Век Гиты Выгодской в эпоху Льва Выготского. К 100-летию со дня рождения Г.Л. Выгодской

Мы говорим «Гита» – подразумеваем «Выгодская»

В день 80-летия Великой победы мы отмечаем 100-летие Гиты Львовны Выгодской (1925 – 2010). Мы всегда праздновали эти дни как единый праздник. А вместе с ними еще и день рождения дочери Гиты Львовны – Елены Евгеньевны Кравцовой (1950 – 2020), хотя она родилась 26 апреля. Но мы ждали до 9 мая. Гита и Лена жили одной жизнью, в значительной степени посвящая ее отцу и деду Льву Семеновичу Выготскому и его делу. У них и юбилеи совпадают – только если у одной круглый, то у другой полукруглый. В этом году тоже совпали – Елене Евгеньевне. Последний общий юбилей пришелся на 2010 год. Через два с небольшим месяца душным дымным летом ГЛ не стало ГЛ. А Лена не дожила до своего чуть меньше двух.  А пока (на фото) они вместе.

Из близкого окружения все ее звали Гита, и стар, и млад. Не все в лицо, конечно. Не из фамильярности. Просто в этом кругу сказать «Гита» – означало «Выгодская». И «д» вместо «т» никого не смущает. Лев Семенович хотел, чтобы его не путали с кузеном – литературоведом Давидом Выгодским. ГЛ рассказывала, что замена букв не была безосновательной: согласно семейной истории, Выгодские происходят из белорусского местечка Выготово. В этом есть что-то символическое. Слово «выгода» попросту несовместимо с планидой рода, многие представители которого полностью и без остатка посвятили и продолжают посвящать себя бескорыстному служению науке и людям. В этом смысле Гита Львовна – ярчайшая его представительница.

Легендарная скромность – фамильная черта, перенятая от отца, такой же была и Лена, такими остаются талантливые внуки. ЛС трудился в нескольких местах, чтобы обеспечивать любимую семью – жену Розу Ноевну и маленьких дочек Гиту и Асю. С натугой, но как-то хватало. А на приличный костюм, чтобы положить в гроб 37-летнего гения, по воспоминаниям ГЛ не хватило.

Он, конечно, не считал себя гением, хотя и понимал, что вместе с другими (не только учениками) стоит у начал новой психологии, трепетно относясь к этому месту. Перечитайте финал «Исторического смысла психологического кризиса» - на этом месте он видит не только своих сторонников, а всю психологию в многообразии ее подходов. Он не затягивает в это место одних, и не выбрасывает из него других, а пытается осмыслить это место для науки в целом. «Исторический смысл…» – это «психологический интернационал», а не манифест секты Иванов, не знающих родства своего.

Но мы бы не узнали этой рукописи, да и всего Выготского, если бы его не сохранила с любовью для нас (и к нам) ГЛ. Что мы – весь мир не узнал бы его, своего самого известного психолога из России. Выготский – подарок ГЛ миру (не только науке, но и практике), без всякого преувеличения! Да, блистательные ученые школы Выготского. Но чтобы они делали без этого сохраненного ГЛ наследия. Без ГЛ вся наша психология была бы другой. Вся последующая жизнь Выготского в истории, которая кипит и поныне во всем мире, была бы невозможной без этого.

На этом фото из архива Лоиз Хольцман ГЛ с Джеромом Сеймур Брукнер в Нью-Йорке в 1995 г. в Институте East Side. Брунер признавался: «То, чему меня научил Л.С. Выготский (хотя я сам делал попытки сформулировать близкое к этому положение), было понимание характера психических операций, зависящих от природы орудий и понятий, совместная работа которых обеспечивает успех деятельности, как и тот факт, что орудия и понятия являются частью культуры, которая даст возможность проявиться способностям человека...». На этой конференции в Нью-Йорке к Гите Львовне подошел участник, афроамериканец со словами признательности: «Спасибо Вам за Выготского - он помогает нам бороться с расовой сегрегацией». И в этом Выготский помогает!

