Психические нарушения на фоне разных стратегий государственного регулирования противодействия распространению COVID-19

178

Аннотация

Представлен обзор зарубежных исследований психических нарушений в условиях разных стратегий государственного регулирования в противодействии распространению COVID-19. Особый акцент делается на анализе: 1) специфики пандемии в контексте ее влияния на психическое здоровье; 2) стратегий государственного регулирования, направленных на сохранение психического здоровья населения разных стран; 3) пессимистичных и оптимистичных сценариях последствий для психического здоровья населения в зависимости от своеобразия стратегий государственного регулирования. Цель обзора – обобщение имеющихся научных знаний о специфике ситуации COVID-19 и ее воздействии на психическое здоровье населения при разных стратегиях государственного регулирования в противодействии распространению COVID-19.

Общая информация

Ключевые слова: COVID-19, психические нарушения, стратегии государственного регулирования

Рубрика издания: Медицинская психология

Тип материала: обзорная статья

DOI: https://doi.org/10.17759/jmfp.2021100203

Для цитаты: Одинцова М.А. Психические нарушения на фоне разных стратегий государственного регулирования противодействия распространению COVID-19 [Электронный ресурс] // Современная зарубежная психология. 2021. Том 10. № 2. С. 27–35. DOI: 10.17759/jmfp.2021100203

Полный текст

 

Введение

Масштабные эпидемии и пандемии являются поворотными событиями в связи со значительными социальными, экономическими и психологическими изменениями в жизни общества. Коронавирус, по мнению К. Кохен-Лук, И. Леви (K. Cohen-Louck, I. Levy) — момент, когда река истории меняет направление, что может привести к лучшим или худшим сценариям [10]. Пессимистичные или оптимистичные сценарии «вирусной современности» [27] рассматриваются в связи с воздействием на психическое здоровье населения разных стран, что обусловлено теми или иными стратегиями сдерживания распространения коронави­русной инфекции на уровне государств [5; 18]. Государственные органы традиционно считаются

ответственными за те нарушения, которые происходят в социуме [7]. Анализ последствий для психического здоровья населения разных стран при неодинаковых стратегиях государственного регулирования, позволит выделить пессимистичные и оптимистичные сценарии развития пандемической ситуации.

Специфика пандемии COVID-19 в контексте
влияния на психическое здоровье населения

Необычность, бесконтрольность пандемии подчеркиваются во всех без исключения зарубежных исследованиях. COVID-19 называют «невидимым убийцей» [21]; особым случаем кумулятивного риска [29]; новым типом психо­травмы в связи с многослойностью стресса (страхи перед настоящим и будущим; всепроникающие экономические последствия; стресс социальной изоляции) [37]. Подмечается турбулентность (неожиданность, непоследовательность, непредсказуемость и неопределенность) пандемии и ее влияние на возникновение социальных, психологических проблем, возникающих на ее фоне [5]. Вводится новый термин «Viruism», обозначающий виктимизацию перед пандемией в силу высокого уровня социального страха, который приводит к серьезным психическим нарушениям [10]. Ведущей характеристикой пандемии становится ее неопределенность, которая описывается в категориях: 1) «известные неизвестные» и 2) «неизвестные неизвестные» [18]. «Известные неизвестные» — это имеющиеся знания и опыт регулирования рисками глобального масштаба, на основе которых можно предугадать дальнейшее развитие событий, однако существуют данности, которые в текущей ситуации все же являются «неизвестными». С одной стороны можно предсказать ход события на основе известных способов реагирования людей на разных этапах пандемии: тревога, осведомленность, стратегии преодоления и восстановление. С другой — это не может дать полного представления о нарушениях психического здоровья в условиях непредсказуемости. Неопределенность и непредсказуемость — это и есть «неизвестные неизвестные» [18].

