Роль апатии в формировании мужского депрессивного синдрома у заключенных

В статье представлены результаты исследования, посвященного изучению роли апатии в формировании мужского депрессивного синдрома у заключенных. На материалах анкетирования мужчин (N=151), отбывающих наказание в одной из колоний строгого режима г. Омска, построена эмпирическая модель, свидетельствующая о том, что формирование мужского депрессивного синдрома у заключенных является сложным поэтапным процессом, в котором на ранних стадиях происходит манифестация таких переживаний, как безнадежность, скука и одиночество, а на более поздних этапах к ним присоединяется апатия. Анализ социально-демографических характеристик показал, что возраст, семейное положение, наличие детей, образование, срок отбывания наказания и статья не оказывают эффектов на психологические симптомы заключенных. Исключением стал уровень образования заключенных, оказывающий влияние на переживание ими чувства безнадежности. На основании полученных данных делаются выводы о важности образовательных мероприятий в тюремной среде, а также потенциальном использовании результатов исследования в практике кризисной терапии заключенных в России.

Введение

Психологические эффекты тюремного заключения служат предметом особого интереса современной пенитенциарной психологии. Главной причиной этого интереса является тот факт, что статистика суицидов, совершаемых в тюрьмах, в целом выше аналогичных показателей среди населения всех стран [12]. По данным Всемирной организации здравоохранения (World Health Organization, WHO) и Международной ассоциации по предотвращению самоубийств (International Association for Suicide Prevention, IASP), заключенные в исправительных учреждениях являются группой самого высокого суицидального риска, в связи с чем нуждаются в профессиональной психологической помощи.

В научной литературе можно встретить довольно большой список психологических эффектов тюремного заключения, к которым относятся частые кошмары и бессонница, непреходящие чувства вины и стыда, переживания отчужденности и изоляции, страхи и панические атаки, недовольство собой и своей жизнью и многое другое [27]. Наиболее частым таким эффектом является депрессия, которую, по данным разных исследователей, диагностируют у 45—73% заключенных [24; 25].

Тюремное заключение само по себе является депрессивным событием. Одной из причин депрессии в тюремной среде является то, что, вспоминая прошлые преступления, заключенные испытывают вину и горе [6]. Другой причиной считается изоляция, вызванная ограниченным тюремным пространством и разлукой с семьей и близкими [14]. Наконец, немаловажной причиной депрессии называют соматические жалобы заключенных, их хронические заболевания, а также психические заболевания с семейной историей [18].

В последние годы психологи активно разрабатывают программы кризисной терапии заключенных, однако сами специалисты приходят к выводу о недостатке исследований в этой области [28]. Так, современные исследователи стали все чаще фиксировать у мужчин не классическую депрессию, понимаемую в соответствии с DSM-V как состояние сниженного настроения с сопутствующей потерей энергии и интереса к жизни, а так называемый «мужской депрессивный синдром». Последний был открыт еще в 1995 г. группой шведских психологов под руководством В. Рутца, который описал атипичные симптомы депрессии в виде снижения устойчивости к стрессу, агрессии, импульсивности, злоупотребления психоактивными веществами и наследственной отягощенности (в частности, расстройств настроения, алкогольной зависимости и суицидального поведения) [23].

Открытие мужского депрессивного синдрома позволило объяснить рост данных, свидетельствующих о различиях в симптоматике депрессии между мужчинами и женщинами. В частности, женщины при депрессии отмечают классические симптомы болезни в виде плохого настроения, переживания чувства беспомощности и одиночества, приступы печали и плача, тогда как мужчины вне зависимости от степени их мужественности и тяжести психических и соматических симптомов предпочитают скрывать истинные эмоциональные переживания даже от своих лечащих врачей [19]. По меткому выражению С. Коэна, такое состояние можно назвать «мужским молчаливым страданием» [8].

