Субъектные предикторы моделей поведения курсантов в ситуациях когнитивного диссонанса

В статье представлены результаты эмпирического исследования, раскрывающие роль отдельных личностных качеств в выборе определенных паттернов поведения в ситуациях когнитивного диссонанса. В ходе исследования на выборке курсантов (N=217), установлено, что определенное соотношение таких качеств личности как самооценка, тревожность и локус контроля, являются основополагающими предикторами в выборе конструктивной либо деструктивной стратегии поведения в ситуации когнитивного диссонанса. Эмпирически доказано, что взаимосвязь низкого уровня тревожности, адекватной самооценки и интернальной саморегуляции характерна для избрания курсантами конструктивной модели поведения в ситуациях когнитивного диссонанса, обеспечивающей успешное решение когнитивной задачи. У курсантов с деструктивной стратегией поведения в подобной ситуации отмечается взаимозависимость на статистически значимом уровне умеренной или ярко выраженной тревожности, завышенной самооценки и экстернальной регуляции являющихся препятствием для выхода из сложной когнитивной конструкции. И наконец, избегающую модель поведения при когнитивном диссонансе демонстрируют респонденты с высокой тревожностью, заниженной самооценкой и экстернальным локусом контроля. В результате полученных данных делается заключение о разработке специально-разработанной программы коррекции и развития эмоционально-волевой сферы курсантов в период обучения в вузе.

Введение

Современные тенденции развития цифровых технологий в промышленности, экономике и социальной сфере предъявляют повышенные требования к когнитивным функциям субъекта деятельности. Специалист должен владеть навыком оперативного анализа огромного потока информации, уметь быстро принимать единственно правильные решения. Уметь выделять главное и второстепенное в ситуации неопределенности и стресса. Наиболее остро эта проблема стоит перед сотрудниками силовых ведомств, выполняющих служебную деятельность в сложных, эмоционально напряженных и информационно противоречивых ситуациях.

Обзор научных публикаций, выполненных в последние десять лет, показывает возросший интерес исследователей к проблеме поведения субъекта в эмоционально напряженных ситуациях, в том числе трудных жизненных, экстремальных и ситуациях неопределенности или неоднозначности [6; 8; 24; 40; 41; 42]. Анализ современных исследований, актуализирующих роль средовых факторов в жизнедеятельности человека [7; 12;13; 27; 33], показывает, что в основном обсуждаются такие параметры, как успешность деятельности, адаптивность, социализация, самореализация и т. д. Недостаточно исследованными остаются вопросы, освещающие поведение личности в ситуациях когнитивного диссонанса, опосредованное субъектным потенциалом, несмотря на то, что в процессе обучения и выполнения профессиональной деятельности каждый сталкивается с подобными ситуациями. Особую важность эта проблема приобретает для будущих специалистов службы безопасности и правопорядка, когда в ограниченном временном интервале при дефиците необходимой или противоречивой информации приходится находить единственно правильное решение. Предпочтение определенного паттерна поведения в сложной когнитивной ситуации либо обеспечивает благоприятное решение сложной и неопределенной задачи, что, в свою очередь, повышает самооценку и обеспечивает успешность деятельности, либо препятствует достижению результативности в решении когнитивной задачи, создавая эмоциональный дискомфорт, снижая уровень притязаний и самооценки [Halliwell, 2019].

По мнению автора теории когнитивного диссонанса Фестингера, базисом в ситуации когнитивной неопределенности выступает стремление субъекта к гармонии когнитивных конструкций внешнего и внутреннего мира. Одной из таких конструкций, по мнению Фестингера, может выступать анализ и отбор информации, а также конфликт после принятия решения; вынужденный поступок, который сам субъект не смог бы совершить; несогласие с убеждениями социальной группы и неожиданные результаты действий и их последствия.

Как только теория когнитивного диссонанса достигла определенной гласности в научных кругах, Брем и Коэн предприняли попытку уточнения данной концепции. Авторы выделили в проявлении диссонанса два момента: приписывание себе причин возникновения диссонанса и социально открытое осуществление деятельности. Авторы отмечают: «... мы считаем субъекта обязавшимся, если он решил делать или не делать определенную вещь, если он выбрал одну (или более) альтернативу и тем самым отверг одну (или более) альтернативу, если он активно осуществляет (или осуществил) данное поведение» [Brehm, 1962, р. 7].

