Применение символов в истории психотерапии: содержательно-хронологическая реконструкция

В статье рассматриваются результаты историко-психологического исследования применения символов в практике основных школ психотерапии. Выделяются этапы, отражающие основные тенденции в эволюции терапевтического применения символов. Предполагается, что появление новых методов применения символов происходит в связи с историческим изменением методологических оснований и терапевтических упований школ психотерапии.

В настоящее время в психологической науке существует большой интерес к проблеме символа как особого психологического средства. Об этом свидетельствуют исследования, проведенные в течение последних двух десятилетий, в которых символ изучается в контексте проблем развития познавательных функций [Веракса, Дьяченко, 1996; Веракса, 2008; Подзорова, 2008; Apperly, Williams, etc., 2004; Callaghan, 1999; DeLoache, 2002], произвольной регуляции [Цветков, 2006], ценностно­смысловой сферы [Афанасьева, 2002; Лебедева, 2011], ориентировки в межличностных отношениях [Воробьева, 2010], проблем практической психологии [Буякас, Зевина, 1997; Буякас, 2000, 2003; Волкова, Орлов, Орлова, 2010; Шалина, 2010]. Однако до сегодняшнего дня всё еще остается недостаточно осмысленным с позиции научной психологии накопленный в истории психотерапии богатый опыт терапевтического применения символа, историко-психологическое исследование которого может способствовать расширению научно-психологических представлений о символе как психологическом средстве и механизмах его влияния на развитие сознания и самосознания.

Цель данной статьи — содержательно реконструировать эволюцию терапевтического применения символов с позиции определенной теоретико-методологической позиции по отношению к символу как психологическому средству. Философский уровень принятой нами теоретико-методологической позиции составляют общефилософские представления о символе П.А. Флоренского [Флоренский, 2006], А.Ф. Лосе­ва [Лосев, 1991], М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорского [Мамар­дашвили, Пятигорский, 2009]. При всей разности подходов этих авторов символы рассматриваются ими как своего рода «смысловые ориентиры» сознания или средства «настройки» сознания на «видение», переживание и понимание смыслового измерения бытия. Теоретико-психологический уровень интегрирует представления о символе в современных исследованиях, среди которых можно выделить два подхода. Для первого подхода наиболее характерно рассмотрение символа как чувственно осязаемого явления (предмета, ситуации, образа и др.), которое имеет для определенного человека особый личностный смысл, выражающий его пристрастное отношение к чему-либо [Веракса, 2008; Веракса, Дьячен­ко, 1996; Воробьева, 2010; Цветков, 2006; Шалина, 2010]. В структуре символа в отличие от знака доминирует личностный смысл. Второй подход характеризуется рассмотрением символа как чувственно осязаемого явления, порождающего или раскрывающего в индивидуальном сознании объективный культурный смысл, не зависимый от актуальных личных предпочтений или отношений [Буякас, Зевина, 1997; Буякас, 2000, 2003; Поляков, 2007, 2008]. Можно сказать, что символ представляет иные, т. е. альтернативные актуальным, ранее сформировавшимся в жизни конкретного человека смысловые позиции, иные видения и понимания. На наш взгляд, эти психологические подходы к пониманию символа позволяют целостно понять сущность символа как психотехнического средства в психотерапии, которое может выступать и как средство экспликации, чувственного воплощения личностных смыслов (первый подход), и как средство порождения новых личностных смыслов (второй подход), новых смысловых структур сознания и самосознания. Таким образом, символ как психологическое средство мы определяем как чувственно осязаемую «вещь», эксплицирующую, воплощающую смысл и/или порождающую в сознании новые смыслы. На психотехническом уровне мы рассматриваем символ как средство фасилитации процессов смысловой динамики. Будучи средством решения «задач на смысл» [Ве­ракса, Дьяченко, 1996], символ играет важную роль в психотерапии, так как позволяет преодолеть уровень актуального «видения» и «осмысления» проблемы клиента, «выйти» в пространство альтернативных смысловых позиций, воплощаемых символом, которые и позволяют клиенту преодолеть проблемную ситуацию [Волкова, Орлов, Орлова, 2010].

