Православие и коммунистическая квазирелигия

The ideological bases of support by broad masses of bolsheviks and the So¬viet authority after October revolution of 1917 reveal in the article. Their aspects caused by dis¬appointment in Orthodoxy as official religion of Russian empire in connection with discrepancy of sociopolitical positions of orthodox church to social and economic interests of people, and first of all peasantry come to light. Receives judgement process of transformation of religious layers of mass consciousness which content made replacement of orthodox religiousness by bol¬shevik interpretation of the communist outlook similar to religion by the totalitarian character, absolutization of some doctrine paradigms and idolize some images.

С. Н. Булгаков, осмысливая ход революционных событий 1917 года, резюмировал: «Как ни мало было оснований верить грезам о народе-­богоносце, все же можно было ожидать, что церковь за тысячелетнее свое существование сумеет себя связать с народной душой и стать для него нужной и дорогой. А ведь оказалось, что церковь была устранена без борь­бы, словно она не дорога и не нужна была народу, и это произошло в де­ревне даже легче, чем в городе… Русский народ вдруг оказался нехристи­анским» [4, с. 609]. Пытаясь ответить на вопрос, почему «народ­богоносец» вдруг массово воспринял большевистскую идеологию, Н. А. Бердяев писал, что «тоталитарность, требование целостной веры, как ос­новы царства, соответствует глубоким религиозно­-социальным инстинк­там народа. Советское коммунистическое царство имеет большое сходство по своей духовной конструкции с Московским православным царством… Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним момен­том в судьбе русского народ» [2, с. 117, 93].

В октябре 1917 года Временное правительство было свергнуто боль­шевиками. Легкость свержения Временного правительства и быстрое ма­локровное установление власти Советов можно объяснить тем, что народ видел в большевиках выразителей насущных требований. Второй Всерос­сийский съезд Советов принял Декрет о мире, где война объявлялась пре­ступлением против человечества, и Декрет о земле, отразивший дух 242 крестьянских наказов, утвержденных как приложение к Декрету. Основой Декрета о земле большевикам послужила эсеровская программа. Ее реа­лизация отвечала многовековым чаяниям народа и воспринималась как акт социальной справедливости, а само большевистское правительство по­лучило огромную поддержку крестьян, и никого не интересовало, чья это программа с точки зрения партийной принадлежности. Как пример мож­но привести письмо крестьянина, помещенное в «Петроградской правде»: «А когда царя-­батюшку с божьей помощью спихнули, то тут появилась партия социалистов­-революционеров… Но мы, беднота, ожидали такую партию, которая открыто бы высказалась за наделение нас землей… И вот в начале ноября… получаем декрет, в котором говорится, что отныне соб­ственности на землю нет, от помещиков земля отбирается и передается трудовому народу… Прочитали подпись под декретом – «Ленин»… Дове­рие к попу пропало, а интерес и доверие к Ленину возросли (курсив мой. – Л. А.)» [Петроградская правда, 1918, 21 сентября].

Православная церковь практически открыто встала во враждебные отношения к новому режиму. Стоит обратить внимание на тот факт, что в ходе выборов во всероссийское Учредительное собрание в ноябре – декаб­ре 1917 г. за православные партии по всей России было подано 155 тыс. го­лосов. Еще 54 тыс. голосов было подано за партии старообрядцев и 18 тыс.

– за иные христианские политические движения. Иными словами, в об­стоятельствах крайнего не только политического, но и нравственного анта­гонизма христианские партии привлекли менее полпроцента российского электората [7, с. 95]. Вообще же, можно согласиться с мнением исследова­теля С. Л. Фирсова, что «позиции Церкви в новой России были очевидно слабы. События, происходившие в главной конфессии империи в течение последних предреволюционных лет, не могли не повлиять на отношение к ней в самых широких слоях российского народа» [22, с. 577]. В поэме «Двенадцать» А. А. Блок выразил это отношение в следующих строках:

В народном сознании несправедливый социальный строй прочно ассоциировался с государственным Православием; в силу этого призывы Православной церкви к борьбе «с большевистской чумой» только усили­вали сознание того, что это правильная, народная власть, если у нее поя­вился такой враг, как Православная церковь.

