О соотношении понятий «языковое сознание» и «профессиональное языковое сознание»

The article discuses some aspects of professional verbal consciousness which is viewed as a part of verbal consciousness in general. We assume that professional verbal consciousness has its own specificity, which includes professional semantic fields of one and the same professional sphere as well as models of consciousness which externalize specific con¬scious images.

Такие понятия, как «сознание», «языковое сознание» и «образ ми­ра» становятся предметом многих психолингвистических исследований. Однако различные аспекты феномена языкового сознания, в том числе профессионального языкового сознания требуют уточнения и расшире­ния. Необходимостью целенаправленного изучения и сравнения данных понятий обусловлена актуальность нашей работы.

Проблемы взаимоотношения языка и сознания, сознания и мышле­ния, языка и культуры трактуются учеными с различных научных и мето­дологических позиций. Анализ основных парадигм решения данной про­блемы разными учеными (Э. Сепир, А. А. Потебня, Л.В. Щерба, Г. Г. Шпет, Л. В. Выготский, А. Н. Леонтьев, Н. И. Жинкин, А. А. Леонтьев, А. А. Залев­ская, Е. Ф. Тарасов, Ю. А. Сорокин, Н. В. Уфимцева и др.) позволяет сде­лать вывод о сложности понятия «языковое сознание». Несмотря на мно­гочисленные исследования данной области на современном этапе прежде­временно говорить о наличии единой целостной теории языкового созна­ния. Способы анализа языкового сознания сводятся к анализу форм его овнешнения, одной из которых (наиболее удобной и доступной) является язык.

Сущность языка выявляется в его двуединой функции: служить средством общения и орудием мышления. Сознание и язык образуют единство, в своем существовании они предполагают друг друга – язык есть непосредственная действительность мысли, сознания. Сознание не только выявляется, но и формируется с помощью языка. Связь между сознанием и языком не механическая, а органическая. Их нельзя отделить друг от друга, не разрушая того и другого.

Как отмечает О. Л. Каменская, язык – не только средство приобре­тения и передачи знаний, но также опредмечивание знаний в особой структуре, определенная жизненная форма, так что использование языка есть использование определенной стратегии ориентации в мире, опреде­ленной интерпретации человеческой среды, определенной схемы пове­дения [4, с. 106]. В этом плане каждый язык отражает определенный спо­соб восприятия и организации мира и выступает как система социальных ориентиров, необходимых для деятельности человека в окружающем его мире; т. о. языковое сознание является особой разновидностью освоения мира.

А. А. Леонтьев сопоставляет понятие «языковое сознание» с поняти­ем «образ мира» и определяет последнее как «отображение в психике индивида предметного мира, опосредованное предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами и поддающееся сознательной рефлексии» [7]. Он указывает, что образ мира многомерен, как сам мир, а знание о мире неразрывно с нашей деятельностью в мире.

Явления реальной действительности, воспринимаемые человеком в структуре деятельности и общения, отображаются в его сознании таким образом, что это отображение фиксирует причинные и пространственные связи явлений и эмоций, вызываемых восприятием этих явлений, и образ мира меняется от одной культуры к другой. Образ мира, в свою очередь, является основной компонентой культуры и содержит в себе все сущест­венные с точки зрения данной культуры знания, необходимые для адаптации каждого ее члена к окружающей природной и социальной сре­де [13, с. 205]. Такой подход соотносим с позицией Л. Н. Гумилева, кото­рый полагал, что культура есть система сознания, связанная с определен­ной этнической системой, и соответственно, изучение этнического созна­ния в его языковой форме дает возможность раскрыть особенности образа мира, присущего представителям того или иного этноса. При этом, «в ос­нове мировидения и миропонимания каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем» [7]. Следовательно, можно сделать вывод о том, что национальный образ мира представляет собой универсальную форму организации знаний каждого народа, которые отражают особенности мировоззрения его представите­лей и меняются от одной культуры к другой. Язык при этом трактуется как основная часть культуры, основной инструмент ее усвоения, носитель ее специфических черт.

