Новая старая парадигма исследования социального познания: монография по социальной психологии, написанная клиническими психологами через призму культурно-исторической теории

Проходя мимо стеллажей с книгами по психологии, часто задумываешься о том, что психология — одна из немногих научных областей, в которой список рекомендуемой к прочтению литературы должен быть дополнен списком книг, которые студентам читать нельзя ни в коем случае. К этим двум спискам можно прибавить еще один — книги, которые не только можно читать, но еще и стоит поставить на свою книжную полку. Увы, монография «Социальное познание как высшая психическая функция и его развитие в онтогенезе» вряд ли пополнит библиотеки всех желающих — «гомеопатический» тираж в сто экземпляров не даст такой возможности, однако это именно то издание, которое однозначно необходимо читать социальным психологам и всем, изучающим психологию. Ее актуальность заключается не только в том, что социальное познание является одним из фундаментальных междисциплинарных понятий, а обусловливается еще, как минимум, одним важным обстоятельством.

Как известно, одна из проблем психологической науки — отсутствие единой парадигмы. Без четких ориентиров, которыми могут выступать только законченные эвристичные теории, психология становится наукой не объяснительной, а описательной. Хорошими примерами могут являться выкладки когнитивных психологов, в которых создается модель, обладающая прогностичностью, но при этом представляющая собой «черный ящик», содержимое которого является «лишней» информацией, становящееся жертвой бритвы Оккама. Используемая когнитивными психологами методология биологического редукционизма «переживает свой новый ренессанс на фоне успехов нейронаук и технологий нейровизуализации» [4, с. 9], а опора на материализм, наличие точных методик, верифицируемых данных, возможность количественного и качественного анализа делают нейронауки привлекательными для исследователей: «Наука XXI в., вооруженная новыми техническими средствами исследования головного мозга, не выдержала очередного искушения надеждой обнаружить секреты психики в ее биологическом субстрате. Биологический редукционизм поистине захлестнул современную психологию и психиатрию, превратившись в методологическую основу бурно развивающихся нейронаук, готовых поглотить основные финансовые вложения, а вместе с ними и все иначе ориентированные исследования» [4, с. 55]. Однако опять следует подчеркнуть их направленность больше на описание происходящих процессов, так как все объяснительные модели в рамках данного подхода являются скорее квазиобъяснениями, суть которых, по выражению А.В. Юревича, состоит или в «экспликации тавтологии», или в «воспроизводстве простейшего силлогизма», демонстрируя эту позицию на примере объяснения известной в психологии закономерности «магического числа семь плюс-минус два»: «данный испытуемый не может запомнить больше 9 элементов стимульного ряда, поскольку ни один человек не может запомнить больше 9 элементов стимульного ряда» [5, с. 64—65]. В результате «… современная когнитивная психология оказывается совсем не такой «революционной», какой она выглядит в глазах своих сторонников. На уровне метатеории подчас весьма трудно понять, в чем же состоял смысл этой новейшей революции в психологии, так как многие постулаты по-прежнему связывают когнитивную психологию с бихевиоризмом и предшествовавшими ему направлениями» [3, с. 488]. Дискретность, но при этом внутренняя стройность теоретических положений описательной психологии приводят ее к положению фокусника, умело жонглирующего на манеже шарами, максимальная возможность которого — вызвать сиюминутный восторг зрителя. Но применительно к научному знанию это вряд ли то, что может послужить толчком к дальнейшему его развитию — объяснение является главной функцией науки, чего, безусловно, не так просто однозначно достичь в условиях парадигмального противостояния. Показателем отсутствия интерпретационного ключа к объяснению психологической реальности является раздел «методологические основы» в кандидатских диссертациях, который становится в наше время своего рода «ритуальным танцем». Данный раздел зачастую наполняется отечественными персоналиями, принадлежащими к культурно-исторической школе, среди которых, конечно же, фигурирует фамилия Л.С. Выготского и его последователей. Для успешной защиты теория «натягивается» на факты, создавая иллюзию объяснения, но фактически такие работы все равно в большей степени носят констатационный характер, не становясь очередным кирпичом в стене здания науки, так как, по меткому выражению Н.Н. Вересова, для этого нужна «… единая система корней, а не искусственное переплетение ветвей» [2]. А, тем не менее, если не подходить к делу формально, то школа Л.С. Выготского вполне может служить надежным методологическим основанием для объяснительной психологии. Но «… к сожалению, голоса сторонников культурно- исторической парадигмы слабо звучат на фоне растущего энтузиазма нейробиологов, получающих обильные гранты на свои исследования» [4, с. 18].