11 ноября 1917 года Священный Собор Российской Православной церкви принял послание [16, с. 103–104]. В нем он открыто объявил о не­приятии идеологии большевиков и призвал народ отказать им в поддерж­ке: «Оставьте безумную и нечестивую мечту лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междоусобия! Верни­тесь на путь Христов!» В послании говорилось: «Одна часть войска и наро­да, обольщенная обещаниями всяких земных благ и скорого мира, восста­ла на другую часть» – фактически констатировалось начало гражданской войны. Собор дал негативную оценку действиям Советского государства по национализации земли: «Давно уже в русскую душу проникают севы ан­тихристовы, и сердце народное отравляется учениями, ниспровергающи­ми веру в Бога, насаждающими зависть, алчность, хищение чужого». В по­слании содержалось неприятие выхода России из войны с Германией. Правительство большевиков, объявившее о прекращении войны, унесшей уже более 6 млн человек, объявлялось изменническим: «Для тех, кто ви­дит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует родины и ее святыни. Они становятся измен­никами Родины, которые чинят неслыханное предательство России и вер­ных союзников наших». Стоит обратить внимание в этом послании на сле­дующий момент – Священный Собор Православной Российской Церкви не восхвалял и павший царский строй: «Но к нашему несчастию, доселе не родилось еще власти воистину народной, достойной получить благослове­ние Церкви Православной».

19 января 1918 г. патриарх Тихон в послании к архипастырям и всем верным чадам Российской Православной церкви [16, с. 110–112] назвал большевиков «безбожными властелинами тьмы века сего» и призвал к от­крытому сопротивлению и организации Союза духовных борцов. При этом указывалось, что противостояние предстоит не мирное и не духовное: «А если нужно будет, и пострадать за дело Христово зовем вас, возлюбленные чада Церкви, зовем вас на эти страдания вместе с собою». Напрямую Ти­хон в этом послании не анафематствовал большевиков, а анафема провоз­глашалась против «безумцев, творивших кровавые расправы». О том, ка­кие расправы творились спонтанно над духовенством, рассказывал на Со­боре Патриарх Тихон, описывая гибель митрополита Киевского Владими­ра в январе 1918 года: «Убийство произошло 25 или 26 января, когда часть Киева была уже в руках большевистских войск. Большевистские солдаты в этот день явились в Киево­Печерскую Лавру, находившуюся вблизи арсе­нала. Солдаты думали, что в Лавре установлены орудия. Спросив у лавр­ской братии, кто здесь хозяин, солдаты направились в покои митрополита Владимира, произвели здесь обыск, рассчитывая найти большие деньги. Но у митрополита Владимира оказалось только 100 рублей. Затем солдаты спросили митрополита, нет ли в Лавре орудий или оружия. Несмотря на заявление митрополита, что никакого оружия в Лавре нет, солдаты произ­вели полный обыск. Конечно, ничего подозрительного в Лавре не оказа­лось. После этого солдаты приказали митрополиту Владимиру одеться и следовать за ними в комендатуру. Был вечер. Митрополит был выведен за лаврские ворота. Братия Лавры или перепугалась, или солдаты не разре­шили ей идти за митрополитом, – только митрополит Владимир ушел с солдатами один. На следующее утро митрополит Владимир вблизи Лавры был найден убитым. На трупе были обнаружены две смертельные огне­стрельные раны и несколько штыковых» [16, с. 117].

