Статья посвящена анализу неоднозначного социально-психологического феномена – семейной системе без детей и в ее рамках, так называемым «добровольно бездетным» семьям. Данное явление рассматривается сквозь призму исторических перемен, которые произошли на постсоветском пространстве в конце ХХ в. Выявляются психологические особенности супружеских отношений в указанных семьях и механизмы их устойчивости по сравнению с обычными нуклеарными семьями. Противоречивое единство отношений эмоциональной близости и отделенности (дифференцированности), а также состояния хаотической адаптации и рефлексивности свидетельствует, что опыт, который бездетная пара получает в процессе становления своей семьи, психологически более сложен, чем в семьях с детьми. Выражается озабоченность научным статусом бездетной семьи – «фигуры умолчания» в психологии. Ставится вопрос о концепции внутреннего развития семей без детей как целостности. По мнению автора, классическая теория семейного жизненного цикла утратила в современных условиях свой «универсализм» и требует переосмысления.

Вводный контекст

Примерно сорок лет назад американский футу­ролог Элвин Тоффлер предугадал среди многих других явлений, к которым должны подготовиться сверхиндустриальные державы, возникновение в недалеком будущем семей, в которых физически и психически здоровые супруги вполне осознанно будут отказываться от счастливого бремени рож­дения и воспитания ребенка. Корни этого явления он видел в страхе людей перед будущим. «Футуро­шок», невозможность человека адаптироваться к все более нарастающему давлению событий и раз­личного рода информации в сочетании с недоста­точностью его психологических ресурсов перед лицом перемен — так определил автор недуг, кото­рым грозит населению постиндустриальных стран грядущая эпоха.

Когда отрывки из книги Э. Тоффлера «Шок бу­дущего» [20] появились в советских журналах, наша страна переживала период так называемого «за­стоя», не говоря уже о том, что она не принадлежала к постиндустриальной цивилизации. Картины буду­щего, нарисованные автором, представлялись фанта­стикой. Однако спустя чуть более десятилетия про­гноз футуролога стал обнаруживать свои признаки и в границах нашего пространства, успевшего к этому времени стать «постсоветским».

Парадокс осуществившегося пророчества за­ключался в том, что, сбываясь, оно одновременно опровергало чистоту экспертизы Тоффлера. Как от­мечается в предисловии к вышеупомянутой книге, в котором обещанный «футурошок» рассматрива­ется сквозь призму перемен, происшедших в конце ХХ в. в распавшемся СССР, дело отнюдь не в тем­пах жизни, навязанных технической цивилизацией. «Преображается все социальное и культурное бы­тие. Человек не просто включается в темп неслы­ханных ускорений. Он вообще катапультируется, причем многократно, в иные миры» [17, с. 9]. И да­лее: «Оторвите человека от родной культуры и бросьте в совершенно новое окружение, где ему придется мгновенно реагировать на множество со­вершенно новых представлений о времени, прост­ранстве, труде, сексе и т. п., и вы увидите, какая по­разительная растерянность овладеет им. <…> Пси­хологическое онемение — жуткий синдром сего­дняшних дней» [там же, с. 10].

Основным смыслом своей книги Тоффлер считал диагноз, поскольку диагноз предшествует лечению. Но размышляя о лечении «беспрецедентной болез­ни», выход видел не в адаптации, пассивно поспева­ющей за событиями, а в том, чтобы предвидеть и по мере сил создавать будущее, подчиняя сам процесс эволюции сознательному человеческому руководст­ву. «Чем быстрее меняется среда, тем больше интере­са к будущности надо проявлять» [там же, с. 457]. Ав­тору предисловия, проф. П. С. Гуревичу, этот рецепт кажется сомнительным.

Мне казалось важным прибегнуть к данной пре­амбуле, чтобы с самого начала был ясен социаль­ный и культурный фон, который способствовал стремительному развитию явления, обозначенного в заголовке настоящей статьи, на постсоветском пространстве. Новая разновидность семьи получи­ла здесь известность как семья c отложенным рож­дением ребенка или с осознанным отказом от рож­дения детей, в отличие от инфертильной семьи (от англ. infertile — бесплодный), лишенной детей по медицинским показаниям; на Западе новую разно­видность семей называют добровольно бездетными (child-free family), в отличие от собственно бездет­ных (childless). В западных странах понадобилось два десятилетия, чтобы новое явление вылилось в широкое и весьма идеологизированное протестное движение, объединяющее отдельных людей и се­мьи, которых отличает принципиальное нежелание иметь детей. В наших пенатах, похоже, времени по­требовалось меньше, и «движением» его вряд ли можно назвать.