Изданный и переизданный на десятках языка Выготский – это тоже подарок Гиты Львовны: помните это, раскрывая очередной томик.

В предисловие к своей книге об отце «Лев Семенович Выготский», написанной в соавторстве с Т.И. Лифановой (М., 1996), Гита Львовна написала: «Я по-прежнему люблю его»… Биография культурно-исторической психологии – это история любви и дружбы, не только к родным, но и к сотрудникам и ученикам, во всех поколениях.

О том, как Гита не стала «Выгодской–Пупко», а Выготский милиционером

Провела ГЛ с отцом неполных 9 лет. Но уже в детстве ГЛ мыслила себя только Выгодской.

Вот забавная и одновременно символическая история из уст ГЛ.

ЛС был веселым человеком, обладал уникальным чувством юмора (если взглянуть сквозь бронзу учебников). Понимал, что и умным ребенок не станет, если исключить из ума такое его свойство как острота, при неизменной дружелюбности и уважительности к людям, взрослым и детям. Не упускал случая по-доброму подшутить и над дочерью.   

Одна из коллег Л.С. Выготского носила фамилию Розенгард–Пупко, а звали ее тоже Гита Львовна (она станет известным специалистом в области психологии детской речи). Как-то обращается к пятилетней Гите:

– Видишь, она – Гита Львовна и ты – Гита Львовна. Когда она была маленькой, то была просто Гитой Львовной Розенгард. А когда подросла, стала Гитой Львовной Розенгад– Пупко. И ты, когда подрастешь, станешь Гитой Львовной Выготской-Пупко.

– Я не хочу быть Пупко! – возмутилась Гита.

Конечно, маленькая Гита не встала на защиту славной фамилии. Может быть, ее смутила даже не перспектива обзавестись такой приставкой к ней. Дети ведь в той же мере великие экспериментаторы, сколь и великие консерваторы, особенно, в отношении того, что звучит как залог, знак постоянства в благополучии, как «оберег» от незнакомых превратностей жизни, а именно такова родительская фамилия. Еще неясно, что произойдет с этой «Выгодской–Пупко», а с просто «Выгодской» можно быть спокойной, что все будет, как с папой и мамой и под их защитой.

С внуком Львом Крацовым

А вот еще один эпизод, рассказанный ГЛ, цитирую рассказ полностью, здесь все важно:

«По правде говоря, папина манера держаться с людьми, его чрезмерная скромность огорчали меня в то время. Он никогда не «выпячивался», всегда старался быть «в тени». Мне казалось, что при этом никто не мог даже догадаться, какой он хороший. Так, или примерно так, думала я в те годы. Идем мы с ним по улице – никто не обращает на него никакого внимания, никто его не замечает, никто не понимает, с каким замечательным папой я иду за руку. А мне так хотелось, чтобы все его видели, чтобы он был в центре всеобщего внимания! Вот, если бы…

На перекрестке, возле нашего дома, был милицейский пост. Там, на возвышении, целый день стоял постовой. В этом, конечно, была необходимость, так как улица наша была оживленной – было много транспорта, пешеходов. Да еще машины и телеги выезжали из переулка. Необходимо было всем этим управлять, и постовой успешно это делал. Я могла часами наблюдать из окна или стоя на улице у подъезда, как одному движению его руки повинуются и громоздкие трамваи, и машины, и извозчики, и пешеходы. Мне он казался таким могущественным! И он всегда был в центре внимания – все на него смотрели, все видели, какую важную работу он выполняет. Вот, если бы папа был милиционером! Стоял бы он на посту, все бы на него смотрели! А я бы гордилась им… Я бы даже могла к нему подойти и постоять рядом с ним на посту… И все ребята видели бы…

Однажды я даже познакомилась с одним из постовых, когда он сдал свой пост другому и направлялся, вероятно, домой. Мы с ним дружески поговорили, он спросил меня о том, где работает мой папа, а мне, увы, похвастаться было нечем: я честно призналась ему, что папа работает за столом, он пишет. Милиционер покачал головой – то ли одобрительно, то ли сочувственно. С той поры мы всегда с ним здоровались.