23 января 1918 года правительство обнародовало Декрет СНК об от­делении Церкви от государства и школы от Церкви [16, с. 113–114]. Он ввел Православную церковь формально в рамки буржуазно­-либеральных норм и гарантировал, что «каждый гражданин может исповедовать любую ре­лигию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой ве­ры, отменяются». Вводилась возможность замены (по решению суда), в силу религиозных воззрений, одной гражданской обязанности (несение воинской службы) на другую. В ответ на этот Декрет 27 января 1918 г. Со­бор выпустил воззвание, где опять прозвучал призыв к сопротивлению: «Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем до­пустить веру православную врагам на поругание» [16, с. 116].

7 ноября 1918 года патриарх Тихон выпустил воззвание к Совету на­родных комиссаров по поводу годовщины Октябрьского переворота. В нем он обвинял большевиков в том, что они «соблазнили темный и невежест­венный народ» [14, с. 22]. Исследователь А. Б. Зубов по поводу «темноты и невежества» народа дал совершенно обоснованный, по моему мнению, комментарий: «Почему после тысячелетия христианской проповеди на Ру­си, после веков существования православного царства остался наш народ «темным и невежественным»? <…> Не падают ли убийства, насилия и грабежи, совершенные в годы революции «темным и невежественным» русским народом, на головы тех, кто, высоко поставленный Промыслом и освобожденный от гнета повседневных бытовых тягот, ленился класть ду­шу свою за овец? Кто много раньше большевиков так часто давал народу камень вместо хлеба и змею вместо рыбы или не давал вовсе ничего, ни хорошего, ни дурного, всецело поглощенный своими заботами. Не с голо­вы ли гниет рыба, и не таков ли приход – каков поп? <…> Боюсь, что неис­числимые страдания, лишения и ужасные смерти многих представителей высших сословий в годы революционного лихолетья – расплата за века их нерадения о долге правителей и пастырей. Большевики не в большей сте­пени виноваты в ужасном пароксизме народного организма, чем гной из застарелой, запущенной раны виновен в смерти больного от общего сепси­са. Не большевики за считанные дни своей власти развратили народ, но те, кто так правили ими тысячелетие» [7, с. 96–97].

Открыто объявляя себя врагами Советской власти и призывая, по сути, к борьбе, высшее руководство Православной церкви поставило под удар весь клир, поскольку с начала Гражданской войны духовенство рас­стреливалось по принципу принадлежности к организации, открыто зая­вившей о своей борьбе с новой властью еще в мирный период. Только по­ражение белых армий заставило патриарха Тихона выпустить послание от 8 октября 1919 г. с призывом о невмешательстве в политическую борьбу и подчинении Советской власти. В этом послании он писал, что Церковь «подпала под подозрение у носителей современной власти в скрытой контрреволюции, направленной якобы к ниспровержению Советского строя» [16, с. 136].

К концу 1920 года Гражданская война была закончена, и большеви­ки решили, что настало время, когда можно вплотную заняться воплоще­нием уже своей, чисто марксистской доктрины, где для религии не могло быть места как для всеобъемлющего и цельного мировоззрения – сопер­ника «единственно верного» марксистско-­ленинского учения. Аналогич­ная ситуация сложится в 30­е годы XX столетия в фашистской Германии. Мнение Гитлера сводилось к тому, что «<...> иерархическая организация и посвящение через символические обряды, действующие магически на во­ображение, – опасный элемент. <...> Разве вы не понимаете, что и наша партия должна быть такого же характера? <...> Орден, иерархический ор­ден секулярного священничества <...>. Мы или <...> Церковь – есть место только для одного <...>» [15, с. 122].

