Введение
Увеличивающееся количество военных конфликтов во всем мире ставит актуальную задачу психологической помощи пострадавшим, среди которых дети — одна из наиболее уязвимых групп. В настоящее время один из шести несовершеннолетних проживает либо в зонах военных конфликтов, либо в непосредственной близости от них [Bennouna, 2020]. Так, например, согласно статистическим данным, приводимым зарубежными исследователями, до 36 миллионов детей были перемещены или стали беженцами в результате военных конфликтов только в 2017 году (по данным международных баз о беженцах и внутренне перемещенных лицах). Большое число детей (до 368 миллионов), согласно данным 2017 года, проживали в опасной близости от зон, где происходят военные действия [The effects of, 2021]. Между 2005 и 2015 годами в результате воздействий причин, которые можно отнести либо напрямую к военным конфликтам, либо к их последствиям (голод, ранения, инфекционные заболевания, отсутствие или недостаток помощи), погибло не менее 10 миллионов детей младше пяти лет [The effects of, 2021].
Дети и подростки могут быть свидетелями военных конфликтов, получать ранения, а также становиться непосредственными участниками военных действий. Несовершеннолетние составляют до половины общего числа беженцев и внутренне перемещенных лиц [Bennouna, 2020]. Дети сталкиваются с огромным количеством угроз безопасности и благополучия и в то же время могут вносить весомый вклад в процесс повышения резилентности как своей семьи, так и целых сообществ.
Дети и подростки в условиях войны испытывают многочисленные травматические воздействия как от прямого воздействия событий, связанных с войной, так и от косвенного — через их последствия. Переживания, которые дети испытывают в подобных ситуациях, противоречат их базовой потребности в росте и развитии, в безопасной и предсказуемой среде. Пребывание ребенка в условиях войны или столкновение с ее последствиями включает не только немедленную реакцию на стресс, но и риск развития посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) и других психологических и физиологических расстройств, а также возникновения нарушений развития. Это касается и детей, вывезенных за пределы боевых действий и нуждающихся в адресной психологической помощи, особенно в процессе адаптации к новой социокультурной среде. Процесс организации психологической помощи детям в ситуации как экстренной, так и длительной терапии необходимо выстраивать на основе знания психологических закономерностей, которые у детей часто специфичны, а также понимания потребностей и проблем ребенка, актуальных для конкретной исторической ситуации, региона, социально-демографического, социокультурного и семейного контекста. Исследования зарубежных авторов могут быть положены в основу построения специальных программ, поскольку, фокусируясь на разных гранях проблемы, авторы преследуют в итоге общую цель — оказание детям психологической помощи, эффективность которой основана на глубоком понимании протекающих процессов и использовании фактических данных.
Цель работы — проанализировать основные направления зарубежных исследований и обозначить наиболее проблемные вопросы, касающиеся психологического состояния детей и подростков в условиях войны, на основе анализа зарубежных публикаций, посвященных преимущественно детям и подросткам, пострадавшим от военных действий на территориях Сирии, Ирака, Палестины (сектор Газа), а также Балканских стран.
Виды военного травматического опыта и их влияние на детей
1. Бомбардировки
Значительная часть работ посвящена интенсивности влияния военной травмы на детей. Анализируется иерархия травматического опыта с точки зрения силы его влияния и уровня симптомов ПТСР. Одно из наиболее сильных переживаний для детей — нахождение в зоне бомбардировки, вызывающее тяжелые последствия, в том числе ПТСР [Qeshta, 2019]. Исследования, проводившиеся в Палестине, показали, что в 2014 году 83% детей, живущих в секторе Газа, стали свидетелями либо сами пережили бомбардировки и разрушения жилых районов, включая дома, в которых они жили [Traumatic Events Exposure, 2021], а в 2019 году более 92% подростков слышали звук артиллерийских обстрелов и шум беспилотников, 67% детей вынуждены были оставаться дома из-за обстрела и вдыхать запахи пожаров, вызванных бомбардировками [Qeshta, 2019]. Дети, пережившие разрушение дома и бомбардировки, демонстрировали более выраженные симптомы ПТСР и страхи. В то же время, у детей, подвергшихся воздействию других событий, главным образом через СМИ, сильнее проявляются тревожное ожидание и когнитивные проявления дистресса. Авторы делают вывод о том, что пережитые ребенком бомбардировки — один из самых сильных предикторов развития ПТСР.