Целью настоящего исследования является изучение факторов мужского депрессивного синдрома у заключенных, а в качестве гипотезы исследования выступает предположение о том, что формирование мужского депрессивного синдрома у заключенных является сложным поэтапным процессом, в котором на ранних стадиях происходит манифестация таких переживаний, как безнадежность, скука и одиночество, а на более поздних этапах к ним присоединяется апатия. Это предположение основано на анализе результатов исследований, в соответствии с которыми апатия является основным клиническим симптомом депрессии [13], а при сопутствующей терапии апатии и депрессии в качестве распознавания суицидальной опасности необходимо проводить диагностику и работать с переживанием безнадежности [10], предрасположенностью к скуке [16] и переживанием одиночества [7].

Возможно, знания о закономерностях мужского депрессивного синдрома в тюремной среде позволят исследователям наметить дальнейшие перспективы изучения «белых пятен» в данной области, а психологам-практикам дадут некоторые ориентиры для диагностики, терапии и профилактики кризисных состояний и суицидального поведения у заключенных.

 

Методика

Участники исследования. В исследовании приняли участие мужчины (N=151), отбывающие наказание в одной из колоний строгого режима г. Омска. Исследование проходило при содействии штатного психолога, по просьбе администрации учреждения в данной статье не уточняется номер колонии. В конце анкеты респондентов просили указать некоторые социально-демографические характеристики:

·     Возраст. 14 респондентов не указали свой возраст, оставшиеся участники исследования оказались в возрасте от 20 до 60 лет (M=34,75; Me=34,5 года; SD=7,93).

·     Семейное положение. 3 респондента не указали свое семейное положение, среди оставшихся участников исследования распределение было следующим: 56 женатых респондентов, 40 разведенных, 47 холостых и 5 вдовцов.

·     Наличие детей. 3 респондента не указали информацию в графе о наличии детей, среди оставшихся участников исследования 65 респондентов отметили отсутствие у них детей, 49 — одного ребенка, 25 — двоих, 9 — трех и более детей.

·     Образование. 17 респондентов не указали свое образование, среди оставшихся участников исследования 47 отметили, что у них неполное среднее образование, 39 — среднее общее, 33 — среднее профессиональное и 15 — высшее.

·     Срок отбывания наказания. 3 респондента не указали дату, с момента которой они отбывают наказание, срок отбывания наказания среди оставшихся участников исследования составил от 3 месяцев до 11 лет (M=3,29; Me=3 года; SD=1,25).

·     Статья. 2 респондента не указали статью, по которой они привлечены к ответственности; среди оставшихся участников исследования: 30 отметили ст. 228 УК РФ «Незаконное приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов, а также незаконное приобретение, хранение, перевозка растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества»; 23 — ст. 158 УК РФ «Кража»; 20 — ст. 111 УК ФР «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью»; 18 — ст. 105 УК РФ «Убийство», 15 — ст. 161 УК РФ «Присвоение или растрата»; 13 — ст. 162 УК РФ «Разбой»; 10 — ст. 132 УК РФ «Насильственные действия сексуального характера»; 7 — ст. 166 УК РФ «Неправомерное завладение автомобилем или иным транспортным средством без цели хищения»; 4 — ст. 131 УК РФ «Изнасилование»; 4 — ст. 159 УК РФ «Мошенничество»; 3 — ст. 222 УК РФ «Незаконное приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, его основных частей, боеприпасов»; 2 — ст. 209 УК РФ «Бандитизм».

Инструменты. Психодиагностический пакет содержал следующие шкалы:

·     Шкала апатии А.А. Золотаревой — предназначена для диагностики психического состояния, характеризующегося безразличием и равнодушием к себе, другим и миру (например, «Иногда я не чувствую вкус жизни») [3].

·     Шкала надежды и безнадежности А.А. Горбаткова — является русскоязычной адаптацией польской версии шкалы безнадежности А. Бека (Beck Hopelessness Scale, BHS) [5]. Шкала содержит 20 тестовых пунктов, сгруппированных в две субшкалы: 1) надежда — диагностирует позитивное отношение к себе и своему будущему (например, «Я смотрю в будущее с надеждой и оптимизмом»); 2) безнадежность — оценивает негативное отношение к себе и своему будущему (например, «Будущее представляется мне мрачным») [2]. Для данного исследования были использованы ключи классической версии шкалы, в соответствии с которой баллы по шкале надежды инвертируются и суммируются с баллами по шкале безнадежности.