Исследователь Т. Б. Коваль подчеркивает, что Маркс, Энгельс и Ле­нин «создали цельное мировоззрение… Представляясь истиной в послед­ней инстанции, коммунизм как религия, притязающая на абсолютность, не знает нейтральных, индифферентных для себя областей. Он не ограни­чивается какими-­то определенными областями… У него было свое пред­ставление о смысле жизни, свое понимание высших целей и ценностей. И эти представления он не просто «предлагает», но навязывает, не прини­мая диалога, а тем более критики. Как религиозные фундаменталисты коммунисты претендуют на влияние на все без исключения аспекты жиз­ни человека и общества, на определение жизни с рождения до смерти… Непримиримость коммунизма ко всем религиям вытекает из стремления быть единственным универсальным мировоззрением, которое исповедуют не сомневаясь, в истинность которого верят» [9, с. 152]. Этим, по моему мнению, «объясняется борьба с религией на всем протяжении существо­вания коммунистического режима, переходившая в 20–30­е годы XX века в кампанию по насильственной атеизации. То, что Православная церковь не была полностью запрещена, объясняется тем, что гонения на Церковь давали возможность «выпустить пар», прикрыть свои неудачи происками «врагов народа», что было возможно, учитывая сильнейшие антиклери­кальные настроения, царившие в России в преддверии революции.

Большевики грезили воображаемой моделью будущего – комму­низмом и созданием нового совершенного «сверхчеловека». Еще в 1904 г. А. В. Луначарский так описывал марксистское обожествление способно­стей человека: «Вера активного человека есть вера в грядущее человечест­во, его религия есть совокупность чувств и мыслей, делающих его соприча­стником жизни человечества и звеном в той цепи, которая тянется к сверхчеловеку… законченному организму, в котором жизнь и разум от­празднуют победу над стихиями… Если сущность всякой жизни есть само­сохранение, то жизнь прекрасная, благая, истинная есть самосовершенст­вование» [11, с. 181–182]. Картина будущего, обрисованная А. В. Луначар­ским, перекликается с учением Ф. Ницше. В ницшевской Библии «Так го­ворил Заратустра» (1883) провозглашалось, что Бог мертв и предрекалось пришествие «сверхчеловека»: «Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть не­что, что должно превзойти… Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть чело­век для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Вы со­вершили путь от червя к человеку, но многое в вас осталось от червя. Сверхчеловек – это смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!… Я люблю того, кто оправдывает людей бу­дущего и искупляет людей прошлого: ибо он хочет гибели от людей на­стоящего» [13, с. 7–11]. В 1908–1911 гг. А. В. Луначарский выпустил двух­томный труд «Религия и социализм», где обосновал теорию богострои­тельства без Бога в рамках новой религии – марксизма. В «Очерках по ис­тории марксизма» А. В. Луначарский писал: «Социализм, это организо­ванная борьба человечества с природой до полного подчинения разуму: в надежде на победу, в стремлении, в напряжении сил – новая религия… Новая религия не может вести к пассивности, к которой, в сущности, ведет всякая религия, дающая безусловную гарантию в торжестве добра, новая религия уходит в действие» [10, с. 157]. Идеи коммунистического бого­строительства высказывал и М. Горький, что особенно возмущало В. И. Ленина. Отмечали квазирелигозный смыл коммунизма и религиозные философы Н. Бердяев и С. Булгаков. Как справедливо замечает исследова­тель культа Ленина в Советской России Нина Тумаркин: «Богостроитель­ство, – а позднее усилия по увековечению памяти Ленина – ставило целью подлинное обожествление человека. В марксизме со всей очевидностью выступает прометеевский порыв­-убеждение в том, что сознательные сво­бодные труженики станут творцами нового мира; тем же убеждением про­никнута и русская революционная традиция, вобравшая в себя как веру в величие русского народа, так и веру в самих революционеров, которые должны преобразить Россию, – в конце концов, и весь мир – на началах всеобщего равенства. Богостроительство возникло на перепутье различных умственных течений – марксизма, русского революционного движения и апокалиптических чаяний. Ирония истории заключается в том, что бого­строители приложили немало стараний для обожествления человеческого гения, воплощенного в личности Ленина, который предал анафеме всякую религию – и которому особенно отталкивающим представлялось бого­строительство, однако именно Ленину суждено было стать, благодаря иным из его ближайших друзей, богочеловеком коммунизма» [19, с. 31.]. Однако представляется, что Ленин стал «богочеловеком» коммунизма не столько усилиями «ближайших друзей», а в силу логики российской истории.