Небольшая историческая справка. В Америке сообщество бездетных впервые появилось в 1992 г., когда преподаватель одной из калифор­нийских средних школ Л. Лафайет создала в ин­тернете общественную сеть Child­Free Network, объединившую 5 тысяч участников и имевшую 33 отделения по всей стране. Эти цифры свиде­тельствуют, что указанное движение уже имело предысторию. О темпах его роста говорят данные Национального центра статистики здравоохране­ния: в 1982 г. доля «добровольно бездетных» сре­ди женщин составляла 2,4 %, в 1990 г. — 4,3, в 1995 г. — 6,6 %. По переписи 2003 г., бездетными в США являются уже свыше 40 % женщин в возра­сте до 44 лет, которые отстаивают право человека на свободный выбор своего образа жизни и пони­мание ее смысла [16].

В России сообщество Child­free формально по­явилось в декабре 2004 г., когда данный термин во­шел в электронную энциклопедию «Википедия». К этому времени большинство женских консульта­ций уже имели среди своей клиентуры молодых женщин, состоявших в браке и не планирующих в близком будущем рождение ребенка. По данным 2006 г., доля указанных семей составляла примерно 48 %.

Размышляя о корнях, на основе которых явле­ние добровольно бездетных произросло на постсо­ветском пространстве, некоторые авторы связыва­ют его масштабы с другими количественными пока­зателями, отражающими состояние семьи в совре­менной России [8; 23]. Сопоставление этих данных позволяет понять, что так называемая «доброволь­ная» бездетность — обратная сторона той деформа­ции, которая в наибольшей степени затронула в кризисные десятилетия самые незащищенные сфе­ры нашего общества — детство, материнство, роди­тельство.

Анализ этой стороны дела мы вынужденно остав­ляем в стороне, так как он увел бы нас в сторону от задач данной статьи. Вновь возникшая разновид­ность семьи рассматривается нами прежде всего как относительно новая проблемная область, не только требующая изучения сама по себе, но и ставящая пе­ред «Психологией семьи» как научной дисциплиной ряд важных и заслуживающих незамедлительного решения вопросов.

Сквозь призму устаревших схем

Приступая к исследованию, мы заинтересова­лись, каков статус семьи без детей в существующих отечественных классификациях типов современной семьи. Результаты анализа превзошли все ожидания. Уже самые дефиниции семьи и брака в ряде психо­логических и соседствующих с психологией дисцип­лин исходно лишают ее права на существование. В социологии главным критерием семьи, из которо­го вытекают все последующие более частные опреде­ления ее функций, выступает «физическое и духов­ное воспроизводство населения» [25]. Если семья определяется как «пространство совместной жизне­деятельности, внутри которого удовлетворяются специфические потребности людей…», то далее не­пременно следует: «…связанных кровными и родст­венными связями» [18].

Даже определение брака, выделяющее основное его предназначение как формы «социального регу­лирования сексуальных отношений между мужчи­ной и женщиной», тут же переадресовывает приори­тетность данной функции все тому же «воспроизвод­ству» населения как главному его назначению [11]. В контексте большинства предлагаемых определе­ний фокус внимания смещается с собственно семьи на общество, интересы его самосохранения либо на культурно и исторически обусловленные механизмы социального регулирования супружеских и роди­тельских отношений, конвенциональную или соци­альную форму отношений и пр. Такое смещение обедняет функции даже обычной ядерной семьи, что касается семей без детей, то они попадают в число «неправильных пчел» (А. Милн), в существовании которых отсутствует всякая социальная необходи­мость, а раз так, то, как видно, нет нужды и выделять их наличие как особой разновидности семьи.