И вот как-то после того, как я очередной раз наблюдала из окна за его триумфом, когда вся улица жила по движению его руки, я не выдержала и пошла к папе. Он работал. Я не окликнула его, а остановилась у стола и стала ждать, когда он меня заметит. Обычно папа чувствовал, что ли, мое присутствие и оборачивался ко мне. Так было и в этот раз. Дождавшись, когда он заметит меня, я подошла к нему вплотную. Он понял, что мне надо поговорить с ним, и положил ручку, которой писал. Тогда я сказала ему, что мне не нравится его работа: «Все время пишешь, да пишешь. Что это за работа? Вот если бы ты был милиционер, – мечтательно сказала я, – ты бы стоял на посту, и все бы вокруг видели, какую важную работу ты делаешь!» Мама рассмеялась и сказала что-то, из чего я могла заключить, что такая радужная перспектива ее не увлекает. Папа же был абсолютно серьезен. Он наклонился ко мне, взял за плечи и, немного склонив голову набок, сказал: «Конечно, милиционер выполняет очень важную и ответственную работу. Трудно даже представить, что было бы на улице без него… Но ведь, понимаешь ли, бывает и другая важная работа – и водить трамваи, и лечить людей, и учить детей – тоже очень важно и необходимо. Это тоже должен кто-то делать… Всякая работа, которая нужна людям, важна». – «И твоя работа – тоже важная?» – с недоверием спросила я. Папа немного помедлил и уверенно ответил: «Мне представляется, очень… Да, то, что я делаю, тоже важно людям».

Помню, помимо всего, меня удивило в этом разговоре и то, что папа, как мне показалось, нисколько не завидует ни милиционеру, ни его могуществу, ни его популярности. Мне это было просто непонятно. Я вздохнула и отошла от него. Приходилось примириться с тем, что папа никогда не будет милиционером».

Своей отцовской скромностью и тактом (подчас в ущерб себе), своим даром сопереживания и понимания Гита Львовна напоминает нам, что интеллигентность – не просто красивая, но необязательная надстройка, а начало и основа подлинной личности. С детства! Великолепный психологический, педагогический, жизненный урок, в который вместилось очень многое.

Уверен, что по этим диалогам отца и дочери студентам и магистрантам без профильного образования стоит начинать изучать психологию развития, психологию детства, психологию взрослости (личностной зрелости) еще до того, как они обратятся к специальным работам Выготского по этой тематике.

О зоне потенциального развития, «львином рыке» Эльконина и проблемности ССР

Елена Кравцова говорила о «зоне потенциального (дальнего) развития», а не только ближайшего (на том же основании Тахир Базаров разделяет ЗБР и ЗГР – зону грядущего развития).  Спрашивала: откуда эта зона берется? И сама же отвечала: из разнообразного общения ребенка со значимыми, в первую очередь, близкими, родными взрослыми, даже если его напрямую ничему не учат. Малыш, который растет в семье, где мама и папа пишут письма, хотя бы записки друг другу, скорее овладеет письменной речью, чем на специальных занятиях, но при отсутствии такой семейной традиции. Это, по мнению Елены Евгеньевны, подтверждают и наблюдения за выходцами из династий. Из ребенка не стремятся вырастить художника, поэта или ученого, но то, чем он дышит ежедневно, пропитано духом династийного общения (увлеченность взрослых профессиональным творчеством, их разговоры о профессии, друзья-соратники, которые приходят в гости). И в итоге, ребенок избирает эту стезю и начинает мотивированно учиться, «работать над собой», чтобы на ней удержаться. Это и облегчает, и затрудняет ситуацию.

Еще один небольшой рассказ. ГЛ защищала кандидатскую диссертацию. Официальный оппонент, один из любимых учеников Льва Семеновича Выготского – Даниил Борисович Эльконин.

Даниил Борисович обладал хриплым голосом, а волосяная грива придавала ему окончательное сходство со львом. При этом он был добрейшим, обходительным, заботливым, нежным, даже трепетным с учениками, молодыми сотрудниками, не говоря уже о детях. Гиту он знал девочкой, А Лену и вовсе с рождения.