Несколько позже Аронсон внес некоторые поправки и свел диссонанс к личностно значимым факторам. Исследователь связывал эти факторы с устойчивыми ожиданиями, которые отражаются на деятельности субъекта, когда деятельность входит в противоречие с представлением о себе, искажая ожидания [Аронсон, 1984]. В это же время Брэмел писал о том, что порождением когнитивного диссонанса выступают всего лишь негативные отклонения от представлений о себе. Автор представил диссонанс в виде определенной мотивации страха перед социумом [28; 35].

Широкая известность в научных кругах данной теории послужила стимулом к проведению исследований диссонанса. К концу 80-х годов двадцатого столетия насчитывалось более 800 публикаций по данной проблеме. Значительная часть исследований была посвящена ситуативной обусловленности коммуникативной и речевой деятельности благодаря ранее проведенным исследованиям в Йельском университете под руководством Ховлэнда и Джениса [Harmon-Jones, 2019; Mills, 2019]. Экстраполяция данной теории на другие сферы исследований связана с экспериментальными работами Лоуренса и Фестингера, а также публикациями Зимбардо, характеризующими когнитивный контроль потребностей [Cooper, 2019; Zimbardo, 1969].

В свою очередь, эксперимент, проведенный Виклундом и Бремом, дал основание предполагать, что основным условием возникновения диссонанса является переживание личной ответственности за сосуществование неустойчивых когнитивных структур [Cooper, 2019; Mills, 2019].

Теоретическое обоснование когнитивного диссонанса послужило основанием для переосмысления теории подкрепления, получившей широкое признание в американской социальной психологии, объясняющей механизм поведения.

Достаточный импульс к изучению данной проблемы задала нейрокогнитивная психология [Izuma, 2019]. В настоящее время исследования когнитивного диссонанса в зарубежной науке можно увидеть как в психологии, так и смежных науках. Широко представлены исследования когнитивного диссонанса в экономических [Akerlof, 1982; Druckman, 2011; Mullainathan, 2009], а также в политических науках [Афинская, 2016; Bølstad, 2013].

Современные отечественные исследования когнитивного диссонанса содержат неоднозначные характеристики данного психологического образования. В большей степени различия обнаруживаются в понимании и интерпретации когнитивной ситуации, а также стиле индивидуальности [Берулава, 2013; Решетова, 2014].

Теоретический обзор научной литературы по проблеме когнитивного диссонанса в рамках истории развития данного проблемного поля позволяет заключить, что указанный феномен рассматривается чаще всего как внутриличностный конфликт. Данную авторскую позицию можно обнаружить в исследованиях В.С. Мерлина, В.В. Столина, В.Н. Мясищева, К.А. Абульхановой-Славской, В.Д. Шевченко, В.А. Гриднева, Савицкой Т.В. и других. По всей видимости, это обусловлено идентичной картиной психического отражения субъектом объективной реальности в ситуациях неопределенности. По мнению вышеуказанных авторов, для внутриличностного конфликта, как и когнитивного диссонанса, характерно проявление эмоциональных симптомокомплексов: психологического дискомфорта, эмоционального напряжения, негативного переживания. Известно также, что первопричиной возникновения данных феноменов выступают противоречия и рассогласованность в когнитивных конструкциях, выражающихся в установках, оценках, мнениях, позициях и т. д.

Еще одним фактором, указывающим на сходство данных психологических образований, является сфера их реализации, охватывающая ценностно-смысловое и мотивационно-потребностное пространство личности, где и осуществляется противоборство разнонаправленных мотивов, идеалов, ценностей, смыслов и установок.

Обращаясь к проблеме когнитивного диссонанса в диссертационной работе, Д.У. Ханалиева отмечает, что «…внутриличностные конфликты подразделяются на несколько видов, к которым относится и когнитивный внутриличностный конфликт, который, очевидно, наиболее точно отражает понятие когнитивного диссонанса в отечественной литературе. Возможно также рассмотрение внутриличностного конфликта в рамках исследований самосознания личности. Так, некоторые ученые отмечают сущность внутриличностного конфликта в расхождении реального и идеального Я, реальных возможностей и способностей человека и требований конкретной деятельности» [23, с. 50—51].