Е. Ф. Тарасов определяет языковое сознание как совокупность обра­зов сознания, формируемых и овнешняемых при помощи языковых средств – слов, свободных и устойчивых словосочетаний, предложений, текстов и ассоциативных полей. Главное в этой дихотомии «сознание и язык», естественно, сознание [10, с. 24]. И если в 1993 термины «сознание» и «языковое сознание» отождествлялись Е. Ф. Тарасовым как эквиваленты «для описания одного и того же феномена – сознания человека» [12], то определение, данное в 2000 году, дифференцирует эти понятия. Таким образом, Московская школа психолингвистики рассматривает языковое сознание как составную часть сознания вообще. Языковое сознание Е. Ф. Тарасов связывает с образами сознания как совокупностью перцептивных и концептуальных знаний личности об объекте реального мира, которые требуют овнешнений, достигнутых для стороннего наблюдателя. Эти ов­нешнения необходимы для «передачи» образов сознания от одного поко­ления другому [11, с. 10].

Язык служит системой ориентиров в предметном мире, мы исполь­зуем его для собственной ориентировки и для ориентировки других лю­дей. Ведь общение, коммуникация, как подчеркивает А. А. Леонтьев, это в первую очередь не что иное, как способ внесения той или иной коррекции в образ мира собеседника. Чтобы язык мог служить средством общения, за ним должно стоять единое или сходное понимание реальности. И наобо­рот: единство понимания реальности и единство и согласованность дейст­вий в ней имеют своей предпосылкой возможность адекватного общения [7, с. 272].

Для достижения взаимопонимания необходимо, чтобы коммуни­канты обладали общностью знаний об используемом языке, а также общ­ностью знаний о мире в форме образов сознаний. Причину непонимания в ситуации межкультурного общения психолингвисты видят, таким обра­зом, именно в различии национальных сознаний коммуникантов, а не в различии языков. Любой диалог культур реально протекает только в соз­нании носителя конкретной культуры, которому удалось постигнуть обра­зы сознания носителей другой (чужой) культуры в ходе рефлексии над различиями квази­идентичных образов своей и чужой культур [11, с. 9].

Поиск национально­культурной специфики языкового сознания за­дает статус самого сознания: оно рассматривается как средство познания чужой культуры в ее предметной, деятельностной и ментальной форме, а также как средство познания своей культуры. Онтологией исследования языкового сознания является межкультурное общение носителей разных культур, сопровождаемое неизбежными коммуникативными конфликта­ми (конфликтами неполного понимания) из-за недостаточной общности сознаний [14, с. 3].

Специфика общения при использовании конкретного национально­го языка состоит 1) в специфике построения речевой цепи, осуществляемо­го по грамматическим правилам этого языка; и 2) в специфике образов сознания, отображающих предметы конкретной национальной культуры. Следовательно, для достижения взаимопонимания необходимо, чтобы коммуниканты обладали 1) общностью знаний об используемом языке (и общностью навыков речевого общения), а также 2) общностью знаний о мире в форме образов сознаний. Таким образом, по мнению Е. Ф. Тарасо­ва, для анализа проблем взаимопонимания (непонимания) в межкультур­ном общении целесообразно проблему «общения носителей разных на­циональных культур» понимать как проблему «общения носителей раз­ных национальных сознаний» [11, с. 8].

Е. Ф. Тарасов делает важный вывод: нет одинаковых национальных культур, более того, нет одинаковых образов сознания, отображающих одинаковые или даже один и тот же культурный предмет. Если бы даже культурный предмет был перенесен из одной национальной культуры в другую, то, следовательно, чувственный образ должен был бы быть одина­ковым, но этого не происходит, т. к. для его формирования используются не только перцептивные данные, полученные при чувственном воспри­ятии этого предмета, но и априорные знания (перцептивные эталоны), со­держащие концептуальные, культурные по природе, знания. Умственный образ этого предмета (перенесенного из одной культуры в другую) всегда несет в себе элементы национально­-культурной специфики.

