Недавние размышления о дазайн-анализе

Представленные ниже размышления о дазайн-анализе возникли спонтанно, как результат записанных на пленку личных бесед с редактором настоящего выпуска; речь в них шла о центральных проблемах, возникающих в ходе размышлений о сущности человеческой экзистенции[2] и психотерапии. Эти проблемы по большей части лежат в той области знания, которую на нефеноменологическом языке часто обозначают как «теория личности». Я считаю эту область, занимающую психологов, лежащей вне феноменологии, по двум причинам.

Первая причина состоит в том, что правильно понять особую природу человеческой экзистенции невозможно до тех пор, пока мы рассматриваем человека как «личность», своего рода монаду, обладающую сознанием и расположенную в мире феноменов, но по сути изолированную от этого мира. С феноменологической точки зрения, напротив, человек всегда находится в своем мире, да и вообще существует не иначе как здесь-бытие (Da-sein)[3]. В рамках этого взгляда любое представление, рассматривающее «личность» как отделенную от мира и ограниченную пределами кожи, противоречит одной из основных характеристик человеческой экзистенции. Человек, индивид есть мир, и он есть здесь, и он является этим неповторимым «здесь-бытием». Человеческая экзи­стенция всегда раскрывается как Бытие-в-мире, и она всегда есть лишь необъективируемая область открытости миру, в которой все, что должно быть, может сиять и раскрываться.

Вторая причина, по которой я так использую термин «теория личности», связана с его второй частью, со словом «теория». Фе­номенолог всегда стремится по мере возможности избегать теории ради того, чтобы быть более свободным в попытках приблизиться к самим феноменам, таким, какими они себя являют. Призывом фено­менологов издавна, с тех пор, как его предложил Гуссерль, является «возвращение к самим вещам». Мартин Хайдеггер, ученик Гуссерля и основоположник дазайн-аналитики — анализа фундаментальных онтологических основ человеческого бытия — также поддержал этот призыв, пусть и совершенно иным образом. В любом случае, требование дазайн-анализа позволить феноменам «самим говорить за себя» является радикальным отказом от использования психологической теории в качестве средства для понимания человеческой экзистенции. Выполняя это требование, мы стремимся по возможности избегать формулировки заключений, гипотез и выводов о вещах; вместо этого мы стараемся позволять тому, что мы видим и слышим, представать перед нами таким, каково оно есть.

Сделав эти уточнения, стоит заметить, что проблемы, о которых пойдет речь на следующих страницах, являются одними их самых затруднительных для всякого, кто выбирает серьезно и систематическим образом мыслить о природе человека. Несмотря на предпринятые усилия представить эти проблемы в настоящей статье в наиболее подходящей для них последовательности, сами по себе представленные ниже размышления возникли независимо друг от друга, и при чтении их следует иметь это в виду. Также стоит помнить, что эти размышления возникли в ходе личных бесед, и потому черты разговорного стиля будут проявляться в них время от времени. Исходной точкой размышлений является обсуждение хайдеггеровского понимания смысла Бытия в тех различных значениях этого термина, которые он сам использует. В следующей части обсуждается дазайн-аналитическое понимание психологического термина «психика»[4], или «душа». Последние два размышления касаются, соответственно, смысла «возможности» и «свободы». В каждой из этих последних частей внимание уделено значению затронутых тем для практикующего психотерапевта.

О понимании Бытия Хайдеггером

В своем magnum opus «Бытие и время» Хайдеггер обратил внимание на то, что вся предшествующая ему философская традиция метафизики рассматривала лишь различные виды бытия, то есть «бытийность» сущих[5], — например, бытие дерева или бытие пчелы, но всегда бытие чего-то, не задаваясь вопросом: «Что означает Бытие как таковое?» Эта традиционная постановка вопроса о бытийности всякой отдельной вещи была для Хайдеггера второстепенной, поскольку он поставил предшествующий этому и новый для философии вопрос: «Что мы вообще имеем в виду, когда говорим о Бытии?» или «Что есть “Бытийность как таковая”?».