Современные исследования, освещающие данную проблему, носят преимущественно прикладной характер. Так, например, в статье И.Б. Авдеевой анализируется причинно-следственная связь когнитивного диссонанса и трудностей обучения у будущих инженеров [Авдеева, 2014]. В работе З.Н. Афинской когнитивный диссонанс выступает предметом исследования в лингвокультуре [Афинская, 2016]. В исследованиях О.Н. Лучко, В.А. Маренко, С.А. Кациель данный феномен выступает как инструмент межкультурного диалога личности [Лучко, 2015]. А.И. Скрипникова, указывает, что в современной журналистике для реализации профессиональных задач все чаще прибегают к применению искусственно-созданного когнитивного диссонанса [Скрипникова, 2012]. Можно также отметить исследования С.А. Кациель направленные на изучение когнитивного диссонанса среди студентов [Кациель, 2017]. В этом же ряду находится исследование С.Б. Баглюк и Н.С. Касаткиной по выявлению роли СМИ в формировании когнитивного диссонанса при взаимодействии врача и пациента [Баглюк, 2019]. Отдельного внимания заслуживает монография Т.В. Савицкой посвященная изучению веры как способа устранения когнитивного диссонанса в обыденном сознании [Савицкая, 2017].

Указанные выше исследования позволяют констатировать, что проблема исследования субъектной детерминированности выбора моделей поведения в ситуациях когнитивного диссонанса находится преимущественно в контексте теоретического осмысления и не была предметом специального эмпирического исследования.

Цель статьи — эмпирически обосновать субъектную обусловленность выбора моделей поведения курсантов в ситуациях когнитивного диссонанса.

 

Методология и методики исследования

Теоретико-методологическую основу проблемы исследования стратегий поведения в ситуациях когнитивного диссонанса составили экзистенциональный подход, в контексте которого уникальность личности выступает как специфическая траектория самоосуществления субъекта [Berzonsky, 2014; Dudina, 2016]; субъектно-деятельностный подход, объясняющий становление и развитие индивидуальных особенностей личности в непосредственной учебной и трудовой деятельности; теории и концепции личности, рассматривающие предпосылки проявления поведения личности в социальных ситуациях с учетом внешних и внутренних факторов [Леонтьев, 2017; Любимов, 2017; Муравьева, 2015; Vianello, 2013]; современные подходы к высшему образованию, регламентирующие саморазвивающееся образовательное пространство активизирующее самораскрытие, самоактуализацию и выраженную учебно-познавательную мотивацию [Трубина, 2017].

Для выявления стратегий поведения в ситуациях когнитивного диссонанса использовались методика Д. Амирхан [Amirkhan, 1990] «Индикатор копинг-стратегий», адаптированная Н.А. Сиротой и В.М. Ялтонским, и опросник Д.У. Ханалиевой «Индивидуальные предпочтения паттернов поведения в ситуациях когнитивного диссонанса» [Ханалиева, 2019]. Для изучения субъектных характеристик применялись методика «Локус контроля» Дж. Роттера в модификации Е.Г. Ксенофонтовой; методика диагностики самооценки Дембо — Рубинштейн в модификации А.М. Прихожан; методика Ч.Д. Спилбергера — Ю.Л. Ханина «Шкала самооценки уровня тревожности» [Елисеев, 2001; Ильин, 2004], экспертная оценка.

Математико-статистический анализа включал методы описательной статистики, корреляционный анализ К. Пирсона, факторный анализ. Статистическая обработка данных проводилась с использованием программы «SPSS 19.0 for Windows».

Для установления устойчивых связей между определенной стратегией поведения в ситуациях когнитивного диссонанса и субъектными характеристиками использовался корреляционный анализ, позволяющий установить степень зависимости двух и более переменных. С помощью факторного анализа была выявлена структура субъектной детерминированности выбора моделей поведения у студентов в сложных когнитивных ситуациях.

В исследовании приняли участие курсанты в количестве 217 человек, в возрасте 18—25 лет, из которых 59% — представители женского пола и 41% — мужского пола, курсанты военного университета.

Результаты исследования и обсуждение

Погружение респондентов в ситуации когнитивного диссонанса осуществлялось во время занятий обучения иностранному языку. Как правило, когнитивный диссонанс возникал при изучении сложного, нового материала, не вписывающегося ни в устоявшуюся картину мира обучающегося, ни в его систему освоения знаний о родном языке, ни в культурные традиции.

