Клинико-психологические аспекты вхождения подростков в экстремистскую и террористическую деятельность

В статье рассмотрены клинико-психологические аспекты включения несовершеннолетних в террористическую и экстремистскую деятельность. В исторической перспективе прослежено, как менялись взгляды на роль психических расстройств в генезе таких правонарушений. Показано, что террористическую и экстремистскую деятельность необходимо рассматривать как сложный многофакторный феномен, в котором ведущую роль играют социально-психологические составляющие. Отмечено, что психопатологический процесс может выступать как предпосылка для включения подростков в радикальные группы. Проанализированы психоаналитические, социологические, когнитивные подходы, теории социального научения и концепция диффузной эго-идентичности, в которых сделаны попытки объяснить механизмы террористической и экстремистской деятельности у несовершеннолетних. Поставлена проблема недостаточной изученности влияния интернета и социальных сетей на формирование готовности к вступлению в подростков в радикальные организации.

По данным статистики МВД РФ, в период с 2011 по 2016 г. г. количество преступлений, связанных с экстремистской деятельностью, увеличилось более чем в 2 раза (с 622 до 1450 случаев), деликтов террористической направленности почти в 3,5 раза (с 623 до 2227 случаев). С одной стороны, такая негативная статистика обусловлена тем, что эти общественно опасные действия стали лучше регистрироваться и адекватно квалифицироваться (ч.2 п. «л» ст. 105; ч. 2 п. «е»111; ст. ст. 205, 205.1, 205.2, 205.3, 205.4, 205.5, 282, 282.1, 282.2, 282.3 УК РФ). С другой отмечается явный рост подобного рода правонарушений. Учитывая особую социальную значимость таких деяний, в Постановлении Пленума Верховного Суда от 9 февраля 2012 г. № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» рекомендовано подходить к расследованию с особой тщательностью и выяснять обстоятельства, способствовавшие их совершению. Оно обязательно должно включать в себя подробное изучение особенностей развития личности обвиняемых по этим преступлениям. Отмечается, что нередко подобные деликты совершаются лицами с психическими расстройствами. Кроме того, указывается, что экстремизм и терроризм проникает в молодежную среду. Поэтому определение клинико-психологических факторов вовлечения в подобную деятельность несовершеннолетних является актуальной задачей.

Практика комплексных судебных психолого-психиатрических экспертиз несовершеннолетних в ФГБУ «ФМИЦПН им. В.П. Сербского» Минздрава России показывает, что за последнее время существенно изменился характер криминальной агрессии на национальной и религиозной почве [Ошевский]. Подростки нередко составляют достаточно устойчивые, хорошо организованные группы, осуществляющие свою координацию с помощью закрытых сообществ в социальных сетях интернета. В них входят внешне благополучные несовершеннолетние, которые положительно характеризуются по месту учебы. Даже близкие не замечают изменений в их поведении. Вполне естественно, что после привлечения к уголовной ответственности за тяжелое правонарушение возникает вопрос о психическом здоровье подростка. Между тем, подобное поведение может быть обусловлено целым рядом причин и требуют дифференцированной оценки, в которой учитывались бы психопатологические и социально-психологические факторы, такие как индивидуальные свойства подростка, характер его психического развития, особенности поведения в группе и т.п.

Анализ литературы показывает, что лица с психическими расстройствами часто используются вербовщиками экстремистских, террористических организаций и различных неокультов, реализующих противоправные деяния [3;5;9;10;25-27].

