Зрелищное общение как особая форма общения современной молодежи

Общение как важнейший инструмент развития человека и общества в целом с течением времени претерпевает разительное изменение своих форм и видов. В последние годы это связано во многом с совершенствованием различного рода технологий, в том числе медийных и телекоммуникационных. В частности, подобного рода метаморфозы происходят за счет усложнения процессов передачи информации (например, появление интернета и различного рода общения в нем — социальные сети), которые становятся неотъемлемой частью нашей жизни, существенно упрощают повседневную жизнь, в связи с чем изменяется и процесс общения в целом.

Вопросам общения, различных его форм и видов в психологии посвящены труды многих выдающихся авторов, таких как Б.Г. Ананьев, Г.М. Андреева, А.А. Бо­далев, Л.С. Выготский, В.А. Лабунская, А.Н. Леонтьев, Б.Ф. Ломов, В.Н. Мяси­щев, Б.Д. Парыгин, А.В. Петровский и др. Тем не менее, однозначного подхода, связанного с проблемами общения, в психологической науке не существует, что и позволило нам рассмотреть данную тематику более широко, с разных точек зрения и подходов. В современной психологии рассматривается множество различных форм общения, которые можно дифференцировать по различным признакам и характеристикам. Вот только малая их часть: межличностное, массовое, межпер­сональное, ролевое, личное, деловое, ритуальное и др. Идея выделения зрелищного общения как особой формы общения, характерной, прежде всего, для молодежи, принадлежит А.В. Толстых [26], который в 80-е годы прошлого века впервые описал такого рода межличностную коммуникацию как, с одной стороны, давно существовавшую в культуре, а с другой стороны, ставшую в определенном смысле новой для подростков и молодых людей конца ХХ века.

Специфика зрелищного общения заключается в том, что оно включает в себя практически все признаки иных существующих видов общения, что не характеризует практически ни одна другая форма. Помимо этого, важность изучения зрелищного общения, с точки зрения социальной психологии, определяется, с одной стороны, увеличением доли зрелищного общения в общении современной молодежи, а также ростом значения этой формы общения для развития личности и системы взаимоотношений подростков, юношей и девушек в современной социокультурной ситуации, а с другой стороны, практически полным отсутствием научных исследований в этой области. Актуальность изучения данной формы общения заключается в том, что она может сыграть ключевую роль в процессе социализации современной развивающейся личности. Интерес представляет и «разгрузочная», по сути дела, «релаксационная» функция такого общения, которая обеспечивает формирование благоприятного уровня коммуникативной компетенции и эмоциональной составляющей данного вида общения.

Рассмотрение указанной проблематики в логике представлений о единстве общения и деятельности вытекает из понимания общения как реальности человеческих отношений, предполагающего, что любые формы общения включены в специфические формы совместной деятельности: люди не просто общаются в процессе выполнения ими различных функций, но они всегда общаются в рамках некоторой деятельности (кроме редких случаев фактического общения), «по поводу» нее самой или предмета деятельности. В зрелищном общении функцию совместной деятельности выполняет некий процесс взаимодействия и взаимовлияния людей, возникающий в результате определенного публичного действия, в котором особое (чаще всего главное определяющее) место занимают аудиовизуальные компоненты («совокупность видимого и слышимого»).

Для более глубокого раскрытия темы зрелищного общения и его социально­психологических аспектов конкретизируем понятие «зрелище», проведем теоретический анализ феномена «общение» в психологической и философской науке и рассмотрим понятийный аспект именно зрелищного общения.

Массовые праздники и зрелища существуют во всяком обществе как непременный институт, общественное и культурное явление, образуя часть организованной и предустановленной жизни общества, классов, отдельных слоев и групп, своеобразную форму регуляции человеческой деятельности. Это динамическая структура, развитие которой протекает в общем поле историко-культурной среды, определяющей характер и сущностное наполнение [26].

Научные изыскания по данному вопросу ведутся в основном по частным проблемам, позволяя поднять проблему актуальности общетеоретического и исторического исследования феномена зрелища на современном этапе.

Феномен зрелища в человеческой культуре зародился давно, он неизмеримо старше всего того, что приобрело вид социальных институтов, и представляет собой явление сложное и многогранное, которое неверно было бы трактовать в виде простой механической суммы слагаемых. Данное видение представляет собой своеобразную диалогическую проекцию истории в современность, своего рода генетическую ось, на которую нанизаны различные историко-культурные пласты. Черпая материал в гуще народной жизни, массовые праздники и зрелища в то же время адаптируют и преломляют его к современным условиям [там же].