·     Краткая версия шкалы предрасположенности к скуке Р. Фармера и Н. Сандберга (Short Boredom Proneness Scale, SBPS) в переводе А.А. Золотаревой — оценивает предрасположенность к скуке как психическому состоянию, вызванному отсутствием интересных жизненных стимулов [11]. Шкала содержит 8 тестовых пунктов, измеряющих единый показатель предрасположенности к скуке (например, «Многое из того, что мне приходится делать, однообразно и уныло») [26].

·     Готландская шкала мужской депрессии Ф. Зьерау (Gotland Scale for Assessing Male Depression, GSMD) в переводе и апробации Д.А. Автономова — предназначена для диагностики мужского депрессивного синдрома, включающего атипичные симптомы депрессии, такие как снижение толерантности к фрустрации, враждебность, раздражение, импульсивность, злоупотребление алкоголем и лекарствами, наличие семейной истории депрессии, алкоголизма и суицидальных склонностей [30]. Шкала включает 13 тестовых пунктов, в отношении каждого из которых респонденту необходимо ответить на вопрос «Замечали ли Вы или другие люди говорили Вам о том, что Ваше поведение в течение последнего месяца изменилось, если да, то в какую сторону?» (например, «Нерешительность в обычных повседневных ситуациях») [1].

·     Дифференциальный опросник переживания одиночества (ДОПО-3) Е.Н. Осина и Д.А. Леонтьева — предназначен для диагностики отношения к одиночеству. В настоящем исследовании была использована только субшкала «Общее переживание одиночества», которая содержит 8 тестовых пунктов и отражает степень актуального ощущения одиночества, нехватки близкого общения с другими людьми (например, «Люди вокруг меня, но не со мной») [4].

Результаты и их обсуждение

Для анализа роли апатии в формировании мужского депрессивного синдрома был реализован анализ пути (path analysis) в программе IBM SPSS Amos v19.0. На рис. 1 представлена модель, в соответствии с которой переживание безнадежности (β=0,18; p<0,05), предрасположенность к скуке (β=0,21; p<0,05) и переживание одиночества (β=0,26; p<0,05) предсказывают апатию, а апатия (β=0,44; p<0,001), в свою очередь, предсказывает мужской депрессивный синдром. Проверяемая модель показала отличное соответствие данным (Satorra-Bentler χ2(2)=1,539; p<0,001; CFI=0,996; AGFI=0,973; NFI=0,996; RMSEA=0,000 (90% CI от 0,000 до 0,144); SRMR=0,464), полностью удовлетворяющее общепризнанным критериям (CFI≥0,95; AGFI≥0,90; NFI≥0,95; RMSEA≤0,08; SRMR≤0,05) [15]. Тем самым гипотеза исследования подтвердилась. Формирование мужского депрессивного синдрома у заключенных является сложным поэтапным процессом, на ранних стадиях которого можно обнаружить манифестацию таких переживаний, как безнадежность, скука и одиночество, а на более поздних этапах — апатию.

Рис. 1. Роль апатии в формировании мужского депрессивного синдрома у заключенных

 

Дополнительный анализ заключался в оценке потенциальных эффектов социально-демографических характеристик заключенных. С помощью однофакторного дисперсионного анализа ANOVA, реализованного в программе IBM SPSS v19.0, были обнаружены следующие закономерности.

·     Возраст (F(3,133)=0,537; p=0,658), семейное положение (F(3,144)=0,907; p=0,439), наличие детей (F(4,146)=0,763; p=0,551), образование (F(4(129)=0,584; p=0,675), срок отбывания наказания (F(2,148)=0,873; p=0,421) и статья (F(2,246)=0,645; p=0,526) не оказывают эффектов на мужской депрессивный синдром у заключенных.

·     Возраст (F(3,133)=1,134: p=0,338), семейное положение (F(3,144)=1,008; p=0,391), наличие детей (F(5,145)=0,761; p=0,579), образование (F(4(129)=0,887; p=0,474), срок отбывания наказания (F(3,144)=0,727; p=0,537) и статья (F(2,146)=0,802; p=0,451) не оказывают эффектов на апатию.