В 20-­е годы XX в. стал приобретать мировоззренческую закончен­ность квазирелигиозный культ, который начал складываться в России с 60­х годов XIX в. Образ Ленина еще при его жизни стал обретать признаки сверхчеловека – божества с типичными чертами цикличности: мессиан­ская цель – страдание за народ – победа, которая создаст новую общность.

В 1902 г. В. И. Ленин создал книгу «Что делать?», в которой видел путь к счастью народа в создании профессиональной партии революцио­неров. Именно революционная организация – союз посвященных – долж­на перевернуть Россию. В этой работе Ленин изложил революционную теорию, призванную сплотить вокруг него единомышленников. Н. Тумар­кин отмечает: «От многих других Ульянова отличала решимость самому сделаться примером для окружающих – именно она и способствовала его превращению в Ленина: более того, он создал партию, которая, воору­жившись его идеями и указаниями, должна была сыграть организующую и направляющую роль в осуществлении революции в России» [19, с. 64].

С первых дней революции стал складываться культ Ленина как ге­ниального вождя, культ квазирелигиозный по своей сущности. Ранение Ленина в 1918 г. советская пропаганда истолковывала как добровольную жертву человека, сознательно подвергавшего себя опасности (Ленин пред­намеренно отказывался от телохранителей). Можно полностью согласить­ся с Н. Тумаркин, что культ Ленина берет начало в публичном признании его добровольной жертвы на благо народа [19, 1997, с. 82].

В 1920 г. в честь 50-­летия Ленина Агитпроп издал огромным тира­жом в 200 тыс. экземпляров его биографию, в которой изложена жизнь чудесного младенца и где говорится: «… когда трудящемуся народу жи­лось очень тяжко под гнетом помещика капиталиста, в городе Симбирске, в небогатой семье родился мальчик, которому потом выпало на долю вме­сте с рабочими и крестьянами отобрать у помещиков… землю, освободить рабочего… и начать коренное переустройство мира» [12].

Еще при жизни Ленина стали возникать Ленинские уголки. В 1923 г. на Первой сельскохозяйственной и кустарно­-промышленной выставке в Москве, проходившей в Центральном доме крестьянина, был устроен Ле­нинский уголок, содержавший рисунки, фотографии Ленина, документы [20]. Его идея однозначно восходит к красному углу русской избы, в кото­ром помещались иконы.

После кончины В. И. Ленина 21 января 1924 г. его квазирелигозный культ вступил в решающую стадию формирования. Умер Отец – Основа­тель нового учения – ленинизма, умер мученик за народное счастье, ука­завший и знавший единственно верный путь для счастья России и всего мира, умер спаситель угнетенных всего мира. Бессмертность Ленина при­зван был продемонстрировать Мавзолей с нетленным телом вождя. Следу­ет напомнить, что незадолго до смерти Ленина прошла кампания по вскрытию мощей православных святых, многие из которых оказались весьма далекими от нетленности. М. И. Калинин, а главное И. В. Сталин высказались за бальзамирование тела. Сталин, ссылаясь на волю «това­рищей из провинции», говорил: «Они говорят, что Ленин русский человек и соответственно тому должен быть и похоронен… Некоторые товарищи полагают, что современная наука имеет возможность с помощью бальза­мирования надолго сохранить тело усопшего». Л. Троцкий сразу уловил смысл сталинского предложения: «Когда тов. Сталин отговорил до конца свою речь, тогда только мне стало понятным, куда клонят эти сначала не­понятные рассуждения и указания, что Ленин – русский человек и его хо­ронить надо по-­русски. По­-русски, по канонам Русской православной церкви, угодники делались мощами. По­-видимому, нам, партии револю­ционного марксизма, советуют идти в ту же сторону – сохранить тело Ле­нина. Прежде были мощи Сергия Радонежского и Серафима Саровского, теперь хотят заменить их мощами Владимира Ильича» [19, с. 159].

