Линия методологических и прикладных разработок российской культурно-исторической клинической психологии, ориентированной на работу с индивидуальным случаем

Введение

В современной психологии на фоне широкого распространения различного рода частичных узко предметных и методологически по- разному ориентированных исследований, данные которых сложно соотносятся друг с другом и которые, как оказалось, трудно проверить и воспроизвести [42], все больше внимания начинает уделяться качественным исследованиям, которые традиционно обращаются в том числе к научному потенциалу индивидуального случая [10; 31], и шире к перспективам качественных исследований, вопросам методологии (-й), на которой (-ых) они основываются [11; 17; 20]. Возможность прикоснуться к реальному психологическому опыту и исследовать его, которая подчеркивается в качестве преимущества сторонниками современных качественных исследований, на новом витке возвращает нас к более ранним этапам развития психологической науки — знаменитым психоаналитическим случаям, случаям, описанным в иных областях клинической психологии и психологии личности, психотерапии, где глубокий интерес к индивидуальному случаю и индивидуальной истории дал возможность для появления новых эвристик. Без обращения к индивидуальному случаю кажется невозможным обратиться к исследованию опыта переживаний и понимания произведений искусства и художественного творчества, представить работу исторического познания. Не меньшую ценность индивидуальный случай, как отдельный материал и способ познания, имеет и в медицине.

Анализ индивидуального случая в клинической психологии будет занимать разное место в различных научных традициях, использоваться в зависимости от решаемых задач в самых разных функциях. Среди них вспомогательная, иллюстративная (например, проявления болезни или расстройства) функция; необходимость экспликации самодостаточного эмпирического опыта в практической клинико-психологической работе, консультировании и психотерапии; реализация определенной методологической задачи формулирования случая и т. д. [9; 27; 37; 41]. Если обратиться к истории российской клинической психологии, в особенности к разработке культурно-исторического направления в ней, базирующегося на идеях Л.С. Выготского, то здесь также выражен особый интерес к разработке методологии использования индивидуального случая, причем как в рамках общепсихологиче­ских исследований, уточнения общетеоретических положений, так и в рамках прикладной психологии.

В данной статье мы обращаемся к индивидуальному случаю не просто как к отдельному клиническому случаю, но прежде всего как к инструменту общепсихологического исследования, позволяющего разрабатывать общепсихологическую проблематику. В частности, такой подход можно несколько условно соотнести с парадигматическим использованием индивидуального случая [38]. Однако Л.С. Выготский разрабатывал этот подход именно с точки зрения культурно-исторической психологии, обращаясь к индивидуальному (единичному) случаю, размышляя о методе, благодаря которому будет развиваться культурно­историческая психология, в чем видится существенное отличие. Для российской клинической психологии этот подход был характерен прежде всего. Его можно представить, по нашему мнению, даже в виде отдельной линии методологических разработок индивидуального случая в культурно-исторической клинической психологии или линии методологических разработок российской культурно-исторической клинической психологии, ориентированной на работу с индивидуальным случаем. Анализ этой методологической линии разработок и составляет цель данной статьи.

Своеобразие исследовательского подхода к индивидуальному
случаю в культурно-исторической клинической психологии

В культурно-исторической психологии, истоком которой стали идеи Л.С. Выготского, изучается становление и формирование психики, идущее извне (от культуры, от некоторой структуры социальных отношений) внутрь, к психическим организованностям. Это касается как нормы, так и патологии. Поэтому анализ отклоняющегося развития, патологических психических форм также рассматривается в культурно­историческом и генетическом разрезе.

Подчеркнем, что российская культурно-историческая психология в историческом плане также в значительной мере формировалась с опорой на клинический эмпирический материал. Единство методологии культурно-исторической психологии, патопсихологии и, шире, клинической психологии было в российской психологии исходно, складывалось исторически. В качестве одного из аргументов можно привести тот факт, что многие идеи Л.С. Выготского в значительной мере возникали и оттачивались на базе изучения нарушений психического развития у детей [15; 29]. Тесная связь становления российской психологии на базе изучения нарушений психики, наблюдаемых у пациентов психиатрической, дефектологической, неврологической клиник [16; 39], в некоторой степени указывает на ее сходство с французской патопсихологией, в частности, в лице П. Жане, которая оказала непосредственное влияние на Л.С. Выготского.

