Раннее материнство: психологическая проблема или социальный конструкт?

В статье проблема беременности и материнства в подростковом возрасте анализируется с точки зрения социального конструирования. Приводится обзор зарубежных исследований, посвященных этой проблеме, рассматриваются факторы, которые оказывают влияние на восприятие личности юных матерей психологами и социальными работниками. Обобщаются результаты исследований типичных психологических проблем юных матерей в сферах личностного развития и детско-родительских отношений. Выявляются недостатки в организации и методологии исследований, которые приводят к искажениям результатов. Показывается связь социальной политики в отношении юных матерей, социального статуса таких матерей, их этнической принадлежности со сложившимися в научной литературе представлениями о юных матерях как о группе риска с девиантным поведением.

Подростковый возраст - это исторически наиболее поздний и крайне чувствительный к социальным аспектам период онтогенеза. Подростничество как переходный период на пути к взрослости (transition to adulthood) нельзя считать окончательно сложившимся в культурно-исторической перспективе.

Исторически беременность в юном возрасте была вариантом (в некоторых обществах - эталоном) нормы, в XVIII - XIX вв. она стала предметом регуляции со стороны общества и родителей. В Европе и Америке подростковое материнство стало рассматриваться психологами и социальными работниками как отдельная проблема в 1960-1970-е гг. К этому же периоду относится начало второго демографического перехода, одним из аспектов которого является увеличение возраста рождения первого ребенка. В когорте женщин, родившихся в 1960-е гг., в США средний возраст рождения ими первенца составил 24,5 лет (наиболее низкий по сравнению с Северной и Центральной Европой), а в Нидерландах - почти 29 лет (наиболее высокий). Однако для юга Европы и стран бывшего соцлагеря откладывание рождения ребенка является сравнительно недавней тенденцией [11].

До 1960-х гг. проблемой была внебрачная беременность, а с 1970-х гг. фокус общественного внимания переместился на возраст матери. Это произошло уже после пика подростковой рождаемости, поэтому необходимо рассмотреть иные причины выделения подростковой беременности как особой проблемы, помимо ее распространенности.

В современном обществе традиционная модель материнства и детства претерпевает серьезные изменения, соответствующие изменениям в общественных отношениях. Ситуацию можно охарактеризовать как создание или поиск новых моделей, основанных на осознании как потребностей матери, так и особенностей психического развития ребенка [6].

С одной стороны, это создает предпосылки для пересмотра стереотипов, для более дифференцированного и толерантного отношения к «нестандартным» формам материнства, в том числе к подростковому материнству. С другой стороны, существует связь между общественными потребностями и мерой материнской ответственности за рождение ребенка: «Если общество заинтересовано в сохранении здоровья и воспитании ребенка, то его внимание направляется на мать <...>. Она становится лучшей или худшей матерью в зависимости от того, ценится или же обесценивается в обществе материнство» [1, с. 13]. Именно в силу этого обстоятельства маргинализируются матери-подростки, так как им трудно соответствовать высоким требованиям, предъявляемым к матери в современном обществе.

Идея о том, что подростковое материнство - это «всего лишь» социальный конструкт, не нова. Энн Муркотт со своей работой «The Social Construction of Teenage Pregnancy: a Problem in Ideologies of Children and Reproduction» (1980) была одним из первых авторов, проанализировавших социальное конструирование этой проблемы, указав на следующие ее аспекты [17].

Во-первых, подростковая беременность является заведомо нелегитимной: она не может наступить в браке, поскольку этому препятствует установленный возраст вступления в брак (поступок становится проблемой постольку, поскольку существует правило, которое он нарушает [15]).

Во-вторых, несмотря на то, что в современном мире детство перестало рассматриваться как подготовка ко взрослой жизни и обрело самостоятельную ценность, преемственность между детством и взрослостью отсутствует. Это два взаимоисключающих статуса; и только взрослый может родить и воспитывать ребенка. Подростковая беременность размывает общепринятую концепцию разделения на «ребенка» и «взрослого». Образ ребенка эпохи Просвещения как изначально гармоничного, нуждающегося в защите от неадекватной социализации, сохраняется до сих пор, например, когда поступки несовершеннолетних правонарушителей объясняются исключительно их негативным ранним опытом [17]. Беременность девочки-подростка - это знак потери ею невинности, что символически лишает ее статуса ребенка, но не предлагает никаких альтернатив. Разрушая категорию детского, она становится девиантным взрослым (A. Lawson, 1993) [15].