Строительство Мавзолея для сохранения ленинских мощей станет апофеозом воплощения формулы о бессмертии Ленина: «Ленин жил, Ле­нин жив, Ленин будет жить». Как замечает С. Л. Фирсов, «место захороне­ния «главы церковной иерархии» достаточно быстро утратило траурный смысл. Мавзолей как символ вечной жизни революционных идей соеди­нил в себе функции высшего пьедестала почета, коммунистического хра­ма, сакрального центра коммунистической цивилизации, посещение кото­рого есть в то же время причащение к ленинской идеологии, демонстра­ция веры в реальность "царствия рабочих и крестьян"» [21].

Таким образом, был создан квазирелигиозный культ Ленина. Со­гласно христианской сакрализации власти царь есть Наместник Христа на земле, его земная актуализация. Именно эта схема лежала в складывании в дальнейшем культа Сталина, который, подобно древнеегипетским фа­раонам, по «должности» унаследовал «божественную» природу Ленина, согласно формуле: «Сталин – Ленин сегодня». 7 ноября 1933 г. американ­ский журналист Юджин Лайонз, совершив прогулку по Москве, подсчитал количество портретов и бюстов – «политических икон», по его определе­нию. На протяжении нескольких кварталов изображений Сталина оказа­лось 103, а изображений Ленина – только 58 [19, с. 223]. Однако нельзя со­гласится с выводами Н. Тумаркин о том, что эти цифры свидетельствуют о вытеснении культа Ленина культом Сталина. Оба культа не могли сущест­вовать один без другого. В 1933 г. Сталин был актуализацией Ленина, от­сюда и преобладание его «политических икон». В рамках этого двойного культа провозглашалась новая мораль, новые культовые обряды – октяб­рины вместо крестин и т. д. Была сформулирована и новая мессианская идея, которая воплощалась через Третий Интернационал. Призывая на словах к светлому коммунистическому «завтра», Сталин на деле вернулся к самодержавному «вчера». Должность главы партии стала сакральной, объединив жреческо­-идеологические и властные земные функции. В Рос­сии опять возродилась наместническая власть. Коммунистический вождь должен был восприниматься, как «наместник нового Христа» – Ленина.

Как верно отмечает С. Л. Фирсов: «Ведя борьбу с институциональной церковью, уничтожая ее святыни и издеваясь над ее святынями, большеви­ки противопоставили им свои святыни и святых. Традиционное сознание никогда не усвоило бы новых ценностей, если бы они не были обернуты в старую «упаковку». Форма в данном случае полностью заменяла содержа­ние. В стране с первых дней революции создавался культ новых героев. Бы­ли святые «вселенские» (великие революционеры прошлого) и свои. По хо­ду революции и гражданской войны появлялись новые коммунистические мученики, беззаветно отдавшие свои жизни ради «общего дела». Уже в 1920­е годы появляется новая «житийная литература»: книги о Ленине и его сподвижниках, о героях недавнего прошлого (например, о И. В. Бабуш­кине), о здравствовавших на тот момент революционерах. Коммунистиче­ские святцы довольно быстро пополнились новыми именами, в 1920­е детей стали называть в честь новых святых и главного «бога» – Ленина: Вилен, Виленин, Виль, Владлен… В честь вождей уже при их жизни переименовы­вались города…» [21].