Современные ответы деятелей науки на вопрос: «Что такое зрелище?» качественно разнятся. Так, в словарях ответы выстроены в логике перечисления исторических форм данного феномена. В энциклопедии Ф.А. Брокгауза и И.А. Еф­рона приведено следующее определение зрелища: «К публичным зрелищам и уве­селениям относятся: представления, концерты, балы и маскарады во всех театрах как императорских, так и частных, в цирках, клубах, садах и вообще во всякого рода общественных местах, выставки (за исключением сельскохозяйственных и устраиваемых с научными целями) и базары с музыкой, частные музеи, литературные и музыкальные утра и вечера, живые картины, скачки, бега, гонки, зверинцы, стрельбища, карусели, качели и т. п.» [4, с. 693]. С точки зрения В.И. Даля, зрелища — это все то, «что мы рассматриваем, на что глядим внимательно» [10, т. 1, с. 694]. В.М. Литвинский утверждает, что зрелище предстает как нечто, происходящее в перцептивном поле наблюдателя, как нечто, обладающее статусом событийности, которая придает зрелищу яркий, впечатляющий характер, делает его предметом незабываемого переживания. Более того, с его точки зрения, любое зрелище предполагает ту степень вовлечен­ности в происходящее, которая превращает бесстрастно наблюдающего субъекта в зрителя [16, с. 45—54].

Другими словами, можно предположить, что зрелище представляет собой особую форму общения, цель которого — спровоцировать, вызвать в максимально яркой, обнаженной форме эмоции людей путем концентрирования их в замкнутом, сравнительно небольшом пространстве (театр, стадион, цирк и т. п.), доведения их эмоции до апогея через мимику, пантомиму, моторику и взаимное внушение зрителей, а затем снять это напряжение посредством своеобразной разрядки чувств, уравновешивающей человека с самим собой и миром.

На основании вышесказанного можно допустить, что всё происходящее в общении, в том числе и в зрелище, происходит в пространстве. Зрелище вне пространства не существует. Это его «первоэлемент». Говоря о зрелище, мы всегда имеем в виду его пространственные координаты, в которые оно вписано; когда рассуждаем о пространстве, мы всегда имеем в виду то, что делает его видимым, ощутимым, «зрелищным». Пространство может иметь разный вид — от реального физического до психического и виртуального. Но это все — пространства, социальную часть которых люди стараются выделить и структурировать, дифференцировав не только по известному принципу «свое — чужое», но и внутри «своего» на разные функциональные зоны. В частности, пространство художественных зрелищ и внутри него — театральное, концертное, выставочное и другие пространства. К этим зонам можно подходить с мерами эстетическими, коммуникативными, темпоральными и т. п., получая в результате площадь, высоту и конфигурацию пространства, в которое вписана в данный момент история, общество и т. д. и которые обусловлены «материалом» зрелища и поставленными перед зрителями или исследователем задачами.

Иначе говоря, пространство зрелищ — моделирующее пространство на всех этапах человеческой цивилизации. Начав с освоения мира под воздействием индивидуального рефлекса любопытства, оно охватывает все большее число зон, в которые включается деятельность все большего числа людей. Это пространство, в котором есть где развернуться большинству гуманитарных наук [11].