Понятие «Бытийность как таковая» используется Хайдеггером, чтобы обратить внимание не на бытие чего-либо, но на чудо, которое состоит попросту в том, что что-либо вообще есть. Это совершенно новая проблематика. Она отсылает нас не к какой-либо конкретной вещи, но к факту, который состоит в том, что что-то есть. И тот факт, что нечто вообще существует, есть величайшее чудо, потому что взамен этого с таким же успехом могло бы не быть ничего. Но перед нами всегда появляется нечто. Мы постоянно встречаемся с чем-то, что являет себя нам. Чтобы понять, что Хайдеггер имел в виду под словами «Бытие как таковое», «Бытийность как таковая» или просто «Бытийность», нам следует мыслить это не в терминах бытия той или иной вещи, например, бытия стула, дерева, человека или пчелы, но лишь в связи с загадкой того, что нечто вообще есть. Этот вопрос беспокоил Хайдеггера всю жизнь и, можно сказать, измотал, состарил его: «Почему вообще есть нечто сущее, а не ничто?».

Размышляя о «Бытийности как таковой» или просто «Бытийности», нам следует всегда понимать ее буквально, как сам акт или событие появления Бытия, сам его «выход на свет», высвечивание. «Бытийность» есть событие прихода к несокрытости, раскрытия, и этот переход-к- присутствию (An-wesen) всегда должен длиться до тех пор, пока что- либо вообще существует. Если бы эта фундаментальная высвечивающая «Бытийность» прекратилась, все немедленно исчезло бы, и больше не было бы ничего; мир бы исчез и ничего бы не осталось — не только конкретных сущих, но и бытия вообще.

Вопрос о значении Бытия как такового был столь важен для Хай­деггера, что он мучительно пытался решить, как следует писать слово, обозначающее «Бытийность» или «Бытийность как таковую». Иногда он использовал «Seyn», старогерманское написание термина «Бытие», чтобы отличить введенное им значение Бытия-как-такового от слова «Sein», которое обыкновенно использовалось философами и отсылало к категории бытия или к бытию сущих («бытийность» с маленькой буквы). Иногда он писал слово «Sein» и затем перечеркивал его («Sein»), чтобы прояснить, что эта «Бытийность как таковая», это раскрытие не есть очередное сущее или разновидность сущих, но напротив, есть вообще не что-то, не вещь, а, по сути, Ничто. Однако это не нигилистическое Ничто, а его полная противоположность, это сущностно преисполненная «Ни-чтойность»[6], которая делает возможным бытие чего-либо, предоставляя пространство[7], в котором все вещи этого мира могут быть! И невозможно даже сказать, что «Бытийность» есть, поскольку тогда она выглядела бы одним из сущих, составляющих наш мир. Вместо этого, вам всегда следует понимать эту «Бытийность» как само по себе событие высвечивания и появления в открытости, разомкнутости человеческой экзистенции.

В дополнение к упомянутой «Бытийности как таковой» Хайдеггер говорил о «Seiendheit», или «бытийности» (с маленькой буквы), тем самым он имел в виду разновидность бытия, которой обладают конкретные вещи, или сущие. Так, например, «бытийность» есть у кресла и ею также обладаете вы, но ясно, что бытие кресла иного рода. Эта «бытийность» есть, следовательно, род бытия или специфическая, сущностная природа бытия, которой обладают все сущие, относящиеся к определенной категории. Так, говоря на совсем обыденном уровне, кресло состоит из дерева, а вы — из плоти; дерево и плоть — это различные формы бытия. Более того, и ближе к сути дела: всякое кресло обладает определенной сущностью, или «осмысленностью»[8], которая делает его креслом и является общей для всех кресел. Также и любому человеку присуще бытие определенного рода, общего для всех людей. Следовательно, сущие, относящиеся к каждой категории, воплощают собой определенный сущностный род бытия, определенное осмысленное строение, или сущность, которую Хайдеггер и называл «бытийностью».

