Введение
Стремительно меняющийся мир способствует миграции и увеличению межкультурных контактов, а социальные сети и интернет-пространство увеличивают возможности знакомства и общения представителей разных стран и культур. Нарастающее число межкультурных браков фиксируется во многих странах (Bandyopadhyay, 2021; Livingson, 2017); часто такие браки заключаются между коренными жителями и иностранцами.
Так, в такой европейской стране, как Норвегия, 15% всех браков заключены между норвежцами и иностранцами (Statistic Norway, 2021[1]), а в Объединенных Арабских Эмиратах более 30% эмиратцев женились на иностранках; в Дубае таких браков около 57% (по данным Федерального национального совета ОАЭ в 2016 году[2]). Среди иностранок, вышедших замуж за норвежца или араба-эмиратца, немалую долю составляют женщины из России и постсоветских республик. Брачная миграция русскоговорящих женщин из стран постсоветского пространства описана как особый социокультурный феномен «русских жен», ставший своего рода брендом на международном брачном рынке (Рязанцев и др., 2018).
Межкультурный брак – это такая модель семейных отношений, в которой супруги принадлежат к разным культурным группам (например, этническим, религиозным) (Camрbell, Silva, Wright, 2012). То есть к межкультурным бракам относятся браки между представителями разных этносов (народов), религий (или конфессий), стран (государств).
В различных культурах отношение к вступлению в межкультурные браки значительно отличается (Алагуев, 2022; Лурье, 2020; Сикевич, Поссель, 2019; Ростовская, Сулейманов, 2017; Van Niekerk, 2018) и является отражением ценностных ориентаций в группе. Те этнокультурные группы, которые нацелены на сохранение своих культурных особенностей (как правило, это малочисленные этнические группы), в большей степени склонны к этнической эндогамии. Представители больших этнических групп, для которых беспокойство утраты и размывания этнической идентичности характерно в меньшей степени (Степанова, 2022), относятся к вступлению в такие браки спокойно. Так, проведенные на российской выборке исследования (Лурье, 2020) показывают, что 77% русских студентов положительно относятся к межэтническим бракам, рассматривая их не через характеристики межгрупповых отношений, а как проявление индивидуальных чувств к партнеру. Представители более старшего поколения, родители, примерно в 30% случаев не хотели бы видеть в своей семье инокультурного зятя и в 20% случаев – инокультурную невестку (Сикевич, Поссель, 2019). Исследования на выборке разных этнических групп России (Северного Кавказа, Бурятии) показывают (Павлова, 2013, Алагуев, 2022), что «этническая идентичность в целом отрицательно связана с положительным отношением к вступлению в межкультурный брак» (Алагуев, 2022, с. 71). Важно, что на отношение к межкультурным бракам может оказывать влияние религиозный фактор: межрелигиозные браки оцениваются разными этническими группами россиян менее положительно, чем межэтнические (Алагуев, 2021; Ростовская, Сулейманов, 2017).
Анализ российских и зарубежных исследований показывает противоречивость оценки успешности межкультурных брачных союзов. Ряд исследователей приходят к выводу, что отношения в межкультурной паре более стрессогенные, характеризующиеся более высоким риском распада (Foeman, Nance, 1999; Gaines, Angew, 2003). Российские ученые причины меньшей устойчивости межкультурных браков объясняют отсутствием в экзогамных браках механизмов внутрикультурной регуляции браков и системы общественного контроля, которые характерны для эндогенных браков (Арутюнян, Дробижева, Сусоколов, 1998), а также тем, что установление межличностных отношений связано с необходимостью взаимной адаптации к культуре супруга, ее принятия и формирования навыков межкультурной коммуникации, что связано с культурной дистанцией (Алагуев, 2021).
Адаптация к новой культуре в межкультурных браках часто приводит к трансформации идентичности одного или обоих супругов: нередко в межкультурных браках один из супругов ассимилируется в культуре другого (Павлова, 2013), сложностям в определении этнической идентичности детей, рожденных в таких браках. Проблемы в отношениях с родственниками супругов являются важным контекстом, в котором разворачиваются отношения в межкультурных браках, а несовпадение и конфликт ценностных ориентаций приводят к межличностным конфликтам внутри семьи (Ростовская, Сулейманов, 2017).
Противоположная точка зрения на межкультурные браки связана с указанием на их стабильность и удовлетворенность супругов отношениями. Источниками стабильности и взаимопонимания психологи (Левкович, 1990) указывают личностные особенности супругов и их способности к установлению межличностных отношений, а с другой стороны, – создание интегративной семейной культуры, интегративной (би- или мультикультурной) идентичности, которые способствуют взаимопониманию и сохранению конструктивных отношений. Интегративные процессы могут проходить на основе общей объединяющей супругов культуры: общей религии (к примеру, супруги принадлежат к разным этническим группам, но оба исповедуют ислам – это позволяет в качестве фундамента построения отношений использовать общие религиозные ценности и установки) (Баринова, 2024). Или разность этнического происхождения отчасти нивелируется принадлежностью к некой более крупной этнической группе: народы Кавказа, выходцы из стран бывшего СССР (жители постсоветского пространства). Все это помогает опираться в семейной межкультурной коммуникации на общие (интегративные) культурные паттерны (Галяпина, 2008).