При этом данные, касающиеся психологических последствий данных событий, разнятся в зависимости от учета силы и уровня диагноза, а также возрастной группы и региона. Например, в секторе Газа у 25% подростков выявлены отдельные симптомы ПТСР и у 16% — сформировавшееся ПТСР [Qeshta, 2019], а, согласно работе, Эль-Ходэри (El-Khodary) [El-Khodary, 2020] распространенность диагноза ПТСР (по критериям DSM-V) составила 53%. В то же время данные исследований указывают на то, что распространенность среди детей и подростков таких расстройств как ПТСР, депрессии, тревожные расстройства и другие нарушения, существенно варьируется [Hazer, 2023].
Исследования, проведенные в Боснии и Герцеговине, показали более тяжелые последствия; так, выявлена статистически значимая взаимосвязь между распространенностью ПТСР и близостью к эпицентру боевых действий. В группе подростков из Сребреницы распространенность ПТСР — 73%, в группе из Зворника — 60%, в группе из Биелины — 47% [Hasanović, 2012]. Авторы делают вывод о том, что количество травматических событий значимо отрицательно коррелирует с общим качеством жизни детей, их здоровьем, физическим, эмоциональным и социальным функционированием. Кроме того, в работах приводится иерархия психологических травм детей и подростков, связанных с военными действиями, по степени значимости: личная травма, травма свидетеля, потеря дома, собственности [El-Khodary, 2020].
2. Потеря близких
Отдельный пласт работ посвящен наиболее значимой травме — потере близких. Данные исследований свидетельствуют о том, что потеря одного или обоих родителей — один из самых сильных предикторов симптомов ПТСР, однако сила последствий подобной травмы зависит от возраста ребенка. При этом потеря отца существенно повышает интровертированность подростков [Hasanović, 2012] и, напротив, безопасная близость с отцом определяет устойчивость к развитию ПТСР у детей [Trajectories of posttraumatic, 2015].
Бэррон с соавторами [Complicated Grief in, 2015] поставили вопрос о взаимосвязи вызванного вовлеченностью в военные действия осложненного горя у детей, включающего в том числе потерю членов семьи, с ПТСР и депрессией. Авторы делают выводы о том, что потеря близких, вместе с иными видами травматических воздействий, может блокировать естественный процесс переживания горя у детей и привести к симптомам осложненного горя. Однако значительная часть детей продемонстрировала устойчивость к травматическим факторам потери близких, что, по мнению авторов, обусловлено социальным контекстом — высоким уровнем традиций семейной и общинной поддержки в Палестине.
3. Иные виды детского травматического опыта, связанного с войной
Исследователи также обращаются к анализу влияния на несовершеннолетних других типов травматического опыта, обусловленного войной: столкновения со сценами насилия и боли в СМИ как к опыту вторичной травматизации, которому подвержены более 90% детей [Qeshta, 2019]. В этом контексте рассматриваются воздействия интенсивной психологической войны, вынужденное проживание в регионе с постоянными кратковременными военными событиями, в том числе в оккупации — в ситуации хронической или косвенной военной травмы, например, при постоянной террористической угрозе [Abu Liel, 2017]. Данные исследований свидетельствуют о том, что наиболее распространенные травматические переживания подростков в секторе Газа связаны с просмотром фото и видео изуродованных тел в СМИ (93,1%) [Qeshta, 2019]. Подобные факты обусловливают фокус работ последних лет на проблеме уровня военного стресса и травмы у детей, живущих на формально мирных, непосредственно не затронутых боевыми действиями территориях, и указывают на необходимость массового скрининга [Post-traumatic stress disorders, 2023]. Особое внимание уделяется риску использования симптомов ПТСР вербовщиками для вовлечения детей в радикальную и террористическую деятельность через реактивацию посттравматических психических механизмов и эксплуатацию потребности подростков разрядить напряженность и быть активными и признанными [Violent Radicalization and, 2022].
