Встреча с «опытом бытия» как случай в инициальной терапии

В статье обсуждается феноменологическое понимание опыта бытия как ключевого события терапевтического процесса. Рассматриваются условия возможности этого события и по-своему определяется вводится понятие случая в терапии. На примере терапевтического диалога в рамках работы со сказкой демонстрируется, каким образом основные понятия, вводимые автором, помогают понимать терапевтический опыт.

Размышляя об особом чутье С.С. Аверинцева к переводу античных текстов, Ольга Седакова произносит в каком-то смысле таинственную фразу: феномен С.С. Аверинцева состоял в том, что «он видел вещи с особой точки зрения: с той, навстречу которой они раскрываются». Попробуем, вслед за С.С. Аверинцевым, так же подойти и к человеку: понимать его, исходя из той точки, навстречу которой он раскрывается. (Человек в определенном смысле есть текст). Навстречу чему может раскрываться человек? По-видимому, навстречу Себе самому, исполненному и состоявшемуся, Себе-истинному. Иначе говоря, попробуем отнестись к процессу личностного становления как к движению, устремленному к Себе, т.е. такому движению, когда человек держит перед своим взором самого Себя. Я Сам становлюсь основанием всех своих действий и учреждаю Себя в качестве конечной цели для самого себя.

Очевидно, что такой подход предполагает принципиально иной, нежели каузальный, тип понимания человека. Он не превращает последнего в объект исследования, не нацелен на объяснение как на поиск причинных закономерностей. При таком типе понимания человек выпадает из каузальных отношений, он оказывается в поле телеологической связи между собой и той конечной «точкой», к которой он интенционально устремлен и которую стремится воплотить в жизнь. И тогда понимать человека означает открывать ему возможность для такого движения навстречу – навстречу к чему-то такому, что есть он Сам. Инициальная терапия Карлфрида Дюркхайма открывает возможность для этого типа понимания человека.

В инициальной терапии человек никогда не дан, но лишь задан, предстоит себе. Эта заданность делает его незавершенным и открытым – делает тем, кто, по словам М.М. Бахтина (а Бахтин, безусловно, принадлежит этому же смысловому пространству), всегда «озадачен собственными бытием». Есть ли это ситуация «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»? Или существуют какие-то ориентиры, на которые может опираться это устремленное к Себе движение? При каких условиях истина может стать достоянием человека? Это вопрос о конституировании истины человека.

Для инициальной терапии такие условия предоставляет «опыт соприкосновения с бытием»: «оторванный от бытия человек находится в ссылке, в изгнании», говорит К. Дюркхайм [Дюркхайм, 1992, с. 138]. Ту же позицию занимает М. Хайдеггер: «человек принадлежит своему существу лишь постольку, поскольку он слышит требование Бытия... Стояние в просвете бытия я называю экзистенцией человека… Экзистенция есть то, в чем существо человека хранит источник своего определения… Человек есть в той мере, в какой он экзистирует» [Хайдеггер, 1993, с. 198]. Двух гигантов мысли из Шварцвальда, которые жили в одно и то же время и, можно сказать, по соседству, объединяет интерес к исследованию целостного человека.

Итак, человек изначально сопричастен некой целостности, которая имеет требовательный характер и «заявляет на человека свои права» (Хайдеггер). Человек есть в той мере, в какой он слышит это требование. Требовательный характер целого – призыв исполниться – переживается нами как некая интенция, которая побуждает отозваться на этот Зов. Человек призван стать участником со-бытийного диалога.

Для К. Дюркхайма становление человека мыслится исключительно через опыт такого диалога: «истинное Я понимается как место, в котором бытие само может узнать себя и проявиться в мире на языке этой индивидуальности» [Дюркхайм, 1992, с. 128]. Однако «человек как он есть, каким он себе дан, закрыт для истины. Нельзя подступиться к истине, не поменяв своего способа быть» [Фуко, 2007, с. 215]. И здесь на помощь человеку приходит само бытие. Бытие настоятельно требует, чтобы человек его заметил. Требовательный характер целого побуждает его стать участником со-бытийного диалога. Раскрываясь навстречу бытию, творчески выслушивая призывы бытия, человек устремляется к Себе-истинному: к некой исполненной, состоявшейся форме себя. Согласно К. Дюркхайму – встает на инициальный путь.