Далее, есть целый мир отдельных сущих, то есть всех тех специфических конкретных вещей, которые являются нам в каждый момент нашего существования. Вот конкретное кресло, в котором сидите вы; вот конкретный стол, стоящий между нами. Я — конкретный человек, сидящий в этом кресле, а вы — конкретный человек, сидящий напротив. И немецкие термины «das Seiende» и «Seiendes», которые Хайдеггер рекомендует переводить как «сущее» и «конкретное сущее», обозначают эти весьма частные, конкретные случаи явления вещей или сущих. Другими словами, «сущее» или «конкретное сущее» отсылает нас к каждому из множества объектов, вещей или существ, в совокупности составляющих мир, с которым мы существуем, обнаруживаем себя.

И, конечно, знать и говорить обо всех этих значениях «Бытия» возможно лишь благодаря тому, что существует такой род сущего, как Присутствие (Da-sein), или человек. Потому что из всех существ[9] лишь люди, насколько нам известно, обладают способностью выступать в качестве той открытости, в которой все остальное может являться и раскрывать себя. Присутствие необходимо для того, чтобы могло стать явным любое из приведенных выше значений Бытия. В этом, по сути, и состоит высшее призвание человека — служить той возможностью, благодаря которой Бытие может показывать себя, сиять и раскрываться. Если бы не было открытости Присутствия, была бы лишь тьма, и ничто и никогда не могло бы раскрываться в качестве осмысленной вещи, каковой оно является. Для того чтобы нечто могло показывать себя, являться, сиять или быть, необходима открытость, в которую оно могло бы входить. Этой открытостью является Присутствие. Без него не могло бы явиться ни одно конкретное сущее (Seiendes), ни какая- либо разновидность сущих (Seiendheit), и уж конечно не «Бытийность как таковая» (Seyn или Sein). Поэтому Присутствие — пастух Бытия, та особая «единица» Бытия, которая позволяет всему остальному Бытию являться, раскрываться как то, что оно есть. И это сущностное призвание Присутствия, поскольку «Бытийности» требуется, чтобы человеческая экзистенция сохраняла открытость, благодаря которой то, что есть, могло бы продолжать быть.

Взаимозависимость Бытия и Присутствия составляет ядро хайдеггеровского открытия «Ereignis» (очень приблизительным переводом этого термина является «со-бытие»[10]), смысл которого состоит в том, что не только человеческая открытость необходима для того, чтобы нечто могло стать присутствующим или быть, но и, с другой стороны, самой открытости Присутствия необходимо Бытие, чтобы оно, Присутствие, могло быть. Другими словами, «просвет-человеческой-экзистенции» и «все-остальное-существующее» требуют друг друга и «взывают» друг к другу в едином, неделимом «со-бытии». Со-бытие — нераздельное единство зова Бытия, обращенного к Присутствию, и ответа Присутствия на этот зов. Без просвета человеческого бытия ни одно сущее не может быть, равно как и человеческая экзистенция невозможна без того, с чем она могла бы встречаться, раскрывая это. Присутствие — открытость, призванная служить той сферой, в которой нечто может раскрыться как присутствующее, то есть, как сущее, «пред-посланное»[11] или «посланное-в» Бытие (Anwesen)[12]. И, в то же время, Бытие дает Присутствию его изначальный дом — в языке и в своем просвете. Хайдеггер считал Ereignis своим глубочайшим прозрением и, если вы задумаетесь об этом, вы увидите, что описанное взаимоотношение между Бытием и Присутствием не только, и, прежде всего, делает психотерапию возможной, но и сообщает ей ее основную задачу — дать терапевтический ответ на призыв пациента к бытию.

