«Культурный круг»

Мое внимательное (и включенное) наблюдение за работой журнала говорит об уместности публикаций, соединяющих разные области психологии – с психологическим анализом произведений искусства, с применением этого анализа в педагогическом процессе, с практикой одной из самых древних в истории цивилизации психотерапий – «исцеляющим вымыслом» искусства.

Мое внимательное (и включенное) наблюдение за работой журнала говорит об уместности публикаций, соединяющих разные области психологии - с психологическим анализом произведений искусства, с применением этого анализа в педагогическом процессе, с практикой одной из самых древних в истории цивилизации психотерапий - «исцеляющим вымыслом» искусства.
Классики Нового времени, с именами которых мы связываем оформление психотерапии в самостоятельную область знания, - З.Фрейд, К.Юнг, А.Адлер, - щедро рассыпали в своих работах примеры из мировой литературы, а Фрейд признавал приоритет художественного познания человеческой души перед научным. Более того, давая описание клинических случаев, он сознавал наличие в этом жанре явно художественного влияния, признаваясь, что пишет истории болезни своих пациентов как новеллы. Невозможно в небольшой вводной статье даже обозначить все потенциальные возможности обращения психологии к произведениям искусства - они неисчислимы, поэтому я ограничусь ссылкой лишь на некоторые из этих возможностей с надеждой, что коллеги откликнутся на них своими публикациями.
Анализ душевного мира авторов как отраженных в образах ими же созданных героев - живых и реальных людей. Со времени классических работ З.Фрейда о Леонардо да Винчи и Достоевском искусство долгое время выступало в качестве психоаналитического исследования бессознательного, проективно отражающего внутренние конфликты автора. Интерес к прочтению произведения искусства как проективного текста сохраняется по сей день. Мы читаем «Обещание на рассвете» Романа Гари (Эмиля Ажара) как роман-провидение, пророчество трагического финала жизни самого автора, вся жизнь которого была пронизана поисками отца (т.е. собственной идентичности) и служила выполнением делегированных материнских мечтаний о сыновней славе. Герой Второй мировой войны, получивший из рук обожаемого им де Голля орден почетного легиона, дважды лауреат Гонкуровской премии, он кончает жизнь самоубийством именно тогда, когда, казалось бы, достигает чуть ли не совершенства в исполнении материнского завещания. Так и герой его романа (несомненно, автобиографический персонаж), выполнив все завещанное ему матерью на «рассвете» и, казалось бы, исполнив свой сыновний долг, уходит в море (океан - вечный символ безбрежной материнской любви, прощения и воссоединения). Возможно, мы имеем здесь дело с личностью, которую Фрейд описал в статье «Некоторые типы характеров из психоаналитической практики», - терпящей внутренний крах именно после (точнее было бы сказать, по причине) достигнутого социального успеха, поскольку инцестуозные фантазии как раз и не должны сбываться.
Психологический анализ произведения искусства как модель анализа индивидуального клинического случая, реализованного не психиатром, не психотерапевтом, а художником. Действительно, разве «Пианистка» М.Ханеке или «Ущерб» Луи Малля, или, наконец, набоковская «Лолита» не дают нам больше, чем горы написанного психологами о психотравме, сексуальном насилии, нарциссическом бесчувствии, перфекционизме и бесславном финале жизни, обреченной на пожизненное нанесение ущерба себе и окружающим?
Использование произведения искусства в качестве целебной силы, психотерапии. Именно в этом смысле я могу истолковать известное утверждение Фрейда, что «искусство дает эрзац удовлетворения, компенсирующий древнейшие, до сих пор глубочайшим образом переживаемые культурные запреты, и тем самым, как ни что другое, примиряет с принесенными им жертвами. Кроме того, художественные создания, давая повод к совместному переживанию высоко ценимых ощущений, вызывают чувства идентификации, в которых так остро нуждается всякий культурный круг» («Будущее одной иллюзии», с.103). И хотя сам Фрейд имел в виду переживания автора, создателя творческого продукта, то же самое, на мой взгляд, справедливо в отношении восприятия произведения искусства, предполагающего вчувствование зрителя, читателя (Т.Липпс) в процессе диалога, разворачивающегося между ним и автором, а также героями. В искусстве принято различать, а иногда противопоставлять друг другу дионисийское (вакхическое, карнавальное) и аполлоническое начала. Последнее связывают с гармонией формы, отрешенной созерцательностью, стройной упорядоченностью, структурой, достижимой в разумном Слове, в символизации страстей. Первое «сотрясает», «бросает в дрожь», преобразуя рутинность, механистичность и девитализированность повседневности - во «взрыв», «беспредел», катарсическое очищение, обновление души и тела.
