Атрибуция эмоций нейтральному выражению лица подростками в до- и постоперационном периоде и их матерями

Введение

Способность к распознаванию эмоций по лицевой экспрессии является крайне важным навыком с точки зрения успешного выстраивания социальных взаимодействий. Именно поэтому изучению особенностей ее развития посвящено значительное число исследований в том числе у детей самого раннего возраста, примером чему служат классические эксперименты с кажущимся обрывом [Sorce, 1985], в которых была показана взаимосвязь поведения годовалых детей с эмоциональным состоянием и выражением лица матери. Исследования восприятия эмоций детьми раннего возраста [Ruba, 2019; Walle, 2017; Widen, 2013] демонстрируют поступательное развитие данной способности у ребенка, начиная с 5 месяцев, когда впервые обнаруживается дифференциация ребенком положительных и отрицательных эмоций по различному времени зрительной фиксации на стимульных изображениях. К младшему школьному возрасту вероятность правильного распознавания таких базовых эмоций, как радость, печаль, страх и гнев, существенно возрастает [Mancini, 2013; Tremblay, 1987]. Максимум эффективности различения эмоций, по-видимому, приходится на 18—30 лет, с некоторым снижением в старшем возрасте [Olderbak]. По сравнению с более молодыми, пожилые люди (старше 65 лет) испытывают больше затруднений в правильной расшифровке отрицательных эмоций: гнева, печали и страха [Ruffman, 2008].

Имеются также данные о том, что способность к распознаванию эмоций по выражениям лица подвергается серьезным нарушениям при ряде психиатрических заболеваний и психологических проблем (например, при шизофрении, депрессии, тревожном расстройстве, синдроме дефицита внимания и гиперактивности, расстройствах поведения у детей и подростков) [Cooper, 2020; Demenescu, 2010].

В то же время обнаружена связь успешности узнавания конкретных эмоций с эмоциональным состоянием респондентов, так называемая эмоциональная конгруэнтность, выражающаяся в том, что сензитивность к грусти оказывается выше у респондентов, находящихся в грустном состоянии, а чувствительность к радости — у испытывающих радость [Люсин, 2019]. Категоризация эмоций изменяется даже в ситуации прослушивания отличающихся по знаку звуков или при прочтении эмоционально неконгруэнтных слов [Müller, 2011; Vesker, 2018]. Звучание печальной музыки в ходе экспериментов Н. Логесварана и Дж. Бхаттачарайи [Logeswaran] приводило к увеличению оценок интенсивности грусти и снижению оценок счастья при восприятии изображений лица с нейтральным выражением. Данный факт также был подтвержден результатами исследования Л. Лоури с коллегами [Lawrie, 2018] с участием респондентов младшего (18—40 лет) и старшего (57—86 лет) возраста. Таким образом, восприятие характера эмоций и их валентности зависит от актуального состояния воспринимающего субъекта.

Ряд работ, опубликованных в последние годы, подтвердил возможность значимых искажений в восприятии лицевой экспрессии в условиях стресса. Так, было показано, что мальчики 9—10 лет, находящиеся в искусственно созданной в лабораторных условиях стрессовой ситуации, чаще, нежели их ровесники (испытуемые контрольной группы), не находившиеся в условиях стресса, оценивали лица с неоднозначным гневно-испуганным выражением лица как выражающие испуг [Chen, 2014]; молодые люди 18—30 лет в условиях стресса демонстрировали снижение порога различения при восприятии эмоции удивления и увеличение — в случае отвращения [Daudelin-Peltier, 2017].

Также было обнаружено и подтверждено данными регистрации электроэнцефалограммы, что респонденты с высокой социальной тревожностью чаще приписывают эмоцию гнева нейтральному выражению лица [Peschard, 2017], а стресс приводит к усилению реакции на сти­мульные изображения гневных лиц [Wieser, 2010]. Авторы считают, что обнаруженная тенденция, а именно более высокая вероятность атрибуции негативных эмоций в стрессовых ситуациях, является адаптивной реакцией на потенциальную угрозу.