А.Р. Лурия, как единомышленник Л.С. Выготского, изучая высшие психические функции, подтвердил закономерности развития психики, выделенные Выготским, в целом ряде своих самостоятельных исследований [1; 40]. Развивая концепцию Л.С. Выготского, А.Р. Лурия разрабатывал понимание нейропсихологической феноменологии на основе методологии культурно-исторической психологии. И здесь снова одной из центральных тем оказалась тема анализа индивидуального случая. А.Р. Лурия настаивал на точном описании индивидуальных случаев, в переработанной и обобщенной форме квинтэссенция этих случаев стала основанием для ставших широко известными его работ. Анализу некоторых индивидуальных случаев А.Р. Лурия посвятил отдельные монографии («Маленькая книжка о большой памяти» [18]; «Потерянный и возвращенный мир» [19]). Например, в книге «Потерянный и возвращенный мир» отчетливо видно, как имеющиеся у больного нарушения высших психических функций не «изымаются» из его реальной жизни, из того социального опыта, в который он был погружен, не отделены от личности пациента. А.Р. Лурия дает звучание двум «голосам»: «голосу» пациента (который перенес тяжелое ранение мозга в Великую Отечественную войну) и «голосу» исследователя. «Голос» пациента представлен через его личные дневниковые записи (интроспективные наблюдения в связи со своим состоянием), сведения из которых эмпатично и внимательно анализируются. Тем самым сохраняются связь с «живыми фактами» и анализ конкретных целостных психических явлений.

Внутри идей широко понимаемой культурно-исторической психологии оригинальную методологию понимания и изучения индивидуального случая в российской клинической психологии также разрабатывал и В.Н. Мясищев [21].

Б.В. Зейгарник стремилась активно интегрировать идеи К. Левина, Л.С. Выготского, а также представление, в большей мере ассоциированное со взглядами французской психиатрии об «естественном жизненном эксперименте», каковым является психическая болезнь, с возможностями экспериментальной психологии того времени. Она формирует культуру патопсихологического исследования, которую до сих пор называют «патопсихологическим экспериментом» [3; 16; 22; 28; 34]. И здесь объективно мы вновь сталкиваемся с необходимостью глубокого изучения индивидуального случая и уяснения живой его конкретики в условиях психиатрической клиники как с задачей клинико-психологического обследования пациента [8].

Вместе с тем длительное время ведущим направлением развития культурно-исторической психологии в России была ориентация на построение именно объективной психологии. Эту линию исследований, выполненных прежде всего с опорой на индивидуальные случаи, можно проследить, начиная также с работ Л.С. Выготского, затем она разрабатывается П.Я. Гальпериным [13], в клинической психологии А.Р. Лурия, Б.В. Зейгарник и другими учеными. Если брать современный этап, то на основе идей Л.С. Выготского помимо патопсихологии и нейропсихологии в российской клинической психологии сложилась культурно-исторически осмысленная психосоматика, психология телесности [23; 26; 30; 43], представлены изучение расстройств личности, аффективной патологии [27; 32], изучению подвергся ряд психических феноменов (например, нарциссизм, перфекционизм) в рамках их социальной и культурной детерминированности [14; 33; 27]. Однако в последние десятилетия, к сожалению, большинство исследований в российской клинической психологии развернуты в сторону зарубежной нейронауки и становятся все сильнее естественно-научно ориентированными.