В исторической перспективе можно проследить изменение взглядов на связь между экстремизмом, терроризмом и психопатологией. В 60-80 годы XX в. террористы, учитывая их «крайнюю жестокость, склонность к насилию и обесцениванию человеческой жизни» [West, 1982], независимо от их мотивов, рассматривались как психически больные люди. Однако такой подход не учитывал социальных и психологических составляющих, причин формирования мотивационных и смысловых структур, подталкивающих человека к террористической деятельности. Позже было показано [17;21;24], что террористы не являются гомогенной группой с общими механизмами формирования и реализации агрессивных побуждений. Предпринимались попытки типологизировать террористов в зависимости от нозологии и форм психического расстройства [Taylor, 1988]. Так, указывалось на связь между шизофренией, посттравматическим стрессовым расстройством, личностной патологией, в частности, «нарциссизмом», и вхождением в радикальные группы [25;26]. Изучались корреляции между «террористическим поведением» и рядом нейродинамических и нейропсихологических показателей [Meloy, 2014]. В результате проведенных исследований стало очевидно, что психопатологические факторы оказывают опосредующее влияние на формирование идей, связанных с террористической и экстремистской деятельностью. При этом основную роль играют социальные и психологические факторы [8;22;23]. Аналогичным образом на примере адептов религиозных неокультов исследователями было показано, что психическое расстройство может выступать как предпосылка для включения в деятельность этих организаций. В последующем происходит трансформация личности с формированием жесткой системы деструктивных убеждений, нередко достигающих уровня бредовых, сверхценных концепций, которые подпитываются не столько психопатологическими, сколько социально-психологическими факторами [Кондратьев, 2000]. На материале подростков, обвиняемых в экстремизме, выявлено, что они склонны к группированию, а усвоенные ими идеи достаточно устойчивы и труднокорригируемы [1;2;4;5]. Сходные данные можно встретить и в зарубежных исследованиях[9;10;21;22;26].

Таким образом, в настоящее время не вызывает сомнение то, что террористическую и экстремистскую деятельность необходимо рассматривать как сложный многофакторный феномен, в котором ведущую роль играют социальные и психологические составляющие.

Одна из первых попыток психологического объяснения механизмов вхождения в террористическую деятельность была предпринята в рамках психодинамического подхода [Akhtar, 1999]. С точки зрения авторов, в процессе неправильного воспитания, эмоциональной депривации и жестокого обращения формируется специфическая нарциссическая личность. Длительное переживание в детстве своей неполноценности и уязвимости по механизму гиперкомпенсации приводит к идеям собственной исключительности. В основе мировоззрения и Я-концепции таких людей лежит так называемая «нарциссическая ярость». Это когнитивно-аффективное образование жестко детерминирует поведение в системе координат «бегство-нападение». По мнению J.W. Crayton, посредством террористического акта это позволяет ослабить негативное представление о себе [Crayton, 1983]. Следует подчеркнуть, что при всей спорности подобных взглядов они находят отражение даже в современной судебно-экспертной практике. Так, проведен анализ двух судебно-психиатрических экспертиз в отношении норвежского террориста Брейвика. Первая экспертная комиссия признала его «невменяемым» с диагнозом «Параноидная шизофрения», тем самым подчеркнув ведущую роль психопатологического фактора. В рамках принятой судом второй экспертизы, несмотря на то, что у Брейвика выявили «Тяжелое нарциссическое расстройство», он был признан «вменяемым». Основной причиной «патологического самовозвеличивания», приведшего его к терроризму, эксперты второй экспертизы посчитали негативный семейный контекст (гиперопека наряду с эмоциональной холодностью и жестокостью матери при отсутствии отца), в котором он воспитывался [Melle, 2013].

С привлечением концепции социального научения предпринимались попытки объяснить причины террористических атак в Палестине и действие террористической организации «Черный сентябрь» [Kent, 1985]. В дальнейшем в рамках когнитивного подхода было показано, что социальная информация, содержащая экстремистские и террористические идеи, усваивается лучше у определенной категории лиц – детей и подростков из низших социальных слоев общества, испытывавших на себе физическое и эмоциональное насилие и отвергаемых просоциальными сверстниками [Wood, 1991].