С точки зрения социальной антропологии, подростковая беременность угрожает доминирующим представлениям о детстве, так как противоречит ряду запретов и табу современного общества (в том числе и закрепленных в правовых нормах, таких как «возраст согласия»). В знаменитой работе Мэри Дуглас «Чистота и опасность» выделяются различные формы «загрязнения» («social pollution»), две из которых прослеживаются в феномене подростковой беременности: нарушение границ и противоречия в базовых постулатах, заставляющих систему воевать саму с собой. Одно из таких противоречий - снижение возраста наступления половой зрелости и повышение возраста социальной зрелости. Энн Муркотт отмечает, что в современной ситуации впору задаться вопросом, почему беременности и рождение детей у девушек-подростков случаются так редко [17].

Происходящее уже сейчас, в начале XXI в., увеличение продолжительности «переходного» возраста напрямую влияет на понимание раннего родительства. Расширение понятия «родители группы риска» приводит к потере им всякого смысла, как, например, снижение возраста целевой группы «родители-подростки» с 16 до 20 лет в британской Новой лейбористской стратегии в отношении подростковой беременности (New Labour’s Teenage Pregnancy Strategy). Исследователи университета Southampton (Великобритания) в одной из работ определили раннее материнство как наступившее до 20 лет, а раннее отцовство - до 23 лет. Как отмечает Ян Маквариш, «все родители становятся в некотором смысле подростками», потому что оказываются в позиции учеников перед лицом экспертного знания о «правильном» родительстве [16].

В-третьих, имеет место профессионализация (в частности, медикализация) беременности и детства. Специалисты и общественность, описывая беременность, балансируют между нормой и патологией; детство, особенно раннее, также считается периодом особого риска, для предотвращения нарушений развития используется скрининг детского населения и т.д. Психология развития близка в этом к медицине: она тоже обладает экспертными знаниями о нормальном ходе развития и о том, какие проблемы возникают на основе негативного раннего опыта [17].

К. Маклеод прослеживает в профессиональной литературе о подростковом родительстве определенный тип двойного послания: прохождение такого нормативного этапа личностного и социального развития, как подростковый возраст, делает девушку уязвимой для незапланированной беременности (за счет недостатка опыта и знаний, подверженности влиянию сверстников, высокой значимости интимно-личностных отношений и др.), но появление ребенка в этой ситуации оценивается как ненормативное, а возрастные особенности служат для обоснования родительской некомпетентности юной матери. В таких случаях именно развитие исчезает из фокуса внимания: родительская компетентность рассматривается, скорее, как результат, которого надо успешно достигнуть, а не как постоянный процесс взаимодействия с ребенком, процесс личностного роста, освоения культуры родительства в ее многообразии [15].

На смену морализации подростковой беременности пришла ее психологизация: она обсуждается в терминах «социально-экономических последствий» и «психосоциальных рисков». В качестве иллюстрации данного перехода можно использовать предложенную А. Шнайдер и Х. Ингрэм (1993) модель конструирования различных целевых групп социальной политики. Эти группы получают поощрения, помощь или взыскания в зависимости от оценочного компонента (негативного или позитивного) и от степени их влиятельности1 (сильной или слабой). Таким образом выделяются четыре группы: сильные позитивные (например, малый и средний бизнес), сильные негативные (потенциальные конкуренты текущей власти - профсоюзы, богема), слабые позитивные, или «зависимые» (дети, инвалиды), слабые негативные, или «девиантные» (преступники, наркозависимые). В качестве целевой группы социальной политики юные матери изначально были отнесены к группе «девиантных», но постепенно перешли в группу «зависимых» (например, британские авторы датируют этот переход 1990-ми гг.) [21].

Такое «перемещение» отражает противоречивый и размытый дискурс юного материнства: с одной стороны, эти девушки преступили некие нормы и стали бременем для налогоплательщиков, с другой стороны - это молодые люди (а с точки зрения Конвенции о правах ребенка - дети), которые особо уязвимы и нуждаются в помощи.