Таким образом, неоднозначность полученных в науке данных об отношении общества к вступлению в межкультурный брак, о разнообразии факторов успешности/неуспешности межкультурных брачных союзов говорит о необходимости исследования межкультурных браков на трех уровнях, на которых происходит взаимодействие партнеров: универсальном (общечеловеческом), культурном (групповом) и индивидуальном (Sue, 2001).
В рамках данной статьи мы сосредоточимся на анализе индивидуального уровня, детерминированного культурой и обусловленного принадлежностью к этнокультурной общности, в которой происходила социализация и инкультурация супругов и через принадлежность к которой были впитаны ценности, нормы, социальные роли и правила.
Многочисленные исследования (Алагуев, 2021; Chebotareva, Volk, 2020) показывают, что воспринимаемая культурная дистанция (Babiker et al. 1980), то есть воспринимаемая людьми разница между своей и чужой культурными традициями, является ключевым аспектом, через призму которого анализируются отношения в межкультурных браках. Среди проблемных точек обычно называются (Cools, 2006): язык, общение, адаптация одного из супругов к культуре другого супруга и стране проживания, вопросы воспитания детей, общение с друзьями, гендерные роли и их содержание, традиции, публичность.
Поскольку убеждения, установки и поведение членов семьи относительно динамики семейных отношений конструируются и интерпретируются в рамках их культурной и исторической среды (García-Mendoza, 2022), в нашем исследовании мы считаем возможным опираться на модели культурных измерений при описании культурных различий участников нашего исследования: через параметры индивидуализма-коллективизма (Hofstede, 1980; Триандис, 2010), а также уровня дистанции власти (Hofstede, 1980), которые существенным образом отражаются в содержании и форме построения супружеских отношений (Павлова, 2024). Данные параметры могут стать рамочными для анализа воспринимаемой супругами культурной дистанции и представлений супругов о культурных различиях в семейных отношениях. Рассматриваемая в нашем исследовании Норвегия с высоким уровнем индивидуализма (81) и низкой дистанцией власти (31) существенно отличается от соответствующих культурных измерений в странах постсоветского пространства (Россия – уровень индивидуализма – 46, уровень дистанции власти – 93; Азербайджан – 28/85 соответственно; Казахстан – 20/88; Молдова – 27/90; Украина – 55/92). Важно обратить внимание, что Россия – двухполюсная культура (Аузан, 2024), которой присуща двойственность и противоречивость проявления индивидуализма и коллективизма (Аузан, 2024; Пищик, 2024). В свою очередь, в Арабских Эмиратах уровень индивидуализма также достаточно низкий (36), а индекс дистанции власти высокий (74).
В культурах коллективистического типа люди ориентированы на поддержание тесных семейных связей и отношений с родственниками, которые часто принимают активную роль в жизни семейной пары, а общественный контроль оказывает существенное влияние на принятие решений в семье, воспитание детей и многие другие сферы семейной жизни (Триандис, 2010; Павлова, 2024). В свою очередь, в индивидуалистических культурах ценятся автономия, независимость и поддержание собственного «Я», а также неприкосновенность частной жизни; а в воспитании детей – сепарация. Когда в семейной паре встречаются партнеры из коллективистической и индивидуалистической культуры, остро будет возникать вопрос соотношения между независимостью, автономией и поддержанием сложных и разветвленных семейных связей (Чеботарева, 2019).
Параметр дистанции власти также может ярко проявляться в отношениях в браке, так как распределение власти в семье – один из важнейших вопросов семейных отношений. Равноправие или иерархичность в супружеских и детско-родительских отношениях – это чаще всего покровительственное и/или контролирующее поведение мужчины в патриархальных семьях или партнерские отношения в эгалитарных семьях. В этом контексте западные культуры с низкой дистанцией власти в большей степени тяготеют к партнерским семейным отношениям, тогда как восточные культуры с высокой дистанцией власти – к патриархальной модели брака, когда мужчина – глава семьи и покровитель жены и детей.
Воспринимаемая как высокая культурная дистанция между россиянками и арабами, россиянками и норвежцами (Федотова, 2022; Фишман, 2007) позволяет предположить возникновение сложностей в отношениях в межкультурном браке между россиянками и арабами из ОАЭ, россиянками и норвежцами из Норвегии.
