Классическая системная семейная терапия и постклассические направления: свобода выбора

Современная ситуация в семейной терапии характеризуется экспанси­ей новых подходов. Имеются в виду сформировавшиеся в течение 20 последних лет направления, которые можно определить как постклас­сические. Прежде всего, сюда относятся краткосрочная ориентиро­ванная на решение терапия (solution focused brief family therapy) и нар­ративный подход (narrative therapy). Значит ли это, что постулаты классической семейной психотерапии можно считать теперь уста­ревшими?

Отдаю себе отчет в специфичности отечественной ситуации.  Не только названные направления, но и представляемая здесь как "класси­ческая"   системная семейная терапия (ССТ) все еще продолжает оставаться у нас мало известным и, в определенном смысле, даже революционным шагом в психотерапии (хотя для ее популяризации в русскоя­зычной среде в последние пять лет сделано немало (Варга, 2000; Чер­ников, 1998)). К числу причин может быть отнесен тот факт, что исто­рия освоения западных инноваций в семейной терапии в России измеря­ется не более чем десятилетием, и именно ССТ выступала до последне­го времени в качестве "самого молодого направления терапии". Тем не менее, готовы мы к этому или нет, постклассическое системное мировоззрение в психотерапии и соответствующая практика сформированы и получили вполне конкретные очертания. Экспансия новых направле­ний, очевидно, ставит нас перед необходимостью осознания того, в чем их основное отличие от классического системного подхода, какими си­лами они вызваны к жизни и как меняют сложившуюся к настоящему времени ситуацию в семейной психотерапии.

Прежде всего, необходимо оговорить, что объединение этих направ­лений, а также совместное их рассмотрение, конечно, весьма условно.

Методологической базой краткосрочной, ориентированной на реше­ние терапии выступает так называемая "кибернетика второго порядка" (вслед за "кибернетикой первого порядка" и общей теорией систем Людвига фон Берталанфи, лежащей в основе классической системной терапии), а также вызванная кардинальным пересмотром всех основных принципов классической рациональности в естествознании посткласси­ческая, пострационалистическая эпистемология (Parker ed., 1999). В этом смысле это буквально постклассическое системное направление.

Нарративный подход прочно связан с более поздним этапом "по­страционалистской ситуации". Он сформировался на фоне общекуль­турного распространения постмодернистских воззрений и представляет собой проекцию данной позиции в области психотерапии. Отправной точкой здесь выступает идея не только относительности любого утвер­ждения о реальности, но и принципиального равенства самой реально­сти и суждения о ней. На этой основе возникает отказ от ориентации на идеи объективности знания, абсолютной истинности и т.п. (Фридман, Комбс, 2001).

Тем не менее, подобное объединение оправдано, и не только тем об­стоятельством, что, в условиях экстенсивного овладения в России за­падными терапевтическими инновациями, они осваиваются практиче­ски параллельно. Решающим основанием для такого объединения слу­жит тот факт, что оба направления, эмансипировавшись от классическо­го варианта системного подхода, выступают выражением новой постклассической системной терапевтической идеологии.