Как видим, в большинстве зарубежных исследований пандемии подчеркивается ее потенциально травмирующий характер в силу неопределенности, турбулентности [5], влекущих нарушения физического и психического здоровья, что может отразиться на общем психологическом благополучии общества. В этом плане пандемия COVID-19 становится «полифонической действительностью», в которой мы вынуждены одновременно решать множество «полифонических задач» [3].

Стратегии государственного регулирования,
направленные на сохранение психического
здоровья населения

Невозможно понять различные реакции на COVID-19 и их последствия для психического здоровья без понимания стратегий государственного регулирования [11].

В исследовании Х. Баниамин и коллег (H. Baniamin et el.) выделены критерии эффективности/неэффек- тивности таких стратегий: 1) профилактические (предотвращение вспышки болезни); 2) смягчающие (контроль за ее распространением) и 3) бездействие. На основе анализа данных о распространении заболевания в первую волну пандемии в разных странах, эти авторы делают вывод, что наиболее эффективными оказались превентивные стратегии. Подчеркивается роль социально-демографического профиля стран (возраст населения), особенности социальных отношений в той или иной культуре, доверие/недоверие правительству, ответственность каждого гражданина и общества в целом либо ее отсутствие — все это в совокупности способно либо предотвратить распространение болезни и сохранить физическое здоровье, либо наоборот способствовать росту заболеваемости [7].

Известно, что физическое здоровье тесно связано с психическим. Еще В.М. Бехтеревым было подмечено, что «психический микроб» (катастрофические эмоции, образы, мысли и т.д.) быстро передающиеся через слова, жесты, мимику, книги, средства массовой информации, оказывается не менее губительным, чем микроб физический [1]. Угрозы для физического здоровья взаимосвязаны с последствиями для психического здоровья, которое становится важным компонентом общественного здоровья [41]. Поэтому особое внимание в исследованиях уделяется психологическим факторам: 1) паника ответственных лиц, которая влечет непоследовательность в стратегиях и способствует распространению паники в обществе [22]; 2) недостаточная забота государства о своих гражданах, отсюда неадекватные оценки ситуации и повышенный уровень страхов и [11; 42]; 4) отстраненность от потребностей общества и принятие авторитарных решений [18]; 5) эмоционально заряженный пессимистичный стиль обращения к населению ответственных лиц [17; 44]; 6) «пугающий призрак» COVID-19, создаваемый СМИ и способствующий психологической травматизации людей [4; 41]. Все это усиливает стресс и создает условия для формирования катастрофической картины мира [5; 20].

Таким образом, пандемия COVID-19 как «полифоническая действительность», подталкивающая к решению множества «полифонических задач» [3], а, следовательно, к активизации полифонического мышления [2], заставляет обратиться к проблематике надежных стратегий государственного регулирования в условиях глобальных рисков. Надежные стратегии определяются К. Анселл (С. Ansell) с соавторами как способность ответственных лиц посредством гибкой адаптации, гибкой модификации и прагматического перенаправления управленческих решений, поддерживать и реализовывать оптимальные стратегии, направленные на быстрое разрешение проблем, вызванных бурными событиями. В этом определении подчеркивается гибкость в изобретении, комбинировании и преобразовании стратегий в зависимости от изменчивости самой ситуации [5].

Влияние пандемии на психическое здоровье
населения в зависимости от стратегий
государственного регулирования

В исследованиях, с одной стороны обнаружены негативные последствия пандемии для психического здоровья в связи с объявлением катастрофы, чрезвычайного положения, вынужденной самоизоляцией и дистанцированием; с другой — обозначены серьезные риски при недостаточности предпринимаемых мер. Подмечается, что лица, обладающие большим социальным влиянием, должны особенно внимательно относиться к тому, как их мнения и поведение могут оказывать влияние на общество, какие посылы обращены к населению, насколько им удается мотивировать людей на преодоление данной ситуации, вселять в них надежду и уверенность, либо наоборот усиливать тревогу, страхи и способствовать другим дезадаптивным реакциям [44]. Обратимся к исследованиям, в которых обозначена роль этих факторов.