Критическое изучение работ авторов, включенных в культурно­историческую клиническую психологию, позволяет сделать следующее заключение: во-первых, столь серьезное значение индивидуального случая у большинства вышеназванных авторов появляется по той причине, что они всегда опирались на достаточно разработанную теорию в своих исследованиях. И эта теоретическая разработанность психологии позволяла осуществлять исследование на небольшом количестве случаев, позволявшим раскрывать потенциал этой теории и показывать ее возможности (вместе с тем это не исключало дальнейшее подтверждение этих выводов на большом массиве данных; хотя это служило лишь окончательной эмпирической верификацией этих выводов, но сами выводы были получены именно опираясь на анализ случая). Во-вторых, данные теории были ориентированы на раскрытие механизма функционирования психики и ее нарушений; индивидуальный случай в связи со своей конкретностью давал возможность для проверки теории, поскольку в центре самой теории было описание механизма и динамики функционирования психики и ее расстройства, а не просто констатация обобщенных эмпирических свойств. В-третьих, это означает, что сами теории носили более целостный и динамичный характер, не были частными, конкретно-эмпиричными, в отличие от позитивистски выстроенных концепций. Во всем этом и состоит принципиальное отличие значения обращения к индивидуальному случаю в культурно-исторической психологии.

Сопоставляя значение индивидуального случая в культурно-исторической психологии и значение индивидуального случая в современных качественных исследованиях, подчеркнем, что в последних случай может иметь самодостаточное значение и рассматриваться сугубо эмпирически, безотносительно к какой-либо теории. В культурно-исторической психологии индивидуальный случай не может существовать без теоретического обрамления, случай как бы следует за теорией.

Подчеркнем, что несмотря на отдельную прочерченную линию обращения к индивидуальному случаю в истории российской культурно­исторической клинической психологии и ее своеобразие, на сегодняшний день эта неотъемлемая часть традиции уходит в тень. Это означает, что к индивидуальному случаю исследователи обращаются все меньше, а многие вопросы методологии применения индивидуального случая в культурно-исторической психологии остаются неразработанными и не- отрефлексированными. В связи с этим представляется необходимым обратиться к исходным идеям Л.С. Выготского по поводу индивидуального случая и еще раз методологически их осмыслить. Идеи, о которых будет идти речь далее, были в центре внимания Л.С. Выготского и представляли для него ценность не только в рамках описательной, но и в рамках объяснительной психологии. Л.С. Выготский стремился обосновать и отстоять необходимость обращения к индивидуальному случаю и методологически и теоретически.

Значение изучения индивидуального случая
в культурно-исторической психологии Л.С. Выготского

Л.С. Выготский, как известно, в значительной мере исходил из анализа искусства, что является одним из оснований для возможности сближения его идей с идеями М.М. Бахтина [2][I] в едином методологическом поле культурно-исторической психологии. Произведение искусства прежде всего требует понимания, а затем на его основе уже возможно исследование. И в частности, из того, что условием всякого исследования является понимание, в этой линии культурно-исторической психологии выводится важное следствие — ориентация психологического понимания и исследования на конкретный и индивидуальный случай. Также как при изучении художественной культуры, мы в начале опираемся на понимание и исследование конкретного текста и автора, так и в психологии по-настоящему понять можно прежде всего конкретную личность, группу и т. п. Эти идеи психологического понимания и исследования начали активно разрабатывать М.М. Бахтин и Л.С. Выготский. При формировании своих подходов к индивидуальному случаю они опирались на западно-европейский опыт исследований, идущий от М. Вебера, в частности, опыт исследования М. Вебера об идеальных типах; неокантианцев; понимающую психологию; феноменологию К. Ясперса и др. Например, Л.С. Выготский [12] в работе «Исторический смысл психологического кризиса» специально прорабатывает идею организации психологического исследования именно на материале индивидуального случая и стремится разработать соответствующую методологию. Здесь открывается возможность в конкретном психологическом исследовании соединить объективную и феноменологическую точки зрения и понять конкретные психологические механизмы психических явлений.

В данной статье представляется важным обратиться к анализу тех идей Л.С. Выготского, которые сфокусированы на значении индивидуального случая для сущностного понимания психических явлений и их общепсихологического изучения. В своих текстах Выготский отстаивает фундаментальное значение исследования индивидуального случая в психологии в контексте разработки своего аналитического метода.