Соответственно, задача инициального терапевта состоит в том, чтобы понимать своего клиента от Целогои таким образом открывать ему возможность для собственного соприкосновения с побудительной силой Целого. Как это – понимать человека от целого? Простой пример. Если мы видим только проекции цилиндра: круг, прямоугольник, – и не видим того, что их порождает: цилиндр, – то мы остаемся в плане проекций. Только увидев цилиндр, мы выходим за план проекций. Терапевт сможет по-настоящему сопровождать другого, только если он выйдет за «план проекций» и будет «пристально держать» то, «Что человек есть», в поле своего зрения, будет любить «это Что», двигаться в Его поиске, пытаться войти с Ним в контакт (К. Дюркхайм). Так понимая клиента, терапевт открывает ему возможность самому встраиваться в силовое поле Целого – обретать свою целостность.

Отрезанный в своем сознании от бытия, человек ведет несчастную жизнь, полную внутренней зависимости от общественного мнения, полную страха, неуверенности, обидчивости, чувства вины и отчаяния и т.п. Никакая надежность мира, никакое рациональное толкование происходящего не могут здесь что-либо изменить и вернуть человеку уверенность в себе и дать чувство безопасности. Оторванный от Целого, он гибнет.

Продвигаясь к своему истинному Я, человек приобретает и внешне другой облик. Голос его становится ниже, цвет лица немного темнеет, выражение глаз становится полнее и глубже, форма движений – более округлой, весь ритм движений – более спокойным и в то же время – лучше организованным. Тонус выравнивается, дыхание изменяется – и вся осанка приобретает новый центр тяжести. Весь человек, а не только тело, находит правильный «центр тяжести». В жестах человека, в его тонусе, дыхании, в манере держать себя со всей очевидностью проявляется его отношение к миру и к самому себе. Такое тело человек ощущает как то, которым он является (есть), а не как то, которое имеет [Дюркхайм, 1992].

Итак, для инициальной терапии опыт соприкосновения с бытием, или, говоря короче, – «опыт бытия» является базовым условием становления человека. Когда случается такой опыт, человек делает еще один шаг в своем движении навстречу самому Себе.

Задача данной работы– показать, как встреча с опытом бытия может устремить человека навстречу самому Себе.

Опыт бытия – есть, конечно, особый тип опыта. Мы переживаем его чаще, чем думаем, и, вероятно, он не раз выпадал на долю каждого из нас. Однако мы, скорее всего, не подготовлены к этому опыту, не понимаем его значения, а подчас и не замечаем его. «Мы как танки, – говоря словами М. Мамардашвили, – проходим мимо себя». Этот опыт случается спонтанно, когда человек входит в контакт со своей целостностью. Тогда он переживает себя совсем по-другому: совершенно свободным, самим собой; у него появляется ощущение собственной силы. Ясность освещает его. Он объят любовью. «Встреча с опытом бытия дает надежду, что я сумею прорваться через то, что я имею, к тому, что я есть», – говорит К. Дюркхайм. Движение от «я имею» к «я есть» – вот главный вектор инициального пути.

Как может случиться этот опыт? Несомненно, сама жизнь, прежде всего, предоставляет нам опыт бытия как опыт встречи со своей целостностью. К. Дюркхайм считает, что соприкосновению с бытием часто предшествуют периоды страданий. Как раз тогда, когда человеку угрожает уничтожение, он с небывалой ясностью обнаруживает, что в том, кто он есть, его нельзя уничтожить. Страдание проявляет его собственную трансцендентальную суть – то «невербальное “я сам”, ту последнюю точку, в которую упирается сомнение» [Мамардашвили, 1997, с. 493]. Пример этому мы находим в рассказе Л. Андреева «Жизнь Василия Фивейского». Сама жизнь, опыт безмерного страдания поставили о. Василия в точку поворота: «…Он начал ходить по комнате, ступая неуверенно и слабо подгибающимися ногами. Голова его тряслась еле заметною и ровною дрожью, и нижняя челюсть бессильно отвисла; с усилием он подбирал ее, облизывая языком сухие пересмякшие губы, но через минуту она падала снова и открывала черное отверстие рта. Надвигалось что-то огромное и невыразимо ужасное, как беспредельная пустота и беспредельное молчание. <…> «Он умирает», – подумала попадья и трясущимися руками, роняя спички, зажгла свечу. <…> Так проходила ночь. И когда уже близилась она к концу, шаги о. Василия вдруг стали тверже, он выпрямился и, высокий и сильный, подошел к ней и, как ребенка, погладил по голове. «Так-то, попадья!», – сказал он и улыбнулся. <…> Она видела его особенную бодрость, спокойную и ровную, как пламя свечи; видела особенный блеск его глаз, какого не было раньше, и верила в его силу» [Андреев, 1971, с. 390–391].