Следовательно, новые знания при постижении чужой культуры формируются познающим только тогда, когда он побуждается к этому не­обходимостью искать различия между образами своей и чужой культур и выяснять суть этих различий, а это происходит в случае, когда познавае­мый образ воспринимается как чужой, еще сохраняющий нечто непознан­ное. При таком способе познания чужой культуры нужно помнить, что но­вые знания о ней формируются (конструируются) из старых знаний субъ­екта анализа [11, с. 19].

Знание как феномен культуры обладает своими закономерностями развития, связанными как с общим процессом познания, так и с теми формами организации и осмысления действительности, которые выраба­тываются культурой. Это, прежде всего, формы категориально­-семантического строения знания, связанные со структурами восприятия и осмысления пространства, времени, движения, причинно­следственных связей [9, с. 5]. Культура каждого вида профессиональной деятельности выдвигает свои способы организации знания. Изучив правила построения знаний в профессиональной культуре, можно более адекватно распозна­вать ценностно­смысловую структуру профессионального сознания.

В методологическом подходе профессиональное сознание выступа­ет, прежде всего, как деятельностно организованное сознание. Важнейшей его характеристикой становится не просто наличие реальной рефлексии, но ее двойная, разновекторная направленность. «Кто бы и когда бы ни действовал, – отмечал Г. П. Щедровицкий, – он всегда должен фиксиро­вать свое сознание, во­-первых, на объектах своей деятельности – он видит и знает эти объекты, а во­-вторых, на самой деятельности – он видит и зна­ет себя действующим, он видит свои действия, свои операции, свои средст­ва и даже свои цели и задачи» [16 – цитата по работе Е. И. Исаева].

Проблема развития и формирования профессионального сознания должна рассматриваться в единстве трех оснований бытия человека, пред­ставляющих собой целостную модель любого профессионализма: деятель­ность, сознание, общность. Так, профессиональная деятельность – всегда сознательна и совместна (осуществляется в сообществе); профессиональ­ное сознание – деятельностно и интерсубъективно (существует и возника­ет в сообществе); профессиональная общность обусловлена включенно­стью субъектов в совместную коллективно­-распределенную деятельность, которая основывается на сознательном позиционном самоопределении каждого [3].

Структура профессионального сознания задается посредством ре­презентации профессии. В качестве важнейшего элемента такой структу­ры рассматривается образ профессии, который включает в себя следую­щие компоненты: цели профессиональной деятельности – отражение в сознании специалиста социального смысла данной профессии, ее значе­ния для общества; средства, используемые профессионалом для реализа­ции своих функций; профессиональная предметная область – знание круга явлений предметного мира, с которым оперируют представители данной профессии. Образ профессии представляет собой целостное отображение основного содержания профессии [1].

Е. А. Климов указывает на то, что в мире профессий в качестве очень важного выступает не общее, не то, что сходно у разных людей, а особен­ное и уникальное (единичное). Ученый подчеркивает, что образов мира столько же, сколько людей, и именно профессионально трудовая деятель­ность является одним из факторов типизации этих образов, их большего или меньшего сходства у разных людей как субъектов труда [5].

Отличие восприятия профана и профессионала заключается не в том, что профессионал видит большее число признаков объекта, а в том, что иначе их организует [6].

Р. М. Фрумкина отмечает, что «профессионал потому и профессио­нал, что существенные для его деятельности объекты представлены в его памяти в виде гештальтов (образов). Далее он может сделать следующий шаг: попытаться экстериоризировать свое понимание, т. е. сделать явной для других лиц композицию признаков, на которой сам он интуитивно ос­новывался, умозаключая о сходствах или различиях. Чтобы быть экспер­том, профессионал должен уметь на этом шаге вербализовать свое чутье, т. е. вывести свой гештальт вовне» [15, с. 96].

Становление субъекта профессиональной деятельности происходит в учебно­профессиональном сообществе, которое становится средой раз­вития способностей к рефлексии и целеполаганию, обеспечивающих соор­ганизацию личностной и предметной позиции. В учебно­-профессиональном сотрудничестве субъект получает возможность приоб­щения к опыту подлинно профессиональной деятельности (например, деятельности медика, врача) как необходимого условия смыслобразова­ния, проблематизации и обретения способности к воспроизведению соот­ветствующих форм сознания [2; цитата по работе Е. И. Исаева].

