­год­ской и Ли­фа­но­вой [Выгодская, 1996, с. 64], где уже име­ют­ся все измене­ния; в то же вре­мя свои пуб­ли­ци­с­ти­че­с­кие ста­тьи в 1923 г. он еще под­пи­сы­вал ста­рым спо­со­бом (см.: [1, с. 393—394]).

Ги­та Львов­на сле­ду­ю­щим об­ра­зом ком­мен­ти­ру­ет это со­бы­тие: «Так, в мо­ло­до­с­ти он за­ду­мал­ся о про­ис­хож­де­нии сво­ей фа­ми­лии, се­мьи, сво­е­го ро­да. Он изу­чил этот вопрос и до­ко­пал­ся до ис­ти­ны. Он до­ка­зы­вал сво­е­му от­цу, что фа­ми­лия их пи­шет­ся не­пра­виль­но, что происхо­дит она не от сло­ва «вы­го­да», а от на­зва­ния ма­лень­ко­го местеч­ка в Бе­ло­рус­сии, от­ку­да вы­шел их род, и по­то­му долж­на она писать­ся че­рез «Т» — ВЫ­ГОТ­СКИЙ. Имен­но так на­пи­сан­ной, ее те­перь зна­ет весь мир» [1, с. 233; см. так­же 12, p. 4].

К со­жа­ле­нию, мы не зна­ем, на ка­ких ис­точ­ни­ках Ги­та Львов­на ба­зи­ру­ет свою версию. По чи­с­то фор­маль­ным при­чи­нам она вы­зы­ва­ет ряд со­мне­ний. Од­но из них пря­мо свя­за­но с вы­ше­при­ве­ден­ной точ­кой зре­ния ан­т­ро­по­ни­ми­ки — есть мно­го мест с на­зва­ни­ем «Вы­го­да», а не «Вы­го­то­во». (При этом Вы­гот­ский дей­ст­ви­тель­но прав, отвер­гая связь с на­ри­ца­тель­ным сло­вом «вы­го­да»!) Дру­гое со­мне­ние состоит в очевид­ном про­ти­во­ре­чии: ес­ли Лев Се­ме­но­вич «до­ко­пал­ся до ис­ти­ны», то по­че­му же его при­ме­ру не по­сле­до­ва­ли чле­ны нукле­ар­ной се­мьи?

Дру­гое объ­яс­не­ние да­ет А.А. Ле­он­ть­ев [Леонтьев, 1990, c. 14]: Вы­гот­ский опа­сал­ся, что его литера­тур­но-кри­ти­че­с­кие ста­тьи бу­дут пу­тать со ста­ть­я­ми его дво­ю­род­но­го бра­та, поэта, пе­ре­вод­чи­ка, фи­ло­ло­га-ис­па­ни­с­та Д.И. Вы­год­ско­го. Ни­ка­ких до­ка­за­тельств А.А. Ле­он­ть­ев не при­во­дит, но мож­но до­пу­с­тить, что та­кое объ­яс­не­ние до­шло до не­го че­рез от­ца, А.Н. Ле­он­ть­е­ва, ко­то­рый был бли­жай­шим кол­ле­гой Вы­гот­ско­го и что-то по­доб­ное мог уз­нать из пер­вых рук.

Я не со­би­ра­юсь от­вер­гать и под­вер­гать со­мне­нию ука­зан­ные вер­сии. Это­го не потре­бу­ет­ся, ес­ли в дан­ной про­бле­ме про­ве­с­ти различение меж­ду мо­ти­ви­ров­кой и моти­вом. Мо­ти­ви­ро­вок мо­жет быть мно­го, они мо­гут быть прав­ди­вы и убе­ди­тель­ны, но глав­ная прав­да за­клю­че­на в мо­ти­вах, о ко­то­рых не все­гда уме­ст­но распространяться. Мо­ти­ви­ров­ка ино­гда со­зна­тель­но ис­поль­зу­ет­ся для маскиров­ки моти­ва. При­ве­ден­ные вы­ше объ­яс­не­ния, на мой взгляд, яв­ля­ют­ся мо­ти­ви­ров­ка­ми и не от­ра­жа­ют ре­аль­ные мо­ти­вы, ко­то­рые долж­ны быть бо­лее силь­ны­ми и лич­но­ст­но значи­мы­ми. Их и сле­ду­ет ис­кать.