В то же время имеются данные о большей чувствительности, а также скорости распознавания не только отрицательных, но и положительных эмоций в условиях стресса, вызванного при использовании Теста социального стресса Триера (Trier Social Stress Test) [von Dawans, 2020; Deckers, 2015; Domes, 2019; Kirschbaum, 1993]. Исследование Э. Барела и А. Коена частично подтверждает эти данные: обнаружено улучшение распознавания эмоций гнева, удивления, радости, а также нейтрального выражения лица и ухудшение различения страха при стрессе [Barel, 2018]. Исследование было проведено с применением ранее разработанной ими тестовой процедуры, при которой респонденты испытывают кратковременный социальный стресс, вызванный отрицательными высказываниями экспериментаторов.

Таким образом, в настоящее время имеется 3 предположения о роли стресса в различении эмоций по лицевой экспрессии:

1)     повышается чувствительность к негативным эмоциям (конгруэнтная ситуация);

2)     повышается чувствительность к любым эмоциям;

3)    наблюдается изменение сензитивности к конкретным эмоциям вне зависимости от их знака.

Одним из интересных методических приемов, используемых в психологических исследованиях последних лет, является изучение атрибуции эмоций нейтральному или неоднозначным выражениям лица. Нас заинтересовала возможность использования данного приема для оценки наличия дистресса у детей, готовящихся к оперативному вмешательству, и их родителей. Опасное заболевание ребенка является одним из наиболее серьезных стрессоров для всей семьи. Его воздействие может быть достаточно острым и длительным. В настоящее время существует ряд апробированных методик, направленных на оценку уровня стресса и связанных с ним характеристик у респондентов различных возрастных групп. Сопоставление наиболее часто используемых методик приводится в Приложении.

К числу основных ограничений их применения относятся: длительность проведения, необходимость использования дополнительного, иногда дорогостоящего оборудования и наличия навыков работы с ним, самооценочность (для опросников), длительность наблюдения (в случае экспертной оценки) и др.

Экспресс-метод контроля, не связанный с отмеченными ограничениями, позволил бы упростить работу с людьми разного возраста из группы риска. Мы предположили, что уровень испытываемого респондентами стресса будет положительно коррелировать с атрибуцией негативных эмоций и отрицательно — с атрибуцией позитивных эмоций нейтральному выражению лица (гипотеза 1). В то же время социальная поддержка от окружающих, а также положительное отношение к подростку со стороны матери могут выступать не только в качестве условия его психологического благополучия [Ермолаева, 2020], но и в качестве защитных факторов, снижающих и уровень стресса, и атрибуцию отрицательных эмоций (гипотеза 2).

Методика

Респонденты. В исследовании приняли участие 92 человека: 46 подростков (19 девочек, 27 мальчиков 12—17 лет; M=14,02; SD=1,57) с впервые выявленными доброкачественными опухолями и опухолеподобными заболеваниями, находившиеся на лечении в отделении детской костной патологии и подростковой ортопедии НМИЦ ТО имени Н.Н. Приорова с марта 2019 г. по март 2020 г., а также их матери (32—51 года; M=41,24; SD=4,47), выразившие информированное согласие на включение в исследование.

Процедура и методики исследования. Все участники исследования (и дети, и матери) заполняли комплекс психологических методик дважды — при поступлении в стационар и после оперативного вмешательства, так как мы предполагали, что накануне операции подростки и их матери будут испытывать более сильный, чем после успешного проведения хирургического вмешательства, стресс, а значит, приписывать эмоциональные состояния страха, неуверенности и растерянности нейтральному выражению лица. По каждому ребенку были получены данные о диагнозе, травматичности операции, типе применяемой анестезии и дальнейшем прогнозе для здоровья.

Батарея психологических методик для детей включала:

•     Шкалу воспринимаемого стресса для детей ШВС-Д (PSS-C) Б. Уайт, 2006;

•      Опросник социальной поддержки SOZU-22 Дж. Соммер, Т. Фюдрик, 1993, в адаптации А.Б. Холмогоровой, 2007;

•     Опросник «Оценка уровня боли по 10-балльной шкале Вонга—Бейкера».

Респонденты группы матерей заполняли комплект следующих методик:

•     Шкалу воспринимаемого стресса ШВС (в адаптации В.А. Абабкова с коллегами);

•     Опросник родительского отношения Варги—Столина;

•     Опросник социальной поддержки SOZU-22.