На формирование подростковой субкультуры агрессивной направленности, в том числе экстремистской, оказывают влияние экономические, политические, макросоциальные факторы. Особая роль среди них отводится средствам массовой информации (СМИ) [7;14]. Следует отметить, что большинство исследований относительно влияния СМИ на подростков проводилось еще до развития интернета. Однако в них выявлен ряд закономерностей. Так, в работе R.M. Liebert, R.W. Poulos, G.S. Marmor обнаружено, что дети легко усваивают демонстрируемые в кинофильмах и рекламе деструктивные действия и проявляют подобное поведение, когда обстоятельства явно указывают на их допустимость [Liebert, 1977]. L.R. Huesmann, L.D. Eron показали, что существует сензитивный период (8-12 лет), в который дети и подростки наиболее восприимчивы к насилию в СМИ [Huesmann, 1984]. Авторы полагают, что величина восприятия и переработки подобной информации пропорциональна времени ее получения. Вместе с тем, в ряде работ [Elliott, 1996] отмечено, что усвоение деструктивных форм поведения, транслируемых в СМИ, и их реализация происходит только у части подростков. Важная роль в этом процессе отводится характеру социального окружения. В лонгитюдных исследованиях D. Farrington [Farrington, 2002] обнаружено, что риск агрессии и насилия возрастает в случае принадлежности ребенка к слоям с низким социальным статусом, где наблюдается расхождение между декларируемыми социальными стандартами и законными способами достижения имеющихся потребностей. Не исключено, что информация, содержащая сцены насилия и жестокости, приводит к формированию агрессивных паттернов поведения только у тех подростков, которые испытывали на себе жестокое обращение родственников, холодное отношение с их стороны, были отвергаемы сверстниками [Bartol, 2010].

Подтверждение описанным закономерностям можно найти в обширном обзоре C. Crossett и J. Spitaletta [Crossett, 2010]. Авторы на основании метаанализа литературы объясняют механизмы вхождения в террористические группы «подростков-джихадистов». Указывается, что вербовщики обращают особое внимание на несовершеннолетних из неполных многодетных семей с низким уровнем достатка. Их снабжают экстремистской литературой и демонстрируют видеоролики уже совершенных террористических актов. В сопутствующих комментариях террористы-смертники героизируются и выступают примером для подражания.

По мнению ряда исследователей [7;11;] подростки, предрасположенные к агрессии, при предъявлении проблемных ситуаций на экране склонны давать враждебные ответы. Авторы связывают это с нарушениями селективности восприятия социальной информации, которые начинают формироваться уже в раннем детстве. В процессе восприятия и переработки информации важные ее части упускаются, при этом происходит привнесение отрицательных переживаний даже в нейтральный материал, что приводит к формированию угрожающего образа мира в целом и усилению агрессивных тенденций.