Процедура исследования осуществлялась следующим образом: при использовании методики «Индивидуальные предпочтения паттернов поведения в ситуации когнитивного диссонанса» у испытуемых были выявлены следующие модели поведения: конструктивная, деструктивная и избегающая. После подробного описания типичных паттернов поведения, для каждой модели был проведен опрос педагогов, обучающих респондентов иностранному языку. Ознакомившись с описанием моделей поведения, они с помощью экспертной оценки определяли, какая из них характерна для каждого респондента в ситуациях когнитивного диссонанса. Анализ полученных результатов показал, что в ситуациях когнитивного диссонанса 48,3% респондентов используют конструктивную модель поведения, для которой характерна активная позиция. Данные методики Дж. Амирхана свидетельствуют, что 84% респондентов в этой группе выбирают в качестве базовой модели стратегию разрешения проблем. Иными словами, эти студенты используют весь арсенал знаний для решения сложной задачи, прибегают к поиску дополнительных знаний, анализируют возможные варианты решения сложной задачи, задействуют дополнительные ресурсы и в отдельных случаях прибегают к помощи экспертов.

Противоположная, деструктивная, модель поведения в ситуациях когнитивного диссонанса выявлена экспертами у 21,7% респондентов. Эти курсанты не могут использовать свои знания и опыт для решения конкретной задачи, не готовы анализировать и дифференцировать имеющуюся информацию на предмет соответствия ее проблеме. Они склонны перекладывать ответственность на преподавателей и внешние обстоятельства за свою неспособность решить учебную задачу. Демонстрируют негативные эмоции. При выполнении трудного задания сосредоточены не на способах решения, а на возможности получить информацию в готовом виде от кого-либо. Стремятся всеми возможными способами выйти из трудной когнитивной ситуации, но не искать адекватные методы и приемы решения проблемы. Результаты методики Дж. Амирхана показали, что 72% испытуемых этой группы в сложных ситуациях прибегают к стратегии поиска социальной поддержки, 19% склонны избегать трудные ситуации и 12% готовы к решению проблем.

В третьей группе респондентов по данным экспертов оказались 30% курсантов, у которых зафиксирована избегающая стратегия поведения. Эти респонденты стремятся избегать противоречивые когнитивные ситуации. Их модель поведения обусловлена игнорированием сложных задач. Оказавшись в ситуациях когнитивного диссонанса, они всю активность и знания направляют не на решение проблемы, а на поиск аргументированного оправдания невозможности решения поставленной перед ними задачи. Результаты методики Дж. Амирхана показали, что 96% данных студентов также избрали избегающую модель поведения в сложных ситуациях.

Для выявления связей между отдельными характеристиками и выдвижения гипотезы о причинно-следственных зависимостях между разными переменными был использован корреляционный анализ. Данный метод позволил определить корреляционные плеяды с участием указанных характеристик, доказывающих статистически достоверные связи между субъектными характеристиками (самооценка, локус контроля, тревожность) и моделями поведения в ситуациях когнитивного диссонанса (табл. 1).

Таблица 1

Корреляции субъектных предикторов и моделей поведения
в ситуациях когнитивного диссонанса (N=217)

Совокупность личностных переменных	Модели поведения
	Конструктивная (N-105)	Деструктивная (N-47)	Избегающая (N-65)
Низкий уровень тревожности	0,34***	0,07	0,10
Адекватная самооценка	0,28**	0,08	0,05
Интернальный локус контроля	0,40***	0,12	0,04
Умеренный уровень тревожности	0,09	0,30*	0,12
Неадекватная завышенная самооценка	0,11	0,42**	0,06
Экстернальный локус контроля	0,03	0,39**	0,27*
Высокий уровень тревожности	0,04	0,49***	0,45***
Неадекватная заниженная самооценка	0,10	0,06	0,54***

Примечание: корреляционный анализ; р — уровень значимости: *— p>0,05; ** — p>0,01; *** — p>0,001. Жирным шрифтом выделены статистически значимые связи.