Также при каждом обследовании всем респондентам предлагался комплект фотографий детских и юношеских лиц (N=11) с нейтральным эмоциональным выражением [Никитина, 2019]. Изображения были распечатаны в цвете на белом фоне, размер фотографии — А5 (148x210 мм), размер лица 95x140 мм. Для описания эмоционального состояния натурщика предлагалось по 3 прилагательных с положительным, нейтральным и негативным оттенком, например, довольное—думающее—страдающее (рис. 1).

Рис. 1. Пример стимульного изображения, использованного для изучения атрибуции эмоций нейтральным лицам

Инструкция для испытуемых группы подростков формулировалась следующим образом: «Внимательно посмотри на каждое изображение, вокруг изображения помещены три слова. Выбери то слово, которое наилучшим образом, с твоей точки зрения, описывает чувства и мысли изображенного на фотографии человека. Давай начнем с этой (начинаем с карточки-примера). Посмотри на этого человека. Как ты думаешь, что он чувствует? Какое у него выражение лица — шутливое—ис- пуганное—спокойное (указываем на слова, когда их называем)?» Оценивалась частота выбора положительных, нейтральных и отрицательных эмоций при оценивании стимульных фотоизображений.

Результаты

Необходимо отметить, что подросткам, принявшим участие в исследовании, были проведены в основном реконструктивно-пластические операции или краевые резекции по удалению опухолей. По итогам хирургического вмешательства 34 подростка (73,91%) получили определенный благоприятный прогноз, 12 подростков — неопределенный, неблагоприятных прогнозов не отмечалось. При сравнении с помощью критерия Манна— Уитни значимых различий в показателях атрибуции эмоций и уровня стресса у подростков с благоприятным и неопределенным прогнозом и у их матерей выявлено не было. Результаты анализа указывают только на более высокие значения удовлетворенности социальной поддержкой у матерей при благоприятном прогнозе (р=0,062), поэтому в дальнейшем анализе разделения респондентов на группы по критерию прогноза не проводилось.

Полученные данные по всей выборке представлены в таблице. Показано, что после проведения оперативного вмешательства происходит снижение уровня воспринимаемого стресса у подростков, но не у их матерей. Следует отметить, что значения уровня стресса у подростков и при первом, и при втором замерах находятся в основном в зоне низкого и среднего уровня стресса (максимально возможное значение — 39 баллов). При этом только у двух подростков до операции величина стресса превышала 20 баллов, после операции уровень стресса значительно снизился. В то же время уровень стресса у матерей сохранялся на среднем и высоком уровне на всем протяжении прохождения обследования — и до операции, и после нее (нормативные значения: низкий уровень — 0—13 баллов, средний уровень 14—26 баллов, высокий уровень — 27—40 баллов).

Таблица

Описательные статистики показателей атрибуции эмоций и уровня стресса до и после операции

Примечание: отмечены значимые различия, * — p<0,05; ** — p<0,01.

По-видимому, переживания родителей из-за болезни ребенка не заканчиваются с успешным завершением операции, иногда матери только на этом этапе позволяют себе эмоционально отреагировать на стрессовую ситуацию. Результаты анализа свидетельствуют о том, что в группе матерей показатели атрибуции положительных эмоций нейтральному выражению несколько выше после операции, чем до операции, во время второго замера матери прооперированных детей все же чаще видят в нейтральных лицах положительные эмоции и реже отрицательные по сравнению с выполнением данного задания до операции, однако при низком уровне стресса такого рода динамика прослеживается лишь на уровне тенденции. При этом корреляции между уровнем выраженности стресса и вероятностью атрибуции эмоций того или иного знака у матерей подростков не выявлено.

Что касается показателей атрибуции эмоций в группе подростков, то существенных изменений в оценках лиц детьми также не было обнаружено. Мы предположили, что несмотря на снижение уровня стресса, связанного с первой в жизни операцией, подростки, остающиеся в условиях стационара, продолжают переживать состояние эмоционального и физического дискомфорта: постоперационную боль, бытовые неудобства нахождения в многоместной палате, оторванность от привычного образа жизни и друзей. Для уточнения такого рода предположения необходимо в дальнейшим осуществить подбор диагностического инструментария, более чувствительного, чем ШВС, для оценки динамики эмоционального и психофизиологического состояния.