4. Лонгитюдные исследования
Хронический характер военных конфликтов в некоторых регионах позволяет проводить лонгитюдные исследования, направленные на анализ долгосрочных последствий воздействия условий войны на детей. Подобный анализ может базироваться на скрининговых исследованиях или оценке количества запросов на оказание психологической помощи. Так, например, обращения за помощью после массового теракта в Ницце продолжали поступать на протяжении трех лет [A 3-year retrospective, 2022]. Данные работ свидетельствует о том, что психологические последствия вовлечения в военную ситуацию могут сохраняться в течение длительного времени: у детей после бомбежки снижение симптомов было отмечено только через 2 года [Dyregrov, 2002], у не получивших в детском возрасте своевременную психологическую помощь детей и молодежи симптомы ПТСР сохраняются 7, 8 и 10 лет спустя [Çekiç, 2022; Psychological Distress in, 2015]. Так, результаты лонгитюдного исследования долгосрочных последствий военных действий для детской психики (на примере детей из Ирака и последствий военных действий 1991 года) [Dyregrov, 2002] показали, что и через 6 месяцев после окончания военных действий дети продолжали испытывать грусть и страх потерять свою семью. При этом у них не наблюдалось значимого снижения симптомов интрузии и избегания, интенсивность которых стала снижаться только через два года после событий. Лонгитюдное исследование М. Лабрэ и коллектива авторов [Psychological Distress in, 2015] свидетельствует, что подверженность военной травме в детстве связана с выраженностью психологического дистресса в юношеском возрасте и в период ранней взрослости.
В последние годы появляются работы, обобщающие растущий объем современной англоязычной литературы, посвященной анализу последствий военной и послевоенной травмы у детей (с фокусом на регион Палестины), а также представляющие картину хронического травматического стресса и психологических последствий непрекращающихся военных действий для детей [Children's prolonged exposure, 2020; Farajallah, 2022]. На основе лонгитюдного исследования среди палестинских детей, проведенного с 2006 по 2021 годы, авторы делают вывод о том, что непосредственный опыт столкновения с войной у детей оказывает долговременный психотравмирующий эффект, а при анализе ситуации и эпидемиологии ПСТР в регионах, вовлеченных в длительные военные конфликты, стоит говорить о хроническим травматическим стрессовым расстройстве [Altawil, 2023].
Анализ симптоматики и закономерностей протекания психологических процессов у детей в ситуации войны
1. Симптоматика ПТСР: интрузия, избегание, диссоциация
Отдельное направление исследований составляют работы, посвященные анализу симптоматики и закономерностей протекания психологических процессов у детей в ситуации войны. Авторы обращаются прежде всего к анализу основных симптомов ПТСР — интрузии и избеганию, выявляя зависимость их проявления от количества и интенсивности травматического опыта [Posttraumatic stress disorder, 2021]. Гханам (Ghannam) с коллегами [Ghannam, 2014] особое внимание уделяет симптомам диссоциации и приводят результаты исследования, посвященного влиянию военной травмы на возникновение диссоциативных симптомов. Рассматривается роль резилентности у палестинских подростков в секторе Газа. Выявлены значимые отрицательные связи между выраженностью переживания травмы, с одной стороны, и общей резилентностью, индивидуальными ресурсами ребенка, заботой и контекстными (средовыми) ресурсами — с другой.
Большинство работ включает анализ таких последствий травмы и ПТСР у детей, как тревожность и депрессия, нарушения эмоциональной и коммуникативной сферы [Qeshta, 2019; Thabet, 2014]. Например, одно из проявлений такого влияния военной травмы на социально-коммуникативную сферу, касающееся изменения (нарушения) распознавания и обработки воспринимаемых эмоций у детей, — установка на интерпретацию неоднозначных эмоций как проявлений грусти и печали [The Effects of, 2021], а также повышенное внимание к аффективным стимулам — избегание детьми-беженцами лиц с эмоциями как радости, так и гнева, что, по мнению авторов, служит проявлением повышенной чувствительности к угрозе [War-related trauma linked, 2022]. Отдельное направление исследований связано с созданием и стандартизацией диагностических инструментов, например, психологических шкал для диагностики ПТСР у детей и подростков, которые позволили бы увеличить точность диагностики в случаях, когда симптомы разных расстройств накладываются друг на друга [Zaid, 2022]. Детальный обзор источников, посвященных разработке диагностических инструментов, требует отдельной публикации.