Результаты корреляционного анализа позволили установить определенные взаимосвязи между моделями поведения в ситуациях когнитивного диссонанса и отдельными личностными характеристиками, выступающими, по нашему мнению, предикторами выбора данных моделей поведения. Конструктивная модель поведения статистически значимо связана с низким уровнем тревожности (0,34***), адекватной самооценкой (0,28**) и интернальным локусом контроля (0,40***), данные связи имеют положительную модальность и высокую зависимость (от р<0,01 до р<0,001). Деструктивная модель поведения имеет прямые корреляционные зависимости с такими личностными переменными, как умеренный и высокий уровень тревожности (от р<0,05 до р<0,001, неадекватно завышенная самооценка (0,42**), и экстернальный локус контроля (0,39**).

Избегающая стратегия поведения в ситуациях когнитивного диссонанса демонстрирует положительные и устойчивые связи с экстернальным локусом контроля (0,27*), высоким уровнем тревожности (0,45***) и неадекватно заниженной самооценкой (0,54***). Представленные корреляции показывают достаточную избирательность и тесноту связей между выбором модели поведения в сложной когнитивной ситуации и личностными характеристиками.

На следующем этапе исследования для подтверждения гипотезы о соотношении личностных характеристик (самооценки, локуса контроля и тревожности) и выбора модели поведения в ситуации когнитивного диссонанса был осуществлен факторный анализ.

Рис. 1. Факторные нагрузки субъектных предикторов конструктивной модели поведения

Результаты факторного анализа доказывают, что в ситуации когнитивного диссонанса выбор конструктивной модели поведения, обеспечивающий продуктивную познавательную деятельность курсантов, обусловливается интернальной саморегуляцией, адекватной самооценкой и низким уровнем тревожности. Респонденты с данным набором личностных характеристик проявляют высокую познавательную активность при решении сложных и неоднозначных когнитивных задач. Сохраняют эмоциональное спокойствие, рассудительность и выраженный самоконтроль. Ориентируются исключительно на свои возможности и способности. Сложные задачи, по мнению экспертов, им скорее нравятся, они испытывают эмоциональный подъем. При взаимодействии с другими обучающимися во время деятельности демонстрируют доброжелательность, охотно помогают другим, причем сами практически не обращаются за помощью к другим и не требуют от преподавателя каких-либо дополнительных инструкций или объяснений по выполнению заданий. При невозможности решения трудной, проблемной задачи не испытывают напряжения, тревоги и каких-либо негативных эмоциональных реакций. Всегда остаются доброжелательными по отношению к преподавателям и сокурсникам. В редких ситуациях, когда не справляются с проблемной задачей, обращаются за дополнительным временем к педагогу. При решении когнитивной задачи тщательно анализируют возможные способы и приемы ее решения. Неоднократно перепроверяют правильность решения и только после этого сдают работу в окончательном варианте преподавателю.

Данные факторного анализа выбора курсантами деструктивной модели поведения в ситуациях когнитивного диссонанса изображены на рис. 2.

Рис. 2. Факторные нагрузки субъектных предикторов деструктивной модели поведения

Представленные результаты убедительно свидетельствуют о том, что выбор деструктивной модели поведения курсантами в ситуациях когнитивного диссонанса детерминирован завышенной самооценкой, экстернальной саморегуляцией и высокой тревожностью. Познавательная активность данных респондентов направлена не на решение проблемы, а на получение информации в готовом виде. Эти испытуемые чаще других используют всевозможные гаджеты и обычные шпаргалки из которых можно извлечь необходимую информацию для выполнения задания. Внимание концентрируется не на способах решения проблемы, а на возможности получения ответа в готовом виде. В ситуациях, когда нет возможности получить такую информацию для решения сложной когнитивной задачи, у респондентов данной группы внутреннее эмоциональное напряжение трансформируется в агрессию по отношению к ситуации или окружающим либо аутоагрессию. Если когнитивная ситуация не разрешается, усиливается эмоциональное напряжение и проявляются негативные эмоциональные реакции в виде раздражения, недовольства, отчаяния, злости. В отдельных случаях может демонстрироваться неприкрытая вербальная агрессия по отношению к сокурсникам, которые не смогли или не захотели оказать помощь в решении задачи. В некоторых случаях такие курсанты демонстративно отказываются выполнять задания ссылаясь на то, что им не хватило времени либо ресурсов для подготовки.