Например, в Чили в результате объявления катастрофы, введения режима самоизоляции и комендантского часа, а также на фоне общего неблагополучия в обществе до пандемии, ученые прогнозируют рост тревожности и стрессовых расстройств у населения страны [23]. В Индии с введением карантина и жестким ограничением социальных контактов, широко распространились панические реакции, тревога, соматические жалобы, бессонница, усилилось переживание чувства одиночества [19].

В Испании при введении строгого режима изоляции, также выявлены огромные психологические потери. Так, у более трети испанцев был зафиксирован высокий уровень психологического стресса, а избегание как симптоматическая реакция на травматическое событие стало наиболее распространенным среди женщин и молодых испанцев. [30].

В Италии сообщают о высоком уровне тревожности в связи с серьезной угрозой COVID 19, об уязвимости населения перед новостными сводками. Кроме того, показано, что стигма и опыт перенесенной болезни негативно влияют на экзистенциальную сферу итальянцев (на отношение к жизни, стремление к самореализации, поиск смыслов) [16]. Исследование психического здоровья итальянцев после месяца изоляции показало, что у женщин чаще наблюдались симптомы депрессии, беспокойства и нарушения регуляции цир­кадных ритмов, чем у мужчин. Вербально агрессивное поведение в ответ на стрессовые события, связанные с COVID-19, были положительно связаны с психопатологическими симптомами [24].

В Индонезии в первые два месяца изоляции на фоне «пугающего призрака», создаваемого СМИ, обнаружено четыре различных типа психологических травм: 1) индивидуальная психотравма в результате социальной изоляции; 2) эмоциональная психотравма; 3) психотравма, связанная с индивидуальным насилием; 4) с коллективным насилием. Показано, что 64,3% респондентов страдали тревогой и депрессией. Отмечено, что неподготовленность правительства Индонезии и запоздалый ответ помешали сдерживанию вируса и успешным попыткам лечения [4], что отразилось на состоянии психического здоровья населения страны.

В Америке обнаружено, что страх перед COVID-19 неравномерно распределен по стране, существуют явные очаги концентрированного страха в густонаселенных местах и с высокой заболеваемостью. Установлено, что страх перед COVID-19 явно связан с симптоматикой депрессии и тревоги [14]. У более трети выборки выявлена депрессия от умеренной до тяжелой, у трети — до очень тяжелой. Обнаружено, что люди с симптомами COVID-19 чаще страдают посттравматическим стрессовым расстройством [32]. Вместе с тем, в другом исследовании доказано, что уровень депрессии и тревоги постепенно снижается в процессе адаптации к новым обстоятельствам, что позитивно отражается на психическом здоровье [31]. Такая разрозненность в исследованиях свидетельствует о том, что в разных штатах были предприняты разные меры сдерживания пандемии (от более строгих до более мягких).

В Японии было объявлено чрезвычайное положение, но без обязательных мер изоляции. Заболевшим приходилось сталкиваться не только со страхом и неуверенностью, но и с переутомлением, дискриминацией и стигматизацией. Отмечено, что такой опыт пострадавших может привести к нарушениям психического здоровья. Кроме того, в общенациональном опросе подавляющее большинство японцев (80,4%) сообщили, что объявление чрезвычайного положения руководством страны было принято слишком поздно [32].

В Австралии стратегии изоляции были быстрыми и решительными по сравнению с другими странами, но правительство реагировало на потребности населения в области психического здоровья медленнее, чем в сфере экономической поддержки. Подмечено, что стремительные действия правительства, с одной стороны, способствовали развитию социального согласия, чувства принадлежности к сплоченному, функциональному обществу. С другой — недостаток заботы о потребностях в сфере психического здоровья, усилили тревогу и депрессию у 30% населения [8].