Сравнение показателей групп подростков, у которых количество выборов отрицательных эмоций увеличилось (N=16) и уменьшилось (N=15), не выявило значимых различий. Для дальнейшего анализа мы выделили группу подростков, у которых при втором замере увеличилось количество атрибуций положительных эмоций нейтральному выражению лица (Группа 1, N=16), и сравнили ее с помощью критерия Манна—Уитни с группой подростков, у которых такие изменения имели противоположный характер (Группа 2, N=14). Показатели детей, у которых изменений не произошло, не рассматривались. Результаты анализа указывают на более низкие значения оценки боли и до, и после операции у подростков первой группы (р<0,05), а также на более низкий уровень выраженности стресса и усилий по его преодолению у их матерей при втором замере (после операции). Существенных различий по шкалам опросников родительского отношения (ОРО) и социальной поддержки (SOZU-22) не было выявлено.

Предположив, что именно боль является наиболее важным фактором как в до-, так и в послеоперационный период, мы провели сравнительный анализ показателей группы подростков, у которых после операции боль уменьшилась (Группа А, N=16), и тех, у кого боль усилилась (Группа В, N=16). В результате проведенного анализа были обнаружены значимо более высокие значения удовлетворенности социальной поддержкой у подростков группы А (p=0,045) и их матерей (р=0,074), а также более высокие значения показателей выбора ими положительных эмоций. Таким образом, выдвинутая нами гипотеза 1 не подтвердилась. В ситуации оперативного лечения с атрибуцией эмоций нейтральному выражению лица связан не уровень стресса, а уровень болевых ощущений подростка.

Анализ взаимосвязи между уровнем переживаемого стресса и такими факторами, как отношение родителей к ребенку и наличие социальной поддержки, указывает на значимую отрицательную взаимосвязь уровня стресса и принятия ребенка матерью (Rho Спирмена= -0,376, p<0,05) у всех испытуемых группы подростков. Отношение к ребенку как к «маленькому неудачнику» взаимосвязано на уровне тенденции с частотой выбора им отрицательных определений для описания эмоций (Rho=0,29); данная взаимосвязь более выражена в случае мальчиков (Rho=0,34), причем у них такое отношение со стороны матери значимо коррелирует и с уровнем стресса (Rho=0,531, p<0,01). Недостаток эмоциональной поддержки со стороны окружающих также является стрессовым фактором для мальчиков-подростков (Rho= -0,413, p<0,05); в то же время существует вероятность и того, что, находясь в стрессовых условиях, мальчики оказываются менее чувствительными к выражаемой окружающими поддержке. Чем выше баллы по шкале эмоциональной поддержки, тем чаще мальчики описывают лица как имеющие нейтральное выражение (Rho=0,456, p<0,05).

Результаты анализа показателей группы девочек-подростков свидетельствуют о том, что для них наиболее важным фактором является симбиотическое отношение матери — оно коррелирует как с уровнем стресса (Rho=0,443), так и с выбором положительных и нейтральных определений для описания лицевых экспрессий (Rho= -0,630 и 0,617 при p<0,01). Показатели выраженности стресса и боли, в свою очередь, взаимосвязаны с выбором нейтральных определений для описания выражений лица (Rho=0,702 и 0,789 при p<0,01 соответственно). Показатели уровня социальной интеграции и уровня выраженности стресса у девочек-подростков находятся в отрицательной взаимосвязи (Rho= -0,527, p<0,05). Выбранный в данном исследовании методический инструментарий не позволяет сделать однозначный вывод о причинно-следственных связях между описываемыми явлениями, но можно предположить обоюдную направленность влияния выделенных факторов — высокий уровень стресса препятствует установлению полноценных социальных взаимодействий, а недостаточная включенность в социум служит препятствием к использованию ресурса общения с друзьями для противодействия стрессу.

