Вопрос о том, являются ли общественные проблемы сферой компетенции психолога, остается открытым по сей день. Проблема отношения к ядерному оружию – «вопрос жизни и смерти» - позволила рассмотреть его особенно четко, будто под увеличительным стеклом. Также обзор дает представление о направлениях исследования страха перед ядерной угрозой как психологической проблемы.

... В 1991 году Clive R. Hollin экспериментально проверил гипотезу о том, что страх ядерного оружия неспецифичен, ничем не отличается от других «бытовых» страхов. После заполнения несложно опросника были сформированы две группы – сильно озабоченных и практически безразличных к проблеме гонки вооружений испытуемых. И действительно, те, кого пугала перспектива ядерной войны, показали высокие баллы по шкалам депрессивности и тревожности. В то же время, именно страх перед ядерным оружием, а не перед другими глобальными проблемами, они помещали на первое место при ранжировании своих страхов.

В пятилетнем лонгитюдном исследовании Kari Poikolai nen et al. (2004) приняли участие молодые люди, на чьи подростковые годы пришелся конфликт в Персидском заливе. Первое обследование было проведено на фоне очень сложной геополитической ситуации, а последующие – когда противостояние двух сверхдержав уже стало достоянием истории. Исследование подтвердило связь между высоким уровнем тревоги по поводу возможной ядерной войны при первом обследовании и психологическими проблемами в дальнейшем.

Степень воспринимаемой угрозы зависит от многих факторов, таких как:

• Фактическое наличие и масштабы объекта страха,
• Реальные политические конфликты, в особенности, их репрезентация в СМИ,
• Индивидуальные особенности процессов сознательной и бессознательной переработки информации,
• Возрастные особенности познавательной и эмоциональной сферы.

К тому же неосознаваемые проблемы частично проецируются на внешние угрожающие события, что делает практически невозможным проследить линейную связь между реальной угрозой войны и переживаемой тревогой и страхом. Можно предположить, что «страшные новости» на военные и геополитические темы влияют на некоторых подростков подобно фильмам ужасов и жестоким компьютерным играм.

В 1970-80-ые годы многие психологические исследования были посвящены таким вопросам как:

• Какие психологические механизмы подталкивают людей к «холодной войне» и гонке вооружений?
• Выделяется ли страх перед ядерным оружием на «палитре» других страхов современного человека? К каким психологическим последствиям он может привести, особенно подрастающее поколение?
• Какова роль помогающих специалистов в остановке гонки вооружений?

Молодежь в тревоге…

Страх перед ядерным вооружением, ядерной войной с середины 1970-ых гг стал популярной темой для психологических исследований. По их данным, в период «холодной войны» страх перед ядерной угрозой был распространен среди подростков, особенно девушек. Некоторые исследователи говорили о такой озабоченности как о проявлении позитивных аспектов развития личности в юности. Но основным лейтмотивом была разрушительность этого страха, его взаимосвязь с высокими уровнями стресса и тревожности, депрессивными проявлениями.

В качестве реакции на целый корпус работ о негативном влиянии угрозы ядерной войны на психологическое и психосоматическое благополучие людей, возник закономерный вопрос: не является ли ядерное оружие всего лишь поводом для проявления иррациональных страхов, свойственных тревожным личностям? Иными словами, те, кто боится, что «где-то там какой-то псих нажмет красную кнопку», просто склонны к формированию страхов и навязчивых мыслей.

В 1991 году Clive R. Hollin экспериментально проверил гипотезу о том, что страх ядерного оружия неспецифичен, ничем не отличается от других «бытовых» страхов. После заполнения несложно опросника были сформированы две группы – сильно озабоченных и практически безразличных к проблеме гонки вооружений испытуемых. И действительно, те, кого пугала перспектива ядерной войны, показали высокие баллы по шкалам депрессивности и тревожности. В то же время, именно страх перед ядерным оружием, а не перед другими глобальными проблемами, они помещали на первое место при ранжировании своих страхов.

В пятилетнем лонгитюдном исследовании Kari Poikolai nen et al. (2004) приняли участие молодые люди, на чьи подростковые годы пришелся конфликт в Персидском заливе. Первое обследование было проведено на фоне очень сложной геополитической ситуации, а последующие – когда противостояние двух сверхдержав уже стало достоянием истории. Исследование подтвердило связь между высоким уровнем тревоги по поводу возможной ядерной войны при первом обследовании и психологическими проблемами в дальнейшем.

Степень воспринимаемой угрозы зависит от многих факторов, таких как:

• Фактическое наличие и масштабы объекта страха,
• Реальные политические конфликты, в особенности, их репрезентация в СМИ,
• Индивидуальные особенности процессов сознательной и бессознательной переработки информации,
• Возрастные особенности познавательной и эмоциональной сферы.