Кроме того, зарубежные исследователи [Buheji, 2024; Yeter, 2022] акцентируют внимание на сопряженных с военными действиями рисках задержки или нарушений развития у палестинских детей и подростков (психофизиологического, эмоционального, когнитивного, психосоциального), которые обусловлены, среди всего прочего, прерыванием образовательного процесса, длительным отсутствием доступа к необходимым сервисам и отсутствием помощи в секторе Газа, а также фокусируются на путях смягчения этих последствий. Чекич отмечает, что школьники из Сирии демонстрируют более высокие уровни тревожности, соматизации и негативного самовосприятия по сравнению с нормой, что можно рассматривать как результат столкновения с опытом войны и вынужденной миграцией [Çekiç, 2022]. В работе также показано, что проявления ПТСР в результате подобных психотравмирующих событий могут сохраняться в течение не менее 4—6 лет.
Авторы указывают на возрастные различия в проявлении ПТСР в условиях войны у детей и подростков, отмечая, что в основе, тем не менее, лежат общие для всех нарушения эмоциональной регуляции [The network structure, 2022]. При этом отмечается, что интрузия и гиперреактивность более характерны для подростков, в то время как у детей чаще встречаются избегание и диссоциативные симптомы.
2. Исследования факторов, опосредующих влияние военного травматического опыта
Анализ закономерностей показал, что уровень вовлеченности в травмирующие события не связан напрямую с ПТСР, поэтому актуальной задачей стала необходимость исследования медиаторов — феноменов, опосредующих влияние военного травматического опыта на детей. Прежде всего изучалась связь выраженности ПТСР с социально-демографическими показателями, такими, например, как место проживания, доход семьи. Результаты работы Квешта и соавторов [Qeshta, 2019] показали, что более высокий уровень ПТСР, тревоги и депрессии чаще проявляется у подростков из бедных семей. При этом авторы не пришли к однозначному мнению о соотношении пола с силой проявления различных симптомов ПТСР. Часть данных показывает большую остроту проявления этих симптомов и большую подверженность воздействию травматических событий у мальчиков [Thabet, 2017], другие работы, напротив, фокусируют внимание на более выраженных проявлениях симптомов интрузии, страха, тревоги и депрессии у девочек по сравнению с мальчиками [Qeshta, 2019; Thabet, 2014].
Данные исследований свидетельствуют в пользу того, что значимую опосредующую роль играют социокультурные факторы, такие как социальная и религиозная поддержка сообщества, смягчающая негативное воздействие психотравмирующих событий и уровень психологического дистресса у детей [Complicated Grief in, 2015; Ghannam, 2014; Psychological Distress in, 2015; Thabet, 2017]. Особо важный модерирующий эффект может оказывать поддержка семьи. Отдельно можно выделить проблемы соотношения силы военной травмы с типом привязанности и надежностью семейных отношений [Trajectories of posttraumatic, 2015]. Неблагоприятная обстановка в семье повышает риски негативных последствий переживания психотравмирующих событий, связанных с военными действиями: у детей проявляются эмоциональные нарушения, симптомы депрессии, нарушения мышления, чувство вины, деструктивные мысли и т. д. [Punamäki R.-L, 2017]. Полученные результаты показывают, насколько важно учитывать социокультурные факторы и особенности семейной системы в процессе диагностики и оказания помощи детям в ситуации войны.
Обобщая факторы, опосредующие воздействие военной травмы на детей, исследователи выделяют феномен резилентности, включающий индивидуальные психологические ресурсы (личные и социальные навыки, поддержка сверстников и забота взрослого, к которому ребенок испытывает привязанность, оптимизм, вера и надежда) и контекстные ресурсы (духовные, культурные и образовательные) [Ghannam, 2014], а также такие факторы, как постепенная «иммунизация» по отношению к травме и ПТСР. Качественный анализ структурированных интервью детей, проживающих в зонах оккупации, показал, что в ситуации войны эффективная поддержка сообщества и доверие могут сыграть большую роль в развитии резилентности, проявляющейся у детей в форме таких психологических особенностей, как самоэффективность, осознание себя, чувство принадлежности и доверие ко взрослым [Abu Liel, 2017]. В статье Смит и соавторов [Risk and resilience, 2023] также отмечается важная роль резилентности в опосредовании реакций на травму и совладания с травматическим опытом, связанным с войной. Рассматриваются возможные биологические (биохимические) маркеры, которые можно использовать для дополнительной оценки факторов риска и защитных факторов, прежде всего резилентности, у детей.