В описательной психологии Л.С. Выготский встречает широкое применение изучения индивидуальных случаев. Здесь психика исследуется с точки зрения своей внутренней, имманентной причинности или просто описательно. Например, в феноменологическом анализе такое исследование может напоминать изучение треугольника самого по себе, как это происходит в математике. Но, согласно Л.С. Выготскому, в каузальной психологии мы тоже можем из единичного наблюдения вывести общую закономерность, используя аналитический метод. И он старается отстоять право психологии на изучение индивидуального (единичного) случая. Для этого он стремится разработать свой аналитический метод.

Л.С. Выготский исходит из понятия объективной науки, которая изучает сущности явлений. В этом отношении естественные науки и психология не различаются, все это наука и ее методы должна объединять некоторая общность. А она состоит в аналитичности науки и ее метода. Во всех науках анализу подвергаются некоторые однородные и типичные явления. Выготский пишет в этой связи: «Метод анализа в естественных науках и в каузальной психологии состоит в изучении одного явления, типичного представителя целого ряда, и выведении отсюда положения обо всем ряде» [12, c. 402].

Вопрос состоит только в том, как найти это одновременно типичное и единичное явление, которое является представителем всего рода этого типа явлений. Это, конечно, предполагает предварительный анализ всей группы явлений и выделение их сущности, которую представляет понятие этого ряда явлений. Именно на основе такого понятия мы можем подобрать для дальнейшего изучения, для детального анализа единичное явление, которое является адекватным и типичным представителем всего ряда таких явлений.

Но психическое, социальное и т. п. явления еще и складываются в обществе. Их сущность может находиться не в них самих, а внутри тех общественных отношений, внутри которых они формируются. И изучая эти явления, мы можем как раз и открыть в них эту сущность. А для этого может быть достаточно исчерпывающего изучения одного такого явления. Такой подход существовал и в марксизме: «Наши марксисты, разъясняя гегелевский принцип в марксистской методологии, правильно утверждают, что каждую вещь можно рассматривать как микрокосм, как всеобщую меру, в которой отражен весь большой мир. На этом основании они говорят, что изучить до конца, исчерпать одну какую-нибудь вещь, один предмет, одно явление — значит познать весь мир во всех его связях. В этом смысле можно сказать, что каждый человек есть в той или иной степени мера того общества, или, скорее, класса, к которому он принадлежит, ибо в нем отражена вся совокупность общественных отношений» [12, c. 403].

Данный подход открывает путь познания от единичного к общему. К такому выводу здесь приходит и Выготский: «Мы видим уже из этого, что познание из единичного к общему есть ключ ко всей социальной психологии; нам нужно отвоевать для психологии право рассматривать единичное, индивида как социальный микрокосм, как тип, как выражение или меру общества» [12, c. 403]. Здесь предполагается, прежде всего, что всякая человеческая психология социальна и что всякое психическое явление отражает общество, в котором оно развивается. Это и создает условия возможности объективного анализа в психологии и вообще возможность каузальной психологии. Отсюда и происходит задача научиться изучать индивидуальное психологическое явление как презентацию общего, т. е., как некоторый микрокосмос всего общества, которое и формирует, производит и развивает данное явление. И такое право исследования единичных явлений может иметь только культурно­историческая психология. Здесь общее в единичном — это культурно­историческая природа психического явления, его социальная структура, которую необходимо раскрыть в единичном явлении. Это явление можно или раскрыть посредством его анализа, или искусственно сформировать, чтобы показать его культурно-историческую природу.

Пожалуй, в этом отношении за Л.С. Выготским последовал в российской психологии во второй половине XX века прежде всего П.Я. Галь­перин, который тоже настаивал на том, что психология должна изучать не феномены, не явления, а именно сущность явлений, причем так же, как Л.С. Выготский, он ориентирован именно на объективную психологию. П.Я. Гальперин развивает идею Выготского о том, что сущности психических явлений в начале находятся вовне индивидуума и именно посредством их интериоризации можно формировать психическое явление с заранее заданными свойствами. П.Я. Гальперин создает концепцию планомерного формирования умственных действий, основным принципом которой является максима: исследовать значит сформировать [13]. П.Я. Гальперин вслед за Л.С. Выготским считает, что если психическое явление уже сформировано, то мы не в состоянии понять его действительную глубинную структуру, но это можно сделать только изучая процесс формирования этого явления. И это возможно осуществить именно на материале индивидуального случая. П.Я. Гальперин показывает в своих многочисленных работах, что именно на основе такого индивидуально-психологического исследования только и можно понять внутреннюю организацию психических явлений.