Этот случай внезапной перемены, радикального изменения образа мысли, который разом преобразовал всего человека, случай перехода от смерти к жизни, от конечного бытия к бессмертию, от тьмы к свету есть пример «обращения», которое в христианстве известно как «метанойя». Это христианское обращение имеет место лишь тогда, когда в человеке происходит «разрыв»: отказаться от себя прежнего, умертвить себя, возродиться в себе другом, в себе обновленном [Фуко, 2007, с. 237]. Вводя знаменитый принцип «Умри и Стань», К. Дюркхайм точно следует христианской традиции – в движении по инициальному пути с необходимостью должны присутствовать точки такого качества.

Гораздо чаще жизнь предоставляет нам опыт бытия совсем в иной форме. Он переживается как легчайшее дыхание Целого. Он приносит некое «обещание» счастья, силы и полноты жизни, о которых человек и не подозревал; некий «призыв» к высвобождению из плена обусловленности; ставит порой человека в точку творчества. Но обычно человек проходит мимо него. Вспомним пример, который приводит К. Дюркхайм: его клиентка, 35-летняя женщина, совсем не замечала такие события; на вопрос терапевта, случилось ли с ней что-то особенное в тот момент, о котором она рассказывала, женщина уверенно отвечает «нет!» [Дюркхайм, 1992, с. 47]. Вот здесь-то и нужен опытный глаз психотерапевта.

Что позволило К. Дюркхайму уловить в рассказе женщины, что с ней случился опыт особого типа? Обратимся к тексту. «В конце третьей беседы я схватил из этой истории определенное мгновение… “Когда Вы это говорили, Ваш голос, как мне показалось, звучал по-особому”». В другом случае он обращает внимание на взгляд: «Взгляд ее ушел в себя». Далее – на дрожь, которая прошла по всему ее телу. Итак, пристальное внимание К. Дюркхайма, прежде всего, обращено к невербальным сообщениям. Их появление может указывать на опыт особого типа. И это неудивительно – в жесте, взгляде, мимике, интонации и пр., и пр. человек присутствует весь целиком.

Однако одного сообщения здесь недостаточно. Невербальный отклик лишь фиксирует то мгновение, в которое К. Дюркхайм просит клиента вглядеться. Решающим здесь станет собственное утверждение клиента, что случилось что-то особенное.

Практика К. Дюркхайма показывает, что сам человек с достоверностью может свидетельствовать событие соприкосновения с бытием: «Это длилось одно лишь мгновение. Мне вдруг стало так спокойно, светло и тепло на душе» [Там же. С. 47]. Иначе говоря, собственное переживание человека столь несомненно, что может служить критерием достоверности такого опыта.

Парадоксально, но, несмотря на несомненность опыта, сам человек без помощи терапевта может вообще не заметить его, либо, замечая, он не понимает его и не осознает его ценности: «Вы считаете, что я должна к этому относиться серьезно? Да, – сказал я, – я думаю, да, даже очень серьезно» [Там же. Т. 47]. К. Дюркхайм, таким образом, подчеркивает, что необходимо не только пережить это «нечто», но и познать важность пережитого и его подлинное значение. Действительно, лишь после диалога с терапевтом клиентка сумела извлечь опыт бытия. Теперь то, что открылось ей в опыте, позволило осознать себя совершенно другой: «Я ощутила в себе такую силу, как будто со мной никогда ничего плохого больше не произойдет и как будто все, все в порядке» [Там же. С. 47].

Таким образом, мало пережить опыт бытия: чтобы он действительно случился, его еще надо извлечь. Опыт такого качества мы будем рассматривать как «случай» в инициальной терапии.