Во Вьетнаме были быстро приняты превентивные и контролирующие меры по сдерживанию распространения COVID-19, изменившие многие аспекты жизни общества. Студенческие общежития и армейские лагеря были преобразованы в больницы, запущены многочисленные платформы телемедицины, параллельно приняты строгие меры по сдерживанию распространения вредоносной информации в СМИ и социальных сетях. Депрессивная симптоматика и более низкое качество жизни диагностировалось только у людей с подозрением на COVID-19. В целом, отмечается, что страна демонстрирует устойчивость к страху, стрессу и тревоге [26].

Особое внимание исследователей сосредоточено на сравнительном анализе психического здоровья населения Швеции, выбравшей стратегию минимальных ограничений в отличие от других стран. Так, при сравнении схожих групп населения Швеции и Норвегии, был обнаружен более высокий уровень доверия к правительству и органам здравоохранения у шведов, в отличие от норвежцев, даже, несмотря на более высокий уровень смертности в Швеции. Большинство норвежцев отметили негативное влияние изоляции на физическую активность и состояние психики (депрессия, пессимизм) в отличие от шведов. Вместе с тем, жители обеих стран чувствовали себя причастными к происходящему и гордились тем, как они справляются с ситуацией. Результаты показали, что превентивные меры могут успешно применяться как с помощью нормативных актов (Норвегия), так и с помощью рекомендаций, основанных на взаимном доверии между властью и населением (Швеция), что позволяет сохранить психическое здоровье населения двух стран [36]. Сравнение Греции и Швеции [12] показало, что, несмотря на высокий первоначальный уровень тревожности, пандемия не переросла в культурную травму ни в одной из них, даже при высоком уровне смертности в Швеции и большой разницей в доверии к власти, которая отличает эти две страны. Шведская стратегия сдерживания не была сосредоточена на полной изоляции, опиралась на личную ответственность граждан и «коллективный иммунитет». Однако, как отмечается в исследованиях шведской стратегии в сравнении с другими, окончательный вывод о специфике ее влияния на психическое здоровье населения, делать еще рано [12; 28; 36].

Пессимистичный и оптимистичный сценарии
развития пандемической ситуации

По свидетельству В. Сандерсон (W. Sanderson) и коллег, кризис COVID-19 вызвал «пандемию психического здоровья» во всем мире [38]. В экстремальном сценарии строгие стратегии изоляции приводят к эмоциональному дистрессу, паническим реакциям [39]; депрессии, тревоге [34]; катастрофизации сознания [20]; иррациональным действиям и нарушениям в поведении [9; 25]; росту числа суицидов [30]; ухудшению здоровья [13]; к ПТСР [32]; в целом к увеличению вероятности массовых психических нарушений [39].

В. Сандерсон и коллеги [38] выделяют наиболее типичные нарушения психического здоровья, зафиксированные в многочисленных исследованиях: страхи; экзистенциальные проблемы (утрата смысла, конфликт ценностей); депрессия; переживание безнадежности, беспомощности; переживания горя в связи с утратами; одиночество; недостаток социальной поддержки; переживание вины, стыда; нереалистичные ожидания, разочарование; клаустрофобия; хронический стресс; конфликты и раздражительность; изменения в пищевых привычках; <«оотусталость» [38].

Обобщенный анализ факторов, способствующих нарушению психического здоровья и обозначенных в зарубежных исследованиях, позволил выделить следующее:

1)биологические факторы (возраст, наличие COVID-19, хронические, в том числе психические заболевания);

2) психосоциальные факторы (страхи, переживание изоляции, отсутствие социальной поддержки, смерть близких и т.п.);

3) материальные трудности (финансовые потери, потеря работы, ограниченные жилищные условия);

4) поведенческие факторы (проявления агрессии, употребление психоактивных веществ и т.д.).

В оптимистичном сценарии развития пандемической ситуации подчеркивается роль личных и коллективных ресурсов для ее преодоления.