К тому же неосознаваемые проблемы частично проецируются на внешние угрожающие события, что делает практически невозможным проследить линейную связь между реальной угрозой войны и переживаемой тревогой и страхом. Можно предположить, что «страшные новости» на военные и геополитические темы влияют на некоторых подростков подобно фильмам ужасов и жестоким компьютерным играм.

Исследования, посвященные страху перед ядерным оружием у подростков в периоды относительной политической стабильности, показали, что такой страх распространен в подростковой среде, и с возрастом он либо исчезает, либо теряет свою остроту (J. W. Gleisner, 1986). Это объясняют тем, что иррациональные страхи на такие глобальные темы – одно из проявлений подросткового эгоцентризма.

В советской и российской психологической литературе страх ядерной войны практически не освещался. В то же время, мы получили печальную возможность исследовать представления о ядерной энергетике у детей, столкнувшихся с реальностью взрыва на атомной станции (см., например, работы Т.И. Пуховой, В.В. Абраменковой). Эти данные подтверждают, что неконтролируемая техногенная угроза в прошлом и настоящем ставит под удар образ будущего у детей и подростков, их дальнейшее психологическое благополучие.

… и профессиональное сообщество на распутье.

По словам Brian A.P. Morris, они «оказались между двух огней – двух взаимоисключающих ролей аполитичных специалистов, помогающих страждущим, и активных борцов за здоровье нации». Не только «дети цветов» устраивали демонстрации “ban the bomb”. Профессиональные медицинские и психологические сообщества разных стран, даже не вовлеченных в противостояние ядерных сверхдержав, не считали зазорным открыто артикулировать свою позицию.

Такую памятку Brian A. P. Morris предлагал врачам и другим помогающим специалистам размножить, вырезав ее из солидного журнала Canadian Family Physician. Не только некоторые психологи, но и медики взяли на себя функции социальных активистов.

Защитные реакции больших социальных групп уподоблялись индивидуальным защитным механизмам, к которым человек прибегает, сталкиваясь лицом к лицу с идеей своей неизбежной смерти. H.D. Abraham пишет: «Weisman в своей работе On Dying and Denying, посвященной восприятию заболеваний в терминальной стадии, описывает «усредненный» уровень осознания собственной неминуемой смерти, балансирующий между отрицанием и принятием этой мысли (middle knowledge). Это понятие можно с успехом применить ко многим людям, которые понимают опасность ядерной угрозы, но при этом продолжают вести себя, как будто никакой угрозы нет».

Еще одним распространенным защитным механизмом считалась деперсонализация (depersonalization) в значении «избегание эмоционально насыщенных выражений и высказываний от первого лица, позволяющее отстраниться от источника напряжения». Например, мнение, что «симметричный ответ на атаку вполне допустим», дает возможность уклониться от прямой конфронтации с реальностью, в отличие от заявления «я считаю, что на взрыв, влекущий за собой миллионы жертв, надо ответить еще одним таким же».

Неудивительно, что мнение профессионального сообщества оказалось неоднородным. «Личные и профессиональные ценности специалиста по психическому или психологическому здоровью, как правило, основаны на идеях гуманизма. Но важнейшим требованием к работе терапевта является умение распознавать перенос, дифференцировать свои потребности и потребности клиента. Мы не должны проецировать на других людей даже свои самые высокие порывы» (J. Dietz, 1982). Активисты движения за ядерное разоружение возражали, что в данном случае потребности и проблемы психотерапевта и клиента объективно совпадают – ведь в ситуации ядерной войны они с равной вероятностью рискуют погибнуть.

Вопрос о том, являются ли общественные проблемы сферой компетенции психолога, остается открытым по сей день. Проблема отношения к ядерному оружию – «вопрос жизни и смерти» - позволила рассмотреть его особенно четко, будто под увеличительным стеклом.

1. Kari Poikolainen, Terhi Aalto-Setälä Annamari Tuulio-Henriksson, Mauri Marttunen and Jouko Lönnqvist Fear of nuclear war increases the risk of common mental disorders among young adults: a five-year follow-up study // BMC Public Health 2004, 4:42
   (полный текст)
2. Clive R. Hollin Concern about the threat of nuclear war: Just another worry? // Anxiety, Stress & Coping, Volume 4, Issue 1, 1991 , p. 51 - 60
3. Brian A. P. Morris The Family Physician as Peacemonger: How to Talk to Your Patients About the Threat of Nuclear War // Canadian Family Physician 1986; 32:1274-1276
   (полный текст)
4. Henry David Abraham Inching Toward Armageddon: A Psychiatric View // The Yale Journal Of Biology And Medicine 56 (1983), 67-78
   (полный текст)