При первом взгляде ситуация выглядит почти революционной. Ка­жется, что речь идет не просто о смене логики, понятийного аппарата или техник терапевтической работы, отшлифованных и выстроенных в классической ССТ в связную и законченную систему, а о разрушении самих базовых основ классического системного подхода. Создается впечатление, что идеология этих новых направлений разрушает всякие, казалось бы, внятные основания профессиональной, ответственной ра­боты терапевта. (Укажем на первое бросающееся в глаза отличие. Оно состоит в том, что, отталкиваясь от системной семейной терапии как от очевидной точки отсчета и сохраняя в ряде случаев приверженность к термину "семейная", постклассическая терапия на самом деле вовсе не связывает системность с работой, где на клиентском "полюсе" непременно должна находиться группа людей, каковой является семья. В то время как в классическом системном подходе участие всех членов семьи в терапев­тическом процессе рассматривается в качестве главнейшей предпосыл­ки "грамотной" работы, в постклассических - это требование сохраняет свою силу лишь в тех случаях, когда сами клиенты связывают свою проблему с целостным контекстом семьи. И при этом в рамках новых подходов активно продолжают использоваться термины "система", "системный"! Однако гораздо более существенной представляется другая особенность, которая открывается уже при первом приближении к пониманию специфики этих новых направлений. Они демонстрируют собой полное отсутствие внимания к той составляющей терапевтической работы, которая связана с выявлением объективного положения дел, изучением фактов, в свете которых может получить свое обоснование предъявленная клиентами проблема, то есть к тому, что, опять же, всегда служило альфой и омегой в классической системной терапии. (Мы оставляем в стороне другие традиционные психотерапевтические школы, поскольку очевидно, что такова классическая логика терапевтической работы в самом широком смысле.) Иными словами, здесь отсутствует процесс накопления терапевтом необходимых фактов, в свете которых исходный запрос клиентов приобретает статус психологической проблемы, на чем далее может строиться весь терапевтический процесс. Как известно, в ССТ проблема клиента всегда рассматривается в контексте  системы внутри семейных  взаимоотношений.   Собственно,    принцип системности здесь и означает именно это внесение симптома в контекст циркулярных (круговых) зависимостей в семье, благодаря че­му появляется возможность рассматривать любую симптоматику как относительную, т.е. заданную той системой взаимоотношений, в которую включен человек. Для профессионалов, работающих в классической системной парадигме, аксиоматично, что предъявляемый симптом должен получить некую "объективную" интерпретацию на языке сис­темного видения семейной реальности клиентов. Даже различение са­мих понятий "носитель симптома" и "идентифицированный пациент" (подразумеваются два разных человека в семье) предполагает сущест­вование "зазора" между субъективным видением проблемы, с которым приходит семья, указывая на конкретного "носителя" симптома, и ее "объективным пониманием". Субъективно представленная жалоба обя­зательно должна быть подкреплена "объективным видением" терапевта, которое строится на основании наблюдения и анализа реальности внут­рисемейного взаимодействия.

В новых же направлениях дело обстоит так, как если бы понимание самим терапевтом того "значения", которым нагружен симптом в цело­стном контексте семейной реальности, перестало быть отправной точ­кой и необходимой составляющей терапевтической работы.

Так, в краткосрочной терапии презентация проблемы клиентами становится весьма условным ритуалом, и все делается для того, чтобы клиенты вообще говорили о проблеме как можно меньше. Если этот этап презентации проблемы и сохраняется, то, прежде всего, для того, чтобы "прочувствовать" специфику языка, примериться к системе убе­ждений и интересов клиентов и т.п. Усилия терапевта (и сопровождаю­щей его работу рефлексивной команды) направлены не столько на вы­явление общесемейного контекста проблемы или построение ее систем­ного видения в традиционном понимании, сколько на прояснение и ак­туализацию "желаемого положения дел" и уже сложившихся "позитив­ных" ресурсов. Позитивным считается все то, что соответствует цели клиентов. Именно таким смыслом наполнена так называемая техника чуда. Она заключается в том, что уже на десятой минуте терапевтиче­ского взаимодействия клиентов просят представить, что они проснулись избавленными от своих хронических или внезапно возникших проблем, и описать ту реальность, куда их перенесло воображение из беспро­блемной жизни (Ахола, Фурман, 2000).

В нарративном подходе (Фридман, Комбс, 2001) отказ от исходного "объективного" видения проблемы проявляется не в том, что она не об­суждается или "вытесняется", а в придании любой проблеме как "проблемному тексту" ровно той меры "реальности", какую хотел бы и го­тов приписать ей сам клиент. В этом смысле, чем менее она внутренне признается человеком, тем менее и объективна, в смысле "обоснованно­сти" и закономерности ее существования в его жизни. Такую позицию по отношению к проблеме позволяет занять исходная для нарративной психотерапии идея о "социальной сконструированности" проблемного текста. Причем, в качестве "текста" здесь выступают не только смы­словое видение или интерпретация проблемы клиентом, но и все "про­блемные факты и события" его жизни. Таким образом, никакие "под­линно объективные" характеристики жизни клиента не служат ни объ­яснением, ни основанием предъявляемого им "проблемного положе­ния вещей" и, следовательно, не выявляются и не "накапливаются" те­рапевтом. В понимании истоков проблемы известная определенность проявляется лишь в том, что допускаются обратимость "проблемного текста" и возможности замены его другой, более полезной и более адек­ватной для клиента "историей". Терапевтическая работа направлена, если говорить в терминах нарративной психотерапии, на "деконструк­цию" существующей проблемы как проблемного текста, ставшего для клиента "доминирующим" только в силу тех или иных жизненных об­стоятельств.