Ис­ход­ным по­во­дом для ис­сле­до­ва­ния по­слу­жил не за­ме­чав­ший­ся ра­нее (биографами Вы­гот­ско­го) факт, со­сто­я­щий в том, что су­ще­ст­ву­ет еще од­на историческая лич­ность, в фа­ми­лии ко­то­рой про­изо­ш­ла очень по­хо­жая за­ме­на букв. Этой лич­но­с­тью яв­ля­ет­ся зна­ме­ни­тый хрис­ти­ан­ский ре­фор­ма­тор Мар­тин Лю­тер. Случай­но ли это сов­па­де­ние? Не скры­ва­ет­ся ли за ним факт со­зна­тель­ной ими­та­ции? Проведен­ное рас­сле­до­ва­ние, как мне ка­жет­ся, да­ло ес­ли и не сен­са­ци­он­ные, то весь­ма лю­бо­пыт­ные и не­о­жи­дан­ные ре­зуль­та­ты, которые мо­гут пред­став­лять боль­шой интерес не толь­ко для вы­гот­ско­ве­де­ния, но и для пси­хо­ло­гии раз­ви­тия твор­че­с­кой лич­но­с­ти.

Нель­зя, на­вер­ное, от­ри­цать, что мо­ло­дой Вы­гот­ский имел не толь­ко вы­да­ю­щи­е­ся спо­соб­но­с­ти, но и мощ­ный за­ряд че­с­то­лю­бия. Впол­не ес­те­ст­вен­но, что его мог­ли привле­кать ве­ли­кие лич­но­с­ти. И хо­тя его срав­ни­ва­ют с Мо­цар­том, сам он, ско­рее (и в глу­би­не ду­ши), признал бы срав­не­ние с дру­гой ис­то­ри­че­с­кой фи­гу­рой — Мар­ти­ном Лю­те­ром. Од­на­ко в дан­ном слу­чае вы­бор лич­но­ст­но­го об­раз­ца, идеа­ла нель­зя све­с­ти к три­ви­аль­ной мо­де­ли: мол, меч­тал про­сла­вить­ся как Лю­тер и вос­хи­щал­ся его лич­ны­ми ка­че­ст­ва­ми. В действитель­но­с­ти, че­с­то­лю­бие и вос­хи­ще­ние здесь иг­ра­ли, ес­ли во­об­ще иг­ра­ли, вто­ро­сте­пен­ную роль. Ре­ша­ю­щее зна­че­ние для вы­бо­ра име­ет прин­цип сходства: при про­чих рав­ных ус­ло­ви­ях, об­раз­цом ста­но­вит­ся тот, в ком мы от­кры­ва­ем боль­ше черт сход­ст­ва с со­бой, с кем мы чув­ст­ву­ем род­ст­во душ и су­деб, но еще бо­лее — на ко­го мы мо­жем опе­реть­ся в труд­ные ми­ну­ты жиз­ни. Пе­рей­ду к фак­ти­че­с­кой сторо­не.

В 1917 г. ис­пол­ни­лось 400 лет с на­ча­ла Ре­фор­ма­ции, и, воз­мож­но, под вли­я­ни­ем этой ве­ли­кой да­ты Вы­гот­ский об­ра­тил осо­бое внимание на не­ко­то­рые би­о­гра­фи­че­с­кие дан­ные М. Лю­те­ра. Из­лиш­не до­ка­зы­вать, что у мно­гих лю­дей су­ще­ст­ву­ет непроизволь­ная склон­ность ре­ги­с­т­ри­ро­вать вся­ко­го ро­да осо­бен­но­с­ти, ко­то­рые их объ­е­ди­ня­ют с дру­ги­ми людь­ми. Для ил­лю­с­т­ра­ции склон­но­с­ти к самосо­от­не­се­нию приве­ду од­ну фра­зу из днев­ни­ка из­ве­ст­но­го со­вет­ско­го ан­т­ро­по­ло­га Я.Я. Ро­гин­ско­го: «Убий­ца Пуш­ки­на Дан­тес умер в 1895 г. (83 лет), т. е. в год мо­е­го рож­де­ния» [Рогинский, 1997, с. 120]. При­ме­ча­тель­но, что эта ре­мар­ка о сов­па­де­нии го­да смер­ти Дан­те­са и го­да рождения Ро­гин­ско­го ло­ги­че­с­ки не свя­за­на с кон­тек­с­том, это — по­боч­ная ас­со­ци­а­ция, сви­де­тель­ст­ву­ю­щая о чут­ко­с­ти ав­то­ра днев­ни­ка к по­то­ку соб­ст­вен­но­го со­зна­ния.