В исследовании Веронезе и соавторов [Veronese, 2021] было обнаружено, что при низком уровне резилентности симптомы травмы и ПТСР (повторное переживание, избегание, повышенная возбудимость), а также эмоциональные проблемы становятся более выраженными. В то же время при высоком уровне резилентности дети и подростки демонстрируют просоциальное поведение и существенно менее выраженную симптоматику. Это свидетельствует о том, что резилентность, как черта личности, и деятельность, способствующая развитию резилентности, выполняют буферную функцию в отношении последствий психотравмирующих и иных неблагоприятных обстоятельств. Витс (Wietse) с коллективом авторов, обобщая данные 53 количественных и качественных исследований, приходит к выводу о том, что процесс формирования резилентности в условиях войны у детей уникален и во многом зависит от социокультурного контекста [Tol, 2013].
3. Копинг-механизмы, используемые детьми для совладания с травматическими переживаниями, связанными с военными действиями
Значительное количество работ посвящено еще одному виду опосредующих факторов — использованию детьми определенных психологических защит и копинг-стратегий (маханизмов) в ситуации военных действий. Исследуются как общие закономерности, так и копинги по отношению к специфическим военным ситуациям. Авторы отмечают, что, в целом, для детей характерны следующие стратегии совладания в условиях войны: принятие желаемого за действительное, ориентация на решение проблем, использование приемов эмоциональной регуляции и переключения внимания. Подростки с ПТСР чаще прибегают к открытому выражению чувств, поиску социальной поддержки, избеганию проблем, а подростки с тревожностью делятся чувствами, обращаются к социальной поддержке и участию в деятельности, требующей ответственности [Thabet, 2014]. Данные свидетельствуют о том, что сила травмы и выраженность симптомов ПТСР отрицательно коррелируют с копинг-стратегией принятия желаемого за действительное и положительно — с использованием стратегий избегания проблем и самокритики [Thabet, 2017].
Авторы делают вывод о том, что травмированные дети активно используют стратегии совладания для преодоления стресса. Более широкое использование копинг-стратегий связано с увеличением уровня переживаемого дистресса и ПТСР, причем дети с внешним локусом контроля испытывают больший дистресс [Thabet, 2017]. Напротив, позитивные эмоции, удовлетворенность жизнью служат смягчающим фактором, например, показано, что эффект социального заражения позитивными эмоциями (смех и улыбка в процессе игры) оказывали смягчающее влияние на выраженность травмы, связанной с военными действиями и их последствиями у детей в Афганистане [Preservation of differences, 2009]. Отдельный интерес представляют результаты, демонстрирующие, что благодарность может служить защитным фактором как процесс когнитивной оценки и отличается от других позитивных эмоций. [Gratitude and PTSD, 2015].
Исследователи подчеркивают роль субъектности (agency) детей и подростков в совладании с травмой, обусловленной вовлеченностью в события, связанные с военными действиями. Субъектность соотносится с повышением уровня удовлетворенности жизнью и ощущением ее подконтрольности, управляемости, в то время как переживания, связанные с травматическим опытом, вызывают поведенческие проблемы, гиперактивность и трудности в социальном взаимодействии, которые заставляют детей ощущать себя изолированными, некомпетентными и существенно менее удовлетворенными жизнью [Hope and life, 2023].
Программы психологической помощи и методы исследования воздействия событий, связанных с военными действиями, на состояние детей и подростков
В последнее время появляется все больше исследований, посвященных анализу методов и программ помощи детям и подросткам в условиях воздействия стрессоров, связанных с военными действиями. Анализируется деятельность отдельных центров, таких как центр в Ницце, созданный после теракта, произошедшего в 2016 году [A 3-year retrospective, 2022], эффективность программ консультирования на базе школ, направленных на снижение выраженности симптомов ПТСР в регионах с долговременными или хроническими военными конфликтами [El-Khodary, 2020; El-Khodary, 2020а]. В результате подобного вмешательства происходит снижение уровня стресса и выраженности симптомов ПТСР у детей, особенно при включении подобных специально разработанных программ в процесс школьного образования.