К настоящему времени в англоязычной литературе накоплен большой массив исследований, согласно которым матери-подростки обладают низкими навыками планирования, заниженной самооценкой, низкой мотивацией к учебе и профессиональному самоопределению, склонны излишне романтично воспринимать действительность, относятся к группе риска по возникновению послеродовой депрессии [9; 10; 12]. Беременность и рождение ребенка часто приводят к изоляции от сверстников (D. deAnda & R.M. Beccera, 1984) [10]. Многие юные матери испытывают чувство вины по отношению к своим матерям за то, что огорчили их появлением ребенка и последующими хлопотами [9].

1 В оригинале - «политической власти» («political power»). Не все целевые группы действуют непосредственно в сфере политики, поэтому в переводе мы делаем акцент на их способность влиять на социальную ситуацию - свою собственную или более широкого социума.

В отношении детей юные матери демонстрируют менее эффективное родительское поведение, чем взрослые женщины (отличаются меньшей эмоциональной отзывчивостью, сензитивностью к ребенку, меньшим числом вербальных контактов, менее стимулирующим и более авторитарным поведением, большей небрежностью в организации режимных моментов и распространенностью плохого обращения по сравнению со взрослыми матерями; J. Brooks-Gunn & F.F. Frustenberg, 1986; F.J. McLaughlin, H.M. Sandler, K. Sherrod, P.M. Vietze & S.M. O’Connor, 1979; H.J. Osofsky & J.D. Osofsky, 1970 и др.) [18, 19]. Юные матери часто воспринимают ребенка как «продолжение» значимого другого, а не как самостоятельную ценность [10].

Здесь для анализа нам потребуется понятие «отсутствующее, но подразумеваемое» («absent-but-implicit»), которое привнесено в психологию М. Уайтом и основывается на идеях Ж. Дерриды о том, как смыслы, которые мы выносим из текста, зависят от проводимого нами различения между представленным в тексте (привилегированный смысл) и пропущенным в тексте (подчиненный смысл) [3]. В приведенных исследованиях «отсутствующее, но подразумеваемое» - это идеальный образ взрослой женщины, которая не сталкивается с незапланированными беременностями, потому что всегда реалистично оценивает ситуацию, не поддаваясь чувствам, обладает адекватно высокой самооценкой, осознанно и эффективно планирует свою деятельность. Став матерью, она всегда готова к взаимодействию с ребенком, не подвержена депрессивным настроениями, переживаниям вины и стыда, сама справляется со всеми проблемами.

Не только юные матери, но и их родители, допустившие беременность дочерей, тоже оказываются далеки от этого идеала: они описываются как некомпетентные в вопросах полового просвещения, пренебрегающие эмоциональными потребностями детей. Единственным человеком, который может исправить ситуацию («разорвать цикл семейного неблагополучия») оказывается специалист, который отождествляется с образом «идеального взрослого» [15].

Необходимо отметить, что с 1990-х гг. исследователи в большинстве своем стали подчеркивать индивидуальные возможности юных матерей к адаптации, согласовывая их, однако, со статистическими данными о негативных последствиях подросткового материнства: «Многие подростки становятся хорошими родителями, но в группе детей с психо-социальными проблемами велика доля тех, чьи родители были подростками на момент их рождения» [22, с. 3].

Примерно в это же время стала активно развиваться правозащитная деятельность самих юных матерей, начали создаваться группы взаимной поддержки, где в качестве консультантов выступают женщины, основывающиеся на собственном опыте (experience consultants). С появлением интернет-технологий этот процесс стал еще более видимым: «Организация TeenMAS выросла из страницы в социальной сети MySpace, созданной в 2006 г. Менее чем за 8 месяцев у страницы появилось 14000 читательниц. TeenMAS возглавляет Майра Веласкез, которая сама родила ребенка в возрасте 16 лет. Проблемы, которые она преодолевала, будучи юной мамой, побудили ее к тому, чтобы начать помогать другим девушкам в такой же ситуации» 2.

В дальнейшем некоторые авторы описывали процесс «изобретения» проблемы подросткового материнства в XX в. (W.R. Arney & B.J. Bergen, 1984), подвергали сомнению негативный образ юных матерей (S. Macintyre & S. Cunningham-Burley, 1993) и искали его истоки в социальных страхах (Luker, 1996). P. Selman (2003) связывает стигматизацию юных матерей с «моральной паникой» («moral panic»), т.е. с алармистским дискурсом в отношении общественной морали [21].