В советской идеологии нетрудно заметить черты манихейства и дуа­лизма. Все зло исходило от мира капитала, а частная собственность высту­пала в роли первородного греха, весь свет и добро – от Советской России, которой предназначено в тяжелой схватке победить мир тьмы. Победа ми­ра социализма над миром капитала и построение земного коммунистиче­ского рая на земле – коммунистическая эсхатология. Можно согласиться с мнением Т. Б. Коваль, что «в определенном смысле коммунизм в своих чаяниях Царства Божия на земле был близок к древнему иудейскому хи­лиазму, ориентированному на рай на земле в «этом эоне», а не за преде­лами истории, «в будущем веке», как свойственно христианской эсхатоло­гии» [9, с. 159]. Партия воспринималась как экклезиастический институт – своего рода коммунистическая Церковь посвященных. Были в ней и свои еретики, которые извращали чистоту коммунистического учения и потому должны были быть изгнаны (НКВД можно рассматривать как своего рода религиозную инквизицию). Был и свой «падший ангел» – Л. Д. Троцкий. Современница тех событий и родственница И. В. Сталина в своем дневни­ке выражает свои чувства по поводу процесса над троцкистами: «… душа пылает гневом и ненавистью, их казнь не удовлетворяет меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими» [8, с. 176]. Роль Соборов выполняли съезды партии. Были и свои священные писания – труды классиков. Как метко заметил С. Л. Фирсов, была создана и «эн­циклопедия большевизма» – краткий курс истории ВКП(б): «Памятник коммунистического религиозного дуализма, эта книга на долгие годы ста­ла священным писанием большевиков-­ленинцев (сталинцев). Ее религи­озная ценность… состоит в том, что она давала ясный и однозначный ответ на вопрос о добре и зле (в большевистско­сталинском понимании, разуме­ется). Автором книги официально считался пророк «новой истины» – И. В. Сталин, хотя он никогда не признавался в авторстве» [21].

Советский режим использовал патриотический порыв людей в Ве­ликой Отечественной войне для легитимного возрождения имперских принципов и символов самодержавной России. Де Голль напишет о Ста­лине: «Один лицом к лицу с Россией, Сталин видит ее таинственной, более сильной и более прочной, чем все теории и все режимы. Он ее любит по-­своему. И она приняла его, как царя (курсив мой. – Л. А.), до истечения страшного времени, и поддерживает большевизм, чтобы использовать его, как орудие. Собрать славян, раздавить германцев, распространиться в Азии, получить доступ к открытым морям – такими были мечты родины, такими стали цели деспота» [Цит. по: 1, с. 66]. Де Голль уловил главное: в Советской России появился коммунистический царь, скроенный на старый наместнический лад. Еще в 1935 году И. В. Сталин в приватной беседе ска­зал своей родственнице М. А. Сванидзе, что «народу нужен царь, т. е. чело­век, которому они могут поклоняться и во имя которого жить и работать» [8, с. 176].

Арнольд Тойнби констатировал по этому поводу: «как под Распяти­ем, так и под серпом и молотом, Россия – все еще «Святая Русь», а Моск­ва – все еще "Третий Рим"» [18, с. 114]. Круг замкнулся. Совершенно ло­гичным выглядит и то, что именно в этот период – в 1943 году в церковно­-государственных отношениях произошел коренной перелом. Церковь ста­новится символом преемственности сталинского государства и царской России. Сталин опирался в Православной церкви на такие элементы, кото­рые были воспитаны в традициях государственной церкви и видели в но­вой политике Сталина возвращение к дореволюционной норме. В русле новой политики 14 сентября 1943 года постановлением Совнаркома был образован Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР, а несколько позднее был создан и Совет по делам религиозных культов. В период с 1943 по 1953 годы происходит оживление Православной церкви в СССР, повышается и активность других религиозных объединений. Не­смотря на то, что в начале 60­х годов, в связи с выдвижением курса на по­строение коммунистического общества за 20 лет, вновь усиливаются ад­министративные методы борьбы с религией, в массовом порядке закры­ваются религиозные организации. Однако в целом стиль государственно­церковных отношений, установленный в годы Великой Отечественной войны, не претерпел коренных изменений. По сути произошел возврат к старой дореволюционной модели контроля государства за религиозными конфессиями, но в рамках социалистического государства. Не имея опыта самостоятельного функционирования, российские религиозные конфес­сии в обмен на поддержку государства и сохранения статус­ кво поддержа­ли своим авторитетом советскую власть.

