Удовольствие от текста – Психология подлинности жизни

УДОВОЛЬСТВИЕ ОТ ТЕКСТА

Н.Ф.КАЛИНА

Чтение статей по психотерапии иногда вызывает смутную тоску по системе традиционной доказательности. В большинстве публикаций есть подробные описания случаев из практики, ана­лиз используемых теоретических посылок и концептуальных пред­ставлений, приемов и техник, собственных находок или труднос­тей, рассуждения о добре и зле – всё, что угодно, кроме про­верки гипотез и допущений автора классическими статистичес­кими методами. И вот уже слышишь мимоходом от студентов: «Психотерапия – это замечательно, и к тому же матстатистику учить не надо».

Статья М.В.Молоканова и З.Р.Хайруллиной, опубликованная в четвертом номере журнала за 1994 год, является приятным ис­ключением.

Корректно и четко сформулированная гипотеза, стройная сис­тема анализа данных, забытые многими прелестные непарамет­рические критерии достоверности различий... Обсуждаемый мате­риал исчерпывающе представлен в таблицах, что помогает не только следить за логикой авторов, но и делать выводы на осно­ве собственных размышлений. Работы такого стиля (хотя их, к сожалению, немного) способствуют более адекватному и заинте­ресованному отношению к тем направлениям и школам психоте­рапии, которые по разным причинам успели обзавестись у нас устойчивым душком паранаучной рациональности. Вместе с бла­годарностью авторам и восхищением их работой хочется выразить надежду, что подобных публикаций в психотерапии станет боль­ше.

психология подлинности жизни

М.К.Мамардашвили. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). – Москва, Ad Marginem, 1995.

Посмертная книга М.К.Мамардашвили представляет собой за­пись его лекций, прочитанных в 1982 году в Тбилисском универ­ситете. Она посвящена пути духовного поиска в рамках жизнен­ной задачи спасения, поводырями на этом пути для автора и читателя будут Пруст и Данте, Достоевский и Декарт. Жизнь в этой книге понимается как «мания и смелость – поставить себя целиком на карту. S’engager – «ввязаться». Но ввязаться не умом, не просто смотреть, а ввязаться, поставив свое тело, плоть свою и кровь на карту... Ты достоверно присутствуешь, будучи поставлен на карту. И только в свете этой достоверности всё, что можно с нею сопоставить, соотнести, может получить при­знак истинности» (с.14). Жизнь возможна лишь как подлинное, достоверное присутствие в бытии, маркированное освобождаю­щей радостью (термин Пруста).

Есть множество помех подлинной жизни, в самом человеке и вне его. М.К.Мамардашвили описывает три основных психологи­ческих механизма, которые не дают нам узнать себя – страх, лень и надежду. Страх, «закрывающий нам колодец души», – это страх узнать реальное положение вещей, узнать, чем на самом деле мы являемся. Это страх расстаться с привычными, возвы­шающими нас представлениями о себе, со своими рационализациями и защитами. «Вместо того, чтобы углубиться в экзистен­циально важное впечатление, уникальное для тебя, ты отложил на завтра и решил, что об этом можно будет прочитать в кни­ге, что об этом знает кто-то другой и расскажет тебе в дружес­кой беседе. Это и есть лень» (с.20). Надежда на то, что всё само собой как-то образуется, утрясется, что не надо ничего специаль­но предпринимать, всё и так будет хорошо. Надежда в противо­вес решительности, смелости начать всё сначала. Надежда, что вместо достоверного присутствия в бытии можно обойтись впол­не достойным прозябанием, ничего не поставив на карту.

Анализируя привычки отечественной ментальности, М.К.Мамардашвили использует философский принцип «здесь-и-теперь», у читателя-психолога, скорее всего, ассоциирующийся прежде всего с принципом гештальт-терапии Ф.Перлза.

«Решающий внутренний психологический и социальный механизм рус­ской, российской культуры можно, я думаю, выразить несколькими сло­вами: всегда – завтра, всегда – вместе и всегда – в один сверкающий звездный час. А сегодня можно делать, что угодно. Как выражался До­стоевский: вымажемся, выпачкаемся и потом каким-то неизвестным пу­тем все – в один час и все вместе – станем красивыми, добрыми и свободными. Каждый раз непонятно только, каким образом из соедине­ния десяти пальцев получится справедливое и умное состояние. Каким образом из продолжения заблуждений в один прекрасный день получит­ся истина. И каким образом из безнравственности, практикуемой на каждом шагу, получится какая-то ослепительная и притом совместная нравственность. Если вы задумаетесь о почти магнетическом действии этого комплекса, то поймете, какое значение имеет внешне безобидно выглядящий философский тезис: hic et nunc – здесь и сейчас» (с.34).

Чтение «Лекций о Прусте» обнаруживает новые грани пробле­мы, в той или иной форме встающей перед каждым психотера­певтом, – проблемы «высвобождения из траекторий многих ми­ров так, чтобы оказаться на Пути». Общение с текстом Мамардашвили может стать для психолога тем, чем было для самого Мераба Константиновича общение с текстами Пруста – средст­вом развития его собственных духовных сил и способностей, способом осмысления переживаний и опыта его собственной жизни. Принцип такого общения блестяще выражен прустовской метафорой: «Мы с эмоцией вспоминаем слова, которые друг нам сказал, считая их драгоценным вкладом в нашу жизнь, хотя на самом деле мы вовсе не здания, к которым снаружи можно до­бавлять камни. Мы вовсе не дома... а скорее деревья, которые из собственного сока извлекают следующий узел своего ствола» («Беглянка»).