Опираясь на охарактеризованную выше теоретико-методологическую позицию, мы анализировали методы и описанные клинические случаи в основных школах психотерапии, стараясь определить, применялись ли в них символические средства, и если применялись, то с помощью каких методов и техник. Анализ психотерапевтической литературы позволил выделить два этапа в истории терапевтического применения символов: 1) этап применения символов в исторических прототипах психотерапии, многие из которых были тесно связаны с мифологией, религиозными верованиями, магией (до н. э. — 70—80-е гг. XIX в.), и 2) этап применения символов в психотерапии как самостоятельной области медицинской практики, которая опиралась на определенные психологические представления и была направлена на достижение психотерапевтических целей (90-е гг. XIX в. — наст. вр.). Критериями выделения этапов выступили: 1) контекст применения символов; 2) рефлексия психологических механизмов эффективности символов. Описывая каждый этап, мы сопоставляем особенности применения символов с ведущими терапевтическими упованиями, которые характеризуют «главный механизм, основной продуктивный процесс, который непосредственно обеспечивает достижение терапевтических целей» [Василюк, 2003, с. 23]. Мы предполагаем, что особенности методов применения символов в определенных школах психотерапии неразрывно связаны с ведущими терапевтическими упованиями, являющимися смысловым стержнем психотерапевтической практики в каждой школе [Василюк, 2003]. Термин «терапевтические упования» позволяет понять, почему в определенной школе используется именно этот, а не иной метод работы с символом.

I.    Этап применения символов в исторических прототипах психотерапии. Этот этап включает период существования исторических прототипов психотерапии (до н. э. — первая четверть XIX в.), а также период популярности практики гипнотизма (40-е XIX в. — 80-х гг. XIX в.). К историческим прототипам психотерапии мы относим как архаические практики лечения, так и животный магнетизм Ф. Месмера. Техники применения символов в древних практиках (например, «возвращение утраченной души» и «извлечение из тела болезнетворного объекта» в шаманизме, коллективные церемонии исцеления и др. [Эленбергер, 2001]) были детерминированными мифами и религиозными верованиями, формирующими целостное смысловое измерение жизнедеятельности древнего человека. Характерной чертой применения символов на этом этапе является конструирование с их помощью событийного, мистического пространства и времени исцеления, в котором «принимают участие» Боги, духи, таинственные силы. С помощью культурных символов лекарь конструировал историю «изгнания» недуга из тела больного, который выступал сопереживающим зрителем «драмы исцеления», разыгрываемой лекарем с помощью символических предметов и действий, воспринимаемых как реальные действующие «силы». В животном магнетизме с помощью различных символических средств (например, чан, «заряженный» магнетическими флюидами; эбонитовая палочка как «проводник» флюидов; яркое, необычное облачение магнетизёра; музыка) создавалась таинственная атмосфера, в которой инициировался кризис пациента, приводивший его к исцелению, как считал Ф. Ме­смер. Вполне возможно, что Ф. Месмер осознавал символичность применяемых им средств, однако нельзя с уверенностью предполагать, что он рефлексировал их психологическую роль в исцелении болезней. Особенности применения символов в прототипах психотерапии связаны с упованием на такие продуктивные психические процессы, как внушаемость и вера, которые обеспечивали исцеление пациента.

В гипнотерапии символ как психологическое средство также не использовался осознанно и целенаправленно. Однако символически воспринимаемая фигура гипнотерапевта оказывала суггестивное воздействие на пациента, так как воплощала для него всемогущество, исключительные способности и возможности управления другим человеком.

II.     Этап применения символов в психотерапии как самостоятельной области медицинской практики (90-е гг. XIX в. — наст. вр.). Целенаправленному применению символов в психотерапии предшествует открытие символической структуры симптомов истерии в клинической практике Й. Брейера и П. Жане. Их знаменитые клинические случаи создали предпосылки для изменения взгляда на природу симптома, который постепенно стал рассматриваться как психологический феномен, имеющий скрытый смысл. Стала изменяться логика процесса терапии неврозов: от редукции симптома посредством гипнотической практики — к попытке понять его смысл, источник, происхождение; от «войны» с симптомом — к созданию условий, чтобы симптом «выговорил» себя, к внимательному «слушанию» скрытого «голоса» симптома; от редуциру­ющей стратегии к герменевтической. Произошло смещение акцентов с использования культурной символики, используемой лекарем в прототипах психотерапии, и от эксплуатации символического ореола фигуры терапевта в гипнотерапии к работе с индивидуальной психологической символикой клиента, рассмотрению символического строения симптома. Изменилась техника применения символов — от констелляции культурных символов в процессе лечения к пониманию индивидуальной психологической символики (симптомов и образов сновидений). Источник смыслов симптома теперь предполагается «внутри» жизненной истории пациента.