Обратимся к данным факторного анализа выбора курсантами избегающей модели поведения в ситуациях когнитивного диссонанса, представленным на рис. 3. Как видно на данном рисунке, в первый фактор со значимыми весами вошли такие субъектные предикторы, как неадекватно заниженная самооценка, высокий уровень тревожности и адекватная самооценка.

Второй фактор представлен экстернальным локусом контроля и в третий фактор со значимыми весами вошел показатель неадекватно-завышенная самооценка. Данный факторный конструкт свидетельствует о том, что в ситуациях когнитивного диссонанса избегающую модель поведения выбирают чаще всего курсанты с заниженной самооценкой и высокой тревожностью. Совокупность проявления этих предикторов в ситуациях когнитивного диссонанса резко снижает познавательную активность и учебно-познавательную деятельность респондентов. Они обнаруживают неспособность к выполнению аналитической деятельности и проявлению креативности. Поскольку в таких ситуациях курсанты не могут выполнить задания, то, как правило, ссылаются на утомление, недомогание, недостаток времени на подготовку, а также приводят другие причины, объясняющие невозможность решения поставленной перед ними когнитивной задачи.

Рис. 3. Факторные нагрузки субъектных предикторов избегающей модели поведения

Заключение

В ходе проведения исследования была установлена зависимость выбора моделей поведения курсантов в ситуациях когнитивного диссонанса от таких субъектных характеристик, как самооценка, уровень тревожности и локус контроля. Специфическое соотношение указанных характеристик обусловливает выбор определенной модели поведения курсантов в ситуациях неопределенности. Последовательное эмпирическое исследование с математико-статистическим анализом результатов явилось подтверждением предположения о том, что конструктивная, деструктивная и избегающая модели поведения в ситуациях когнитивного диссонанса является зависимыми переменными по отношению к устойчивым сформировавшимся субъектным характеристикам, самооценке, уровню тревожности и локус контролю.

Эмпирические данные, доказывающие зависимость определенных паттернов поведения в ситуациях когнитивного диссонанса от личностных характеристик, могут быть взяты за основу при разработке коррекционно-развивающих программ направленных на формирование конструктивных моделей поведения в ситуациях когнитивной неопределенности, а также найдут применение в консультативной практике и профессиональном отборе персонала в силовых ведомствах.

Полученные результаты являются основой для более глубоких исследований данной проблематики. В настоящей работе ситуации когнитивного диссонанса были смоделированы в рамках учебной деятельности, представляется целесообразным осуществить перенос таких ситуаций в реальные, профессионально-служебные условия, а также расширить репертуар субъектных характеристик, дополнив их такими качествами, как социальный интеллект и стрессоустойчивость личности.