С са­мо­го на­ча­ла Вы­гот­ский мог бы за­ме­тить сле­ду­ю­щие чер­ты сход­ст­ва меж­ду собой и Лю­те­ром: 1) оба ро­ди­лись в но­я­б­ре; 2) бы­ли вторы­ми по по­ряд­ку рож­де­ния в сво­их се­мь­ях; 3) пе­ре­еха­ли в мла­ден­че­с­ком воз­ра­с­те из од­но­го го­ро­да в дру­гой; 4) учи­лись на юридичес­ком фа­куль­те­те (Лю­тер, прав­да, очень не­дол­го); 5) оба име­ли пра­во пре­по­да­вать пси­хо­ло­гию. Кро­ме то­го, 6) сле­ду­ет напомнить, что вир­ту­аль­но их свя­зы­вал меж­ду со­бой шек­с­пи­ров­ский Гам­лет, ко­то­рый, по во­ле ав­то­ра, учил­ся в Виттен­бер­ге, где реально пре­по­да­вал Лю­тер и от­ку­да на­ча­лась ис­то­рия лю­те­ров­ской Ре­фор­ма­ции. Де­ло в том, что в 1915—1916 гг. Вы­гот­ский на­пи­сал глу­бо­ко оригинальное со­чи­не­ние «Тра­ге­дия о Гам­ле­те, прин­це Дат­ском, У. Шек­с­пи­ра», представ­лен­ное им в ка­че­ст­ве дип­лом­ной работы в Мос­ков­ском го­род­ском на­род­ном уни­вер­си­те­те име­ни А.Л. Ша­няв­ско­го, где Вы­гот­ский учил­ся па­рал­лель­но с уче­бой на юриди­че­с­ком фа­куль­те­те Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та. По­зд­нее Вы­гот­ский про­дол­жил раз­га­ды­ва­ние «тра­ге­дии тра­ге­дий» в вось­мой гла­ве «Пси­хо­ло­гии ис­кус­ст­ва» (ра­бо­та на­пи­са­на в 1925 г.).

Од­на­ко ре­ша­ю­щую и ро­ко­вую чер­ту сход­ст­ва (седь­мую, ес­ли про­дол­жать на­ча­тый спи­сок) Вы­гот­ский по­лу­чил воз­мож­ность от­крыть не рань­ше 1919 или 1920 гг. К этому вре­ме­ни умер­ли от бо­лез­ни два его род­ных бра­та [Выгодская, 1996, с. 46]. Не вы­зы­ва­ет сомнений, что это был жестокий удар судь­бы, для пе­ре­жи­ва­ния по­след­ст­вий ко­то­ро­го не­об­хо­ди­мо бы­ло най­ти опо­ру, в ча­ст­но­с­ти не­кий ис­то­ри­че­с­кий при­мер то­го, как можно жить и не сло­мать­ся с та­кой тра­ги­че­с­кой судь­бой. По­ра­зи­тель­но, что аналогичное по­тря­се­ние при­мер­но в том же возра­с­те, но на 400 лет рань­ше, име­ло мес­то в жиз­ни Мар­ти­на Лю­те­ра [10, с. 167].