Внутри этого этапа условно можно выделить следующие периоды:

а)    (90-е XIX в. — 30-е гг. XX в.). В этот период символ рассматривается и целенаправленно используется как основное терапевтическое средство , так как школы, сформировавшиеся в это время, характеризуются предположением и поиском неосознаваемых смыслов психологических симптомов клиента. Опосредованное символами обращение к бессознательным или неосознаваемым психическим процессам имеет важное методологическое значение в этих школах.

В школе психоанализа З. Фрейда невротические симптомы, индивидуальные и межличностные психологические феномены впервые стали рассматриваться как символы[I], т. е. как нечто, воплощающее скрытый, терапевтически важный, бессознательный смысл. Основная техника применения символов в психоанализе З. Фрейда — аналитическая интерпретация симптомов и образов сновидений, имеющих скрытый психологический смысл. Интерпретация в психоанализе направлена на осознание целей, которые реализует симптом, установление связи между симптомом, травматическим событием в прошлом и вытесненными желаниями, чувствами, мыслями, связанными с этим событием. Такая техника применения символов связана с упованием на осознание, которое играет значимую роль в психоаналитической практике. С терапевтической точки зрения важно, чтобы смысл симптомов и сновидений осознавался не только терапевтом, но и, в первую очередь, самим пациентом.

В аналитической терапии К. Юнга сформировалась аналитико-синтетическая интерпретация символов [Юнг, 2003], которая имеет следующие особенности. Во-первых, образы сновидений и симптомов соотносятся с субъективными содержаниями и тенденциями внутреннего мира самого клиента (а не с внешними событиями и происшествиями, случившимися с клиентом, как в аналитической интерпретации З. Фрейда). Во-вторых, учитываются конкретные биографические, исторические и общекультурные контексты индивидуальной психологической символики. В этой школе впервые также предлагалось клиентам создавать символические образы в ходе творческой деятельности, в основе которой лежит активное воображение. Появление новых методов работы с символами в этой школе детерминировано новыми терапевтическими упованиями. Аналитический терапевт уповает не только на осознание, но и на творчество и «выход в надличностное измерение» (переживание единства и глубинных связей с миром).

В 20-е гг. XX в. формируется школа психосинтеза Р. Ассаджиоли [Ассаджиоли, 2008], для которой характерен иной способ применения символов, заключающийся в отождествлении и идентификации с символом как воплощением идеальной модели духовного и психического развития. Главной целью терапевтического применения символов в этой школе является воздействие на динамику бессознательного и процессы духовного и психического роста. Подчеркивается важность систематичного, дисциплинированного выполнения упражнений с использованием символов. Такой метод работы с символом детерминирован терапевтическим упованием на интроецирование идеальных моделей и волю клиента.

К этому периоду мы также относим экзистенциальный анализ Л. Бинсвангера [Бинсвангер, 1999], в котором впервые формируется и осознанно применяется альтернативная психоаналитическому подходу техника — феноменологическая интерпретация символов сновидений и симптомов, в которой реализуется стремление понять целостное бытие клиента вне разделения его на сознание и бессознательное [Бин­свангер, c. 122], понять смысл символа как выражение уникального способа отношений клиента с людьми и миром в целом. Интерпретация основывается на выделении терапевтом и клиентом базовых экзистенциальных настроений, эксплицируемых в чувственно воспринимаемой форме символа, рефлексии уникального способа бытия клиента в мире. При этом работа терапевта и клиента по пониманию символа осуществляется в пределах свойств и характеристик его внешней формы. Экзистенциальный подход к интерпретации сновидений и симптомов далее был развит и усовершенствован в дазайн-анализе М. Босса. Специфика применения символа в экзистенциальных школах связана с терапевтическим упованием на осознание и рефлексию оснований и направленности своего бытия.