Однако простая констатация того, что подростковое материнство является социально сконструированной проблемой, также является своеобразной формой редукционизма (I. Hacking, 1999). Взвешенное решение заключается в признании того, что подростковое материнство [21]:

•      часто оказывается в центре внимания на волне «моральной паники»;

•      часто является причиной стигматизации юных матерей, даже если они адекватно адаптируются к своей новой роли;

•      представляется в неадекватных масштабах из-за некорректного освещения в СМИ и/или из-зп политических интересов тех или иных социальных групп.

К примеру, популярные британские СМИ в заметках о подростковой беременности и материнстве используют гиперболы («эпидемия»), эмоционально насыщенные определения («вопиющий случай»), повторы ключевых слов («дети растят детей»). Гораздо более редко становятся известными истории о девушках, которые родили рано, но реализовали свой шанс стать хорошими матерями и успешными специалистами. Эти истории выглядят как исключения, подтверждающие правила [21]. Парадоксально, но спекуляции на теме «детей, растящих детей» разрушают смысл воспитания детей как занятия, требующего взрослой родительской внутренней позиции, и делают идею материнства в глазах наименее зрелых подростков способом привлечения к себе внимания и поддержки [16].

«Моральная паника» является слишком размытым и оценочным термином, поэтому обратимся к данным исследований. D.M. Kelly выделила следующие три подхода к

2 http://www.teenmas.org пониманию подростковой беременности и материнству [13], которые разделяются как психологами, так и представителями сфер образования, управления и СМИ.

Патологизирующий подход3. «Проблема - в психологическо неблагополучии девушки». Раннее материнство объясняется эгоистической мотивацией или рассматривается как реакция на опыт жестокого обращения, в том числе и сексуального насилия. В любом случае, это - стрессовое и в целом негативное событие в жизни девушки, а помощь сводится к психотерапии и мониторингу выполнения ею родительских обязанностей. Декларируется необходимость толерантного отношения к юным матерям, важность поддержки, но зачастую все это оборачивается попытками жестко контролировать процесс адаптации девушек к материнской роли.

Традиционалистский подход. «Проблема - в семье, в уходе от семейных ценностей». Согласно этой точке зрения, раннее материнство является результатом распада института традиционной семьи и следующим звеном в цепи межпоколенных нарушений. Семья, а не общество (например, не школа), должна заниматься профилактикой ранних беременностей и половым просвещением. Иногда делается акцент на пропаганде воздержания, ограничения доступа подростков как к контрацепции, так и к абортам. Поддерживается идея передачи юными матерями детей на усыновление в благополучные полные семьи. Такой подход ведет к наиболее явной форме стигматизации.

Оппозиционный подход. «Проблема - в системе социального обеспечения, не оказывающей должной поддержки подросткам». При таком подходе обращается внимание на связь раннего материнства с бедностью или расой; отстаивается многообразие форм семьи и возможность девушки решать, оставить ли ей ребенка; декларируется необходимость поддерживать юную мать в ее решении; признается необходимость бороться с социальной изоляцией юных матерей. Доминирующие в обществе представления о «хорошей матери», принадлежащей к среднему классу, могут иметь негативные психологические последствия для молодых женщин, живущих в иных условиях. Всего лишь 3% научных и популярных статей о раннем материнстве содержат прямую речь самих юных матерей (Канада, 1980-1992). В условиях такого «молчания» N. Fraser (1989) говорит о неоднозначности в интерпретации потребностей. Специалисты, работающие с юными матерями, принимают решения на базе научно обоснованных данных, собственного профессионального и личного опыта, гораздо в меньшей степени ориентируясь на представления самой юной матери о ее потребностях и потребностях ее ребенка [13].

3 В оригинале он дословно называется «бюрократическим». Имеется в виду, что сведение проблемы исключительно к личностным особенностям юных матерей не ведет к социальной рефлексии, не требует изменения и развития предоставляемых им услуг, снимая с общества ответственность за негативные последствия раннего материнства.