Считается, что изоляция необходима для сдерживания распространения коронавируса COVID-19, но эти меры усиливают чувство одиночества, что обозначается в пессимистичном сценарии. Однако, исследование переживаний одиночества М. Лучетти (М. Luchetti) и коллег [40] до вспышки, в конце марта (во время первичной изоляции в некоторых штатах) и в конце апреля (во время изоляции в большинстве штатов), показало, что значительных изменений в переживаниях одиночества нет. Пожилые люди сообщали о меньшем одиночестве в сравнении с более молодыми, но в острой фазе вспышки, их переживания одиночества усиливались, хотя и незначительно. Лица, живущие в одиночестве и люди с хроническими заболеваниями, сообщали, что чувствовали себя более одинокими в начале пандемии, но их переживания не усиливались во время реализации мер социального дистанцирования. Несмотря на некоторое пагубное воздействие изоляции на уязвимых лиц, не наблюдалось значительного усиления одиночества и отмечалось заметное повышение устойчивости в ответ на COVID-19 [40].

В десятидневном исследовании автономии и ее восстановления в первые стресс-напряженные дни пандемии сотрудников одной из организаций в США, показано, что восстановление автономии фиксировалось даже при обострении стресса пандемии. Авторы сделали вывод, что психологическое восстановление может начаться еще до того, как снизится уровень постоянного социального стресса [15].

В Гаити — одной из бедных и нестабильных стран, население достаточно хорошо адаптировалось к пандемии. Этому способствовали прошлый опыт совлада­ния с масштабными стихийными бедствиями, длительная недавняя политическая изоляция страны, что стало буфером против воздействия пандемии. Подмечаются смешанные эмоциональные реакции в начале пандемии, однако эксперты не обеспокоены ее негативным влиянием на психическое здоровье гаитян. Х. Вэкиц и Д. Адуковиц (Н. Bakic, D. Ajdukovic) объясняют это тем, что у гаитян сформировано особое видение жизни и стойкость перед стихийными бедствиями, способность творить и творчески перерабатывать страдания, открытость, способность помогать другим, религиозные и духовные убеждения [43]. В исследовании Дж. Блэнк (J. Blanc) также было отмечено, что межличностные ресурсы, доверие, взаимопомощь являются самыми сильными предикторами восстановления после стихийных бедствий [6].

Заключение

Быстрая изменчивость, неопределенность, многозначность, одновременное существование нескольких вариантов мира в одном пространстве, постоянное изменение этих вариантов в непредсказуемом направлении и с неопределенным содержанием — это основные характеристики «вирусной современности», подмеченные многими исследователями. Речь идет о «полифонической действительности», в которой мы вынуждены одновременно решать множество «полифонических задач». В этом плане надежные стратегии государственного регулирования определяются как способность гибко адаптировать, гибко модифицировать, комбинировать, преобразовывать и внедрять управленческие решения в зависимости от изменчивости самой ситуации. Надежные, а значит гибкие стратегии государственного регулирования COVID-19, способны сохранить психическое здоровье населения даже в условиях травмирующей «вирусной современности», предотвратить нарушения адаптации людей разного возраста и пола, разного социального статуса и разного типа уязвимости.

Угрозы для физического здоровья взаимосвязаны с последствиями для психического здоровья, которое является важным компонентом общественного здоровья. Особое внимание необходимо уделять психологическим факторам:

1.    последовательности в стратегиях регулирования при панике;

2.    проявлению заботы государства о своих гражданах;

3.          гибкости при принятии решений;

4.    солидарности с обществом при принятии важных решений;

5.    оптимистичных посылах ответственных лиц при обращении к своим гражданам;

6.    замене вредоносной информации в СМИ надежной и научно обоснованной.