Таким образом, говорить об однозначной взаимосвязи особенностей отношения матери к своему ребенку и уровня социальной поддержки с уровнем стресса и вероятностью выбора тех или иных определений для описания выражений лица нельзя, т. е. гипотеза 2 также не подтвердилась. Однако необходимо обратить внимание на различия в характере переживания до- и послеоперационного стресса между мальчиками и девочками. Мальчики характеризуются большей сензитивностью к негативному отношению матери к их неудачам и отсутствию эмоциональной поддержки от окружающих. Результаты анализа показателей оценки лицевых экспрессий указывают на то, что в благополучной ситуации частота выбора нейтральных определений возрастает. Для девочек неблагоприятными факторами являются симбиотическое отношение матери и недостаток социальной интеграции. У них выбор нейтральных определений для описаний выражений лица связан с высоким уровнем боли и стресса.

Обсуждение результатов

Итак, можно сделать вывод о противоречивом характере полученных результатов. С одной стороны, изменение оценок нейтрального выражения лица матерями до и после операции, сделанной их ребенку, оказывается, с нашей точки зрения, более чувствительным маркером изменения стрессового состояния, чем традиционно используемый опросник ШВС-10. Матери при беседах с психологом постоянно указывают на облегчение своего состояния, однако большинство из них только после успешного оперативного вмешательства позволяют себе внешне проявить эмоциональные переживания. В то же время они обращают внимание и на необходимости сосредоточиться на восстановлении здоровья сына или дочери, активно включаются в организацию дальнейшей реабилитации ребенка. На этом этапе повторное заполнение длинных опросниковых психологических методик часто рассматривается как утомительное и необязательное действие. В то же время выполнение коротких не бланковых методик (ЦТО, оценка изображений лиц) воспринимается более позитивно.

Такое же более заинтересованное по сравнению с опросниками отношение к оценива­нию эмоций по изображениям лица демонстрировали и подростки.

Полученные нами данные свидетельствуют о половых различиях в особенностях переживания стрессовых ситуаций и согласуются c результатами исследований М. Клабунд (M. Klabunde), И.-Д. Сигфусдоттир (I.-D. Sigfusdottir), Н. Пикуэро (N.L. Piquero) [Klabunde, 2017; Piquero, 2010; Sigfusdottir, 2015] и многих других, подтверждающих наличие различий в психофизиологических и психологических реакциях на стресс у девочек и мальчиков. Так, девочки в стрессовых условиях чаще стараются закрыться, что коррелирует с нашими данными о снижении вероятности атрибуции эмоций и выборе нейтральных описаний лиц в ситуации большего стресса. У мальчиков состояние напряжения, наоборот, привлекает внимание к внешнему миру, увеличивая частоту приписывания эмоциональных проявлений по фотографиям. Однако для более подробного изучения и анализа закономерностей атрибуции эмоций по выражению лица подростками требуется увеличение выборки участников.

Остановимся также на ограничениях настоящего исследования. Прежде всего, это способ организации стимульного материала. Мы отказались от традиционного варианта с морфированными изображениями в пользу более экологически валидных изображений подлинных лиц. Однако респонденты были ограничены в каждом случае лишь тремя предложенными нами определениями для описания эмоционального состояния натурщика. В дальнейшем предполагается составить иную инструкцию для выполнения экспериментального задания, в соответствии с которой участники исследования могли бы свободно описывать эмоциональное состояние натурщика.

Серьезные ограничения связаны и с небольшим количеством и разнообразием изображений лиц, использованных в качестве стимулов. И здесь, вероятно, следовало бы учесть полученные в исследовании В.А. Барабанщикова и Е.Г. Хозе данные о том, что конфигурация лица натурщика может способствовать приписыванию той или иной экспрессии даже при его нейтральном выражении [Барабанщиков, 2012]. При изменении лиц с помощью программы FantaMoph авторы обнаружили, что, например, увеличение высоты линии рта и глаз, а также расстояния между зрачками приводит к оценке спокойного лица как радостного, а уменьшение высоты линии рта и глаз при увеличении длины носа придает лицу выражение страха. Вероятно, в дальнейшем необходимо также оценить пропорции лиц, изображения которых отбираются в качестве стимульного материала.

Следующее ограничение состоит в методах оценки уровня выраженности стресса. Недостаточно широкая вариативность этого параметра в нашем случае ограничивает возможность выделения контрастных групп. Эта проблема может быть преодолена, с нашей точки зрения, путем включения в исследование контрольной группы респондентов, находящихся в спокойных условиях.