·     Возраст (F(3,133)=0,334; p=0,801), семейное положение (F(3,144)=0,416; p=0,742), наличие детей (F(5,144)=0,500; p=0,683), срок отбывания наказания (F(3,144)=1,424: p=0,238) и статья (F(2,146)=2,250; p=0,109) не оказывают эффектов на переживание безнадежности. В то же время образование заключенных (F(3,130)=2,978: p=0,034) оказывает значимое влияние на переживание безнадежности. Показатели переживания безнадежности у заключенных с неполным средним (M=48,96: SD=7,82) и средним общим (M=48,73; SD=7,74) образованием оказались выше, чем у заключенных со средним профессиональным (M=43,53; SD=11,51) и высшим (M=45,41; SD=10,25) образованием.

·     Возраст (F(4,146)=1,198; p=0,314), семейное положение (F(3,144)=0,027; p=0,994), наличие детей (F(3,144)=0,986; p=0,401), образование (F(4(129)=1,908; p=0,113), срок отбывания наказания (F(3,144)=1,028; p=0,382) и статья (F(2,146)=2,079; p=0,129) не оказывают эффектов на предрасположенность к скуке.

·     Возраст (F(3,133)=0,536; p=0,658), семейное положение (F(3,144)=0,960; p=0,414), наличие детей (F(3,144)=0,558; p=0,644), образование (F(4(129)=1,804; p=0,132); срок отбывания наказания (F(3,144)=0,441; p=0,724) и статья (F(2,146)=0,195; p=0,823) не оказывают эффектов на переживание одиночества.

Тем самым единственным социально-демографическим показателем, оказывающим влияние на переживание безнадежности у заключенных, является уровень их образования. В недавнем масштабном исследовании, посвященном проблеме психосоциальной адаптации американцев, было показано, что между переживанием безнадежности и уровнем образования респондентов существует тесная негативная связь: чем ниже уровень образования, тем выше показатели переживания безнадежности [22]. В другом исследовании было обнаружено, что низкий уровень образования является единственным социально-демографическим предиктором близкой суицидальной попытки среди заключенных [21]. Эти данные позволяют сделать закономерный вывод о важности образовательных мероприятий как методе профилактики переживания безнадежности и последующего развития апатии и мужского депрессивного синдрома у заключенных.

Выводы

·     Социально-демографические характеристики (в частности, возраст, семейное положение, наличие детей, образование, срок отбывания наказания и статья) не оказывают эффектов на переживание безнадежности, предрасположенность к скуке, переживание одиночества, апатию и мужской депрессивный синдром у заключенных. Единственным исключением является влияние уровня образования заключенных на переживание безнадежности: чем ниже уровень образования у заключенных, тем наиболее остро они испытывают чувство безнадежности. Соответственно, заключенные с низким уровнем образования входят в группу риска и должны находиться в зоне пристального внимания специалистов. Особой профилактической мерой могут стать образовательные программы для заключенных, которые с доказанной эффективностью способствуют успешной реабилитации после тюремного заключения и снижают риск рецидива преступлений [29].

·     В современной литературе можно найти сведения о том, что апатия и депрессия являются частыми психологическими симптомами заключенных [17], однако в настоящем исследовании впервые построена эмпирическая модель данных симптомов. Как оказалось, апатия играет ключевую роль в формировании мужского депрессивного синдрома у заключенных, в связи с чем ее диагностика должна стать частью раннего скрининга суицидального риска в тюремной среде. В качестве сопутствующих признаков мужского депрессивного синдрома могут рассматриваться такие психологические симптомы, как переживание безнадежности, предрасположенность к скуке и переживание одиночества.

·     Закономерным следствием предыдущего вывода является предположение о том, что переживание безнадежности, предрасположенность к скуке, переживание одиночества, апатия и мужской депрессивный синдром могут быть мишенями кризисной терапии заключенных. В настоящее время практика разработки и внедрения подобных кризисных программ широко распространена и объединяет специалистов из Канады, Англии, Италии, Австрии и многих других стран [9], что может стать основой для формирования аналогичной программы в России.

·     Ограничением настоящего исследования является его кросс-секционный дизайн, известным недостатком которого считается фиксация текущего момента и неспособность к анализу причинно-следственных связей.