На основании проведенного нами теоретического анализа, позволяющего увидеть некоторые социально-психологические контексты межкультурного брака через призму культурных измерений и воспринимаемой культурной дистанции, мы сформулировали исследовательский вопрос: как воспринимаются культурные различия русскоговорящими женщинами, состоящими в межкультурном браке с представителями стран с индивидуалистической (Норвегия) и коллективистической (ОАЭ) культурой?
Материалы и методы
Схема проведения исследования. Интервью проводилось во время очной беседы с респондентами и в среднем длилось 120-150 минут. Предварительно респондентам была предоставлена информация об основной теме исследования, политике конфиденциальности и последующем использовании ответов. Применялся метод полуструктурированного интервью с использованием заранее подготовленного списка вопросов – гайда. Впоследствии ответы, полученные в ходе интервью, были транскрибированы, переведены в текстовый формат для последующего анализа.
Выборка. 21 русскоговорящая женщина, состоящая в межкультурном браке: 10 женщин состояли в браке с норвежцами и проживали в Норвегии, 11 – замужем за арабами-эмиратцами и проживали в ОАЭ. Возраст – от 22 до 69 лет (M = 40). Респондентки являются выходцами из стран бывшего Советского Союза, в том числе из Азербайджана, Казахстана, Молдовы, России, Украины. Средний уровень образования – не менее 1 высшего образования. Опыт замужества – от 2 до 25 лет. Объединение респонденток в одну группу объясняется тем, что страны бывшего СССР характеризуются близостью к индексам коллективизма и высокой дистанции власти (Аузан, 2021), однако именно сравнительный фокус позволяет увидеть, что для Норвегии постсоветское пространство – более «восточное» (с социокультурной точки зрения), а для ОАЭ – более «западное». Исследования (Galchenko I., van de Vijver F., 2007, Suanet I., van de Vijver F.J.R., 2009, Берриос Кальехас С.А., 2021) показывают низкую культурную дистанцию с русской культурой у представителей стран бывшего СССР, что объясняется в том числе знанием русского языка (Берриос Кальехас С.А., 2021) и позволяет говорить о проявлениях ценностной и культурной схожести русскоговорящих женщин в браках с представителями Норвегии и ОАЭ. Особенно это характерно для проживания в эмиграции, где представители русскоговорящих этнических групп чувствуют определенную культурную близость, в том числе за счет владения русским языком.
Подробное описание выборки по возрасту, этнической принадлежности своей и супруга, стране происхождения, стране проживания и длительности проживания в ней представлено в табл. 1.
Таблица 1 / Table 1
Основные характеристики выборки исследования
Main characteristics of the study sample
|
Код респондента / Respondent code |
Возраст, лет / Age, years |
Этничность / Ethnicity |
Страна происхождения / Region of origin |
Страна проживания / Place of residence |
Период проживания / Period of residence |
Этничность супруга / Spouse's ethnicity |
|
A |
45 |
Русская |
РФ |
Норвегия |
5 |
Норвежец |
|
B |
56 |
Русская |
Молдова |
Норвегия |
20 |
Норвежец |
|
C |
69 |
Русская |
РФ |
Норвегия |
15 |
Норвежец |
|
D |
42 |
Украинка |
Украина |
Норвегия |
16 |
Норвежец |
|
E |
48 |
Русская |
РФ |
Норвегия |
19 |
Норвежец |
|
F |
40 |
Русская |
РФ |
Норвегия |
9 |
Норвежец |
|
G |
39 |
Украинка |
Украина |
Норвегия |
19 |
Норвежец |
|
H |
47 |
Казашка |
Казахстан |
Норвегия |
13 |
Норвежец |
|
I |
63 |
Русская |
РФ |
Норвегия |
23 |
Норвежец |
|
J |
49 |
Русская |
Азербайджан |
Норвегия |
16 |
Норвежец |
|
K |
38 |
Русская |
РФ |
ОАЭ |
23 |
Эмиратец |
|
L |
39 |
Русская |
РФ |
ОАЭ |
14 |
Эмиратец |
|
M |
25 |
Русская |
РФ |
ОАЭ |
15 |
Эмиратец |
|
N |
43 |
Русская |
РФ |
ОАЭ |
13 |
Эмиратец |
|
O |
22 |
Русская |
РФ |
ОАЭ |
4 |
Эмиратец |
|
P |
50 |
Русская |
РФ |
ОАЭ |
28 |
Эмиратец |
|
R |
33 |
Русская |
РФ |
ОАЭ |
9 |
Эмиратец |
|
S |
32 |
Татарка |
РФ |
ОАЭ |
17 |
Эмиратец |
|
T |
34 |
Русская |
РФ |
ОАЭ |
8 |
Эмиратец |
|
U |
32 |
Татарка |
|
|
|
|
|
V |
36 |
Русская |
РФ |
ОАЭ |
9 |
Эмиратец |
Методы исследования. Использован метод полуструктурированного интервью, позволяющий подробно и полно описать изучаемый феномен (Квале, 2003).