Профессиональное сознание формируется посредством определен­ных языковых средств, так как они обеспечивают соответствующую ком­муникацию в системе общения специалистов. Овладение соответствую­щим языком профессиональной коммуникации становится возможным по мере выявления и осознанного освоения предметного содержания про­фессии и обеспечивает переход будущего специалиста от обыденного – к профессиональному сознанию [8].

Профессиональное языковое сознание определяется нами как осо­бое (профессиональное, в отличие от обыденного) видение мира, форми­руемое и овнешняемое с помощью профессионально маркированных язы­ковых средств.

Профессиональное сознание обладает определенной спецификой по сравнению с обыденным сознанием, которая включает, во-­первых, опре­деленную предметную область с профессионально ориентированными языковыми средствами; во­-вторых, образы сознания, содержание которых отображают концептосферу профессиональной культуры.

Работ, посвященных описанию профессионального языкового соз­нания, не так много (хочется выделить исследования по изучению корпо­ративной культуры, проводимые под руководством Е. В. Харченко), тем не менее, данное направление является очень перспективным, поскольку расширяет представление о воздействии фактора профессии на языковое сознание индивида и может представлять интерес не только для лингвис­тов, психологов и методистов, но и для широкого круга лиц.

1. Зиброва С. В. Профессиональное сознание: репрезентация и образ профессии (социально­философский анализ). Автореф. … к. философ. н. – Красноярск, 1999. – 18 с.
2. Иванов В. П. Человеческая деятельность. Познание. Искусство. – Киев, 1977.
3. Исаев Е. И. и др. Становление и развитие профессионального сознания будущего педагога // HR­Portal: Сообщество HR­=Менеджеров // http://www.hr­portal.ru.
4. Каменская О. Л. Текст и коммуникация. – М.: Высшая школа, 1990.
5. Климов Е. А. Образ мира в разнотипных профессиях: Учеб. пособие. – М.: Изд. МГУ, 1995. – 224 с.
6. Кудрук Г. Н. Отражение образа профессионала в языковом сознании: диссертация ... к. ф. н.: 10.02.19. – Челябинск, 2008. – 243 с.
7. Леонтьев А. А. Основы психолингвистики. – М.: Смысл, 1999. – 287 с.
8. Нечаев Н. Н., Резницкая Г. И. Формирование коммуникативной компетенции как условие становления профессионального сознания специалиста // Вестник УРАО. – 2002. – № 1.
9. Парахонский Б. А. Язык культуры и генезис знания. – Киев, 1988.
10. Тарасов Е. Ф. Актуальные проблемы анализа языкового сознания // Языковое сознание и образ мира / отв. ред. Н. В. Уфимцева. – М.: ИЯ РАН, 2000. – С. 24–32.
11. Тарасов Е. Ф. Межкультурное общение – новая онтология анализа языкового сознания // Этнокультурная специфика языкового сознания / отв. ред. Н. В.Уфимцева. – М.: ИЯ РАН, 1996. – С. 7–22.
12. Тарасов Е. Ф. О формах существования сознания // Язык и сознание: парадоксальная рациональность. – М.: ИЯ РАН, 1993. – С. 86–97.
13. Уфимцева Н. В. Археология языкового сознания: первые результаты // Язык. Сознание. Культура / отв. ред. Н. В. Уфимцева, Т. Н. Ушакова. – М.: ИЯ РАН, 2005. –С. 205–215.
14. Уфимцева Н. В. Ассоциативный тезаурус русского языка как модель языкового сознания русских // Языковое сознание: теоретические и прикладные аспекты / отв. ред. Н. В. Уфимцева. – М.: ИЯ РАН, 2004. – С. 177–188.
15. Фрумкина Р. М. Психолингвистика: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. – М.: Издательский центр «Академия», 2003. – 320 с.
16. Щедровицкий Г. П. Философия. Наука. Методология. – М., 1997.