Авторы отмечают, что достаточно широко распространены программы психологической помощи, в которых акцент сделан на работе с симптомами [Hope and life, 2023; Veronese, 2021]. В то же время подходов, направленных исключительно на снижение выраженности у детей симптомов ПТСР, может оказаться недостаточно для развития навыков совладания с психотравмирующими обстоятельствами, связанными с военными действиями, если дети и подростки живут в хронических условиях неопределенности и длительного воздействия соответствующих стрессоров. Вмешательства, ориентированные только на симптомы, могут снизить рефлексивное и здоровое проявление самостоятельности, психопатологизируя усилия детей по совладанию с экстремальным стрессом. Расширение возможностей конструктивных форм проявления самостоятельности и субъектности может помочь детям развить навыки выживания в среде, которая год от года становится все более опасной и непредсказуемой [Hope and life, 2023]. Соответственно, участие, инклюзивность психологической помощи, депатологизация детей, живущих в условиях войны или в условиях, приближенных к ним, будут способствовать защите прав детей, ставших жертвами систематического насилия, без романтизации их жизнестойкости и борьбы за существование.
Кроме того, в современных исследованиях анализируются барьеры, препятствующие оказанию психологической помощи, а также факторы, способствующие повышению ее эффективности [Vus, 2023]. В частности, отмечается неравномерность в реализации психологической помощи детям, пострадавшим в результате военных действий, проживающим в различных регионах мира. Среди основных барьеров, возникающих при оказании такой помощи, —отсутствие поддержки со стороны родителей/законных представителей или иных взрослых, призванных осуществлять заботу о детях; недостаточность государственных или финансовых ресурсов; трудности в расстановке приоритетов при оказании помощи; нехватка специалистов. Среди факторов, способствующих оказанию эффективной помощи, рассматриваются взаимодействие с местным сообществом, включение в процесс оказания психологической помощи взрослых, осуществляющих заботу о детях.
Все это ставит важный вопрос о критериях эффективности помощи. Например, работа Пфефербаум и соавторов посвящена проблемам оценки эффективности программ психологической помощи детям, пострадавшим в результате военных действий [Pfefferbaum, 2021]. Специалисты также указывают на необходимость создания таких программ помощи детям и подросткам, пострадавшим в результате военных конфликтов, которые способны дать комплексный ответ на множественные угрозы безопасности детей и их психологическому благополучию [Bennouna, 2020].
Разработка новых методов исследования психологической травмы и ее последствий у детей также остается актуальной проблемой. Большинство авторов используют стандартные методики исследований, среди которых созданные в соответствии со спецификой отдельного региона перечни психотравмирующих и экстремальных событий; в них участники опроса отмечают те виды травматического опыта, с которыми они сталкивались. Отдельные работы фокусируются на оценке применимости уже известных инструментов для детей и подростков в условиях войны, сравнительном анализе эффективности разных методов диагностики, а также на разработке специальных методик. Одна из актуальных задач, над которой работают исследователи, — создание и стандартизация психологической шкалы для диагностики ПТСР у подростков и взрослых, которая позволила бы увеличить точность диагностики в случаях, когда симптомы разных расстройств накладываются друг на друга [Zaid, 2022].
Выводы
Таким образом, анализ зарубежного опыта позволяет выделить следующие основные направления исследований проблематики, касающейся нахождения детей в условиях военных действий: изучение видов травматического опыта и их влияния на уровень стресса и выраженность симптомов ПТСР; лонгитюдные исследования длительности симптоматики после событий или в результате воздействия хронической военной ситуации; исследование отдельных симптомов ПТСР, закономерностей их соотношения с социально-демографическим факторами и индивидуальными психологическими характеристиками; изучение факторов, опосредующих влияние военного опыта на детей, в том числе социально-демографических и социокультурных факторов; роль семейной системы, социальной поддержки и индивидуальных психологических ресурсов детей и подростков, включая механизмы совладания, оптимизм и резилентность. Особое внимание уделяется вопросам, касающимся хронической травматизации детей, находящихся в условиях военных действий, а также долгосрочных последствий пережитых ими событий, включая нарушения развития.
Значительное количество работ посвящено проблеме оказания помощи, программам вмешательства и их эффективности, барьерам при ее оказании и факторам, способствующим повышению ее эффективности. Отдельный интерес для специалистов представляют методы и дизайн проведения подобных исследований, а также содержание программ психологической помощи детям, пострадавшим в результате военных действий.