Топик-гайд интервью имел следующую структуру:
1-й блок. Вступление (установление контакта, разъяснение процедуры, информированное согласие и т.п.).
2-й блок. Рефлексия опыта супружества с представителем другой культуры, степень удовлетворенности жизнью в целом и семейными отношениями в частности.
3-й блок. Анализ культурных различий в условиях межкультурного брака.
4-й блок. Завершение интервью (прояснение отдельных непонятных высказываний в ответах респондента, осуществление тактичного и бережного выхода из ситуации интервью).
Интервью проходило по следующему плану. Респонденткам предлагалось обсудить-отрефлексировать опыт межкультурного брака. Последовательность вопросов варьировалась в зависимости от индивидуального хода беседы с респондентками. Интервью проводилось как очно, так и через программы видеоконференции. При обработке результатов был использован тематический анализ (Braun, Clarkе, 2022), ориентированный на получение, выделение новых метакатегорий (тем), позволяющих более полно изучить исследуемый феномен.
Процедура тематического анализа представляет собой последовательное многоступенчатое кодирование, где из транскрибированных интервью выделялись первичные коды, представляющие собой фразы респондента, небольшие фрагменты текста. Затем мы двигались к кодам более высокого порядка и уровня обобщения, которые впоследствии формировались в темы для организации полученных данных (Бусыгина, 2019). Темы выделялись непосредственно из эмпирических данных.
Валидность обеспечивалась соблюдением правил качественного исследования на этапах сбора, анализа и интерпретации данных (Мельникова, Хорошилов, 2014), в частности достижение триангуляции осуществлялось за счет триангуляции исследователей, при которой каждый исследователь на всех этапах проведенного исследования повторял одно и то же действие независимо от других (Кошарная, Кошарный, 2016).
Результаты
Проведенное исследование позволило выделить темы, содержание которых проанализировано в сопоставительно-сравнительном аспекте. В табл. 2 представлены темы и их содержание.
Таблица 2 / Table 2
Темы и содержание тем
Topics and content of topics
|
N |
Тема / Topics |
Содержание темы / Content of topics |
|
1 |
Новая семья как индивидуальный и культурный вызов |
Семейные нормы и правила, отношения с родственниками со стороны супруга в культуре норвежцев в Норвегии и культуре арабских семей в ОАЭ. Семейные нормы коллективистической культуры с высокой дистанцией власти в ОАЭ вызывают у русскоговорящих женщин потребность в автономии; нормы индивидуалистической культуры с низкой дистанцией власти – потребность в близости и вовлеченности |
|
2 |
Ролевые ожидания и притязания в браке |
Семейные роли и отношения между супругами, детьми и родителями в индивидуалистической культуре с низкой дистанцией власти норвежцев в Норвегии и коллективистической культуре с высокой дистанцией власти в арабских семьях в ОАЭ. В семьях в ОАЭ равноправие между супругами и детьми невозможно, что вызывает протест у русскоговорящих женщин. В семьях норвежцев установка на равноправие вызывает у русскоговорящих женщин потребность к проявлению заботы и поддержки со стороны супруга |
|
3 |
Роль религиозного фактора в межкультурном браке |
Религиозность как копинг-стратегия совладания с трудностями в браке для русскоговорящих женщин в браках в Норвегии и ОАЭ. Религия как способ преодоления межкультурных различий в браках в ОАЭ и межкультурный барьер в Норвегии |
|
4 |
Язык как основа личной значимости и агентности |
|
Раскроем подробнее анализ представленных в таблице тем.
Тема: Новая семья как индивидуальный и культурный вызов
Респондентки, находящиеся в браке с норвежцами, отмечают, что, несмотря на то, что они видят преимущества в проживании в нуклеарной семье (формат семьи, в которой проживают, постоянно взаимодействуют и поддерживают друг друга только муж, жена и дети, в то время как первичные семьи мужа и жены остаются на периферии взаимодействия и контактов и перестают принимать какое-либо участие в жизни новой семьи), в послеродовой период они ищут поддержку в своей первичной семье: «он всегда говорил, что мне нужен партнер. Партнер. Что мы делим пополам. Все. …. потом со временем мне пришлось это принять. Ну что мы все должны поделить пополам» (Е).
В браках с норвежцами респондентки отмечают определенную холодность и дистанцию во взаимоотношениях с супругом и его родителями, ожидают от них большей вовлеченности и заинтересованности, в то время как норвежцы как носители индивидуалистических ценностей ориентированы на самостоятельность супруги: «Мой супруг все время дает знать о том, что не понимает, зачем в воспитании детей принимают участие мои родители» (F). Со стороны русскоговорящей супруги ожидаема и желанна поддержка со стороны ее родственников.