Итак, в обоих представленных выше направлениях терапевтический процесс лишается своей отправной точки - "перекодирования" пробле­мы на язык ее профессионального понимания и "объективного видения" симптома.

С этим связана и утрата терапевтом объективного видения стратеги­ческой цели или необходимого терапевтического эффекта. Классиче­ская ССТ неотъемлема от ряда представлений, конституирующих тера­певтический процесс и предопределяющих его цели, а именно - от представлений о функциональном устройстве семьи, касающихся ее структурной и/или иерархической организации, продуктивных, не включающих в себя симптом, поведенческих последовательностях и т.п. В новых подходах эти ориентиры становятся ненужными. В качест­ве таковых начинают выступать вычленяемые и конструируемые с по­мощью терапевта собственные представления клиентов о необходимом результате терапии. Терапевтическое воздействие сводится к достиже­нию желаемой клиентом картины реальности, ее оптимально возможно­го воплощения в жизнь или к уплотнению и наращиванию "непроблем­ного текста".

Отказ от необходимости рассматривать проблему клиента в контек­сте системных нарушений в семье делает излишним и построение от­корректированного для каждой конкретной семьи представления о функциональном устройстве ее жизнедеятельности, которые прежде выступали для терапевта стратегическими целями его работы.

Таким образом, в новых подходах кажется нарушенной логика орга­низации терапевтического процесса, самый смысл его движения: от сбора необходимых данных и идентификации проблемы семьи - к обес­печению функциональной организации жизни и взаимодействия в се­мье.

Суммарный эффект всех этих утрат выражается в самой главной из них - утрате объективного, профессионально обоснованного видения внутрисемейной ситуации, а также ее необходимого преобразования, что всегда естественным образом понималось как основа и смысл рабо­ты системного терапевта. Начинает казаться, что определенный ущерб наносится самому существованию профессиональной позиции, вне которой немыслима реализация ответственной профессиональной психо­терапевтической помощи.

Транслируемое нами ощущение отмены всех оснований и пугающе­го релятивизма, внедряющегося в область профессиональной терапев­тической практики, в особенности в связи с экспансией постмодерниз­ма, вовсе не ново. Как хорошо известно, им сопровождается (точнее, сопровождалось, поскольку область терапии отнюдь не первой подвер­глась подобной "ревизии") продвижение всех пострационалистских и, в особенности, постмодернистских идей во всех сферах человеческой культуры. Однако спасительная особенность нашей профессиональной ситуации заключается в том, что психотерапия относится к той сфере деятельности, где осуществление "постмодернистской ревизии" может оказаться вполне органичным и поэтому продуктивным преобразовани­ем. Если психотерапия - та форма взаимодействия профессионалах клиентом (клиентами), которая исходно конституируется целью органи­зации условий, максимально способствующих изменению, запрашивае­мому клиентом, то, очевидно, что в данном случае подобная ревизия может рассматриваться как шаг не к "произволу", а, напротив, к совер­шенствованию терапевтического взаимодействия или, по крайней мере, к радикальному обновлению и поиску новых эффективных его форм.

Стоит, прежде всего, задаться вопросом, насколько экспансия по­стмодернизма в области психотерапии соответствует общей тенденции ее развития, выражающейся в постоянном поиске новых и совершенст­вовании издавна известных возможностей, способствующих реализации запрошенной со стороны клиента задачи изменения - в самом широком его понимании? Если принять этот угол зрения, история развития мето­дов психотерапевтической помощи может быть рассмотрена как по­строение такого взгляда на реальность клиента, с позиций которого симптом или проблема приобретают не абсолютный, а относительный статус. Психотерапия необходима и возможна как раз там, где симптом получает хотя бы некоторую относительность, т.е. перестает рассматри­ваться в терминах неких объективных качеств, свойств, характеристик, присущих его носителю. Именно с этой позицией связано появление профессионального психотерапевтического (наряду с медицинским или юридическим) способа взаимодействия с симптомом, предполагающего наличие необходимых степеней свободы. Последние возникают, когда симптом помещается в некий контекст, что и придает ему статус отно­сительности.