б)    (30-е гг. XX в. — 60-е гг. XX в.) В это время появляются школы, в которых символ перестает рассматриваться в качестве основного терапевтического средства, хотя и продолжает использоваться. Переход к этому периоду детерминирован возникновением психотерапевтических школ, для которых характерна направленность на непосредственные переживания, целостное проживание осознаваемого опыта (психодрама Дж. Морено [Морено, 2008], гештальт-терапия Ф. Пёрлза [Пёрлз, 2005], клиент-центрированная терапия К. Роджерса [Роджерс, 2008], экзистенциально-инициальная терапия К. Дюркхайма [Дюркхайм, 1992]). Символ используется в терапии этих школ, но его природа и терапевтическая роль не обсуждаются их представителями. Возможно, в этом отчасти выражается стремление подчеркнуть отличие представлений и методов данных школ от психоанализа, с которым устойчиво ассоциировался символ как средство осознания скрытых содер­жаний бессознательного. Ведущими упованиями этих школ становятся упования на спонтанность (психодрама), переживание (клиент-центрированная терапия), осознавание непосредственного опыта (гештальт-терапия). В соответствии с изменениями упований развиваются иные техники работы с символом, отличительные особенности которых заключаются в следующем. Во-первых, терапевт поощряет клиента вчувствоваться в символический образ или сюжет; непосредственное проживание и вчувствование используются как основной способ понимания смыслового содержания символа, во-вторых, смысл не столько извлекается, сколько спонтанно порождается в процессе проживания и/или драматического «оживления» символа, благодаря которому символ становится «говорящим» участником терапевтической работы. Примером «оживления символа» в ходе терапевтической работы может выступить распространенный в гештальт-терапии прием: клиент «вживается» в симптом как отдельную самостоятельную сущность и от имени симптома обращается к группе, самому себе или референтному человеку из ближнего окружения, амплифицируя таким образом терапевтиче­ски значимую смысловую позицию, которая воплощается в символически рассматриваемом симптоме. Другим примером является способ работы со сновидением, характерный для этих школ: клиента инструктируют вчувствоваться в образы сновидения и от их имени вести монолог или диалог, в ходе которого разворачиваются не осознаваемые клиентом отношения и чувства. Приоритетом в этом методе применения символов является не столько осознание смысла симптомов, сколько целостное переживание (в первую очередь, эмоциональный, чувственный, телесный компонент), результатом которого является спонтанное «получение» или «порождение» смыслового послания — клиент переживает инсайт, который позволяет ему изменить отношение к проблемной ситуации и качество её переживания. Изменяется роль терапевта и отношения терапевта и клиента в ходе работы с символом — терапевт побуждает клиента активнее участвовать во взаимодействии с терапевтом и терапевтической группой, целостно вовлекаться в терапевтический процесс (эмоционально, интеллектуально, чувственно).

В этот период также возникают школы поведенческой и когнитивной терапии, в которых наиболее ярко прослеживается тенденция игнорирования терапевтической роли психологических символов. Отказ от использования символа в школах поведенческой терапии связан с тем, что смысл или скрытый план симптома и проблемы клиента не представляются терапевтически важными. В то же время в когнитивной терапии, несмотря на отсутствие представления о символе, имплицитно реализуется общая методическая установка — предусматривать скрытый, неосознаваемый смысл симптоматического поведения в глубинных схемах мышления, неосознаваемых иррациональных убеждениях и др. Снижение интереса к символу в этих школах психотерапии, возможно, отражает общую тенденцию в гуманитарной области науки 50-х—60-х гг. XX в., которая выражается, как считает Р. Барт, в размывании «символического сознания» [Барт, 2008].