«Впечатления» М. Пруста [Мамардашвили, 1997, с. 105] можно, по-видимому, отнести к категории «случая». «Мадленка», куст боярышника, солнечные блики на крыше Мартенвильской колокольни и многое, многое другое настоятельно требовало, чтобы М. Пруст их заметил. Будто сама жизнь, против его воли, хотела вручить ему что-то через опыт впечатления. Действительно, стоило случиться впечатлению, и в одно мгновение менялось все: «Меня охватило сладостное ощущение, возникшее само по себе, словно ниоткуда. Жизненные передряги перестали меня страшить, удары судьбы показались незначащими, а сама мимолетность жизни – обманчивой: блаженство, словно любовь, пролилось на меня драгоценным дождем и наполнило меня – вернее, стало мною. Я уже не чувствовал себя заурядным, случайным, бренным» [Мориак, 1999, с. 208]. Вот они – предельно точные слова для описания опыта бытия! «Откуда нахлынула на меня эта бурная радость?». М. Пруст догадывается, что она как-то связана со вкусом «мадленки», но «безмерно его превосходит, а значит, ее природа была иной». М. Пруст мучительно ищет «то неведомое, что скрывается за формой и запахом». И находит: «в такие минуты во мне пробуждалось мое истинное Я... Существо это питалось только сутью вещей, …возрождая во мне человека, свободного от времени» [Там же. С. 234, 236]. Впечатления были для М. Пруста тем проводником, с помощью которого он каждый раз возобновлял свою связь с Целым (на его языке – с «действительной реальностью»). Возобновляя через «впечатление» свою связь с «действительной реальностью», он как бы следовал заповеди К. Дюркхайма – жил в мире «неотрывно от корней бытия».

Наша работа со студентами-психологами 4 курса МГУ в рамках спецкурса и спецпрактикума «Психология и психотехники самоопределения личности» показывает, что они, в большинстве своем, понимают, о каком опыте идет речь, т.к. могут вспомнить в этой связи свое собственное конкретное переживание. Опоры на это переживание в процессе его дальнейшего обсуждения достаточно для становления зоркости к опыту бытия. Приведем несколько примеров, взятых из рассказов студентов-психологов.

Еще два примера.

Что для нас здесь важно? Студенты-психологи, в большинстве своем, не закрыты к такому опыту и сами, еще не совсем понимая, что же случилось с ними, придают ему особый статус («что-то здесь не так, не так, как всегда») и особую ценность. Именно поэтому даже студенты нуждаются в обсуждении случившегося с тем, кто мог бы им этот опыт «объяснить». Осмысление опыта помогает им, как говорил М. Пруст, устанавливать себя от «действительной реальности» и чувствовать себя тем, кто призван и присутствует.

Помимо ситуаций, когда сама жизнь касается человека, возможно и специальное конституирование Себя-истинного. К. Дюркхайм предлагает целый ряд инициальных психотехник, в работе с которыми может случиться опыт бытия [Scholler, 1987]. Приведем пример, как пережитый в работе опыт бытия инициировал процесс личностного становления.

Психотехника рисования сказки, прочитанной в раннем детстве

В процессе медитации, цель которой – усилить чувство собранности, внутренней тишины и собственного присутствия, клиента просят «пригласить на сцену сознания какую-либо сказку из раннего детства». Сказка и определенная сцена из нее возникают в сознании столь спонтанно, что их появление подчас удивляет человека.

Клиент рисует сцену из «Колобка». В процессе диалога, который открывает возможность для инициального прочтения рисунка, мы, вслед за К. Дюркхаймом, крайне внимательны к невербальным сообщениям. Внимание наше привлекает интонация, с которой женщина рассказывает, как Колобок катится по дорожке. Одновременно мы замечаем, как откликается все ее тело, как вспыхивают глаза на тех словах, которые она повторяет: «Важно, что дорожка песчаная – она шлифует и уплотняет Колобка. Эта дорожка помогает ему стать еще более круглым и еще более плотным. Чем дольше катится он по этой дорожке, тем плотнее он становится. Уплотняясь, сам он делается меньше, но его качество становится более выражено. Удивительно, но ни один мой рисунок мне так не нравился!» (курсив мой. – Т.Б.).

Все данные свидетельствуют, что опыт бытия окрашен крайне позитивно. И в этом его сила. Вспомним М. Пруста: «блаженство, словно любовь, пролилось на меня драгоценным дождем и наполнило меня – вернее, стало мною». Наши студенты тоже говорят о «безграничном, каком-то безудержном счастье и спокойствии», попадают «в мир благодати» и т.д., и т.п. Сила благодати не может остаться незамеченной – опыт целостности, как пирожок в печи в известной детской сказке, настойчиво кричит: «Обрати на меня внимание!» (Что, по существу, есть то же самое, что «съешь меня!»). Вот он – требовательный характер Целого, которое настаивает на том, чтобы человек его заметил. Ребенок предельно открыт для такого опыта и понимает его как внутренний императив к действию: вопреки крапиве, «мне туда было надо!». Однако смысла опыта он, конечно, не извлекает. Детство лишь создает условия возможности встретиться с опытом позже – формирует внутренний орган, который позволит нам, уже повзрослевшим, не пройти мимо и «заново обрести свое исконно человеческое первородство» [С.С. Аверинцев].