В то же время респондентки, находящиеся в браке с эмиратцами, воспринимают как избыточную опеку расширенной семьи мужа и стремятся к большей автономии. Респондентки, ожидая безусловную поддержку и заботу со стороны мужа и его большой семьи, напротив, начинают «невольно дистанцироваться» от излишней близости, от чрезмерного влияния расширенной семьи мужа на ее личную жизнь, на воспитание и уход за ее детьми. Такие отношения оцениваются ею как некомфортные, но из которых женщина «никуда деться не может» (L). При этом включенность в «женский дом» (P) – не временный эпизод в семейных отношениях, а «на всю жизнь» (P), когда «большая семья собирается на ежедневные, пятничные праздники, обслуживает визиты, семейные собрания» (L).
Все это приводит к явному конфликту ожиданий супругов от отношений в браке.
Тема: Ролевые ожидания и притязания в браке
Для респонденток из ОАЭ «равноправие в браке невозможно» (T), даже в случае финансовой обеспеченности женщины, прежде всего за счет высокой дистанции власти и патриархального типа семьи. Ограничение права женщины участвовать наравне с мужем в обсуждении семейных дел и планов воспринимается нацеленными на партнерские отношения женщинами как недооценка их способностей, в то время как арабские мужчины воспринимают женщин как тех, о ком надо заботиться. Супруг-араб «чувствует себя в опасности, если женщина стремится к финансовому равноправию в семье» (U). Отсутствие равноправия с партнером в дискуссиях, обсуждениях, делах фрустрирует русскоговорящих женщин: «И даже если у тебя, условно, 18 образований и 3 ученые степени, ты не можешь быть равным собеседником, так как рассматриваешься, в первую очередь, как супруга и женщина» (S). В браке с арабами, если женщина стремится к другим ролям, кроме принятых в семье, она «выглядит достаточно странно» (L). Роль арабской женщины предполагает включенность в жизнь семьи, в семейные дела «24 часа в сутки» (L), женщина «поглощается семьей, бытом» (L). В таком случае выход из дома, например, на учебу или работу, может восприниматься как «побег, предательство семьи» (O).
Все это вызывает внутренний протест у респонденток: «Я как личность не могу реализоваться» (S); «я испытываю личностный дискомфорт, при этом я не хочу терять семью» (P). Часто это приводит к чувству потерянности, неуверенности в себе: «Если бы была возможность вернуть все назад, то я бы ограничилась одним ребенком, маленькой семьей, но для меня было бы важно реализоваться профессионально. Так как испытываю даже трудности в общении со своими детьми, потому что во мне сидит такая вот нереализованность» (S).
В браке с норвежцем вопреки ожиданиям женщин респондентки чувствуют отсутствие в семье понятного распределения ролей: что муж возьмет на себя роль главы семьи. Русскоговорящие жены норвежцев ожидают от мужей большей строгости и контроля за поведением детей и их жизненными выборами.
В Норвегии оба супруга одинаково вкладываются в обеспечение и развитие семьи: «…женщина может платить за себя, а еще и за меня» (B). Это считается одним из «камней преткновения» для русскоговорящих респонденток, которые хотят увидеть заботу и поддержку мужа в его ответственности за финансовое благополучие жены, детей и семьи в целом. Однако они сталкиваются с установками «рабочего и финансового» равноправия со стороны мужа-норвежца, которое интерпретируется ими как «холодность, равнодушие» (I).
Низкая дистанция власти проявляет себя в специфике детско-родительских отношений в норвежских семьях. «Например, начиная с 16 лет родители не имеют возможности посмотреть медицинскую карту ребенка» (G). Такая ранняя свобода и самостоятельность детей способствует субъективной потере влияния на них со стороны матери. Фактически респондентки теряют возможность опереться на привычную модель воспитания детей, когда: «я хочу, чтобы он делал так-то и так-то» (G). При этом со стороны мужей-норвежцев такие установки жен и матерей кажутся проявлением строгости, мужья видят в этом монополию на принятие решений.
В межкультурном браке с норвежцами женщины поставлены перед необходимостью осваивать новую культурную модель роли жены и матери. В это время роль матери, женщины может выступать как опора и как «ловушка в новых условиях» (C). В Норвегии это новое требование выступает как безусловная трудность, когда «слишком много на себя берет ответственности женщина в семье» (I), пытаясь справиться со всеми ролями вместе, как с традиционными (жена, мать), так и менее традиционными для нее (равноправный партнер, в решении финансовых проблем и шире, в делах экономического планирования и оценки рисков). Женщина тем не менее ожидает «другой вклад супруга» (I), сталкивается с тем, что ей приходится вносить значительный экономический вклад в развитие семьи. «Я взяла на себя дом, готовку, ребенка. А вот у него футбол» (J). Респондентки также говорят о том, что «муж ожидает от детей, чтобы они просто были детьми, им не приписываются мужские или женские роли» (J). Ролевое, в том числе гендерное равноправие, – одна из самых трудных в принятии респондентками норм норвежской культуры. Такое неприятие демонстрируется особенно в случае полового воспитания детей, где мужчина как отец поддерживает право на самоопределение детей в выборе мужского и/или женского ролевого поведения самими детьми. Данный аспект входит в серьезный конфликт с представлениями о роли мужа как отца у женщины, так как она ожидает, что именно отец должен транслировать мужскую модель поведения для своих дочерей и/или сыновей (например, быть заботливым и нежным с дочерьми и ассертивным и жестким – с сыновьями).