Анализ общения, его структуры и ситуативных проявлений затронут в работах многих психологов, социологов, педагогов. Эти авторы исследуют общение институциональное и неформальное, действительное и иллюзорное, содержательное и светское, изучают структуру коммуникационных актов, анализируют осуществляемые в общении взаимопонимание и взаимовлияние, рассматривают общение под углом зрения формирования сознания и самосознания, исследуют различные социально-психологические «эффекты» общения. В числе зарубежных психологов проблематику общения рассматривали Г. Гибш, М. Форверг и др. Так, по их мнению, определение общения как обмена мыслями или информацией ведет к неоправданному сужению проблемы, в то время как психологическая суть человеческого общения шире и не тождественна лишь обмену информацией [9, с. 243]. Хотя Г. Гибш и М. Форверг, безусловно, правы, все-таки бесспорно и то, что обмен мыслями, чувствами, переживаниями (информацией о них) является важнейшим качественно содержательным признаком общения. Мысль Н. Винера, что «всякий организм скрепляется наличием средств приобретения, использования, хранения и передачи информации» [6, с. 234], сегодня практически общепринята. Для сложных «организмов», точнее — для сложных самоорганизующихся систем, в том числе для общества, информационная связь абсолютно необходима и, по мнению Б.С. Украинцева, является абсолютно обязательными принципом и условием их функционирования [27, с. 47—52]. Этот принцип вытекает из природы существования системы как множества разнообразных элементов, связанных в целостность и взаимодействующих в пределах этой целостности. Чтобы это разнообразие элементов образовало жизнестойкую систему, необходимы средства, связывающие их в единство и упорядочивающие их взаимодействие и взаимовлияние. Информационная связь и является одним из важнейших средств соединения элементов в систему обеспечения, функционирования элементов и системы в целом.

Особо следует отметить вклад, который внесли зарубежные ученые (O.F. Bollonov, M. Burgoon, M. Ruffner, W.R. Fisher, A.C. Smith и др.) в изучение проблем, связанных с коммуникативной проблематикой. В современных публикациях социально-философской, психологической и социологической направленности, выходящих за рубежом, практически отсутствуют вопросы, при исследовании которых в той или иной степени не затрагивались бы проблемы коммуникации.

Для общения люди используют разные средства — орудия и знаки. Своеобразным знаком общения является коллективно создаваемый образ человеческой деятельности как момент духовного производства. Вся ритуальная и обрядовая деятельность первобытных народов насыщена такого рода действиями. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать «Первобытную культуру» Э. Тейлора или «Золотую ветвь» Дж. Дж. Фрезера. Первобытные люди жили бедно и голодно, но они не позволяли себе бедности и голода духовного. Как отмечает А.В. Толстых, «когда читаешь записки этнографов и антропологов, описывающих ритуальные действия жителей первобытной общины, то не можешь отделаться от впечатления, что перед тобой странный вариант театра, в котором все одновременно и актеры, и зрители. Может быть, наше сравнение и покажется слишком смелым, но такова же, по сути своей, современная дискотека, в которой каждый ее участник одновременно и актер, и зритель» [25, с. 12].

Для процесса общения подчас существенное значение приобретают даже такие параметры коммуникативных ситуаций, как пространство и время. Э.Т. Холл назвал эти смысловые компоненты коммуникативных ситуаций «безмолвным языком» [31]. Примером использования безмолвного языка может служить принятая в данной общности точность прихода на условленную встречу. У одних народов опоздание воспринимается как знак неуважения или даже презрения (европейские народы), у других же приход точно вовремя расценивается как отсутствие самолюбия или подобострастность. «Безмолвный язык» формируется и складывается в зависимости от культурных и нравственных традиций того или иного народа и социальной группы, его можно рассматривать как составную часть «языка этикета». Невладение «безмолвным языком» отрицательно сказывается на установлении оптимальных коммуникативных контактов и может даже привести к конфликтам в общении. Для дипломатов, например, знание этого «языка» в профессиональном плане абсолютно необходимо.

В общении может иметь большое значение также отсутствие тех или иных принятых за норму речевых (как устных, так и письменных) формул или искажение формы сообщения. В этом отношении показателен пример из дипломатической практики. В начале XX столетия во взаимоотношениях между государствами имело значение, какими нотами они обмениваются — подписанными официальным представителем государства (министром иностранных дел) или составленными от «третьего лица» и не подписанными (вербальными). Нормальные, ненатянутые отношения поддерживались подписанными нотами. В 1909 году Министерство иностранных дел России стало осуществлять сношения с австро-венгерским посольством в Петербурге вербальными нотами. Это отклонение от принятой формы дипломатического общения являлось знаком натянутости отношений между двумя государствами [24, с. 212].

Можно сказать, что естественные коммуникативные знаковые системы человека образуют достаточно сложную иерархию, но это иерархия взаимозависимости и единства (структурная иерархия).