И вот настала очередь выступления официального оппонента. И Даниил Борисович, заговорил, захрипел. Как всегда – темпераментно, где-то взрывами. А Гита Львовна прихватила на защиту маленькую дочку Лену. Тут Лена поворачивается к маме, испуганно смотрит и произносит: «Мама, почему Даниил Борисович так рычит? Ему не нравится твоя диссертация?». Да, ей тоже сызмальства был знаком этот хрип, но «рыка» в нем она не улавливала. Одно дело – домашние разговоры, детские игры и возня с добрым другом дома, а тут – чинная аудиторная обстановка, происходит что-то важное, кругом масса серьезных незнакомых людей… И вдруг, вместо привычного хрипа - рык! Другая «социальная ситуация развития»! Притом проблемная.

Это мы наивно полагаем, что ребенок определенного возраста живет только в одной ССР. С одними и теми же взрослыми. До школы вы знаете Петю, Машу и Дашу, играете с ними во дворе, ходите в одни садик, дружите. Но вдруг однажды вы переступаете с ними школьный порог, и они становятся другими в окружении незнакомых людей, наместников уклада, правил школьной жизни, как писал Эльконин. Эти властные незнакомцы от детей чего-то хотят, хотя прерогатива «хотеть» принадлежала детям. И уже так хочется вернуться домой. И услышать что-то подобное теплому домашнему хрипу Даниила Борисовича. И остаться с ним.

Но когда тогда учиться? Где? У кого? С кем? Школа Выготского работает именно над этими вопросами. Искала ответы на них и ГЛ.

Победа над глухотой и забвением

Бесконечная любовь ГЛ к отцу через всю жизнь заставила сделать ее профессиональный выбор (психология, дефектология). Не будь ее и той титанической архивной работы, которую десятилетиями вела Гита Львовна со своими помощниками, трудно себе представить, что могло бы произойти с наследием Л.С. Выготского, о котором сегодня повествуют учебники, словари и энциклопедии, написанные на многих языках мира.

ГЛ пришлось видеть, как запрещенные книги ее отца горели в костре (сюжет в духе Брэдбери) – она успела спасти многое.  Не без помощи друзей. Одна сотрудница Выготского на последних месяцах беременности засунула себе несколько экземпляров под пальто. Его посмертно «вычеркнули» из психологии на 20 лет. Голос Выготского «официально» смолк.

Но, к счастью, ГЛ застала и мировой триумф идей Выготского, который стал возможным и благодаря ее усилиям, хотя это, конечно, не было самоцелью. А начиналось все и со спасения тех самых экземпляров, и с запрещенных отцовских книг, с которыми студентка философского факультета МГУ Гита Выгодская тайком знакомила своих товарищей. И, конечно, она чувствовала поддержку живых носителей памяти об отце, прямых учеников Л.С. Выготского – А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурия, Д.Б. Эльконина, А.В. Запорожца, Н.Г. Морозовой (при том, что отношения с учителем внутри школы складывались не столь однозначно).

С этой точки зрения допустимо рассматривать и те уникальные исследования по психологии игры и коррекционной психологии (известные в основном специалистам), которые провела Г.Л. Выгодская и которые она вполне могла бы оформить в докторскую диссертацию. Ведь в них – развитие и подтверждение мысли Выготского о том, что «вероятно, человечество победит раньше или позже и слепоту, и глухоту, и слабоумие, но гораздо раньше оно победит их социально и педагогически, чем медицински и биологически». 

И Гита Львовна работала над тем, как «социально и педагогически победить глухоту» у детей-дошкольников с нарушениями слуха, создав условия для формирования у них «социальной чувствительности». Для этого, как показала она, таких детей нужно научить играть в те сюжетно-ролевые игры, в которые играют нормально слышащие дети, причем, играть так, как играют они. Только тогда, в полноценном игровом общении, у детей с нарушениями слуха возникнет сама возможность обращения к его специфическим речевыми средствам (их нельзя формально-директивно навязать в виде «социальных эталонов»), которые станут для них инструментами развития человеческой речи в широком поле человеческого общения, простирающимся далеко за границы игры.