В объяснении механизмов вхождения в экстремистские сообщества заслуживает внимания концепция диффузной (спутанной) эго-идентичности [Erikson, 1968], поскольку она корреспондирует с рядом эмпирических данных, полученных в группах, обвиняемых в экстремизме и терроризме [1;2;4;9;10;29]. Нормальная эго-идентичность является интегрирующим психологическим образованием, которое обеспечивает стабильное, непрерывное ощущение собственной целостности, устойчивость самооценки, уверенность в себе и своем месте в социуме. С некоторыми допущениями это понятие соответствует тому, что в отечественной психологии обозначается как самосознание. Эго-идентичность наиболее интенсивно развивается в возрастном интервале 11-20 лет. Неблагоприятные варианты протекания подросткового кризиса характеризуются так называемой «диффузной идентичностью» – сомнениями относительно себя, своего места в группе, в обществе, неясностью жизненной перспективы и т.п. Острые неразрешимые конфликты, чрезвычайные ситуации, смысловые кризисы во взрослом возрасте также могут негативно влиять на эго-идентичность. Дезинтеграция личности может возникать и при психических заболеваниях, в основном в рамках расстройств шизофренического спектра и неспецифической подростковой симптоматики с выраженными чертами незрелости, ведомости и зависимости от референтной для несовершеннолетнего группы. Независимо от того, психопатологическую или психологическую природу имеет диффузная идентичность, она требует своей компенсации. У потенциальных экстремистов и террористов это происходит за счет идентификации себя с референтной группой (реальной или организованной в виртуальном пространстве). Такое сообщество воспринимается не только как единственный источник эмоциональной поддержки, но и дает простые, понятные псевдорациональные объяснения общей картины мира. Крайне поляризованный, категоричный «черно-белый» взгляд на окружающую действительность приводит к неверной ее интерпретации [Terrorism: Reflections on, 2003]. Примитивные идеи вербовщиков при этом воспринимаются целостно в виде интроектов и не подвергаются критическому анализу. Исследования, проведенные на несовершеннолетних обвиняемых в агрессивных правонарушениях на национальной почве, демонстрируют сходные результаты. Оценки таких подростков, как правило, категоричны и полярны, смысловая сфера отличается конфликтностью и недифференцированностью смыслов. Подобная структура смысловых конструктов и негативных установок, по-видимому, связана с неблагоприятным семейным контекстом, в котором воспитывается ребенок. Отцы таких несовершеннолетних либо вообще не поддерживают с ними отношений, или отличаются эмоциональной холодностью [Ошевский, 2012]. Вследствие этого, не формируется адекватного представления о своей психосоциальной роли. Мужской образ у них отличается недифференцированностью. Гипермаскулинные модели поведения реализуются за счет вхождения в деструктивные группы. Это, возможно, позволяет компенсировать диффузность своей идентичности [1;2;5].

Следует подчеркнуть, что развитие высоких технологий и средств общения в социальных сетях, по-видимому, существенно модифицируют процесс коммуникации. На необходимость учета специфичности внешнего воздействия указывается еще в классических работах по викарному научению агрессивным моделям поведения в период активного развития телевидения [Bandura, 1973] К сожалению, исследований влияния интернета на процесс вхождения несовершеннолетних в радикальные группы практически нет. Их проведение будет не только способствовать более глубокому пониманию механизмов формирования противоправного поведения подростков, но и позволит наметить пути профилактики правонарушений экстремистской и террористической направленности.