Помимо этого стоит отметить, что не менее важной для понимания психологической сущности общения является проблема одинаковости механизма отражения высшего яруса — сознания и мышления, являющихся стержневыми факторами общения. С информационной точки зрения одинаковость такого аппарата попросту необходима: неодинаковость принимающей и передающей систем нарушала бы коммуникацию или делала ее невозможной. В человеческой коммуникации необходима одинаковость мозговых и речевых структур, способов выражения мысли, механизмов декодирования и понимания. Это и привело к образованию одинакового человеческого мозга, речевого аппарата и рецепторной системы. Интегра­тивность человеческого существования могла реализоваться только посредством общения людей, необходимость общения и вызвала появление сознания, мышления и речи [19, с. 39] с одинаковыми механизмами их функционирования у всех людей, сходством, участвующих в процессе передачи информации и ее понимания физиологических систем. Так, аналогичность механизмов речевого высказывания и его понимания позволяет лингвистам «опираться на данные о восприятии речи при анализе ее порождения» [14, с. 126, 132].

Анализ зрелищного общения в качестве социально-культурного феномена, как уже отмечалось выше, был впервые осуществлен А.В. Толстыхом в ряде его работ 1980—1990-х гг. и впоследствии практически не проводился. Согласно концепции А.В. Толстых, зрелищное общение — это процесс взаимодействия и взаимовлияния участников определенного публичного действия, в котором главное место занимают аудиовизуальные компоненты («совокупность видимого и слышимого»), организующие восприятие определенным образом, вызывая сильное эмоциональное переживание, обостренное чувство общности, причастности к группе.

А.В. Толстых особо подчеркивает, что данный вид общения в основном присущ «подростковой общине», так как ее представителям свойственно в основном беспредметное общение, вследствие чего оно является подчеркнуто эмоциональным. Чтобы достигнуть эмоциональной близости, и используется зрелищное общение. Также необходимо отметить, что серьезное внимание в данной концепции обращено на историческое и культурное происхождение зрелищных форм общения.

Древнегреческие вакханалии, древнеримские сатурналии, средневековые карнавалы ... В каждом из этих мероприятий наших предков каждый зритель становился участником, а каждый участник — зрителем. Представители общины — первобытной, античной, средневековой — удивительно сходятся в стремлении периодически воссоздать на своих праздниках своеобразные картины, жи­вописующие зрелище человеческого духа. Можно допустить, что это происходит вследствие единства тех психологических механизмов, а точнее тех функций в общности, которые способно выполнять зрелищное общение в общине (группе, построенной на принципах общинной жизни, по сути, той же неформальной) [26].

Первой такой функцией была и остается суггестия, агрессивная в своей навязчивости тенденция к воздействию на психофизиологическую организацию человека мощными, ударными дозами впечатлений. Диапазон отклонений, характеризующих поведение индивида в группе (в отличие от его поведения наедине с самим собой), достаточно велик и колеблется в зависимости от конкретных особенностей той ситуации и тех групповых отношений, в контекст которых вписывается персональное поведение и личностная ориентация. Иными словами, можно заметить различия в том, как меняется степень и характер реакции человека на происходящее в зависимости от того, находится ли он на митинге, на концерте, в театре или наблюдает спортивное состязание на стадионе [26]. Историк и социальный психолог Б.Ф. Поршнев в своих работах убедительно показал, что в группе человек во много раз более внушаем, нежели тогда, когда он один (на этом основаны, в частности, функции хора в древнегреческой трагедии): «Хор была та кучка наиболее нервных, восприимчивых зрителей, которые заражались первыми, свои чувства выражали замечаниями, криками и суждениями и, принимая как бы активное участие в представлении, передавали свое настроение, свою оргию зрителям. Таково происхождение хора древнегреческой трагедии» [22, с 16], т. е. он выполнял, в первую очередь, суггестивные функции.

Согласно А.В. Толстых, суггестивная сила зрелища во многом основывалась на фундаментальной потребности человека в эмоциональном общении. Потребность эта, закладываемая в раннем онтогенезе, в процессе непосредственно-эмоционального общения матери и ребенка, сохраняется у него на протяжении жизни и требует своего удовлетворения. Так, человеку часто личностно важно, чтобы его чувства были созвучны чувствам другого человека (это ярко проявляется в феномене потребности во взаимности, в дружбе, в любви). Зрелищное общение позволяет человеку в непосредственно-эмоциональной форме ощутить причастность к своей общности, почувствовать свою защищенность. На этом, в частности, основан феномен подростковых объединений, когда ребята сбиваются в «стайки», пугая взрослых своим эмоциональным единством, за которым чувствуется нешуточная сила. История культурной революции в Китае и движения хунвейбинов хорошо продемонстрировала, каков социальный потенциал этого импульса, насколько разрушительным он может стать, если выходит из-под контроля или, что еще хуже, становится в оппозицию к общественным ценностям.