Рецензируемая монография вышла в год, когда психологическое сообщество отмечало юбилейную дату — 120-летие со дня рождения Л.С. Выготского и в то время, которое А. Ясницкий называет «ревизионистской революцией в выготсковедении» [6]. С одной стороны, можно видеть распространение идей культурно-исторической психологии, что выражается, в частности, в увеличении цитирования Льва Семеновича [4]. С другой стороны, критическое осмысление его научного наследия ставит множество вопросов, позволяет говорить о формировании «культа» Выготского [6], предостерегая от «фарисейства», от бездумного, механистического применения его идей. Монография «Социальное познание как высшая психическая функция и его развитие в онтогенезе» является хорошим примером того, что нет ничего практичней хорошей теории, особенно если эта теория создана Л.С. Выготским.

Монография написана сотрудниками лаборатории клинической психологии и психотерапии Московского НИИ психиатрии, а также выпускниками, аспирантами факультета консультативной и клинической психологии МГППУ под редакцией его декана и заведующей вышеназванной лабораторией Аллы Борисовны Холмогоровой. Это несомненный плюс книги, что она собрана не из трудов «свадебных генералов» от науки, а написана коллективом настоящих единомышленников, работающих в русле одной парадигмы.

Обосновывая актуальность издания, авторы отталкиваются от предложенной Национальным институтом психического здоровья США новой классификации психических расстройств Исследовательских критериев доменов (Research Domain Criteria), один из которых — домен «Социальные когниции», которому отводится особая роль. Задачи этого проекта амбициозны: найти нейробиологические основы психопатологии и создать новую, более надежную, чем существующие классификации, диагностическую систему, которая будет базироваться на биологических параметрах, используя, в том числе, сравнительный метод исследования. Авторы почти сразу же ставят вопрос: «Общность с данио и дрозофилами сама по себе не связана ни с чем негативным или оскорбительным для чело века, но насколько полезен такой подход для понимания проблем человеческой психологии и психической патологии?» [4, с. 56]. Альтернативой ему предлагается культурно-историческая теория. На протяжении пяти глав авторы последовательно доказывают, как созданная век назад парадигма может быть применима в современной социальной и клинической психологии, психиатрии. Каждая глава сопровождается внушительным списком литературы, так что желающие погрузиться в проблематику глубже не останутся неудовлетворенными, а каждый параграф завершается краткими выводами, дающими возможность обобщить прочитанный материал.

В первой главе «Социальное познание и его нарушения в онтогенезе» ставится вопрос о том, что такое социальное познание и каковы взгляды на это понятие с биологической и культурно- исторической точек зрения. Отдельно подчеркивается, что вклад генетических факторов в развитие социального познания остается неясным. Предлагаются обзор моделей, на которых строится его исследование, а также классификация конкретных методов изучения.

Вторая глава — «Роль идей Л.С. Выготского в разработке современных моделей социального познания и проведении эмпирических исследований» — начинается с описания методологического кризиса в психологии и психиатрии. Одной из причин этого кризиса авторы видят биологический редукционизм, используемый в качестве методологической базы в изучаемом предметном поле, и отмечают необходимость перехода от интрапсихической парадигмы к интерпсихической. Целый параграф этой главы направлен на ознакомление с зарубежными теориями развития социального познания, построенными с использованием идей Л.С. Выготского. Название третьего параграфа говорит само за себя: «Значение культурно-исторической теории развития психики Л.С. Выготского для дальнейшей разработки проблем социального познания». Внимание читателя хочется сфокусировать на последнем параграфе, который посвящен разработке модели социального познания. Эта модель включает мотивационный, рефлексивный, операциональный и поведенческий компоненты, которые могут быть реализованы на четырех уровнях: макросоциальном, семейном, индивидуально-личностном и интерперсональном. Кроме этого, приводится методический комплекс эмпирического исследования социального познания, который состоит как из уже существующих надежных методик, так и авторских оригинальных опросников. Это может быть хорошей находкой для начинающих исследователей области социального познания — когда есть уже готовая структура феномена, к которой приложены методические средства, остается только выбрать внутри него интересующую предметную лакуну и заполнить ее содержанием.

Актуальность третьей главы нельзя переоценить, так как речь в ней пойдет о том, что в корне меняет жизнь людей в настоящее время, о том, что привело к тому, что сейчас называют «информационной революцией» — об Интернете. Очевидно, что доступность больших объемов информации, своеобразность ее подачи, возможность реальной деятельности в виртуальном пространстве не может не отразиться на формировании личности человека, живущего в информационном обществе. При этом оценка динамики ее изменений носит остро дискуссионный характер. С одной стороны,