Определенный уровень относительности в понимании симптома от­мечается уже в классической системной семейной терапии. Терапевти­ческая "свобода" достигается здесь за счет рассмотрения симптома в контексте внутрисемейных взаимодействий. И, надо сказать, идея отно­сительности симптоматических проявлений, реализуемая благодаря функциональному и системному (а не причинному) видению симптома, т.е. представление о его неотделимости от всей совокупности взаимо­связей и взаимоотношений, которыми характеризуется та или иная сис­тема (например, семья), включающая в себя и носителя симптома, дала ощутимый толчок терапевтической эффективности. Именно системный взгляд, основанный на положениях общей теории систем, породил в 60-е годы минувшего века целый ряд терапевтических школ, отмеченных впечатляющей изобретательностью, креативностью, способностью к достижению быстрых и наглядных результатов. Немаловажным пре­имуществом нового по тем временам подхода была возможность его более четкой и оперативной трансляции, сравнительно, например, с классическим психоанализом.

Тем не менее, классическая ССТ, явившаяся продуктом "ревизии" предшествующих школ, также может быть подвергнута критическому анализу и оценке, с точки зрения ее соответствия задачам терапевтиче­ской эффективности, как они понимаются сегодня.

Основным предметом профессиональной рефлексии в новых "по­стклассических" подходах становится организация таких условий пси­хотерапевтического процесса, которые обеспечивают большую, срав­нительно с тем, что считалось допустимым ранее, относительность проблемной ситуации клиента при совместном рассмотрении ее тера­певтом и самим клиентом. Прежде всего, в этом направлении наиболее заметным образом начинает выступать "расшатывание" основ классиче­ского подхода.

Если мы готовы согласиться, что именно стремление к максималь­ной эффективности отвечает задаче реализации профессиональной от­ветственности, то тогда должны признать значение того впечатляющего сдвига, который произвели постмодернистские подходы в данной сфе­ре. И дело не только в том, что за относительно короткое время здесь достигаются значительные результаты, что само по себе не может не внушать определенный профессиональный оптимизм. Упомянутые вы­ше подходы открывают новую перспективу в реализации задачи тера­певтической эффективности. В первую очередь это связано с осознанием того влияния, которое оказывает позиция терапевта на организацию процесса терапии. Первая "деконструкция" классического системного видения коснулась представлений о границах, разделяющих клиента как объекта терапевтического воздействия и терапевта как субъекта этого воздействия. Акцентируется условность этих границ, их относитель­ность. Взамен прежнего традиционного понимания предлагается так называемое "экосистемное видение" терапевтической ситуации, с по­зиций которого терапевт больше не мог рассматриваться как фигура, которая сохраняет свой нейтралитет, оставаясь за рамками "системы семьи" как объекта терапевтического воздействия. Терапевтический процесс предстал в виде процесса обмена воздействиями данных "под­систем" (Parker ed., 1999). Таким образом, была подчеркнута необходи­мость учета сложной опосредованности терапевтического взаимодейст­вия, с одной стороны, позицией терапевта и тем, как он видит ситуацию, с другой, - позицией клиентов.

Все терапевты, которые относят себя к постклассическому направ­лению, указывают на ту роль, которую в этом смысле сыграла Милан­ская школа ССТ, сделавшая еще в рамках классической системности шаг к осознанию указанного "опосредования", выразившийся в технике позитивной коннотации (De Shezer, 1982). И хотя, как известно, целью этой техники было помочь клиентам увидеть свою семейную ситуацию с точки зрения ее системных зависимостей (т.е. под углом зрения ин­терпретации, принимавшейся терапевтом за обьективную реальность), тем не менее, это был шаг навстречу не паттернам поведения клиентов, а паттернам смысла (Фридман, Комбс, 2001). Можно утверждать, что это был шаг, "учитывающий" высказанную еще Г.Бейтсоном мысль о том, что взаимодействие с живыми системами не может описываться "энергетически" в терминах физического воздействия на "обьект", а всегда есть процесс информационного обмена, стоящий за любыми по­лучающими поведенческое выражение воздействиями (Бейтсон, 2000).

Таким образом, если заняться поиском "внутренних" причин, кото­рые должны были обусловить возникновение новой методологии, то их можно усмотреть в специфике самой (XT, где идеи системности и цир­кулярности в их применении к реальности клиентов парадоксальным образом сосуществуют с линейно-позитивистским представлением о природе самого терапевтического взаимодействия как субъект-объектного.

Обусловленные "объективистской" позицией ограничения, которые негативно отражаются на эффективности терапевтического процесса, также стали предметом пересмотра в постмодернизме. Очевидно, что "объективация" проблемы клиента (в соответствии с требованием, что она должна быть переформулирована, чтобы приобрести статус "объек­тивной реальности", и профессионально интерпретирована терапевтом) способствует ее "укоренению" и стабилизации. Именно на парадок­сальность ситуации, при которой терапевт сначала "узаконивает" то, что впоследствии намерен изменять, и указывает новая терапевтическая идеология.