Важно понимать, что мы, люди, никогда не одиноки в этом призвании отвечать на зов Бытия. Мы всегда вместе с другими людьми, в физическом или в «умственном» смысле, и, таким образом, мы никогда не замкнуты, не изолированны в этом своем смиренном, но достойном призвании. Другие люди, обладающие таким же строением Бытия, что и мы, вместе-с-нами воздвигают этот мировой просвет, позволяя вещам мира являть себя из изначальной тьмы. И в этом состоит наше фундаментальное экзистенциальное единение. Конечно, мы существуем не только как «бытие-вместе-с-другими», поскольку каждый из нас в то же самое время является весьма уникальным, частным, конкретным человеком-индивидом. Другими словами, мы существуем тем способом, который Хайдеггер называет «Jemeinigkeit», что означает «мойность» или «самостность»[13]. Тем самым Хайдеггер напоминает нам, что любая человеческая экзистенция, будучи фундаментально «вместе-с-другими», в то же время всегда «своя-собственная», самостоятельная. Всякое Присутствие есть экзистенция со своим собственным, конкретным и уникальным набором человеческих возможностей. Вы представляете собой весьма отдельный узел возможностей и способностей, которые в данные момент сходятся вот таким конкретным, особым образом. В мире нет больше никого, в точности похожего на вас, и эта уникальная конкретность принадлежит вам одному. Это ваша «мойность», ваша «самостность», и больше ничья.

Опираясь на изложенные мысли о значении Бытия и Присутствия, мы видим, что дазайн-анализ может иметь более чем одно значение. Дазайн-анализ — это определенный способ понимания мира, способ видения и понимания сути мира, человека и их взаимосвязи друг с другом. Но сегодня дазайн-анализ обозначает также психотерапевтический подход, ставящий своей задачей высвобождение индивидов к тому, чтобы они могли реализовать свои наиболее-собственные возможности бытия-с вещами и с другими людьми. И хотя решением этой задачи освобождения индивидов от страдания и зажатости, мешающих им быть собой, озабочены все серьезные направления психотерапии, только дазайн-анализ обладает философским пониманием, которое позволяет распознать и обосновать эту задачу как цель и предназначение психотерапии. Только дазайн-анализ видит людей как ту самую свободу и открытость, которая может быть использована ими, чтобы призвать к свободе и открытости своих собратьев. Другими словами, только дазайн-анализ помогает нам понять, как возможна психотерапия вообще.

О значении «психики», или «души»

Вопрос о сути человеческой природы был основной заботой философии и психологии с самого возникновения этих человеческих устремлений. В центре этого вопроса лежит проблема, представляющая собой ряд серьезных интеллектуальных вызовов для мыслителей — это проблема нематериальной, по своей основе, природы человеческой экзистенции. По сути, к этой проблеме нас приводит сама этимология слова «психология» (психо + логия: «психика, разум, душа» и «рассуждение, речь, размышление»), обозначающего «рассуждение о психике, или человеческой душе». Естественно, дазайн-аналитики также озабочены основой человеческой экзистенции, которая обозначается как «психика», «душа» или «разум». В предшествующей статье содержится правомерно приписываемая мне цитата: «По существу, мы есть не что иное как “разум”», и недавно я даже опубликовал книгу под названием «О крыльях души». Но все эти метафизически звучащие термины, обозначающие основу человеческой экзистенции, и близко не подходят к решению задачи адекватного постижения той сущностной характеристики человеческого бытия, которую Хайдеггер пытался передать простым, но выразительным обозначением человеческой экзистенции как Присутствия, как бытия-здесь[14], отсылая нас к тому факту, что «человек как существо-воспринимающее»[15] простирается в мир, в свое здесь.

Фрейд, конечно, тоже испытывал трудности с передачей своего понимания нематериального основания человеческой экзистенции и, в конечном итоге, «призвал» для этой цели греческое слово «psyche», обозначающее душу (Seele, по-немецки). Фрейд ясно понимал, что основа человеческой экзистенции существенным образом связана с нематериальной природой человека, и пытался показать это различными способами. Так, время от времени он говорил о «духе» или «разуме» (Geist), о «духовном» или «нематериальном» (geistig), а иногда — о «душе» (Seele) и «душевном» (seelich); также он часто использовал термин «душевная жизнь» (Seelenleben). Пользуясь всеми этими терминами, он пытался описать «психическое», «духовное» или «нематериальное» основание сущностной природы человека, основу человеческой экзистенции, которая образована в основном сознанием и смыслом и которая до такой степени интересовала его как ученого и как врача.