В русских народных сказках герою для достижения победы жизненно необходимо «выйти за пределы возможного», например, в три дня построить хрустальный мост «от тваво крыльца до маво дворца», пройти через «огонь, воду и медные трубы», искупаться в кипятке и т.д. Иными словами, чтобы сказка дошла до своего счастливого конца, герою неизбежно приходится совершать подвиги, каждый раз доказывая свою способность, «выходя за пределы», оставаться в живых.
Здесь возникает ряд аналогий широко распространенному в медицине «шоковому» принципу лечения. Так когда-то, чтобы победить «дурную болезнь» - сифилис, больного заражали малярией и вызывали сильнейшую лихорадку, в огне которой «сгорали» проклятые спирохеты; сжигали на кострах инквизиции отступников и еретиков во имя очищения их душ, погрязших в заблуждении; применяли электрошоковую, инсулиновую или нейролептическую «встряску» мозга, дабы привести психотика в соответствие с принятой социумом «нормой».
Наконец, к тому же кругу представлений о целебных, врачующих факторах психотерапии относится фрейдовская идея психоаналитического излечения через невроз переноса, что также предполагает и чрезвычайное обострение симптомов, и их необычайную интенсивность, болезненность на грани переносимости. Вообще надо сказать, что во многих областях психотерапии метод использования «горяченького» распространен довольно широко, например, «горячий стул» и телесный резонанс в гештальттерапии, «горячие мыслительные автоматизмы» в когнитивной терапии, не говоря уже об оргастическом методе В.Райха и т.д.
Таким образом, используя термин, вынесенный в название статьи, идея «трансгрессии» как помощи пациенту в преодолении пут привычного, наличного, обыкновенного и переживание чувства полноценного обновления, - лейтмотив, объединяющий дионисийское начало в искусстве и «экспириентальные» методы в психотерапии.
Эстетическое восприятие доставляет наслаждение двояко. Во-первых, благодаря вечным архетипам своих тем. Именно поэтому, «вчувствуя свое Я», мы вновь обретаем утраченное единство с объектом, или иллюзорно создаем отсутствующий вовсе идеальный объект любви, символическое
воссоединение с которым становится возможным благодаря идентификации.
Солидаризуясь с героями, мы проживаем с ними (или через них, проецируя на них) мощные (в том числе недоступные или запретные) желания и страсти; более того, испытываем себя вовлеченными участниками вместе с определенным, референтным нам культурным кругом, а, следовательно, преодолеваем разрушительное чувство одиночества. И в этом целебная, терапевтическая сила дионисийского начала искусства. Но не единственная. Художественный шедевр (и только он) своим аполлоническим началом способен пробудить эмоциональный отклик и другого рода: внести соразмерность и покой в душевный хаос, дать ощущение столь недостающей стабильности, всего того, что называют мировой гармонией, высшей справедливостью и ощущением вечности. Чувство и разум, чередование полного погружения в чувственные ритмы с доставляющими радость интеллектуальными открытиями «сплавляют» воедино расщепленное и диффузное Я, способствуют восстановлению его целостности, создают связи взамен разрушенных отношений.
Психологический анализ героев произведения бессознательно выполняет функцию косвенного самоанализа, что также служит «эрзац- удовлетворению», по выражению самого Фрейда. Утешение, приносимое искусством, сопоставимо с терапевтическим воздействием сказки (Б. Беттельхейм), а также с известными неспецифическими факторами эффективности    психотерапии:    возвращением веры и
оптимизма, замещающим удовлетворением хронического эмоционального голода, преодоления двойственности человеческой природы и т.д. И, может быть, самое главное: произведения искусства способны вызвать в нас чувство бескорыстной и чистой радости.