Такая ситуация сложилась не столько из-за вольностей в трактовке результатов, сколько из-за особенностей организации исследований и формирования выборки. С точки зрения M.W. Stewart (1981), результаты большинства исследований юных беременных и матерей обладают низкой валидностью и потому не могут быть распространены на всю выборку [20].

Рассмотрим особенности изучения интересующей нас проблемы подробнее.

Во-первых, большинство исследований - описательные, они сфокусированы на особенностях личности, межличностных отношений, социальной ситуации юных матерей, игнорируя возможности сравнения с «нормальными» популяциями (со взрослыми матерями или с не имеющими детей подростками). Изучение юных матерей как отдельной маргинальной группы в ущерб пониманию их как подростков и как женщин-матерей не позволяет увидеть то общее и существенное, что объединяет их с представительницами социальной нормы. Так, недавние исследования показывают, что повышенная потребность в поддержке со стороны окружающих свойственна женщинам со сформированной психологической готовностью к материнству.

Во-вторых, преобладают исследования матерей-подростков из малообеспеченных семей (в США - это, чаще всего, исследования юных матерей-афроамериканок), что связано с большей доступностью этой группы - они проживают в социальных приютах, обращаются за помощью в органы социальной защиты. Это связано также с имплицитным допущением, что экономическая зависимость связана с личностным неблагополучием.

Как отметил F. Liben (1969), для объяснения причин раннего материнства у девушек из малообеспеченных слоев населения в литературе используются в основном социально­демографические факторы (неполная семья, низкий образовательный уровень, недоступность эффективной контрацепции и др.), а применительно к девушкам из среднего класса - интрапсихические (низкая самооценка, конфликтные отношения с матерью и др.). Южноафриканские исследователи гораздо чаще, по сравнению с психологами из США и Великобритании, используют социокультурные, а не личностные факторы для объяснения феномена раннего материнства [20].

Проблеме социального неравенства как потенциального источника искажений в исследованиях раннего родительства следует уделить отдельное внимание. Материнство санкционировано только при определенных условиях, таких как полная дееспособность4 и финансовая независимость, которые для многих женщин могут быть недостижимы

4 В российском законодательстве нет понятия «неполная, частичная дееспособность», которое используется во многих странах Европы. В качестве примера материнства, часто воспринимаемого как «неправильное», в этом контексте можно привести матерей с легкой или средней степенью умственной отсталости, которые обладают родительскими правами наравне с «нормальными» матерями, но испытывают трудности в выполнении родительских обязанностей и зависят в этом от помощи ближайшего окружения.

независимо от возраста. В то же время многие гендерные исследования делают акцент на том, что путь достижения личностной зрелости для женщины - это вступление в отношения заботы со значимым другим (мужчиной или ребенком) в отличие от типично мужского пути развития, в котором точками отсчета служат образование и карьера [15].

Представительницы разных социальных классов по-разному трактуют соотношение между материнством и личностной зрелостью. Представительницы среднего класса считают, что им надо достичь зрелости перед тем, как обзаводиться детьми, тогда как для женщин из рабочего класса рождение ребенка и является путем к достижению зрелости (L. Davies et al., 1999) [20]. Это же верно и для многих этнических групп. Этнические различия определяют степень удовлетворенности подростков своим родительством: у юных афроамериканок самооценка оказалась выше, чем у белых девушек, то же оказалось верным для отцов- подростков (M.A. Pirog-Good, 1995). Афроамериканские отцы-подростки воспринимают свое родительство как нормативный культурный опыт (F.P. Rivara, P.J. Sweeney, B.F. Henderson, 1985) [12].

Девушкам, проживающим в условиях выраженной социальной эксклюзии (нелегальным мигранткам, обитательницам бедных кварталов и др.), доступен очень ограниченный объем образовательных и медицинских услуг. В их ситуации раннее материнство можно оценить как эффективную культурную стратегию: ребенок рождается, пока здоровье матери не отягощено хроническими заболеваниями, и успевает вырасти в семье, несмотря на небольшую продолжительность жизни в данной социальной группе. При этом жизненная траектория практически не изменится от откладывания рождения ребенка на более поздний срок (A. Geronimus, 1991) [8].