Именно в 60­е годы XX века начинается распад коммунистической квазирелигии. Разоблачение Н. С. Хрущевым культа личности Сталина разрушило сакральную формулу наместнической власти: «Сталин – Ленин сегодня». Хрущев уже не мог стать «Лениным сегодня», как и последую­щие коммунистические вожди. Именно разрушение культа Сталина, а именно квазисакральной связки – действующий лидер как актуализация Ленина, явилось, на мой взгляд, одной из основных причин деградации коммунистической системы легитимизации власти, что в конечном итоге, наряду с экономическими факторами (рай на земле все не наступал), при­вело к крушению СССР.

Таким образом, можно констатировать, что неприязнь коммунисти­ческого режима к Православию объяснялась во многом тем, что коммуни­сты усматривали в нем соперника по легализации тотальной власти и ле­гитимизации тоталитарного государства, поскольку в тоталитарном обще­стве существует только одно тотальное мировоззрение, которое и может быть признано государством единственным истинно верным. Можно со­гласиться с мнением исследователя В. Д. Жукоцкого о том, что историче­ский казус эпохи советского тоталитаризма состоял в том, «чтобы одной разновидности (патриархального, старорелигиозного) деспотизма реши­тельно противопоставить другую его разновидность (коммунистического, формально – антирелигиозного), чтобы тоталитарной интенции одной культурно­-исторической традиции противопоставить тоталитарную ин­тенцию другой культурно-исторической традиции, по принципу – клин клином вышибают. Задача – погасить одну крайность другой, выйти, на­конец, на оперативный простор свободного демократического развития культуры, в котором бы на равных сочетались и взаимодействовали цен­ности консерватизма, либерализма и социализма» [6, с. 92.].

1. Безансон А. Советское настоящее и русское прошлое. – М., 1998.
2. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. – М., 1990.
3. Блок А. Избранные произведения. – Л., 1980.
4. Булгаков С. Н. Апокалиптика и социализм. В 2 т. Т. 2. – М., 1993.
5. Деревенская беднота о товарище Ленине // Петроградская правда. – 1918. – 21 сентября.
6. Жукоцкий В. Д. Русская реформация XX века: логика исторической трансформации атеистического протестантизма большевиков // Общественные науки и современность. – 2004. – № 3.
7. Зубов А. Б. Сорок дней или сорок лет? // Преемственность и возрождение России. – М., 2001.
8. Иосиф Сталин в объятиях семьи (Сборник документов). – Берлин; Чикаго; Токио; Москва, 1993.
9. Коваль Т. Б. На развалинах Вавилона // Мир России. – 1997. – № 4.
10. Луначарский А. В. Очерки по истории марксизма. – СПб., 1908.
11. Луначарский А. В. Основы позитивной эстетики // Очерки реалистического мировоззрения. – СПб., 1904.
12. Невский В. И. В. И. Ульянов (В. Ленин). – М., 1920.
13. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. – Минск, 1997.
14. Послания святителя Тихона. – М., 1990.
15. Пруссаков В. Оккультный рейх // Оккультный мессия и его рейх. – М., 1992.
16. Русская Православная Церковь в советское время. В 2 т. Т. 1. – М., 1995.
17. Страдающий Аким. В. Ленину // Беднота. – 1918. – 17 сентября.
18. Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. – М., 1996.
19. Тумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. – СПб., 1997.
20. Уголок В. И. Ульянова­-Ленина. Первая сельскохозяйственная и кустарно­-промышленная выставка СССР. – М., 1923. 
21. Фирсов С. Л. Перевернутая религия: советская мифология и коммунистический культ // www.orthodoxia.org.
22. Фирсов С. Л. Русская церковь накануне перемен (конец 1890–1918 гг.). – М., 2002.