Одна из трудностей, возникающих при рассмотрении этих проблем, состоит в склонности людей поддаваться привычке к использованию метафизических идей и понятий. Так, и Фрейд стал жертвой этой привычки, придумав такие термины как «психический аппарат» (Seelisher Apparat), «Оно» (das Es), «Я» (das Ich) и «Сверх-Я» (das Über-Ich). По сути, только на основе представления о психике как о живущем своей собственной жизнью психическом аппарате, Фрейд смог прийти к выводу о том, что психика не совпадает с сознанием и что существует широкое поле автономной и осмысленной психической деятельности, которое полностью остается вне нашего осознания. Другими словами, именно метафизический характер мышления Фрейда о разуме привел его к парадоксальной и весьма противоречивой идее о том, что человеческое «сознание» является в значительной мере неосознаваемым!

Итак, здесь встает вопрос о том, как мы можем понять сущность человека, а именно, понять то, что мы называем «психикой» или «душой», не становясь жертвой разного рода метафизической выдумки, которая преследовала и продолжает преследовать философов и психологов, включая такого великого мыслителя, как Фрейд.

Область открытости-миру

Прежде всего, нам следует признать заслугу Хайдеггера, который очень помог нам в решении этой задачи уже тем, что ввел термин «Присутствие» как «бытие-здесь» для обозначения и описания человеческой экзистенции. Потому что благодаря этому термину и на основе самого феномена человеческой восприимчивости становится ясно, что мы существуем как открытость и сияние, выступая в наш мир, а не просто как предмет (вещь), наряду с другими предметами (вещами). Хайдеггер описывал сущностную природу Присутствия как «пространство», «область открытости (разомкнутости)», или «высвечивающую область», тем самым прямо указывая на человеческую способность «давать пространство» вещам, «созерцать» или «осознавать» все, что есть. Однако Хайдеггер ни в коей мере не имел в виду, что эта «высвечивающая мир область» подобна хранилищу или аппарату, наполненному идеями и образами, поскольку такая предметная метафора (Vorstellung) не позволяет охватить и понять принципиально сверхъестественную и притом вербальную сущность этой «области»[16].

Область понимания. Немецкий термин «Bereich von Vernehmen», обозначающий нечто вроде «области распознавания» или «понимания» хорошо улавливает то, что действительно являет себя, когда мы рассматриваем такое наше поведение как «осознавание». «Bereich von Vernehmen» указывает на «область восприятия и понимания». Корень этого слова, «nehmen» — глагол, который используется, к примеру, в ситуации заказа в ресторане: человек может сказать «Ich nehme einen cafe», «Я возьму кофе». Но, говоря эту повседневную фразу, мы подразумеваем более, нежели простое действие взятия чего-то из рук официанта, куда более того. Ведь этой фразой мы уже указываем, что мы воспринимаем и понимаем, что такое кофе и как его можно применить; мы непосредственно понимаем, что можем принять кофе в нашу экзистенцию, вдыхая его аромат, пробуя его на вкус и наслаждаясь им, возможно, даже с надеждой, что это нас пробудит. Итак, мы видим, что физическое принятие (nehmen) чего-либо основывается на психической способности к воспринятию и пониманию (vernehmen) того, что это такое. Те же самые смыслы можно найти и в английском, где слово «perceive» (воспринимать) происходит от латинского корня «capere», что означает «хватать», в физическом смысле, в отличие от «percipere», обозначающего умственное действие схватывания, понимания[17]. Итак, уже наш язык позволяет нам увидеть, что именно наша психическая способность к пониманию чего-либо позволяет нам инициировать и осуществлять имеющиеся у нас возможности физического взаимодействия с вещами. В настоящий момент вы понимаете, что вот эта вещь, стоящая перед нами — стол, и одновременно вы понимаете, что стол используется в качестве опоры для вещей, чтобы поддерживать или содержать нечто, делая содержимое более доступным нам для использования. И когда вы видите любой стол, вы отдаете себе отчет в том, что он имеет этот смысл, вы непосредственно, немедленно принимаете, схватываете эту его осмысленность. Вы, к примеру, не воспринимаете огромное собрание молекул, расположенных таким-то и таким-то образом, чтобы затем путем абстракции перейти к понятию стола. Напротив, как только вы видите стол, вы уже принимаете его в свою экзистенцию и понимаете ваше непосредственное отношение к нему. Только вслед за этим вы можете сознательно решать, как вы будете поступать с ним на физическом уровне. Таким образом, вы видите, что вы изначально представляете собой область осознания вещей, область принятия и понимания осмысленности всего, с чем вы встречаетесь[18]. И именно этот смысл мы пытаемся передать, пусть и не особенно успешно, словом «психика».