«Полифоническая действительность» становится не только внешней проблемой, сколько внутренней, психологической. От того, насколько развиты внутренние ресурсы (стойкость перед стихийными бедствиями, способность творчески перерабатывать негативный опыт, открытость и способность к взаимопомощи, солидарность, гибкость, оптимизм), зависит успешность преодоления пандемии вне зависимости от стратегий государственного регулирования. Однако, в большинстве исследований делается акцент на ее негативных последствиях. Действительно, с одной стороны, неожиданность и внезапность события, стратегии ограничений блокируют активность, но, с другой — при восприятии ситуации «вирусной современности» как вызова, происходит активизация жизненной энергии и успешное решение «полифонических задач».

 

 

 

 

 

Литература

  1. Бехтерев В.М. Внушение и его роль в общественной жизни. Санкт-Петербург: Питер, 2001. 254 с.
  2. Зинченко В.П. Сознание и творческий акт. М.: Языки славянских культур, 2010. 588 с.
  3. Рогова С.А. Полифоническое мышление как особый инструмент познания сложной системы [Электронный ресурс] // Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. 2012. № 27. С. 112–116. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/polifonicheskoe-myshlenie-kak-osobyy-instrument-poznaniya-slozhnoy-sistemy (дата обращения: 14.04.2021).
  4. Abdullah I. COVID-19: Threat and fear in Indonesia // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice and Policy. 2020. Vol. 12. № 5. P. 488–490. DOI:10.1037/tra0000878
  5. Ansell C., Sørensen E., Torfing J. The COVID-19 pandemic as a game changer for public administration and leadership? The need for robust governance responses to turbulent problems // Public Management Review. 2021. Vol. 23. № 7. P. 949–960. DOI:10.1080/14719037.2020.1820272
  6. Bakic H., Ajdukovic D. Stability and change post-disaster: dynamic relations between individual, interpersonal and community resources and psychosocial functioning // European Journal of Psychotraumatology. 2019. Vol. 10. № 1. 13 p. DOI:10.1080/20008198.2019.1614821
  7. Baniamin H.M., Rahman M., Hasan M.T. The COVID-19 pandemic: why are some countries coping more successfully than others? // Asia Pacific Journal of Public Administration. 2020. Vol. 42. № 3. P. 153–169. DOI:10.1080/23276665.2020.1784769
  8. Berger E., Reupert A. The COVID-19 pandemic in Australia: Lessons learnt // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2020. Vol. 12. № 5. P. 494–496. DOI:10.1037/tra0000722
  9. Campbell A.M. An increasing risk of family violence during the Covid-19 pandemic: Strengthening community collaborations to save lives // Forensic Science international. 2020. Vol. 2. Article ID 100089. 3 p. DOI:10.1016/j.fsir.2020.100089
  10. Cohen-Louck K., Levy I. Viruism: The need for a new term describing COVID-19 impact in context of viral victimization // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2021. Vol. 13. № 1. P. 1–8. DOI:10.1037/tra0000945
  11. COVID-19 and the policy sciences: initial reactions and perspectives / C.M. Weible [et al.] // Policy Sciences. 2020. Vol. 53. P. 225–241. DOI:10.1007/s11077-020-09381-4
  12. Demertzis N., Eyerman R. Covid-19 as cultural trauma // American Journal of Cultural Sociology. 2020. № 8. P. 428–450. DOI:10.1057/s41290-020-00112-z
  13. Faris D. Coronavirus’ looming psychological crisis [Электронный ресурс] // The Week. 2020. URL: https://theweek.com/articles/903343/coronavirus-looming-psychological-crisis (дата обращения: 14.04.2021).