1. Гурина О.Д. Исследование смысловых конструктов, отражающих отношение к национальностям и национализму у подростков-правонарушителей [Электронный ресурс] // Психологическая наука и образование psyedu.ru. 2014. Том 6. № 3. С. 70–81. doi:10.17759/psyedu.2014060308 (дата обращения: 10.05.2017).
2. Дозорцева Е.Г., Маланцева О.Д. Ксенофобия и молодежный экстремизм: истоки и взаимосвязи [Электронный ресурс] // Психологическая наука и образование PSYEDU.ru. 2012. № 2. URL: https://psyjournals.ru/psyedu_ru/2012/n2/53445_full.shtml (дата обращения: 10.05.2017).
3. Кондратьев Ф.В., Осколкова С.Н. Проблема религиозных культовых новообразований («сект») в психолого-психиатрическом аспекте: Аналитический обзор. М.: ГНЦССП им. В.П. Сербского МЗ РФ, 2000. 100 с.
4. Ошевский Д.С. Негативные социальные установки и смысловые конструкты у подростков, совершивших агрессивные противоправные деяния на национальной почве // Юридическая психология. 2012. № 3. С. 30–34.
5. Ошевский Д.С., Бадмаева В.Д., Голуб С.В., Фастовцов Г.А. Психолого-психиатрические аспекты экспертной квалификации шизотипического расстройства у несовершеннолетнего обвиняемого в террористической деятельности // Практика судебно- психиатрической экспертизы. Сб. № 52. Под. Ред. Г.А. Фастовцова. М.: ФГБУ «ГНЦССП им. В.П. Сербского» Минздрава России, 2014 С. 256- 270.
6. Akhtar S. The Psychodynamic dimension of terrorism // Psychiatric Annals. 1999. №29 (6). Р. 350-355.
7. Bandura A. Aggression: a social learning analysis. New York: Prentice Hall, 1973. 266 p.
8. Bartol C.R. Criminal Behavior: A Psychological Approach. 9 th ed. New York: Prentice Hall, 2010. 672 p.
9. Borum R. Psychological vulnerabilities and propensities for involvement in violent extremism // Behavioral Sciences and the Law. 2014. № 32(3). Р. 286-305.
10. Borum R. Assessing risk for terrorism involvement // Journal Threat Assessment and Management. 2015. № 2. Р. 63-87.
11. Crick N.R., Dodge K.A. A review and reformulation of social information processing mechanisms in children`s social adjustment. // Psychopathological Bulletin. 1994. № 2. Р. 74-101.
12. Crayton J.W. Terrorism and Psychology of the Self // Perspectives on Terrorism. Wilmington, Delaware: Scholarly Resources. 1983. P. 33-41.
13. Crossett C., Spitaletta J. Radicalization: Relevant psychological and sociological concepts. The Johns Hopkins University: U.S. Army Asymmetric Warfare Group. 2010. 110 р.
14. Elliott D.S., Menard S. Delinquent friends and delinquent behavior: Temporal and developmental patterns //Delinquency and crime: current theories. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 28-67.
15. Erikson E.H. Identity, youth and crisis. New York: W. W. Norton Company, 1968. 336 p.
16. Farrington D. Multiple Risk Factors for Multiple Problem. //Multi-problem violent youth. Cracow, 2002. Р.23-35.
17. Kent О., Wieg Т. Terrorist and victim: psychiatric and physiological approaches // Terrorism: an international journal. 1985. №8 (1). Р. 1-32.
18. Liebert R.M., Poulos R.W., Marmor G.S. Developmental psychology. Ed. E. Cliffs New York: Prentice Hal. 1977. 102 р.
19. Huesmann L.R. Eron L.D. Cognitive processes and the persistence of aggressive behavior. // Aggressive behavior. 1984. № 10. Р. 243-251.
20. Melle I. The Breivik case and what psychiatrists can learn from it // World Psychiatry. 2013. № 12. Р.16-21.
21. Meloy J.R., Yakeley J. The violent true believer as a “lone wolf“ – psychoanalytic perspectives on terrorism // Behavioral Sciences and the Law. 2014. № 32. Р.347- 365.
22. Monahan J. The individual risk assessment of terrorism. // Psychology, Public Policy & the Law. 2012. №18. Р. 167-205.
23. Monahan J. The individual risk assessment of terrorism: recent developments // The handbook of the criminology of terrorism. Еds. LaFree G. Freilich J. New York: John Wiley and Son, 2016. 243 р.
24. Post J.M. Terrorist psychological: terrorist behavior as a product of psychological forces // Origins of terrorism: psychologies, ideologies, theologies, states of mind. New York: Cambridge University press, 1990. Р.25-40.
25. Peay J. Mentally disordered offenders, mental health and crime // The Oxford handbook of criminology. Oxford, UK: Oxford University Press 2002. P.746-791.
26. Research on terrorism: trends, achievements and failures. Ed. А. Silke. London: Frank Cass. 2004. 235 р.
27. Taylor M. The terrorist. London: Brassey’s, 1988. 249 р.
28. Terrorism: Reflections on issues, concepts, and directions. Eds. Moghaddam F.M., Marsella A. Understanding Terrorism: Psychosocial Roots, consequences, and interventions Washington: DC: American Psychological Association, 2003. 302 p.
29. Weatherston D., Moran J. Terrorism and mental illness: Is there a relationship? // Offender Ther Comp Criminol December. 2003. № 47. Р. 698-713.
30. West L.J. Cults, liberty, and mind control //The rationalization of terrorism. New York: University Publications of America, 1982. P. 101-107.
31. Wood W., Wong F.Y., Cachere J. G. Effects of media violence on viewers aggression in uncon­strained social interaction. //Psychological Bulletin. 1991. № 109. Р. 371-383.

PlumX

Метрики публикации