Итак, в процессе диалога с терапевтом женщина осознала смысл и ценность опыта, пережитого ею при погружении в сказку. Теперь этот опыт можно рассматривать как «случай». Случай «заново обретенного первородства». Она вновь, как в детстве, «сроднилась со своим Родником». Но, в отличие от детства, не только на уровне действия, но и на уровне смысла. Что обретает человек, установленный «случаем» в свое исконно человеческое первородство?

Следующая встреча с терапевтом:

Следующая встреча с терапевтом:

Мы видим, как в процессе работы разрастается осознание «опыта бытия». Он все полнее начинает утверждать себя в жизненном пространстве женщины. Внимание к такому опыту постепенно встраивает человека в поток побудительной силы Целого – ставит на инициальный путь. Прямым подтверждением такого разрастания явилось то, что на следующую встречу женщина пришла с острым желанием рассказать серию из трех снов, которые приснились ей два года назад:

Любой сон, как истинный символ, неисчерпаем в своем прочтении. Сейчас мы хотим обратить внимание на присутствующий в нем Зов побудительной силы Целого. Целое всегда сражается за наше существо: «жизнь, – говоря словами М. Мамардашвили, – защищает себя». В данном случае – через сновидения. Однако собственного голоса сновидения здесь оказалось недостаточно. Сон не стал «случаем». Понадобился Другой, чтобы через диалог утвердить важность и подлинное значение сна. Этим Другим, чаще всего, оказывается терапевт: терапевт, который подхватывает и усиливает этот призыв. Но именно сам клиент предоставляет текст сообщения, которое терапевт должен лишь заметить и амплифицировать.

На одной из следующих встреч:

Следующая встреча:

Встреча после летнего перерыва:

Приводя этот пример, мы хотим обратить внимание на то, что человека изначально, как правило, еще в детстве, окликает Бытие. Ребенок предельно открыт для такого опыта и слышит его, прежде всего, как внутренний императив к действию. Для взрослого этот опыт должен «случиться» на уровне смысла. Только тогда он услышит Зов. Мы видим, что лишь после того, как с нашей клиенткой действительно случился опыт бытия в «Колобке», он начал утверждать себя в ее жизненном пространстве. Встраиваясь в глубинный поток побудительной силы Целого, женщина стала активным участником со-бытийного диалога. Она встала на инициальный путь. На этом Пути она ощутила присутствие в себе внутреннего стержня – той «скалы под песком», в которую «упирается сомнение». Появилось чувство собранности и «свежего ветра в лицо» как способности к созиданию со своим «свободным участием». Это изменило качество собственного присутствия в мире и, соответственно, чувствование мира вокруг.

Внутреннюю интенцию «движения навстречу» – навстречу к самим Себе – студенты начинают выслушивать даже в рамках спецпрактикума. Каждый описывает это, конечно, по-своему. Приведем пример самоотчета об опыте, впервые пережитом в процессе медитации в инициальной психотехнике «тактильный диалог с глиной», который в ходе следующих занятий разрастался и укреплялся:

Случилась встреча с побудительной силой Целого, и студентка открыла в себе возможность встроиться в этот поток. Не на этот ли Поток обращено внимание О. Мандельштама? «В самом себе, как змей таясь, / Вокруг себя, как плющ, виясь, / Я подымаюсь над собой – / Себя хочу, к себе лечу…» [цит. по: Мамардашвили, 1997, с. 116].

Подведем итог: приведенный нами случай показывает, как извлеченный опыт соприкосновения с бытием становится той побудительной силой, которая способна встроить человека в поток, устремляющий его навстречу Себе.

1. Андреев Л. Жизнь Василия Фивейского. М.: Художественная литература, 1971. Т. 1.
2. Дюркхайм К. О двойственном происхождении человека. СПб.: Импакс, 1992.
3. Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. СПб.: Изд-во Русского христианского гуманитарного института, 1997.
4. Мориак К. Пруст. М.: Независимая газета, 1999.
5. Фуко М. Герменевтика субъекта. СПб.: Наука, 2007.
6. Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993.
7. Schoeller G. 1983. Heilung aus dem Ursprung. Praxis der Initiatischen Therapie. München: Novalis.