На этой основе Г.Л. Выгодская разработала, как принято ныне говорить, эффективную коррекционно-развивающую программу работы с глухими детьми (начиная с раннего возраста), в своих ключевых позициях, да и во многих методических нюансах, не устаревшую и сегодня. А ее пособие «Обучение глухих дошкольников сюжетно-ролевым играм» (1975) остается до сих пор востребованным в профильных дошкольных учреждениях и группах.  Книгу надо бы переиздать.

Ее вклад психолога и дефектолога в «социальную и педагогическую» победу над глухотой бесспорен.

Чтобы слышать, надо научиться слушать. Слышать можно и «пустые звуки» при сохранном слуховом аппарате. А «слушать» – только живого человека рядом, который стремится услышать тебя. Это полностью относится к «норме». И прежде всего – к ней.

Кстати, как отмечала соратница ГЛ Э.И. Леонгард, даже слышащие дети, не обладающие опытом «слушания» («вслушивания», по терминологии Эмилии Ивановны) в ряде ситуаций ведут себя как функционально глухие. Взрослый просит о чем-то заведомо простом и понятном, а ребенок не способен выполнить просьбы. «Вы меня не слышите!» – привычный оборот школьной педагогической речи. В каком-то смысле это можно понимать почти буквально.

Гита Львовна учила по-особому «слушать» глухих и слабослышащих детей-дошкольников в сюжетно-ролевой игре – друг друга и себя самих. А такая игра – «школа слушания». Школа социальной чувствительности. Потому что включает ребенка в мир «слушающих».

Это мир и шире, и уже мира «слышащих». Зато это – полноценный, по специфически человеческим меркам, мир.

Свои блестящие исследования по психологии игры и коррекционной психологии Гита Львовна вполне могла бы оформить в докторскую диссертацию. Но значительную часть своей профессиональной жизни она посвятила работе с наследием отца. Еще одну докторскую она могла бы написать по итогам этой работы. Но ее заботило другое.

Ее любовь, по выражению Эриха Фромма была максимально «продуктивной». Не просто заботливой, «деятельной», в бытовом смысле, хотя и в этом – щедрой. Она меняла жизни, открывала пути, возвышала. В судьбе каждого испытавшего эту любовь есть черта, которая разделяет судьбу на до и после «Гиты».

Их было много в ее большом, спасительном сердце. Вместе с главным «гражданином» этого сердца – отцом Львом Семеновичем Выготским. Такое «соседство» в сердце ко многому обязывает.

ГЛ в Верхнем Мячково демонстрирует архив зарубежным друзьям, последователям Выготского: Саид Малихиалзакерини (Иран), Ючи Нишимото и Эйдзи Камия (Япония), Дороти Роббинс

Тот самый доклад, сделанный январским утром 1924 г. на Психоневрологическом съезде в Петрограде, после которого Выготский, как принято считать, сошел с трибуны Выготским. Все, конечно, несколько сложнее и интереснее, но это – отдельная тема.

А главное – она подарила эту свою любовь всему миру, сохранив Выготского в сердце и рукописях, ставших книгами, с которых многие начинают свое профессиональное путешествие в психологию. И с которыми остаются в ней навсегда. Собственные дефектологические работы Гиты Львовны – тоже классика. Но и они – в продолжение этой любви.

Лучшая память, которую может оставить после себя человек, это любовь. Взаимную.

ГЛ с Виталием Шабельниковым, Владимиром Кудрявцевым и Еленой Волей

Грядущий 2026-й – год 130-летия Выготского. Год Выготского в психологии и образовании. Со всеми, кто его будет готовить, бесспорно, останется Гита Львовна Выгодская.

Владимир Кудрявцев,

доктор психологических наук, профессор Московского института психоанализа и Московского государственного психолого-педагогического университета, заместитель главного редактора «Культурно-историческая психология»