В качестве научной перспективы видится лонгитюдное исследование, обращенное к изучению обнаруженной эмпирической модели в контексте суицидального поведения заключенных. Одним из этапов работы в этом направлении может стать обогащение отечественной психодиагностики новыми инструментами. Например, в случае русскоязычной адаптации Скрининговой формы депрессии, безнадежности и суицида (Depression Hopelessness Suicide Screening Form — DHS) [20] у специалистов появится инструмент для экспресс-диагностики у заключенных основных психологических симптомов, затронутых в настоящем исследовании.

1. Автономов Д.А. Мужской депрессивный синдром // Независимость личности. 2014. № 2. С. 8—11.
2. Горбатков А.А. Шкала надежды и безнадежности для подростков: некоторые аспекты валидности // Психологическая наука и образование. 2002. № 3. С. 89—103.
3. Золотарева А.А. Психометрический анализ новой шкалы апатии // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2020. Том. 17. № 2. С. 191—209. DOI: 10.17323/1813-8918-2020-2-191-209
4. Осин Е.Н., Леонтьев Д.А. Дифференциальный опросник переживания одиночества: структура и свойства // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2013. Том. 10. № 1. С. 55—81.
5. Beck A.T., Steer R.A. Beck Hopelessness Scale (BHS) manual. Pearson: San Antonio, 1993.
6. Bedaso A., Kediro G., Yeneabat T. Factors associated with depression among prisoners in southern Ethiopia: a cross-sectional study // BMC Research Notes. 2018. Vol. 11. P. 637. DOI: 10.1186/s13104-018-3745-3
7. Chang E.C., Chang O.D., Lucas A.G., Li M., Beavan C.B., Eisner R.S., McManamon B.M. et al. Depression, loneliness, and suicide risk among Latino college students: a test of a psychosocial interaction model // Social Work. 2019. Vol. 64. № 1. P. 51—60. DOI: 10.1093/sw/swy052
8. Coen S.E., Oliffe J.L., Johnson J.L., Kelly M.T. Looking for Mr. PG: masculinities and men’s depression in a northern resource-based Canadian community // Health and Place. 2013. Vol. 21. P. 94—101. DOI: 10.1016/j.healthplace.2013.01.011
9. Daigle M.C., Daniel A.E., Dear G.E., Frottier P., Hayes L.M., Kerkhof A., Konrad N., Liebling A., Sarchiapone M. Preventing suicide in prisons, part II: international comparisons of suicide prevention services in correctional facilities // Crisis. The Journal of Crisis Intervention and Suicide Prevention. 2007. Vol. 28. № 3. P. 122—130. DOI: 10.1027/0227-5910.28.3.122
10. Dori G.A., Overholser J.C. Depression, hopelessness, and self-esteem: accounting for suicidality in adolescent psychiatric inpatients // Suicide and Life-Threatening Behavior. 1999. Vol. 29. № 4. P. 309—318.
11. Farmer R., Sundberg N.D. Boredom proneness: the development and correlates of a new scale // Journal of Personality Assessment. 1986. Vol. 50. № 1. P. 4—17. DOI: 10.1207/s15327752jpa5001_2
12. Fazel S., Ramesh T., Hawton K. Suicide in prisons: an international study of prevalence and contributory factors // Lancet Psychiatry. 2017. Vol. 4. № 12. P. 946—952. DOI: 10.1016/S2215-0366(17)30430-3
13. Groeneweg-Koolhoven I., Ploeg M., Comijs H.C., Wjh Pennix B., van der Mast R.C., Shoevers R.A., Rhebergen D., Exel E.V. Apathy in early and late-life depression // Journal of Affective Disorders. 2017. Vol. 223. P. 76—81. DOI: 10.1016/j.jad.2017.07.022
14. Halvorsen A. Solitary confinement of mentally ill prisoners: a national overview and how the ADA can be leveraged to encourage best practices // Southern California Interdisciplinary Law Journal. 2017. Vol. 27. № 1. P. 205—229.