Тема: Роль религиозного фактора в межкультурном браке. Религиозность как копинг-стратегия
Для респонденток из ОАЭ общая с супругом религия выступает как основной способ коммуникации, ценность и ресурс для построения межэтнических отношений в браке. Создавая определенную систему религиозных ценностей, религия и религиозная идентичность, с одной стороны, помогают женщинам справляться с ролью супруги и матери: «В этом браке я пересмотрела мою личность, мою повседневность и фокус внимания. Как будто бы я увидела другой образец женского благополучия» (U), а с другой стороны, воспринимать возникающие в семье трудности как естественный этап жизни, достойное преодоление которых является религиозной обязанностью верующей женщины: «все, что происходит в жизни, – альхамдулиллах. Значит, по какой-то причине мне нужно было это испытать. Хвала Аллаху за все, это все благодаря Ему, мои усилия, наверное, имеют мало значения, все – по Воле Аллаха» (R); «Сейчас я чувствую, что у меня есть испытание – мне нужно вырастить достойно мою дочь как хорошую мусульманку» (S).
Несмотря на то, что религия не является смыслом и целью создания межкультурного брака с норвежцем, именно конфессиональный фактор становится темой удержания культурной идентичности, ее маркером, при этом в определенном смысле становясь межкультурным барьером: «Муж – атеист, очень много было разговоров: религия – опиум для народа, причем не просто атеист, а какой-то воинствующий. Когда я начинала воцерковляться, на это тоже смотрели как-то так» (Е). Для крещенных в православии респонденток из Норвегии необходимость влияния на своих детей в области религиозных ценностей обеспечивается тайно, скрыто: «мои дети будут православными, я их крещу, хоть тайно» (A). Для женщин, состоящих в браке с норвежцами, религия выступает своеобразным гарантом трансляции ценностей родной культуры.
Тема: Национальный язык как основа значимости и агентности
Для респонденток из норвежских семей выражено ощущение беспомощности, сопровождающееся чувством утраты к способности делать в своей жизни осознанный и свободный выбор. И, в первую очередь, это связано с отсутствием знания норвежского языка. Это приносит ощущение уязвленности: «у меня нет ни семьи, ни друзей» (С), «как ребенок, я вынуждена обращаться за помощью все время к мужу, за утешением – к мужу» (D). При этом для норвежца потребность жены в эмоциональной поддержке становится «непосильной ношей» (D).
Женщины, состоящие в браке с представителями ОАЭ, ощущают меньшую фрустрированность за счет английского языка общения (в отличие от Норвегии): «язык общения здесь – английский, конечно» (O), однако внутри семьи респондентки ощущают свою беспомощность, выключенность из семейного коммуникативного поля. Прежде всего за счет того, что в арабских семьях домашний, неформальный язык общения – арабский.
Обсуждение результатов
Таким образом, анализ полуструктурированных интервью позволил выделить наиболее значимые темы, раскрывающие восприятие русскоговорящими женщинами культурных различий в межкультурных браках, и сделать вывод об универсальном и культурно специфичном в этом восприятии.
Нами было выделено четыре темы, в которых респондентки наиболее часто сообщали о культурных различиях в браках.
Тема «Новая семья как индивидуальный и культурный вызов» раскрывается в ожиданиях женщин от поведения супругов. Здесь отражается реакция женщин на новые семейные нормы и правила, на отношения с родственниками со стороны супруга в индивидуалистической культуре норвежцев в Норвегии и коллективистической культуре арабских семей в ОАЭ. Так, женщина, находящаяся в уязвимом положении (например, только что родившая первого ребенка, находящаяся в незнакомой для себя обстановке), ищет и находит для себя поддержку и опору в привычном сообществе, воспринимая его как тыл и безусловную поддержку, что отражает данные других исследований (Ростовская, Сулейманов, 2017; Ростовская, 2022).
Иными словами, респондентки, находящиеся в браке с арабами, испытывают дискомфорт от чрезмерно близкой дистанции в отношениях с расширенной семьей мужа, их тяготит чрезмерность участия в жизни ее семьи расширенной семьи мужа, особенно женской части (мамы, сестры, тети и т.д.), что провоцирует у респонденток актуализацию индивидуалистических ценностей. В индивидуалистической культуре Норвегии женщины воспринимают дистанцированность и удержание личных границ как отсутствие эмоциональной поддержки со стороны мужа и его семьи и вынуждены прибегать к помощи своих родственников в уходе за ребенком.