Тогда очевидно, что искомым терапевтическим шагом становится не объективация проблемы клиента, а, напротив, "удержание" (подобно требованию "удерживать" циркулярное, нелинейное видение симптома - в классическом подходе) представлений об ее относительности - в нарративном подходе, или вообще об отсутствии всякой "проблемности" - в краткосрочной терапии. (Необходимо прояснить расхождения в терминологии: в нарративном подходе под "объективацией" имеется в виду терапевтическая техника, которая позволяет "разъединить" клиен­та с его проблемой, задать последней определенные физические грани­цы, локализовать ее и представить "силой", не связанной с особенно­стями и качествами клиента, т.е. максимально внешней по отношению к нему. Очевидно, что ничего общего со сбором необходимых для пони­мания проблемы данных из жизни клиентов такая "объективация" не имеет.)

Опора на идею "социальной сконструированности" проблемы, или "проблемного текста" (нарративная психотерапия), как и направлен­ность на анализ и совместное с клиентом исследование только конст­руктивных, ресурсных возможностей и принципиальное уклонение от внимания к "проблемности", разного рода "дефицитам" (краткосрочная терапия), не должны рассматриваться односторонне как выражение оп­ределенного мировоззрения, обособленно от контекста их соответствия исходной терапевтической задаче. Так, пугающая, на первый взгляд, гибкость позиций в нарративном подходе есть только необходимое ос­нование для создания оптимальных условий изменения. Нельзя сказать, что нарративный терапевт игнорирует фактическую сторону жизни кли­ента или не признает ее значения. Терапевтическая профессиональная рефлексия ситуации не отсутствует, а целиком направляется на обеспе­чение "деконструкции" (и "объективации" в вышеуказанном смысле) проблемы. Иными словами, жизненная реальность клиента относитель­на для терапевта и обратима в той мере, в какой она не устраивает кли­ента, причиняя ему дискомфорт, боль, страдания. При этом очевидно, что реализация этих целей не может не предполагать значительного терапевтического мастерства, необходимого для проведения "деконст­рукции", и поэтому о профессиональной безответственности говорить не приходится.

В этом же контексте возникает и полемический вопрос о допустимо­сти принципиального игнорирования в рамках классического системно­го подхода (в крайней форме выражения - в стратегической психотера­пии) клиентского видения собственной ситуации как проблемной, а также практикуемых здесь путей достижения необходимого терапевти­ческого эффекта и их соответствия идее подлинно эффективного, катализирующего изменение терапевтического взаимодействия. Как мы уже указывали выше, содержание терапевтической цели в классическом подходе, во-первых, конструируется самим терапевтом на основе теоре­тических и эмпирических представлений о функциональности, и, во-вторых, движение к ней реализуется в виде изобретаемых терапевтом директивных поведенческих предписаний.

В постклассических подходах такой путь отклоняется как затруд­няющий задачу необходимого изменения. В самом деле, игнорирование "встречной интерпретации" клиентов приводит к тому, что значитель­ная часть терапевтических усилий должна затрачиваться на борьбу, вы­ражаясь в терминах постмодернизма, терапевтического "текста" с кли­ентским, поскольку условием достижения изменения становится обес­печение готовности клиентов принять и ассимилировать терапевтиче­ское видение цели и вытекающих из него стратегий воздействия. Отсю­да - вся сложная мифология "сопротивления" и все те, разработанные в классическом подходе, высокотехничные и изощренные приемы (преж­де всего, это техника "парадоксального предписания" со всеми ее вари­антами, требующая от терапевта невероятной изобретательности).

В противовес этому, в постклассических направлениях в качестве конституирующего процесс терапии элемента выступает тот образ же­лаемой ситуации, который создается самим клиентом при условии и в результате определенной организации терапевтического процесса. В варианте краткосрочной терапии эту функцию выполняет "чудо" - кар­тинка "бессимптомного, беспроблемного существования", которая кон­струируется клиентом с помощью терапевта. При этом, процесс рожде­ния данной картинки переходит в конструирование представлений о тех "пусть самых маленьких" шагах и действиях, которые необходимо со­вершить, чтобы продвинуться к ней. Психотерапия становится кропот­ливым (хотя и, действительно, краткосрочным) процессом, иниции­рующим формирование целого ряда подцелей и поддерживающим их реализацию. (Кстати, ранний вариант краткосрочной терапии не преду­сматривал столь детального построения клиентского текста, в виду это­го на протяжении некоторого времени продолжал существовать класси­ческий зазор между целью клиентов и представлениями терапевта о необходимых функциональных изменениях в системе их действий, пока не возникла техника "чуда".)