15. Hooper D., Coughlan J., Mullen M.R. Structural equation modeling: guidelines for determining model fit // Electronic Journal of Business Research Methods. 2008. Vol. 6. № 1. P. 53—60. DOI: 10.21427/D7CF7R
16. Krotava I., Todman M. Boredom severity, depression and alcohol consumption in Belarus // Journal of Psychology and Behavioral Science. 2014. Vol. 2. № 1. P. 73—83.
17. Maddzharov E.A. Age-psychological characteristics of inmates // Procedia — Social and Behavioral Sciences. 2016. Vol. 217. P. 92—100. DOI: 10.1016/j.sbspro.2016.02.035
18. Majekodunmi O.E., Obadeji A., Oluwole L.O., Oyelami R.O. Depression in prison population: demographic and clinical predictors // Journal of Forensic Science and Medicine. 2017. Vol. 3. № 3. P. 122—127. DOI: 10.4103/jfsm/jfsm_32_16
19. Martin L.A., Neighbors H.W., Griffith D.M. The experience of symptoms of depression in men vs women: analysis of the National Comorbidity Survey Replication // JAMA Psychiatry. 2013. Vol. 70. № 10. P. 1100—1106. DOI: 10.1001/jamapsychiatry.2013.1985
20. Martin M.S., Dorken S.K., Simpson A.I.F., McKenzie K., Colman I. The predictive validity of the Depression Hopelessness Suicide screening form for self-harm among prisoners // Journal of Forensic Psychiatry and Psychology. 2014. Vol. 25. № 6. P. 733—747. DOI: 10.1080/14789949.2014.955811
21. Marzano L., Hawton K., Rivlin A., Smith E.N., Piper M., Fazel S. Prevention of suicidal behavior in prisons: an overview of initiatives based on a systematic review of research on near-lethal suicide attempts // Crisis. The Journal of Crisis Intervention and Suicide Prevention. 2016. Vol. 37. № 5. P. 323—334. DOI: 10.1027/0227-5910/a000394
22. Mitchell U.A., Ailshire J.A., Brown L.L., Levine M.E., Crimmins E.M. Education and psychosocial functioning among older adults: 4-Year change in sense of control and hopelessness // Journal of Gerontology: Series B. 2018. Vol. 73. № 5. P. 849—859. DOI: 10.1093/geronb/gbw031
23. Rutz W., von Knorring L., Pihlgren H. Rihmer Z., Walinder J. Prevention of male suicides: lessons from Gotland study // Lancet. 1995. Vol. 345. P. 524. DOI: 10.1016/S0140-6736(95)90622-3
24. Scheyett A., Parker S., Golin C., White B., Davis C.P., Wohl D. HIV-infected prison inmates: depression and implications for release back to communities // AIDS and Behavior. 2010. Vol. 14. № 2. P. 300—307. DOI: 10.1007/s10461-008-9443-8
25. Shrestha G., Yadav D.K., Sapkota N., Baral D., Yadav B.K., Chakravartty A., Pokharel P.K. Depression among inmates in a regional prison of eastern Nepal: a cross-sectional study // BMC Psychiatry. 2017. Vol. 17. P. 348. DOI: 10.1186/s12888-017-1514-9
26. Struk A.A., Carriere J.S., Cheyne J.A., Danckert J. A Short Boredom Proneness Scale // Assessment. 2017. Vol. 24. № 3. P. 346—359. DOI: 10.1177/1073191115609996
27. Tomar S. The psychological effects of incarceration on inmates: can we promote positive emotion in inmates // Delhi Psychiatry Journal. 2013. Vol. 16. № 1. P. 66—72.
28. Tucker A.S., Mendez J., Browning S.L., Van Hasselt V.B., Palmer L. Crisis intervention team (CIT) training in the jail/detention setting: a case illustration // International Journal of Emergency Mental Health. 2012. Vol. 14. № 3. P. 209—215.
29. Vacca J.S. Educated prisoners are less likely to return to prison // Journal of Correctional Education. 2004. Vol. 55. № 4. P. 297—305.
30. Zierau F., Bille A., Rutz W., Bech P. The Gotland Male Depression Scale: a validity study in patients with alcohol use disorder // Nordic Journal of Psychiatry. 2002. Vol. 56. № 4. P. 265—271. DOI: 10.1080/08039480260242750

PlumX

Метрики публикации