В Новосибирске свое 10-ти летие отмечает Областной центр помощи детям-сиротам

Эти дети видели и испытали такое, что многим из нас и не снилось. Равнодушие и жестокость родителей, голодные обмороки, отсутствие элементарных бытовых условий. Им не читали книг и не пели колыбельных. Они успели познать, может быть, самое страшное — свою ненужность.

Вот уже десять лет — изо дня в день — таким детям помогают специалисты областного центра помощи детям, оставшимся без попечения родителей — люди, для которых значима и уникальна личность каждого поступившего сюда ребенка. Каким бы сложным, озлобленным и «запущенным» он ни был. А другие в центр и не попадают…

Именно с того, какие дети оказываются в центре, мы и начали разговор с Аленой Коростелевой (на фото), заместителем директора центра Виктора Эллерта:

— Это дети от 3 до 18 лет со сложной жизненной ситуацией. Дети, которых изымают из семьи, когда нахождение там угрожает их здоровью и даже жизни. Это и жестокое обращение, и отсутствие условий — не то что для гармоничного развития, а даже для физического выживания. Голодные, без одежды и обуви, они не знают, что такое постельное белье и зубная щетка. Их привозят сотрудники отделов ПДН, находят на вокзалах и улицах. Правда, таких ребятишек стало меньше, но они еще есть. Сейчас в нашей группе «Калейдоскоп», в которую поступают детки для медицинского обследования — есть такой мальчик. Его нашли поздней осенью на улице без верхней одежды. Сейчас идет процесс лишения мамы и папы родительских прав. Мы мальчика реабилитировали, ему подыскивается приемная семья. К нам привозят детей и органы опеки, и соцзащита, и сотрудники отделов ПДН. Бывает, дети попадают к нам с такой социально-педагогической запущенностью, что не выскажешь… Когда ребенок в 7—8 лет не держал в руке карандаша, когда в девять лет он не знает свой день рождения, когда в шесть показывает свой возраст на пальцах, а в пятом классе не знает, что такое весна, лето, зима. Вот тогда мы говорим, что социально-педагогическая запущенность перешла в системное недоразвитие. Детей осматривают невропатолог, клинический психолог, когда необходимо — психиатр. И деткам ставятся диагнозы, которые порой означают, что ребенку надо в коррекционную школу, потому что он уже никогда не освоит программу обычной общеобразовательной, либо даже инвалидность по умственному развитию. Были у нас и такие. В любом случае, всем этим детям мы оказываем помощь.

Родители могут и лично — через соцзащиту — отправить к нам ребенка, если они находятся в тяжелой ситуации — потеряли жилье, работу, беженцы. У нас почти полгода находится мальчик, который приехал с мамой из Таджикистана. У мамы ни работы, ни жилья… Дети и сами могут к нам прийти, по личному заявлению. Они имеют на это законное право. И такая девочка у нас была. Она не находила общего языка с мамой, два раза пыталась покончить жизнь самоубийством. Сейчас у нее все в порядке.

— Получается, что часть детей, которые проходят через центр, формально не «остались без попечения родителей»?

— Да, для них и был создан наш проект «Ступеньки». Это оздоровительно-реабилитационная группа для ребятишек из неблагополучных семей, семей группы риска, семей, которые на грани. Это называется первичная, или ранняя профилактика социального сиротства.

— Пока ребенок находится у вас, ведется ли работа с теми родителями, у которых еще есть шанс спасти семью?

— «Ступеньки» как раз это и подразумевают: пока детки проходят у нас комплексную реабилитацию, специалисты соцзащиты на местах работают с их родителями и родственниками. Кому-то помогают избавиться от алкогольной зависимости, кому-то найти и устроиться на работу, кому-то выправить ситуацию с жильем — сделать ремонт, уголь на зиму завезти, вставить окна. Мы тоже приезжаем в район с семинаром, общаемся с мамами и другими родными, рассказываем, что здесь происходит с их детками. А поскольку приезжаем целой бригадой — психолог, логопед, врачи, социальный работник — то мамы получают консультацию у каждого специалиста индивидуально по своему ребенку. Параллельно работаем со специалистами соцзащиты: выясняем, какие были проблемы, какие планы, кому-то рекомендуем повторную реабилитацию, а кому-то настоятельно советуем изымать ребенка из семьи, потому что там ему жизни не будет. Затем мы стараемся в наши реабилитационные семьи выезжать еще какое-то время и наблюдать, как складывается жизнь наших подопечных.

— Сколько детей одновременно может принять центр?

— Около пятидесяти, плюс ребятишки, которые находятся в семейно-воспитательных группах (СВГ) по всей области. Сегодня действующих СВГ, к сожалению, мало — всего четыре, в них шесть детей. В ближайшее время планируем открыть еще три. Мы считаем, что у этой формы временного устройства детей есть будущее.

— Воспитатели СВГ являются сотрудниками центра?