Но в развернутом виде идея того, что сущность человеческой психики находится в обществе, в заданных обществом отношениях, и что мы можем проследить интериоризацию этих отношений в психическую организацию индивида, так и не получила надлежащего развития в российской психологии, особенно в рамках дальнейшей разработки аналитического метода. А с этой точки зрения мы в конечном счете должны предположить, что объективированные общественные отношения и их структуры, отношение в данной культуре к ребенку, структура семьи и пр. в значительной мере априорно задают структуру и характер психической организации последующего развития самосознания ребенка. Если мы понимаем это, то мы действительно способны, изучая микрокосмос психики отдельного индивидуума, усмотреть в нем большой макрокос­мос того общества, внутри которого происходит его развитие. Таким образом, индивидуальный случай, если рассматривать его культурно­исторически, можно увидеть как бы с двух сторон: можно стремиться усмотреть в психике индивида интериоризацию всех тех социальных отношений, в которые данный индивид был включен, и увидеть психическую организацию как определенную свернутость этих отношений. Но мы можем также, изучая индивидуальный случай, стремиться реконструировать тот социальный мир, внутри которого происходило формирование самосознания человека.

Наука всегда работает с сущностями и идеальными объектами. В этом состоит некое общее правило построения науки в целом. Например, почему данные изучения одного газа физик может перенести на все газы? Выготский полагает, что это происходит потому, что в результате применения индукции было получено понятие газа, и потому, что здесь в отдельном газе физик изучает общее свойство газов. А это уже результат анализа. Отсюда он заключает: «Итак, анализ принципиально не противоположен индукции, а родственен ей: он есть высшая ее форма, отрицающая ее сущность (многократность). Он опирается на индукцию и ведет ее. Он ставит вопрос; он лежит в основе всякого эксперимента; всякий эксперимент есть анализ в действии, как всякий анализ есть эксперимент в мысли; поэтому правильно было бы назвать его экспериментальным методом» [12, c. 403].

Таким образом, анализ снимает индукцию. И на высшем уровне анализа мы можем получить более глубокий материал, чем дает индукция. И именно на основе анализа оказывается возможен эксперимент, который является его развитием, когда анализ реализуется в действии. Но вначале мы всегда предпринимаем эксперимент в мысли. И все это анализ. Это и заставляет Выготского назвать анализ экспериментальным методом, ибо в основе эксперимента всегда лежит анализ, и он сам есть эксперимент в нашем мышлении.

Но для этого в анализе должно существовать абстрагирование от всего несущественного, а затем должна осуществиться и операция идеализации полученного искусственного объекта. Ведь в физике берут не просто любой газ, а одновременно оперируют с идеальной моделью газа, абсолютно упругого тела и т. п. Но эта же операция абстрагирования существует уже в простой индукции, а затем и в эксперименте.

Когда мы экспериментируем, то, согласно мысли Выготского, изучаем некоторый ряд явлений и распределяем выводы на разные группы, например, на всех людей, на школьников, на деятельность и т. д., а анализ и предлагает объем распределения выводов, т. е. выделение в изучаемых явлениях общих для данной группы черт. Наконец, в эксперименте мы всегда наблюдаем один выделенный признак явления, и это снова является следствием работы анализа. Здесь следовало бы добавить, что это и результат работы абстракции.

В этой связи Л.С. Выготский анализирует пример исследований И.П. Павлова, изучающего в собаке животное вообще, а в слюноотделении — рефлекс вообще. И это оказалось возможным, поскольку Павлов «максимально абстрагировал» изучаемое явление от специфических условий единичного явления и «увидел в единичном общность» [12, c. 404]. Аналогичные абстракции исследования на единичных случаях видит Выготский и у А.А. Ухтомского в его изучении доминанты, и у Ч. Шеррингтона в его открытии принципа борьбы за двигательное поле у животного при изучении почесывательных и сгибательных рефлексов задних ног.