Область отзывчивости. Хайдеггер также использовал термин «Bere- ich von Ansprechtbarkeit», указывая на то, что любой человек как существо обладает способностью, благодаря которой с ним можно говорить, обращаться к нему. «Ansprechbar» происходит от глагола «sprechen», означающего «говорить», и, таким образом, «ansprechen» означает способность отдавать себе отчет об обращениях определенного рода и отзываться на них. Итак, «Bereich von Ansprechtbarkeit» означает «область отзывчивости», и, будучи такой областью, мы, естественно, обладаем способностью принимать обращенность к нам и понимать, что именно с нами говорит. Так, можно сказать, что красный свет светофора, когда мы его видим, «говорит нам», что нужно остановиться, или дорога, которую мы видим, «говорит нам», что мы можем передвигаться по ней и пойти в ту или в другую сторону, или молодое деревцо, когда мы его видим, «говорит нам», что здесь живет и растет нечто, что мы называем деревом. Другими словами, сигнал светофора «говорит нам» о своей «сигнальности», дорога — о своей «дорожности», дерево — о своей «древесности». Мы понимаем эти смыслы и отзываемся, отвечаем на них, во-первых, самим нашим актом понимания, и, во-вторых, соответствующим поведением или отношением. Таким образом, мы видим, что лишь, скажем так, «обладая психикой» или, более феноменологически, лишь благодаря тому, что мы существуем как область отзывчивости, мы можем распознавать то, с чем мы встречаемся, и устанавливать, осуществлять с этим некоторое отношение. Другими словами, факт, что вещи могут обращаться к нам, а мы — отвечать им, основан на том, что мы по своему складу являемся «Bereich von Ansprechbarkeit», областью обращенности-к и отзыв-чивости[19].

Область Эк-зистенции. Итак, всегда есть речь (die Sprache): мы ведем ее, «приветствуя» вещи, с которыми встречаемся, «говоря» с ними, отзываясь на них. Все это может происходить лишь постольку, поскольку мы существуем как область открытости и «просвета», область, называемая «психической». Но чтобы понять это, мы всегда должны отвергнуть любое представление об аппарате, который «репрезентирует» вещи внутри себя как некое записывающее образы и идеи устройство, будучи при этом отделенным от них и находясь на периферии мира самих вещей. Высвечивающая область Присутствия никоим образом не является предметной; она есть осуществление[20] человеческой способности к осознанию и пониманию. Итак, теперь мы видим, что люди существуют, главным образом, сущностно, как область миро-освещения, область понимания и отзывчивости, пространство для установления отношений со всем, что есть. Такое понимание человеческой экзистенции раскрывает нашу природу как существ, которые вы-ступают (ek-stasis)[21] в свои миры и простираются в них так далеко, как простираются сами наши миры в пространстве и во времени — до самого дальнего уголка и до самой отдаленной вещи, которую мы только можем воспринять, вспомнить или представить себе. Другими словами, мы присутствуем вовне, в мире, и это бытие-здесь есть то, где мы есть и как мы есть, характер нашего существования. Здесь — это то, где мы есть. Здесь — это наша экзистенция. Здесь!

Хайдеггер и Индия: удивительное соответствие

На Западе мы называем человеческую область открытости-миру словом «психика»[22]. В Индии ее называют не словом «психика», а санскритским словом «атман», которое обозначает попросту «свет» или «область света» [23]. И, в моем нынешнем понимании, индийский термин «атман» может использоваться в качестве эквивалента, пусть и примерного, термину «Присутствие». Используя термин «атман», индусы следовали тому же самому прозрению в основу природы человеческой экзистенции, в силу которого Хайдеггер ввел термин «Присутствие». Интересно, что одно и то же фундаментальное понимание человеческой экзистенции, проникающее к самой сути Бытия, возникло и в древней Индии, и, много позже, в Шварцвальде. И индийские мудрецы, и Хайдеггер здесь, в Германии, распознали фундаментально открытый и высвечивающий характер человеческой экзистенции.