1. Авдеева И.Б. Когнитивный диссонанс как причина неуспеха при обучении РКИ в вузах инженерного профиля // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Вопросы образования: языки и специальность. 2014. № 3. С. 81–87.
2. Аронсон Э. Теория диссонанса: прогресс и проблемы // Современная зарубежная социальная психология. М.: Издательство Московского университета, 1984. С. 111–126.
3. Афинская З.Н. L’Hospitalité / L’Hostilité — случай когнитивного диссонанса [Электронный ресурс] // Вестник Московского университета. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2016. № 2. С. 16–23.
4. Баглюк С.Б., Касаткина Н.С. Влияние СМИ на формирование когнитивного диссонанса при взаимодействии врача и пациента [Электронный ресурс] // Клиническая практика. 2019. № 10 (1). С. 108–113. doi:10.17816/clinpract10108-113
5. Берулава Г.А. Новая методологическая платформа развития личности // Гуманизация образования. 2013. № 3. С. 11–24.
6. Бовин Б.Г. Психологическая модель профессиональной пригодности к оперативно-розыскной деятельности [Электронный ресурс] // Психология и право. 2021. Том 11. № 4. С. 126–137. doi:10.17759/psylaw.2021110409
7. Бурцев А.О., Ефимкина Н.В., Кудинов С.И., Позин А.И. Исследование самореализации сотрудников органов внутренних дел Российской Федерации [Электронный ресурс] // Психология и право. 2021. Том 11. № 1. С. 90–105. doi:10.17759/psylaw.2021110108
8. Глухова В.А., Мальцева А.С. Специфика личностных конструктов специалистов экстремальных сфер деятельности (на примере сотрудников МЧС и МВД России) [Электронный ресурс] // Психология и право. 2021. Том 11. № 2. С. 2–16. doi:10.17759/psylaw.2021110201
9. Елисеев О.П. Практикум по психологии личности. СПб: Питер, 2001. 560 с.
10. Ильин Е.П. Психология индивидуальных различий. СПб: Питер, 2004. 701 с.
11. Кациель С.А. Определение уровня когнитивного диссонанса в студенческой среде средствами социологического мониторинга // Омские социально-гуманитарные чтения. Сборник материалов Международной научно-практической конференции (20–21 апреля 2017 г.). Омск: ОмГТУ, 2017. С. 53–57.
12. Ковальчук И.А., Костина Л.Н., Карпова Г.С., Чудакова С.Н., Душкин А.С. Развитие интеллектуально-личностного потенциала сотрудников ФСИН России на начальном этапе профессионализации [Электронный ресурс] // Психология и право. 2021. Том 11. № 1. С. 77–89. doi:10.17759/psylaw.2021110107
13. Кулишевская И.В. Стратегии поведения как условие самореализации личности сотрудников ФСИН РФ: Дисс. … канд. психол. наук. М., 2020. 230 с.
14. Лучко О.Н., Маренко В.А., Кациель С.А. Изучение когнитивного диссонанса личности как инструмента межкультурного диалога // Роль Сибири в поликультурном и многоязычном мире современного евразийского пространства. Сборник материалов Международной научной конференции (23–25 октября 2015 г.). Ч. 1. Омск: ОГИС, 2015. С. 103–105.
15. Леонтьев Д.А., Лебедев А.А., Костенко В.Ю. Траектория личностного развития: реконструкция взглядов Л.С. Выготского [Электронный ресурс] // Вопросы образования. 2017. № 2. С. 98–112. doi:10.17323/1814-9545-2017-2-98-112
16. Любимов Л.Л. Книга, в которой нуждается каждая школа. Рецензия на книгу: А.А. Леонтьев. Педагогика здравого смысла. Избранные работы по философии образования и педагогической психологии (под ред. Д.А. Леонтьева) [Электронный ресурс] // Вопросы образования. 2017. № 3. С. 234–241. doi:10.17323/1814-9545-2017-3-234-241
17. Муравьева О.И., Литвина С.А., С.А. Богомаз С.А. Средовая идентичность: содержание понятия [Электронный ресурс] // Сибирский психологический журнал. 2015. № 58. С. 136–148. doi:10.17223/17267080/58/10
18. Решетова Т.Я., Петухова Л.И. Личностно-смысловые детерминанты когнитивной оценки нарушения границ бытийного пространства личности: Монография. М.: Перо, 2014. 158 с.
19. Савицкая Т.В. Вера как способ устранения когнитивного диссонанса в обыденном сознании: Монография. Петропавловск-Камчатский: КамГУ имени Витуса Беринга, 2017. 167 с.
20. Скрипникова А.И. Применение искусственно созданного когнитивного диссонанса в журналистике // Филологические науки в России и за рубежом. Сборник материалов Международной научной конференции (20–23 февраля 2012 г.) СПб: Реноме, 2012. С. 197–200.
21. Трубина Г.П., Зеер Э.Ф., Мащенко М.В. Социально-ориентированный подход в образовании как условие успешной социализации учащегося [Электронный ресурс] // Образование и наука. 2017. Том 19. № 6. С. 9–32. doi:10.17853/1994-5639-2017-6-9-32