в)    (50—60-е гг. — 90-е гг. XX в.). В этот период формируются эклектичные способы работы с символами. Это связано с появлением школ, для которых характерны отсутствие строгих методологических предписаний и релятивный подход к практике, выражающийся в гибком, вариативном использовании техник, взятых из контекста школ, в которых они ранее сформировались. К этому периоду мы относим символдраму Х. Лейнера [Лейнер, 1996], нейролингвистическое программирование Д. Бэндлера и Р. Гриндера [Гриндер, Бэндлер, 1995], процессуальную терапию А. Минделла [Минделл, 2005]. В указанных школах на методическом уровне интегрируются техники, заимствованные из ранее возникших школ (психоанализа, психодрамы, гештальттерапии и др.), которые опираются на различные теоретико-методологические основания, но, к сожалению, не проводится теоретическое обоснование возможности их совместного использования в терапевтической практике. В этот период технологии применения символов становятся более разработанными. Школы, возникшие в этот период, характеризуются достаточно четким алгоритмом упражнений с символами, предписанными режиссерскими приемами управления процессом воображения (символдра- ма), развитыми технологиями моделирования и преобразования формы и смыслового содержания символов (нейролингвистическое программирование). В этих школах совмещаются и выборочно актуализируются упования на различные продуктивные процессы: осознание, отреа­гирование, проживание, изменение переживаний и др. Та или иная техника или сочетание нескольких заимствованных техник используются в соответствии с целями и задачами конкретного терапевтического случая. Причиной этого является «технологическая ориентация» на расширение методического арсенала возможных средств и техник терапевтического воздействия, гибкое и вариативное их использование.

В данной статье мы ограничились рассмотрением школ психотерапии, которые наиболее ярко отражают особенности выделенных периодов в истории терапевтического применения символов. В последние два десятилетия можно отметить тенденцию интегрированного использования в рамках одного метода различных техник применения символов (интерпретация, проживание, драматическое разыгрывание и др.). Для трансперсональной и процессуально-ориентированной психотерапии характерно обращение к культурным символам, источник которых выходит за рамки психотерапевтического контекста, — например, использование шаманских ритуалов, символических образов и действий из религиозных и эзотерических практик. Применение символов в этих школах имеет сходство со способом применения символов в исторических прототипах психотерапии — констелляция символов с целью создания магического пространства-времени, привлечение в терапевтический процесс символически представленных Богов и духов.

Заключение

Как показывает историко-психологический анализ, символ является универсальным средством, которое с различной степенью рефлексии и осознанности используется на всех этапах истории психотерапии. Переход от этапа дорефлексивного применения символов в исторических прототипах психотерапии к этапу применения символов в психотерапии как самостоятельной практике сопровождается отказом от культурной символики и обращением к индивидуальным психологическим символам. Мы предполагаем, что смена этапов детерминирована несколькими факторами. Во-первых, изменения в разных сферах культуры — интенсивное развитие науки и медицинской практики, снижение роли религии в жизни людей и укрепление антропоцентризма, для которого характерен фокус на проблематике человека [Эленбергер, 2001] — создали предпосылки для появления психотерапевтической практики, в которой личная история пациента стала главным источником осмысления его невротических симптомов. Во-вторых, совершенное в клинической практике Й. Брейера и П. Жане открытие психологического смысла невротических симптомов привело к пересмотру целей и механизмов терапии неврозов. Знание о том, что невротический симптом имеет символическую структуру, послужило основой для целенаправленного обращения З. Фрейда к символам как к средствам осознания психологического смысла симптома и отреагирования вытесненных травматических переживаний, осознанных благодаря аналитической интерпретации. Появление новых методов применения символов в ходе дальнейшего исторического развития психотерапии в XX в. обусловлено возникновением школ, опирающихся на методологические основания и терапевтические упования, которые отсутствовали у ранее сформировавшихся школ.

1.     Ассаджиоли Р. Психосинтез: принципы и техники / пер. с англ. М.: Психотерапия, 2008.

2.     Афанасьева А.П. Символ как средство диагностики ценностно-смысловой сферы личности: Дисс. … канд. психол. наук. М., 2002.

3.     Барт Р. Нулевая степень письма / пер. с фр. М.: Академический проект, 2008.

4.     Бинсвангер Л. Бытие-в-мире / пер. с нем. М.: «КСП+»; СПб.: «Ювента», 1999.