Ду­ма­ет­ся, что пе­ре­чис­лен­ных сов­па­де­ний впол­не до­ста­точ­но, что­бы Вы­гот­ский почув­ст­во­вал ми­с­ти­че­с­кую иден­тич­ность су­деб. Помимо чи­с­то фор­маль­ных совпадений Вы­гот­ский, ве­ро­ят­но, по­ни­мал, что его с Лю­те­ром объ­е­ди­ня­ет тра­ги­че­с­кая судь­ба и тра­ги­че­с­кое ми­ро­воз­зре­ние. С этой точ­ки зре­ния из­ме­не­ние в пра­во­пи­са­нии фа­ми­лии мог­ло иметь сим­во­ли­че­с­кий смысл — до­б­ро­воль­но­го признания та­кой судьбы и еще боль­ше­го уси­ле­ния сход­ст­ва с М. Лю­те­ром, ко­то­рый, не­со­мнен­но, вопло­ща­ет об­ра­зец ак­тив­но­го преодоле­ния (ко­пин­га, как ска­за­ли бы спе­ци­а­ли­с­ты по стрес­су) жиз­нен­но­го кри­зи­са, дей­ст­во­ва­ния ра­ди вы­со­ких сверх­лич­ных це­лей и мужест­вен­но­го от­ста­и­ва­ния сво­их убеж­де­ний. От­сю­да ста­но­вит­ся яс­но, что из­ме­не­ние фа­ми­лии для Льва Се­ме­но­ви­ча име­ло глу­бо­кий лич­но­ст­ный смысл и ему не бы­ло нужды на­вя­зы­вать его сво­им род­ст­вен­ни­кам (ни­кто из них не по­сле­до­вал его при­ме­ру, что яв­ля­ет­ся впол­не оп­рав­дан­ным в све­те рас­сма­т­ри­ва­е­мой ги­по­те­зы). Три фак­та в под­тверж­де­ние этой ги­по­те­зы мож­но най­ти в пе­ре­пи­с­ке Выготско­го (см.: [Выгодская, 1996, с. 166, 169]), вклю­чая и пись­мо А.Н. Ле­он­ть­е­ва Вы­гот­ско­му [Леонтьев, 2003], из ко­то­ро­го мы взяли сло­ва для эпи­гра­фа к этой ста­тье. В двух опуб­ли­ко­ван­ных пись­мах к сво­им кол­ле­гам, нуждаю­щим­ся в мо­раль­ной под­держ­ке, Вы­гот­ский ци­ти­ру­ет (при­чем по-немец­ки) знаме­ни­тую фра­зу Лю­те­ра: Hier stehe ich (На том стою). Ес­ли дан­ная ги­по­те­за вер­на, то срав­не­ние Вы­гот­ско­го с Лю­те­ром бу­дет боль­ше, чем ли­те­ра­тур­ный при­ем.

1. Выгодская Г.Л., Лифанова Т.М. Лев Семенович Выготский. М., 1996.
2. Выготский Л.С. // Л.С. Выготский: Начало пути. Ранние статьи Л.С. Выготского. Иерусалим, 1996.
3. Гиль П. «Еврейская география» и ее отражение в фамилиях ашкеназских евреев // Вестник Еврейского ун-та в Москве. 1993, № 2.
4. Добкин С.Ф. // Выготский Л.С.: начало пути. (Воспоминания С.Ф. Добкина о Льве Выготском. Ранние статьи Л.С. Выготского.) Иерусалим, 1996.
5. Леонтьев А.А. Л.С. Выготский. М., 1990.
6. Леонтьев А.Н. Письмо Л.С. Выготскому // Психологический журнал. 2003. Т. 24. № 1.
7. Никонов В.А. География фамилий. М., 1988.
8. Никонов В.А. Словарь русских фамилий. М., 1993.
9. Рогинский Я.Я. // Яков Яковлевич Рогинский: человек и ученый. М., 1997.
10. Эриксон Э.Г. Молодой Лютер. Психоаналитическое и историческое исследование. М., 1996.
11. Toulmin S. The Mozart of Psychology //The New York Review. 1978. September. № 28, p. 51—57.
12. Veer R. Van der, Valsiner J. Understanding Vygotsky: A Quest for synthesis. Oxford, Cambridge: Blackwell, 1991.