Удивительно, но соответствие между мыслью Хайдеггера и мыслью мудрецов Востока этим не ограничивается: к концу жизни Хайдеггера у них проявилось еще более глубокое сходство, связанное с соотношением между Присутствием, или атманом, и Бытийностью как таковой. Атман в течение многих веков понимался в Индии как свойство «Брахмана», коренного и универсального высвечивающего начала, благодаря которому все, включая атман, может выйти на свет, стать присутствующим, обрести бытие. Просвет человеческой экзистенции, или атман (Присутствие), таким образом, является лишь «частицей», очень маленькой частицей Брахмана. Как следствие, индусы всегда понимали, что свет атмана сам по себе требует предварительного раскрытия и засвечивания Брахмана. Учение о независимом, изначальном раскрытии Брахмана известно в Индии как доктрина «чит». Первоначально, в «Бытии и времени», Хайдеггер, в частности, говорил, что человеческая экзистенция, человеческое «здесь» является единственной открытостью или просветом (Lichtung), и что всякому иному Бытию, чтобы вообще быть, требуется это «пространство», предоставляемое Присутствием. Но впоследствии, много лет спустя, Хайдеггер пришел к пониманию того, что даже человеческому «здесь», человеческому пространству, понадобилось, чтобы начать быть, некоторое дочеловеческое пространство, открытость, просвет. И только тогда он понял, что этот дочеловеческий просвет, «просвечивающий (lichtende)[24] от самого основания», являлся самым основным предварительным условием Бытия. И в своем позднейшем учении Хайдеггер говорил, что для появления Присутствия была необходима еще более глубокая, более фундаментальная открытость. В конечном итоге, ничто, в том числе и Присутствие, не может прийти в бытие без возможности быть «присутствующим», без «пре(д)бывания», без «про-явления», «про-из-ведения-в-бытие» где-то. Хайдеггер называет это «про-из-ведение-в-бытие» термином «Anwesen», и это слово используется также для обозначения расчищенного пространства, участка, на котором располагается крестьянское хозяйство. И даже из такого старомодного и простонародного употребления слова «Anwesen» видно, что не будь этого расчищенного пространства, ни дом крестьянина, ни все, что вокруг него, вообще не могли бы прийти к своему существованию. Таким образом, ничто и никогда не может появиться, если нет открытости, или пространства, в которое оно может появиться. Должна быть открытость и просвет, в который «esse», существующее[25], может войти и взойти к своему бытию. Для Присутствия такой открытостью и просветом является дочеловеческая открытость и просвет, называемая индусами Брахманом. То есть, в конечном итоге, мысль Хайдеггера совпала даже на столь глубинном уровне с индийской доктриной «чит»[26]. И у позднего Хайдеггера, и у древних индусов мы теперь находим понимание того факта, что есть некоторая открытость и просвет, который служат пространством для сияния открытости и просвета человеческой экзистенции.

О значении человеческой возможности

В течение многих веков, начиная со средневековья и даже с древности, философы различали возможность, необходимость и действительность. Все эти три категории, включая и возможность, представляют собой разновидности Бытия. Так, в настоящий момент ваши возможности петь, пойти кататься на лыжах или погулять в лесу являются сущими, поскольку сущим является все, о чем вы можете сказать: «это есть». Все эти вещи здесь, в этой комнате, суть также сущие. Это кресло — сущее. Эта кушетка — сущее. Все, что есть, есть сущее. И также и всякая возможность является сущим.

В философии существуют различные подходы к пониманию возможности, однако в рамках дазайн-анализа и особенно дазайн-аналитической психотерапии нас в первую очередь интересует значение возможности как потенции, способности; это значение можно найти уже у Аристотеля. И в первую очередь нас, конечно, интересуют потенции, способности и возможности, образующие Присутствие, существо человека. Конечно, другие существа также обладают возможностями: к примеру, у животного есть возможность питаться или бегать по полю, а у дерева есть возможность расти, болеть и умирать. Но дерево, скорее всего, неспособно понять, что у него есть эти возможности. Насколько мы знаем, такой способностью наделены только люди.