Это не позволяет однозначно говорить о ранней беременности как о рациональном выборе, однако исследования беременных подростков - учениц IX-XII классов из малообеспеченных районов различных городов США, посещавших курсы подготовки к родительству, выявили, что примерно 1/3 беременностей были запланированными (по данным отечественных исследователей, запланированной является каждая пятая подростковая беременность [2]). Создание психологических и социальных моделей подростковой беременности, в которых раннее родительство становится последствием или результатом неблагополучия, - часть большой дискуссии о вине и ответственности общества или женщины, ставшей матерью в «неподобающих» условиях.

В-третьих, нельзя не отметить сфокусированность исследований на юной матери, ее проблемном поведении или психологическом состоянии при изучении как внутриличностных изменений, так и социокультурного контекста. S.F. Hartley (1974) подсчитал, что на одну публикацию, посвященную отцам детей юных матерей, приходятся 25-30 работ, посвященных исключительно юным матерям. Значительного внимания заслуживают и мезосистемные факторы (отношения юных матерей с их матерями, партнерами, сиблингами), и макросистемные факторы (культурно-этнические нормы, социальная и семейная политика). Надо отметить, что с момента создания этого критического обзора появилась масса работ, посвященных сравнению юных матерей с их сверстницами, не имеющими ребенка, и со взрослыми матерями, а также ближайшему социальному окружению юных матерей.

Однако культурно-историческое происхождение феномена подросткового материнства не отменяет реальность психологических, социальных, правовых проблем, возникающих у юных матерей и их детей в ряде конкретных случаев. Ян Хакинг (1999) называет такую позицию «скпетическим» («skeptical») социальным конструкционизмом в отличие от радикального. Он предлагает рассматривать подростковое материнство не только как социальную проблему, но и как уникальный опыт девушек и их детей, как сферу экспертного знания (если помощь все-таки требуется) [7].

Какие проблемы изучения раннего материнства и помощи юным матерям в отечественной практике можно сформулировать в свете вышесказанного?

Изучая негативные последствия раннего родительства (а именно они в настоящее время находятся в фокусе внимания российских психологов), мы сталкиваемся с вопросом: что выполняет паталогизирующую функцию - само раннее родительство или негативное отношение к нему ближайшего окружения девушки и широкого социума, стигматизация? Парадокс заключается в том, что крайне сложно описать «типичную» точку зрения на раннее материнство в России, даже если ограничиться анализом только научно­методической литературы. Так, в сборнике «Раннее родительство», вышедшем в 2009 г., можно найти идеи и «правозащитного», и «психологизаторского», и «морализаторского» толка, причем последние преобладают, особенно в статьях по профилактике ранних беременностей [5]. Поскольку подростковое материнство стало объектом исследований и консультативной практики только в 1990-е гг., наблюдается своеобразное смешение подходов, которые в странах Европы и США сменяли друг друга во времени.

Наиболее значимой для практики проблемой является осознание консультирующим психологом его собственных установок и ценностей в отношении раннего материнства, а также влияющего на них широкого контекста: социальной политики, экспертного психологического знания, информации из СМИ и др.

В отечественной психологии материнства особое внимание отводится ценностно­смысловой сфере: важным показателем развития материнской сферы личности является «отношение к ребенку как самостоятельной ценности <...>, а также ценность материнства как состояния “быть матерью”» [6, с. 150]. «Для обеспечения потребностей младенца требуется, чтобы к моменту рождения материнство вышло на первую позицию в иерархии потребностей и ценностей женщины» [4, с. 18]. Случаи, когда деторождение обусловлено мотивами, внешними по отношению к ребенку (например, удержание мужчины, получение материальной выгоды и др.), оцениваются как неблагоприятные для развития детско- родительских отношений [4].

Можно предположить, что у многих российских специалистов идея о ребенке и материнстве как доминирующих ценностях сосуществует с личным опытом проживания ряда социально­политических и экономических кризисов последнего десятилетия XX в., когда эффективной стратегией было откладывание деторождения или отказ от него, а матери «незапланированных» детей оценивались как те, которые не могут «ничего им дать» или даже как «плодящие нищету». В настоящее время внимание к родительским ресурсам («что она может дать ребенку») сместилось с материальных нужд в сторону успешной социализации и познавательного развития.