22. Фестингер Л. Теория когнитивного диссонанса. СПб: Ювента, 1999. 318 с.
23. Ханалиева Д.У. Субъектные предикторы поведения личности в ситуациях когнитивного диссонанса: Дисс. ... канд. психол. наук. М., 2019. 177 с.
24. Цветкова Н.А., Кулакова С.В. Исследование стрессоустойчивости и жизнестойкости сотрудников уголовно-исполнительной системы [Электронный ресурс] // Психология и право. 2019. Том 9. № 2. С. 112–129. doi:10.17759/psylaw.2019090208
25. Akerlof G.A., Dickens W.T. The Economic Consequences of Cognitive Dissonance // American Economic Review, 1982. Vol. 72(3). P. 307–319.
26. Amirkhan J.H. A factor analytically derived measure of coping: The Coping Strategy Indicator // Journal of Personality and Social Psychology. 1990. Vol. 59(5). P. 1066–1074. doi:10.1037/0022-3514.59.5.1066
27. Berzonsky M.D., Papini D.R. Identity processing styles and value orientations: the mediational role of self-regulation and identity commitment // Identity. 2014. Vol. 14(2). P. 96–112. doi:10.1080/15283488.213.858228
28. Brehm J.W., Cohen A.R. Explorations in cognitive dissonance. N.Y., 1962.
29. Bølstad J., Dinas E., Riera P. Tactical Voting and Party Preferences: A Test of Cognitive Dissonance Theory // Political Behavior. 2013. Vol. 35(3). P. 429–446. doi:10.1007/s11109-012-9205-1
30. Cooper J. Cognitive Dissonance: Where We’ve Been and Where We’re Going // International Review of Social Psychology. 2019. Vol. 32(1). P. 1–11. doi:10.5334/irsp.277
31. Dudina M.N., Dolgova V.L. New educational paradigm: existentialism is a humanism // Man in India. 2016. Vol. 96(10). P. 4043–4050.
32. Druckman J.N., Bolsen T. Framing, Motivated Reasoning, and Opinions about Emergent Technologies // Journal of Communication. 2011. Vol. 61(4). P. 659–688. doi:10.1111/j.1460-2466.2011.01562.x
33. Egan L.C., Bloom P., Santos L.R. Choice-Induced Preferences in the Absence of Choice: Evidence from a Blind Two Choice Paradigm with Young Children and Capuchin Monkeys // Journal of Experimental Social Psychology. 2010. Vol. 46(1) P. 204–217. doi:10.1016/J.JESP.2009.08.014
34. Halliwell E., Diedrichs P.C. Cognitive dissonance-based interventions to facilitate positive body image and embodiment. In N. Piran, T. Tylka (eds.). Handbook of positive body image and embodiment: Constructs, protective factors, and interventions. New York: Oxford University Press, 2019. P. 361–374. doi:10.1093/med-psych/9780190841874.003.0034
35. Harmon-Jones E., Mills J. An introduction to cognitive dissonance theory and an overview of current perspectives on the theory // Cognitive dissonance: Reexamining a pivotal theory in psychology / E. Harmon-Jones (ed.). American Psychological Association, 2019. P. 3–24. doi:10.1037/0000135-001
36. Izuma K., Murayama K. Neural basis of cognitive dissonance // Cognitive dissonance: Reexamining a pivotal theory in psychology / E. Harmon-Jones (ed.). American Psychological Association, 2019. P. 227–245. doi:10.1037/0000135-011
37. Minozzi W. Endogenous Beliefs in Models of Politics // American Journal of Political Science. 2013. Vol. 57(3). P. 566–581. doi:10.1111/AJPS.12021
38. Mullainathan S., Washington E.L. Sticking with Your Vote: Cognitive Dissonance and Voting // American Economic Journal: Applied Economics. 2009. Vol. 1(1). P. 86–111. doi:10.1257/app.1.1.86
39. Mills J. Improving the 1957 version of dissonance theory // Cognitive dissonance: Reexamining a pivotal theory in psychology / E. Harmon-Jones (ed.). American Psychological Association, 2019. P. 27–39. doi:10.1037/0000135-002
40. Penn E.M. Inequality, Social Context, and Value Divergence // The Journal of Politics. 2017. Vol. 79(1). P. 153–165. doi:10.1086/687208
41. Voors M.J., Nillesen E.E.M., Verwimp Ph., Bulte E.H., Lensink R., Van Soest D.P. Violent Conflict and Behavior: A Field Experiment in Burundi // American Economic Review. 2012. Vol. 102(2). P. 941–964. doi:10.1257/aer.102.2.941
42. Vianello M., Schnabel K., Sriram N., Nosek B. Gender differences in implicit and explicit personality traits // Personality and Individual Differences, 2013. Vol. 55(8). P. 994–999. doi:10.1016/j.paid.2013.08.008
43. Zimbardo P.G. The cognitive control of motivation. Glenview, 1969. Р. 902–922. doi:10.1111/j.2164-0947.1966.tb02395.x

PlumX

Метрики публикации