— Да, они проходят у нас учебу, диагностику и нанимаются на работу как воспитали нашего центра. На протяжении всего времени существования семейно-воспитательных групп мы выезжаем туда с патронажем, смотрим, как живет семья, у нас работает горячая линия: если какие-то проблемы возникли, воспитатели звонят в любое время, советуются. Если надо, мы выезжаем с экстренной помощью. Дети находятся на полном государственном обеспечении. Когда проходит период адаптации, когда мы видим и уверены, что здесь все будет хорошо и ребенок получит семейную реабилитацию, тогда СВГ может получить статус приемной или опекаемой семьи, либо усыновить ребенка.

Когда мы только начинали и нужны были кандидаты в воспитатели, мы ездили по области, проводили школу родительского мастерства, убеждали людей, чтобы они брали ребятишек в семьи. Сейчас ситуация изменилась: банк кандидатов намного превышает количество детей, которых мы могли бы отдать. В связи с этим главный вектор деятельности центра меняется. Теперь это первичная и вторичная профилактика социального сиротства и реабилитация. Мы по-прежнему обучаем наших воспитателей, консультируем, но такой масштабности, как раньше, уже не будет.

— Политика государства сегодня направлена на сохранение кровной семьи. Однако практики говорят о том, что нельзя перегибать палку. Вы согласны, что сохранение биологической семьи любыми способами может принести серьезный вред ребенку?

— Я согласна. И могу привести массу примеров, когда суды отказывают в исках о лишении родительских прав и возвращают ребенка в кровную семью, где ему опасно находиться, где он не получит не то что гармоничного развития, а где есть угроза, что он станет инвалидом! Были у нас брат с сестрой: отец сидел, мать их била, не кормила. Мы детей реабилитировали, подобрали им хорошую семью, хотя это оказалось непросто — ребятишкам-то было уже по 8—9 лет. Вели эту семью долго, ситуации возникали разные, но в итоге дети стали называть мамой и папой своих приемных родителей. Вышел из заключения отец, наших детей отобрали и отдали отцу. Через некоторое время их опять изъяли и привезли к нам — избитых и голодных. И что вы думаете? Суд отклонил иск — и детей вновь вернули отцу. Мы за сохранение биологической семьи, не зря мы начали проект «Ступеньки», который будет еще развиваться: мы будем не только детей, но и мам сюда приглашать для комплексной реабилитации. Когда возможно до них достучаться, когда есть шанс возродить семью. Но если там руины, если детям опасно там быть — мы будем настаивать: возвращать туда детей — преступление.

— Реабилитация — это восстановление, да? Что вы восстанавливаете в детях? А что, напротив, убираете?

— Наши детки были лишены самого необходимого — заботы и любви. Они были лишены положительно окрашенных чувств и впечатлений, знаний, социализации, двигательных навыков. Мы это восстанавливаем и восполняем. Причем в более интенсивном режиме, чем дала бы им сама жизнь. По каждому ребеночку проходит консилиум, на котором разрабатывается индивидуальная реабилитационная программа. Спустя время мы собираемся и смотрим, есть ли динамика, устойчивая она или шаткая, ярко выражена или только росточки. Мы стараемся восполнить все то, чего они не получили: дети учатся в соседней школе, занимаются у нас творчеством (лепят, рисуют, плетут из бисера, вяжут), ходят в сенсорную комнату, спортзал... Всего не перечислить! У нас не бывает, чтобы дети сидели и бесконтрольно смотрели в телевизор, они всегда чем-то заняты. А что мы стараемся убрать и снять? Агрессию и враждебность. Учим их общаться, слышать другого человека, не кулаками и не злом пробивать себе дорогу. Учим жить в обществе.

«Очень хорошая тайна»

У двух сотрудниц центра есть приемные сыновья, которых они нашли «на рабочем месте».

— Пять лет я здесь работаю, — говорит психолог и приемная мама Елена Нанковская, — и давно поняла, что когда-нибудь не выдержу. И вот в декабре прошлого года в одной из поездок в районы, нам пришлось заночевать в детском приюте. Заходим туда, идем по длинному коридору… Мордочки повысовывались, смотрят, кто это там. Вдруг один мальчишечка выскакивает и несется прямо ко мне. Улыбка до ушей! Запрыгнул на меня, я его подхватила, а он прижался и спрашивает на ушко: мы домой поедем, да? У меня слезы навернулись, и тут кто-то говорит: это судьба, надо брать. А мы как раз должны были забрать его к нам в центр. Когда приехали, он меня ревновал к другим детям, отгонял всех: уйди, она моя. Называл на «вы», Елена Геннадьевна. А потом я сказала: Андрюшка, я хочу открыть тебе большую тайну. У него испуг в глазах. Я успокаиваю: ты не бойся, тайна очень хорошая. Он так неуверенно: мы что, домой пойдем? Я обняла его, а он шепчет: я давно знал, что вы моя мама, просто вы мне об этом не говорите. Тут я и сказала: я теперь, Андрюшка, не Елена Геннадьевна, я теперь твоя мама, называй меня на «ты». Первые дни он еще «выкал», но сразу исправлялся: ой-ой, ты, ты, мамочка. Но это длилось неделю. Четыре годика моему сыночку, и я очень счастлива, что решилась стать его мамой.

Автор: Елена Квасникова