Итак, что же можно назвать ближайшей сущностью, когда мы, например, хотим понять особенности развития ребенка. С точки зрения психологии Л.С. Выготского, это, конечно же, будет структура семьи и особенности тех социальных отношений, которые складываются в ней. Для понимания особенностей развития самосознания ребенка мы должны изучить, каким образом эти внешние социальные отношения трансформируются в особенности развития самосознания ребенка и его внутренних диалогов, на основе которых формируются высшие психические функции, психологические системы и пр. Общая направленность понимания и объяснения здесь однозначна: внешнее, социальное организует развитие внутреннего, психического, из внешнего общения рождается внутренняя саморегуляция. Другими словами, общение ребенка и взрослого (за которым в свою очередь встает широкий круг социальных институтов, семиотических средств и т. д.), а затем и детей друг с другом — все это по отношению непосредственно к ребенку есть внешнее. Понимая и объясняя внешние отношения, мы будем способны понять и объяснить психическую организацию ребенка. Это непросто, поскольку на пути интериоризации социальные отношения сложным образом трансформируются, их интериоризации может предшествовать экстериоризация внутреннего опыта, его проекции и т. п. Но общий ход анализа верен и никем особенно сегодня не оспорен. Неслучайно вся психотерапевтическая психология работает в направлении реконструкции, раскрытия и трансформации сложившихся в социальном взаимодействии структур и механизмов, запускающих возможное психическое расстройство и инкорпорированных в психике пациента. И только натуралистическая, а также построенная на методологии позитивизма академическая психология, возражая которой Л.С. Выготский и отстаивает значение изучения индивидуального случая, этому противостоит.

В продолжение размышлений над идеями Л.С. Выготского психологические исследования на материале индивидуальных случаев, по всей видимости, можно было бы ранжировать по оси идеализации. Можно изучать отдельный клинический случай с генетической точки зрения, но можно на основе обследования определенной клинической группы выбрать типичный для нее случай. Тогда предварительно изучая данную группу, мы выделяем некоторое ядро изучаемого феномена, которое присутствует у всех людей, входящих в нее. Для этого мы перебираем все клинические случаи в группе и обнаруживаем в них, например, общую структуру семьи, внутри которой происходило формирование расстройства. А затем уже выбираем для подробного анализа случай, в котором эта типичная структура семьи особенно ярко проявляется. Но мы можем пойти и далее по линии идеализации, объединяя в одну группу и другие группы (классы исследуемых лиц), и выделить некоторый идеальный тип, который одновременно станет идеальным объектом нашего исследования. Например, таким образом можно выделить идеальный тип мальчика-подростка. В таком случае можно подобрать для этого наиболее подходящий вариант и начать на его материале изучать существенные особенности подростка, характерные для нашей культуры.

Таким образом, в связи со всем вышесказанным возникают две методологических проблемы. Первая из них связана с выбором материала индивидуального случая. Как мы уже говорили, речь здесь идет об использовании индивидуального случая для решения именно общепси­хологических задач (в том числе и в клинической психологии). В этом смысле материал индивидуального случая должен презентировать саму психологическую проблему, т. е. это может быть или типичный случай, характеризующий определенную социальную группу, психологический возраст и т. п., или индивидуальный случай, который может быть осмыслен как идеальный объект научного исследования. В зависимости от задач психологического исследования эта проблема может решаться по-разному [4; 5; 6; 24; 25; 36].

Вторая проблема состоит в организации всестороннего анализа индивидуального случая в смысле живого проявления психической организации в ее целостности и в том, чтобы избежать простых срезов и редукций этой живой психической реальности. В этом также состоит ценность индивидуального случая и его методологическое значение. Решение этой проблемы требует многостороннего системного и целостного аналитического подхода к материалу индивидуального случая. Один из подходов к решению этого круга задач на примере проблемы идентичности и ее диффузии мы продемонстрировали в своей монографии об Э. Эриксоне [6].