Таким образом, в качестве одного из важных выводов на основе анализа данной темы мы можем отметить, что у респонденток при взаимодействии с арабами как яркими представителями коллективистической культуры актуализируются индивидуалистические ценности, в то время как при взаимодействии с норвежцами – усиливаются коллективистические ценности. Возможно, это объясняется двухъядерностью российской культуры: наличием в России одновременно индивидуалистических и коллективистических паттернов (Аузан, 2024), с одной стороны, и их противоречивым проявлением – с другой (Пищик, 2024).
Тема «Ролевые ожидания и притязания в браке» описывает семейные роли и отношения между супругами, детьми и родителями в индивидуалистической культуре с низкой дистанцией власти норвежцев в Норвегии и коллективистической культуре с высокой дистанцией власти в арабских семьях в ОАЭ.
В более традиционной и патриархальной модели семейных отношений, которая характерна для ОАЭ, русскоговорящие женщины воспринимают заботу и протекторат супруга и его семьи как сдерживающие их индивидуальное развитие и финансовую самостоятельность, что согласуется с данными других исследований (Ростовская, Кучмаева, Афзали, Ирсецкая, 2022).
В индивидуалистической модели эгалитарных семейных отношений с низкой дистанцией власти, характерных для Норвегии, русскоговорящие женщины, напротив, воспринимают поведение супруга, ориентированного на равноправие и свободу, как попустительство и равнодушие к делам семьи. Здесь актуализируется традиционное восприятие гендерных ролей, где мужчина воспринимается как «глава семьи» и от него ожидают большей ответственности, а акцент на равноправии может восприниматься женщинами как попытка ухода от ответственности (García-Mendoza, 2022).
Противоречия в ролевых взаимных ожиданиях сопровождаются ощущением дискомфорта и неудовлетворенности браком независимо от того, из каких ценностей «звучит голос» конфликта – из высокодистантной культуры ОАЭ, в которой мужчина принимает решение о благополучии своей семьи и о роли жены в ней, или из низкодистантной культуры Норвегии, в которой муж ожидает равноправных, партнерских отношений с женой.
Тема «Роль религиозного фактора в межкультурном браке». Проведенное исследование показало, что религиозность выступает как копинг-стратегия совладания с трудностями в браке для русскоговорящих женщин в браках в Норвегии и ОАЭ. Женщины прибегают к религиозным ресурсам как к способу совладания со стрессом аккультурации, а также как способу удержания культурной идентичности, что подтверждается данными психологических исследований об использовании религиозности как адаптивного ресурса к социальным изменениям (Жог, Соколовская, 2015).
При этом религия выступает как ресурс для преодоления межкультурных различий в браках в ОАЭ (Van Niekerk, Verkuyten 2018; Ростовская, Сулейманов, 2017) и межкультурный барьер в Норвегии. Так как в ОАЭ все проанализированные нами семьи имели общую религиозную идентичность, для женщин в браке с арабом-мусульманином религия часто становится самостоятельной целью и ценностью брака (выйти замуж за единоверца) и переезда в другую страну в целом (жить в мусульманской стране) (Баринова, 2024), в то время как для респонденток, состоящих в браке с представителями культуры Норвегии, религия выступает как способ удержания собственной культурной идентичности и как возможность транслировать ее своим детям, пусть даже и тайно. Но, несмотря на различия, и для респонденток из Норвегии, и для респонденток из ОАЭ религия выступает определенным копинг-ресурсом в межкультурном браке.
Тема «Национальный язык как основа значимости и агентности» раскрывается в утрате или снижении агентности за счет языкового барьера.
Сравнительно-сопоставительный анализ по данной теме позволяет сделать вывод о том, что язык является одним из важнейших барьеров понимания, с одной стороны, и выступает фактором риска потери агентности – с другой. Исследования подтверждают, что отношение к языку и культуре связано с взаимопониманием в паре (Stępkowska, 2021) и способствует успешности семейных отношений. Двуязычие в межкультурной паре помогает выйти за пределы культурной специфики выражения чувств и увидеть многообразие проявления эмоций в разных культурах (Ting-Toomey, Stella, 2009).
Особенно сильно языковая фрустрация может ощущаться женщинами в Норвегии, так как в индивидуалистической низкоконтекстной культуре ожидается прямая открытая коммуникация, которая всегда предполагает достаточный уровень языковой и коммуникативной компетентности.
При браке с партнером из коллективистической высококонтекстной культуры ОАЭ влияние женщины на мужа и на семью в целом предполагается, но не напрямую, а латентно, скрытно. Действительно, отмечается высокое влияние женщин на Востоке через культурные «реверансы» и чувствительность к контексту. Большое влияние в этом принимает расширенная семья мужа. Однако респондентки в силу отсутствия арабского языка чувствуют свое одиночество и невключенность в «женский клуб», что приводит к невозможности культурно-типично оказывать влияние на принятие решений в семье в целом и на мужа в частности.