В нарративном подходе процесс направляется конструированием новых "преобразующих" историй, которые призваны заменить собой "доминирующие проблемные тексты". Существенно, что "послание об относительности" проблемной истории клиента не может быть навяза­но, поскольку может совершенно не соответствовать собственным его представлениям о степени ее серьезности и болезненности. Подобное видение, так же как и вера в изменение, - задача, прежде всего, и имен­но терапевта. При этом, желательный для клиента текст изначально об­ладает привилегией, и это единственное для терапевта основание, по­зволяющее иерархизировать все исходно "равноценные" конструкты. К идее относительности разрешается прибегать всякий раз, как только строящийся текст перестает соответствовать выявленным или выявляе­мым устремлениям клиента. При этом усилия терапевта направлены на "уплотнение" и "расширение" нового текста посредством использова­ния в помощь такому "строительству" самого разнообразного жизнен­ного материала клиента: от соответствующих событий и фактов его жизни, выявленных в ходе работы, до обращения к материалу его фан­тазий и увлечений. Всякое новое переживание или событие также рас­сматриваются с точки зрения их соответствия или несоответствия этому тексту. Готовность клиента принять и самому порождать новый разви­вающий текст, признание его доминирования в собственной жизни и выступает достижением терапевтической цели.

Таким образом, идеология новых подходов перестает выглядеть бес­порядочным конгломератом позиций и целей, так же как и разрушением основ профессионализма и профессиональной ответственности. Напро­тив, эти новые содержательные формы терапевтической идеологии можно рассматривать как результат, достигнутый в итоге поиска новых форм терапевтической эффективности. Естественно, они предполагают также иную логику и технику решения профессиональных задач.

В заключение хотелось бы заметить следующее. Оценить тот или иной "терапевтический текст", представляющий определенное направ­ление в психотерапии, как более "верный" или более эффективный сравнительно с другими, означало бы, в конечном счете, шаг против базовой идеи самого постмодернизма, что прекрасно осознают и сами его представители. Последовательное соблюдение этой идеологии при­водит к пониманию неправомерности какой бы то ни было иерархизации психотерапевтических методов работы и, вообще говоря, к призна­нию известного тезиса о приблизительно равной эффективности всех терапевтических подходов. Подобное убеждение лежит в самой основе постмодернистских подходов и переживается с изрядной долей опти­мизма по поводу свободной представленности всех профессиональных голосов и свободы выбора. Похоже, однако, что следовать тому или иному терапевтическому "тексту" означает в новой постклассической ситуации большую, а не меньшую, по сравнению с прежними времена­ми, степень профессиональной рефлексии и ответственности за свой выбор.

1. Ахола Т., Фурман.Б. Терапевтическое консультирование. Беседа, направленная на решение. Спб., "Речь", 2001.
2. Ахола Т., Фурман Б. Краткосрочная позитивная психотерапия (Терапия, фоку­сированная на решении) //Краткосрочная позитивная психотерапия. Спб., "Речь", 2000.
3. Бейтсон Г. Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии. М., Смысл, 2000.
4. Варга А.Я. Системная семейная психотерапия. // Основные направления совре­менной психотерапии. М., "Когито-центр", 2000.
5. МаданесК. Стратегическая семейная терапия. М., "Класс", 1999.
6. Черников А.В. Введение в семейную психотерапию. Тематическое приложение к журналу "Семейная психология и семейная психотерапия". М, 1998.
7. Фридман Дж., Комбс Дж. Конструирование иных реальностей: Истории и рассказы как терапия. М., "Класс", 2001.
8. Parker 1. (ed.) Deconstracting Psychotherapy. Sage Publicatins Ltd. London, Thou­sand Oaks, New Delhi.
9. De Shezer S. Patterns of Brief Family Therapy. N.Y. - London, The Guilford Press, 1982.
10. Palazoli S.M., Boscolo L., Cecchin G., Pratta G. Paradox and Counterparadox. N. Y., Jason Aranson, 1978.