  14. Fitzpatrick K.M., Harris C., Drawve G. Fear of COVID-19 and the mental health consequences in America // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2020. Vol. 12. № 1. P. 517–521. DOI:10.1037/tra0000924
  15. Getting back to the “new normal”: Autonomy restoration during a global pandemic / E.M. Anicich [et al.] // Journal of Applied Psychology. 2020. Vol. 105. № 9. P. 931–943. DOI:10.1037/apl0000655
  16. Hedonic and eudaimonic well‐being during the COVID‐19 lockdown in Italy: The role of stigma and appraisals / F.G. Paleari [et al.] // British Journal of Health Psychology. 2021. Vol. 26. P. 657–678. DOI:10.1111/bjhp.12508
  17. Hidalgo-Tenorio E., Benítez-Castro M. Trump’s populist discourse and affective politics, or on how to move ‘the People’ through emotion // Globalisation, Societies and Education. 2021. 25 p. DOI:10.1080/14767724.2020.1861540
  18. Holmberg M., Lundgren B. Framing post-pandemic preparedness: Comparing eight European plans // Global Public Health. 2018. Vol. 13. № 1. P. 99–114. DOI:10.1080/17441692.2016.1149202
  19. Iqbal N., Dar K.A. Coronavirus disease (COVID-19) pandemic: Furnishing experiences from India // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2020. Vol. 12. № 1. P. 533–534. DOI:10.1037/tra0000770
  20. Keeling S. Risk, Security, and Uncertainty: Personal Reflections // Journal of Gerontological Social Work. 2013. Vol. 56. № 5. P. 383–387. DOI:10.1080/01634372.2013.809299
  21. Maarouf M.D., Belghazi T., Maarouf F.E. COVID – 19: A Critical Ontology of the present // Educational Philosophy and Theory. 2021. Vol. 53. № 1. P. 71–89. DOI:10.1080/00131857.2020.1757426
  22. Maor M., Howlett M. Explaining variations in state COVID-19 responses: psychological, institutional, and strategic factors in governance and public policy-making // Policy Design and Practice. 2020. Vol. 3. № 3. P. 228–241. DOI:10.1080/25741292.2020.1824379
  23. Mental health and the COVID-19 pandemic in Chile / A. Caqueo-Urízar [et al.] // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2020. Vol. 12. № 5. P. 521–523. DOI:10.1037/tra0000753
  24. Mental health of Italian adults during COVID‐19 pandemic / S. Amendola [et al.] // British Journal of Health Psychology. 2021. Vol. 26. P. 644–656. DOI:10.1111/bjhp.12502
  25. Miller E.D. The COVID-19 Pandemic Crisis: The Loss and Trauma Event of Our Time // Journal of Loss and Trauma. 2020. Vol. 25. № 6–7. P. 560–572. DOI:10.1080/15325024.2020.1759217
  26. Nguyen T.H.D., Vu D.C. Impacts of the COVID-19 pandemic upon mental health: Perspectives from Vietnam // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2020. Vol. 12. № 5. P. 480–481. DOI:10.1037/tra0000694
  27. Peters M.A., Jandrić P., McLaren P. Viral modernity? epidemics, infodemics, and the ‘bioinformational’ paradigm // Educational Philosophy and Theory. 2020. 24 p. DOI:10.1080/00131857.2020.1744226
  28. Pierre J. Nudges against pandemics: Sweden’s COVID-19 containment strategy in perspective // Policy and Society. 2020. Vol. 39. № 3. P. 478–493. DOI:10.1080/14494035.2020.1783787
  29. Prime H., Wade M., Browne D.T. Risk and resilience in family well-being during the COVID-19 pandemic // American Psychologist. 2020. Vol. 75. № 5. P. 631–643. DOI:10.1037/amp0000660
  30. Rodríguez-Rey R., Garrido-Hernansaiz H., Collado S. Psychological impact of COVID-19 in Spain: Early data report // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2020. Vol. 12. № 5. P. 550–552. DOI:10.1037/tra0000943