Поскольку, мы, люди, существуем как бытие, постигающее Бытие, мы обладаем свободой в той степени, в какой ей не обладает никакой другой род бытия. В силу нашей миро-освещающей сущности, мы не только позволяем вещам сиять и становиться тем, что они есть, но мы также и выбираем отношение к тому, что себя являет. Будучи воспринимающими и понимающими существами, мы наделены возможностью выбирать, как мы отнесемся к тому, что нам встречается: мы можем этому уделить внимание или проигнорировать его, принять его или отвергнуть, приблизиться к нему или отойти, любить его или бояться. Все это различные возможности отнестись к тому, что являет себя в просвете Присутствия. Итак, можно сказать, что вся наша экзистенция состоит из возможностей, что мы существуем как узел возможностей относиться к миру различными способами.

Конечно, не все наши возможности могут осуществляться одновременно. В любой момент времени мы можем осуществлять только одно определенное их сочетание, оставляя все остальные возможности в состоянии ожидания, неисполненными. Поэтому нам приходится постоянно решать, какие из наших возможностей мы осуществим, каким из них мы позволим себя увлечь. Так, скажем, в данный момент вы не можете обсуждать со мной дазайн-анализ и одновременно петь в опере. Конечно, я не знаю, можете ли вы спеть хоть одну ноту, но если даже и нет, у вас все равно сохраняется возможность пойти в оперный зал и попробовать. Важно здесь то, что только вы отвечаете за выбор между всеми вашими возможностями, и эта ответственность остается за вами как сейчас, так и в любой другой момент вашего существования.

Говоря о возможностях, я постарался не подсказать вам идею о том, что одни возможности «реалистичны» или «актуальны», а другие — нет, поскольку, как я говорил, всякая возможность, будучи сущим, является «реальной», или «актуальной». Эти слова могут вводить нас в заблуждение, поскольку иногда они позволяют нам полагать, что одни возможности менее реальны или менее актуальны, чем другие. Поэтому я предпочитаю говорить, что Присутствие существует как целостный набор возможностей бытия в мире, и в любой момент времени оно может «осуществлять» только одну из них, в то время как все другие остаются просто «неисполненными».

С пониманием человека как набора возможностей воспринимать мир и устанавливать с ним отношения, связана постоянная забота практикующего психотерапевта. Терапевт понимает, что у пациентов есть выбор относительно того, какие из своих возможностей они будут осуществлять, а какие — оставлять в ожидании. Он также понимает, что пациенты сами ответственны за выбор того, какие из своих возможностей они будут осуществлять, а какие оставят нетронутыми. И, конечно, именно здесь лежит точка, в которой дазайн-аналитический вопрос, «Почему бы и нет?»[27], приобретает свое значение для психотерапии. Этот вопрос служит в первую очередь приглашением для пациентов к тому, чтобы рассмотреть более широкий круг возможностей своей собственной экзистенции и принять на себя ответственность за выбор того, какие из этих возможностей они будут осуществлять — не только здесь и сейчас, но и в каждый момент времени, который лежит перед ним в их будущем.

О значении свободы в дазайн-анализе

Мы подошли к последнему из наших размышлений: о значении свободы в дазайн-анализе. Обычно мы мыслим свободу в терминах свободы воли индивида (Willensfreiheit). Под этим мы имеем в виду попросту способность человека выбирать между одной вещью и другой. Например, в данный момент вы выбираете уделять внимание нашему разговору о дазайн-анализе, а не глядеть на пейзаж, который открывается за окном. Чуть раньше вы выбрали прийти сюда и вести себя так, чтобы пребывать со мной в диалоге, вместо того чтобы пойти гулять или петь в опере. Но для того чтобы делать выбор такого рода, вы, прежде всего, должны уже «обладать»[28] еще более фундаментальной свободой, и такой свободой является ваша фундаментальная открытость (Lichtung), присущая человеку.