Заключение
В результате проведенного тематического анализа полуструктурированных интервью с русскоязычными женщинами, проживающими в межкультурных браках с представителями ОАЭ и Норвегии, были выявлены особенности восприятия культурных различий русскоговорящими женщинами, состоящими в межкультурном браке.
Межкультурные браки актуализируют воспринимаемую культурную дистанцию по параметру «индивидуализм-коллективизм». При этом в браке с норвежцем у женщины актуализируются коллективистические ценности, выражающиеся в том числе в желании разделить ответственность, опираться на ролевую традиционность. В то время как в арабском браке у женщины актуализируются ориентация на индивидуалистические ценности: самореализацию, самостоятельность, ценность автономии.
Культурная дистанция относительно распределения ролей в семье, которую возможно поместить в континуум дистанции власти, воспринимается женщинами в контексте равноправия/подчинения. В браке с норвежцем женщина равноправна и при этом испытывает фрустрацию и депривацию поддержки и заботы, в арабском браке женщина подчиняется мужу и расширенной семье, чувствуя себя несамостоятельной и бесправной.
Религиозный фактор является важным мотивом заключения большинства арабских браков, в том числе как цель образования и воспитания детей в религиозной среде, в то время как в браке с норвежцем религиозный фактор не является важным смыслообразующим параметром отношений. Однако и в норвежском, и в арабском браке религия выступает как копинг-стратегия совладания с трудностями восприятия культурных различий, являясь ресурсом и значимой поддержкой русскоговорящих женщин в процессе преодоления трудностей адаптации к культуре супруга.
Внутрисемейное общение на английском языке и незнание языка этнической группы мужа приводят к утрате или снижению агентности и личной значимости, языковым барьерам, сложностям в социокультурной адаптации, что ожидаемо приводит к фрустрированности и ощущению беспомощности, которое по-разному проявляется в низкоконтекстной культуре Норвегии и высококонтекстной культуре ОАЭ. Повышение языковой компетентности способствует эффективности внутрисемейной коммуникации, а также адаптации в новой социокультурной среде, что в итоге будет способствовать ощущению повышения агентности и личной значимости.
Таким образом, результатом сравнительного анализа восприятия культурных различий у русскоговорящих женщин, состоящих в браках с представителями культуры ОАЭ и Норвегии, является выделение различных полюсов одного и того же культурного фактора: взаимодействуя с представителями восточной (арабской) культуры, русскоговорящие женщины ощущают себя в большей степени носителями западной культуры, тогда как, взаимодействуя с представителями западной (норвежской) культуры, – носителями восточной культуры. Выявить, в какой степени актуализация индивидуально-личностного потенциала женщин, состоящих в браках с представителями западной и восточной культуры, выступит стимулом для нахождения своего места в новой среде – это задача наших будущих исследований.
Проведенное исследование вносит вклад в развитие теории воспринимаемой культурной дистанции в межкультурных браках, в понимание культурных универсалий и культурной специфики в межкультурных браках русскоговорящих женщин, а также в развитие понимания сложного характера культурных параметров индивидуализма и коллективизма и их противоречивого проявления в межкультурном взаимодействии с партнерами из разного типа культур. Перспективным является изучение восприятия культурных различий как у женщин, так и мужчин, состоящих не только в российско-норвежском и российско-арабском межкультурном браке, но и в других типах межкультурных браков. На основе полученных в рамках проведенного исследования данных его авторы планируют разработку методических материалов, которые будут способствовать развитию успешной психологической и социальной помощи русскоязычным женщинам в части реализации более точных стратегий налаживания взаимопонимания между супругами в межкультурных парах, основанных на изучении механизмов развития их отношений и роли культуры в этом процессе.
Ограничения. Наше исследование не рассматривало особенности восприятия женщинами культурных различий в межкультурных браках в зависимости от стажа семейной жизни, семейного статуса (разведена, состоит ли в повторном браке и т.д.), степени информированности женщин и готовности их к вступлению в такой брак, что, безусловно, влияет на восприятие ими межкультурных различий.
Limitations. Our study did not consider the specifics of women's perception of cultural differences in intercultural marriages, depending on their length of marriage, marital status (divorced, remarried, etc.), level of awareness, and readiness to enter into such a marriage, which undoubtedly affects their perception of intercultural differences.
[1] Statistisk sentralbyrö. Statistics Norway (2025). URL: https://www.ssb.no/en/statbank/table/07432 (дата обращения: 10.05.2025).
[2] Более трети всех граждан ОАЭ заключили браки с иностранками (2016). Русские Эмираты. URL: https://russianemirates.com/news/uae-news/bolee-treti-vsekh-grazhdan-oae-zaklyuchili-braki-s-inostra (дата обращения: 10.05.2025).