Другая функция зрелищного общения еще более фундаментальна в том смысле, что затрагивает глубинные пласты психологической организации личности. Дело в том, что в структуре зрелищного общения ярко выступает момент оппозиционности общения — в форме порой агрессивного противопоставления «мы» — «они». Аморфное единство общества нежизнеспособно без его дифференциации на соперничающие, соревнующиеся группы. Приведем пример. Известно, что в древнеримском цирке одновременно состязались четыре колесницы, каждой из которых соответствовало определенное товарищество на трибунах — поставщики колесниц: красные, белые, зеленые, голубые. Соответственно этим цветам и распределялись «болельщики», причем разделение это выходило далеко за рамки личных симпатий и антипатий, вроде нашего «боления» за «Спартак» или «ЦСКА», — оно носило характер важного механизма функционирования Римской империи. «Возьмут перевес зеленые, и часть народа приходит в уныние; повернется счастье на сторону голубых, другая часть народа досадует; нет от этого ни для кого — ни выгоды, ни вреда, а между тем они то приходят в бешеный восторг, то погружаются в глубокую скорбь; из-за мелочей идет такой спор, как будто отечеству угрожает опасность. Игры цирка подрывали строгость нравов, порождали пустейшие споры, уничтожали чувство справедливости и служили неисчерпаемым источником всевозможных дрязг и раздоров» [26, с. 17]. Пресловутое «Хлеба и зрелищ!» было для римлян всепоглощающим: «Кто бы ни управлял миром, Не­рон или Марк Аврелий, спокойно ли процветала империя или раздиралась мятежами и междоусобицами, угрожали ли пределам ее варвары или римские войска одерживали над ними победы, в Риме и высшие, и низшие, свободные и рабы, мужчины и женщины постоянно были заняты одним вопросом: кто одержит победу — голубые или зеленые?» [26 с. 18]. На первый взгляд, такое расщепление народа представляется неразумным и вредным, однако оно имело серьезный смысл: позволяло достичь эмоциональной разрядки, тренировало дрябнушие мышцы римской агрессивности, столь необходимой для ведения захватнических войн. Мы уже не говорим о явном классово-политическом значении такого разделения. Оппозиционность в структуре зрелища питала не только цирк и стадион, но и театр, другие формы увеселений римлян.

Основные механизмы зрелищного общения людей относятся к моменту истории, когда это общение было неразрывно связано с определенной общностью людей, было их непосредственным общением «лицом к лицу». Но и здесь мы уже замечаем тенденцию, прогрессирующую в истории, к отделению зрелищного общения от общности (общины), которое идет через развитие его опосредованных форм. Зрелищное общение все более и более становится формой искусственного общения — общения посредством определенной профессионально организованной формы.

Средства зрелищного общения непрерывно развиваются, но само оно неумолимо отдаляется от непосредственной общности людей, самоустраняется из общественной жизни. Данный процесс, конечно же, подчиняется более широким закономерностям общественной жизни. Следует отметить также радикальный факт отделения зрелищного общения от реальной общности людей, противопоставления его людям в виде специально организованного зрелища. В этих условиях зрелище начинает выполнять дополнительные функции, например, рекламы. С бурной урбанизацией, окончательным разрушением и городской и сельской общин, увеличением разобщенности индивидов возникает необходимость поиска новых коммуникационных возможностей. Продукция, рассчитанная на культурно-индивидуальное потребление (книга, например), уже явно не справляется с функцией посредника тысяч людей, тяготящихся своим одиночеством. И здесь, как нельзя кстати, оказывается отодвинутой временно на второй план культуры стихия зрелищности, возрождающаяся к жизни в новой форме, питаемая экспансией средств массовой коммуникации и информации. Зрелище приходит сначала в кинотеатр, «упакованное» в нитроцеллюлозную рамку кадра, вырывается на простор огромных эстрадных площадок — стадионов, наконец, входит в наше жилище светящейся трубкой телевизионного кинескопа [26]. И при этих чисто технических возможностях зрелищное общение продолжает быть способным выполнять все те же функции, о которых говорилось выше.