Раннее материнство не является этически нейтральной проблемой, в том числе для специалистов, занятых исследовательской или практической работой в этой сфере. Восприятие подросткового материнства часто нагружено смыслами, связанными с сексуальностью, разрушением идеалов «традиционной» семьи, «безотцовщиной», бедностью и маргинальностью [14]. Осознание своих личных принципов, опасений или надежд, связанных с проблемой ранних беременностей, а также анализ широкого социального контекста помогут специалистам-психологам улучшить качество их практической работы с девушками и их окружением.

1. Бадинтер Э. Любовь в дополнение: История материнской любви (18-20 века). М., 1990.
2. Гуркин Ю.А., Суслопаров Л.А., Островская Е.А. Основы ювенильного акушерства. СПб., 2001.
3. Кэри М., Уолтер С., Рассел Ш. Отсутствующее, но подразумеваемое: карта, помогающая задавать терапевтические вопросы // Введение в нарративную практику. [Web-документ: http://narrlibrus.wordpress.com/2011/12/13/abi_map/]
4. Ланцбург М.Е.  Роль психологической подготовки и поддержки в реализации родительских функций // Психологическая наука и образование. 2011. №1. 
5. Раннее родительство: методика профилактики, организация работы с несовершеннолетними матерями / Под ред. С.В.Волковой, В.И.Крюкова  М., 2009.
6. Филиппова Г.Г. Психология материнства. М., 2002.
7. Arai L. Teenage Pregnancy: the Making and Unmaking of the Problem. Bristol, 2009.
8. Breheny M., Stephens C. Individual Responsibility and Social Constraint: The Construction of Adolescent Motherhood in Social Scientific Research // Culture, Health & Sexuality. 2007.Vol. 9. № 4.
9. Clemmens D.A. Adolescent Mother's Depression after the Birth of Their Babies: Weathering the Storm // Adolescence. 2002. Vol. 37. №147.
10. Cowley С. Adolescent Girls’ Attitudes Towards Pregnancy // Journal of Family Practice. Vol. 50. №7.
11. Frejka T., Sardon J.-P. First Birth Trends in Developed Countries: Persisting Parenthood Postponement // Demographic Research. 2006. Vol. 15.
12. Hudson D.B. Depression, Self-Esteem, Loneliness and Social Support Among Adolescent Mothers Participating in the New Parents Project// Adolescence. 2000. Vol.35. №139.
13. Kelly D.M. Stigma Stories: Four Discourses About Teen Mothers, Welfare and Poverty // Youth Society. 1996. №27.
14. Luker K. Dubious Conceptions: the Politics of Teenage Pregnancy. Harvard University Press, 1996.
15. Macleod C. Teenage Pregnancy and the Construction of Adolescence: Scientific Literature in South Africa // Childhood. 2003. Vol. 10. № 4. 
16. Macvarish J. How Teenage Pregnancy Became Redefined as a Social Problem. Battle of Ideas, 14.10.2010. [Web-документ: http://www.battleofideas.org.uk/index.php/2010/battles/5380/]
17. Murcott A. The Social Construction of Teenage Pregnancy: a Problem in the Ideologies of Childhood and Reproduction //  Sociology of Health & Illness. 1980. Vol. 2. Issue 1. http://onlinelibrary.wiley.com/doi/10.1111/j.1467-9566.1980.tb00198.x/abstract
18. Passino A.W. et al. Personal Adjustment During Pregnancy and Adolescent Parenting // Adolescence. 1993. Vol.29. №109.
19. Prodromidis M. Psychosocial Stressors among Depressed Adolescent mothers// Adolescence 1994. Vol.29. № 114.
20. Stewart M.W. Adolescent Pregnancy: Status Convergence for the Well-Socialized Adolescent Female // Youth & Society. 1981. № 12.
21. Teen Pregnancy and Parenting: Social and Ethical Issues / Ed. J. Wong and D. Checkland. University of Toronto Press, 1999.
22. XIST Unga Foraldrar Socially Excluded Young Parents: Final Report Year 3 (2003–2006). Sweden, Stokholm, 2007.
23. Teen Pregnancy and Parenting: Social and Ethical Issues / Ed. J. Wong and D. Checkland. University of Toronto Press, 1999.
24.  XIST Unga Foraldrar Socially Excluded Young Parents: Final Report Year 3 (2003–2006). Sweden, Stokholm, 2007.