5.     Буякас Т.М., Зевина О.Г. Опыт утверждения общечеловеческих ценностей – культурных символов – в индивидуальном сознании // Вопросы психологии. 1997. № 5. С. 44–56.

6.     Буякас Т.М. Инициальный путь развития личности: возможности психологической работы // Вопросы психологии. 2003. № 5. С. 68–79.

7.     Буякас Т.М. Личностное развитие в условиях работы самопонимания, опосредованной символами // Вопросы психологии. 2000. № 1. С. 96–108.

8.     Василюк Ф.Е. Методологический анализ в психотерапии. М.: МГППУ; Смысл, 2003.

9.     Веракса А.Н. Особенности символического опосредствования в познавательной деятельности младших школьников: Автореф. дисс… канд. психол. наук. М., 2008. 30 с.

10.                  Веракса Н.Е., Дьяченко О.М. Способы регуляции поведения у детей дошкольного возраста // Вопросы психологии. 1996. № 3. С. 14–26.

11.                  Воробьева Е.В. Особенности символических представлений младших школьников об одноклассниках. Автореф. дисс. … канд. психол. наук. М., 2010.

12.                  Волкова Д.Э., Орлов А.Б., Орлова Н.А. Знак, метафора, символ – методология субъектности // Журн. «Психология» Высшей школы экономики. 2010. № 3.

13.                  Гриндер Д., Бэндлер Р. Из лягушек в принцы / пер. с англ. М.: Класс, 1995.

14.                  Лебедева Т.А. Символ как средство развития ценностно-смысловых представлений дошкольников [Электронный ресурс] // Психологическая наука и образование PSYEDU.ru 2011. №2. URL: http://psyedu.ru/ (дата обращения: 11.03.2013).

15.                  Лейнер Х. Кататимное переживание образов / пер. с нем. М.: Эйдос, 1996.

16.                  Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Политиздат, 1991.

17.                  Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. М.: Прогресс-Традиция, Фонд Мераба Мамардашвили, 2009.

18.                  Минделл А. Вскачь задом наперед / пер. с англ. М.: ООО «Издательство АСТ», 2005.

19.                  Морено Дж. Психодрама / пер. с англ. М.: Издательство Института психотерапии, 2008.

20.                  Перлз Ф. Практика гештальт-терапии / пер. с англ. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2005.

21.                  Подзорова Е.Л. Эмоциональное предвосхищение результатов решения познавательных задач в дошкольном возрасте: Автореф. дисс. … канд. психол.наук. М., 2008.

22.                  Поляков А.М. Символическая функция сознания как условие становления субъектности // Философия и социальные науки. 2007. № 4. С. 61–69. (Начало); 2008. № 1. С. 76–80. (Продолжение).

23.                  Роджерс К. Консультирование и психотерапия: Новейшие подходы в области практической работы / пер. с англ. М.: Психотерапия, 2008.

24.                  Флоренский П.А. Имена: Сочинения. М.: Эксмо, 2006.

25.                  Фрейд З. Толкование сновидений / пер. с нем. М.: АСТ, Мн.: Харвест, 2005. Цветков А.В. Роль символа в развитии произвольной регуляции поведения личности в школьном возрасте: Дисс. … канд. психол. наук. М., 2006.

26.                  Шалина О.С. Символическое опосредствование переживаний личности в критических ситуациях. Автореф. дисс. … канд. психол. наук. М., 2010.

27.                  Эленбергер Г.Ф. Открытие бессознательного. История и эволюция динамической психиатрии. Часть I: От первобытных времен до психологического анализа / пер. с англ. СПб.: Академический проект, 2001.

28.                  Юнг К.Г. Символическая жизнь / пер. с англ. М.: «Когито-центр», 2003.   

29.                  Apperly, I.A., Williams, E. & Williams, J. Three-to-four-year-olds’ recognition that symbols have a stable meaning: pictures are understood before written words // Child Development. 2004. № 75. 1510–1522.

30.                  Callaghan, T.C. Early understanding and production of graphic symbols // Child Development. 1999. № 70. 1314–1324.

31.                  DeLoache, J.S. Dual representation and young children’s use of scale models // Child Development. 2002. № 71. 329–338.