  31. Shamblaw A.L., Rumas R.L., Best M.W. Coping during the COVID-19 pandemic: Relations with mental health and quality of life // Canadian Psychology/Psychologie canadienne. 2021. Vol. 62. № 1. P. 92–100. DOI:10.1037/cap0000263
  32. Shigemoto Y. Exploring state-level variabilities between perceived community resilience and posttraumatic stress symptoms during the COVID-19 pandemic: Multilevel modeling approach // Traumatology. 2021. Vol. 27. № 1. P. 98–106. DOI:10.1037/trm0000303
  33. Shigemura J., Kurosawa M. Mental health impact of the COVID-19 pandemic in Japan // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2020. Vol. 12. № 5. P. 478–479. DOI:10.1037/tra0000803
  34. Study on the public psychological states and its related factors during the outbreak of coronavirus disease 2019 (COVID-19) in some regions of China / Y. Wang [et al.] // Psychology, Health & Medicine. 2021. Vol. 26. № 1. P. 13–22. DOI:10.1080/13548506.2020.1746817 Suicide Mortality and Coronavirus Disease 2019–A Perfect Storm? / M.A. Reger [et al.] // JAMA Psychiatry. 2020. Vol. 77. № 11. P. 1093–1094. DOI:10.1001/jamapsychiatry.2020.1060 The COVID-19 pandemic in Norway and Sweden – threats, trust, and impact on daily life: a comparative survey / L.M. Helsingen [et al.] // BMC Public Health. 2020. Vol. 20. Article ID 1597. 10 p. DOI:10.1186/s12889-020-09615-3 The effects of COVID-19 and collective identity trauma (intersectional discrimination) on social status and well-being / I.A. Kira [et al.] // Traumatology. 2020. Vol. 27. № 1. P. 29–39. DOI:10.1037/trm0000289
  35. The Nature and Treatment of Pandemic-Related Psychological Distress / W.C. Sanderson [et al.] // Journal of Contemporary Psychotherapy. 2020. Vol. 50. P. 251–263. DOI:10.1007/s10879-020-09463-7
  36. The psychological impact of COVID-19 in Canada: Effects of social isolation during the initial response / L.A. Best [et al.] // Canadian Psychology. 2021. Vol. 62. № 1. P. 143–154. DOI:10.1037/cap0000254
  37. The trajectory of loneliness in response to COVID-19 / M. Luchetti [et al.] // American Psychologist. 2020. Vol. 75. № 7. P. 897–908. DOI:10.1037/amp0000690
  38. Trauma-informed responses in addressing public mental health consequences of the COVID-19 pandemic: position paper of the European Society for Traumatic Stress Studies (ESTSS) / J.D. Javakhishvili [et al.] // European Journal of Psychotraumatology. 2020. Vol. 11. № 1. Article ID 1780782. 8 p. DOI:10.1080/20008198.2020.1780782
  39. Wardman J.K. Recalibrating pandemic risk leadership: Thirteen crisis ready strategies for COVID-19 // Journal of Risk Research. 2020. Vol. 23. № 7–8. P. 1092–1120. DOI:10.1080/13669877.2020.1842989
  40. What the world could learn from the Haitian resilience while managing COVID-19 / J. Blanc [et al.] // Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2020. Vol. 12. № 6. P. 569–571. DOI:10.1037/tra0000903
  41. Zhu P., Zheng Y. Constructivist Retelling of the Epic of Gilgamesh: Implications for the COVID-19 Pandemic // Journal of Constructivist Psychology. 2020. 10 p. DOI:10.1080/10720537.2020.1786867

Информация об авторах

Одинцова Мария Антоновна, кандидат психологических наук, доцент, заведующая кафедрой психологии и педагогики дистанционного обучения факультета дистанционного обучения, ФГБОУ ВО «Московский государственный психолого-педагогический университет» (ФГБОУ ВО МГППУ), Москва, Россия, ORCID: https://orcid.org/0000-0003-3106-4616, e-mail: mari505@mail.ru

Метрики

Просмотров

Всего: 445
В прошлом месяце: 9
В текущем месяце: 1

Скачиваний

Всего: 178
В прошлом месяце: 1
В текущем месяце: 0