Психологические критерии, на основании кото­рых строятся дефиниции брака и семьи и определя­ются их функции, шире социологических. Однако заданный принцип, согласно которому основная функция семьи — физическое и духовное воспроиз­водство населения, сохраняет свою силу и в психо­логии. Сопоставление семей с детьми и без детей по ряду функций, присущих семье как «ячейке обще­ства», приводит к выводу, что, за исключением ре­продуктивного и воспитательского предназначе­ния, семья без детей во всех других отношениях не уступает семьям с детьми. Тем не менее с учетом главного их «ущерба» они попадают в разряд дис­функциональных (по классификации, предложен­ной петербургскими психологами, которые выделя­ют нормально функционирующие семьи и дисфунк­циональные) или «зависают» в неопределенности, не отвечая полностью критериям ни нормально функционирующей семьи, ни дисфункциональной [26]. По классификации В. Н. Дружинина, предла­гающего расположить исследовательские подходы к семье на двух условных шкалах (нормальная — аномальная и идеальная — реальная), семья без де­тей попадает в разряд аномальных, поскольку в ее ролевом пространстве отсутствуют фигуры отца и матери и, как следствие, она лишена важных функ­ций воспитания и социализации детей [10].

Уже на основании только этих фактов можно констатировать разрыв, образовавшийся между ре­альностью современной семьи, стихийно формирую­щейся на российских просторах последних десяти­летий, и ее устаревшим отражением в зеркале психо­логической науки.

Известно, что всякий кризис влечет за собой не только разрушительные последствия, но и скрытый созидательный потенциал. Конечно, семьи с отло­женным рождением ребенка в подавляющем боль­шинстве случаев сложились не от хорошей жизни. Но «возраст» большинства семей, составивших нашу целевую группу, перевалил за пятилетнюю черту, в ряде других случаев он еще выше. Каковы механиз­мы «выживаемости» этих «дисфункциональных» се­мей? В чем секрет устойчивости супружеских отно­шений в условиях отсутствия главного их «стабили­затора», в роли которого в обычных семьях, как пра­вило, выступает ребенок? Изучение семей данного типа способно дать ответы на эти вопросы, что, воз­можно, позволит также расширить критерии, на ос­нове которых вырабатываются дефиниции семьи и брака. Возникает также вопрос относительно крите­риев внутреннего развития подобной семьи как сис­темы. Отсутствие ребенка лишает их классических стадий семейного жизненного цикла, приуроченных, главным образом, к рождению и взрослению детей.

Материалы, на основе которых построена на­стоящая статья, имеют двухслойную структуру. Первый слой содержит данные эмпирического ис­следования, посвященного изучению психологи­ческих особенностей супружеских отношений в семье без детей, и непосредственно вытекающие из них выводы¹; второй отражает тот дискуссионный теоретический фон, который постоянно всплывал по мере обобщения эмпирических данных указан­ного исследования. Не будучи непосредственно связанным с содержанием последнего, он настой­чиво ставил под вопрос некоторые традиционные конструкты развитые в рамках дисциплин «Се­мейной психологии» и «Системной семейной пси­хотерапии».

Сами по себе полученные результаты, на наш взгляд, также содержат немало неожиданного. Ниже они в краткой форме выносятся на суд чи­тателя.

Эмпирическое исследование

Объект исследования — семья без детей как сис­темный психологический феномен, его предмет — психологические особенности отношений супругов в семейной системе без детей.

Методология исследования соединяет две, каза­лось бы, далекие друг от друга научные традиции: концепцию отношений, сложившуюся в отечествен­ной психологии (В. Н. Мясищев), и теоретический контекст системного подхода [2; 12], в частности — системной семейной психотерапии [3; 6; 14; 15]. На наш взгляд, они не только не противоречат, но ус­пешно дополняют друг друга. Благодаря такому со­четанию, психологические особенности супружес­ких отношений, выступавших в исследовании в каче­стве единицы анализа, нашли отчетливое выражение в основных параметрах семьи как системы (ее струк­турных характеристиках, функциях, ролевых ценно­стях и смысловых установках членов семьи). Дан­ный подход позволил выявить специфику психоло­гических особенностей отношений в семье без детей как несколько иной, сравнительно с обычной ядер­ной семьей, целостности.

Основная гипотеза сводится к предположению, что в процессе своей жизнедеятельности семья без детей спонтанно вырабатывает некую оптимальную модель психологических отношений, которая ком­пенсирует (подтверждаемую в ряде источников) не­устойчивость супружеской диады как структуры (см., напр.: [29, с. 11]). В частности, психологические особенности отношений в данных семьях предполо­жительно характеризуются специфическим сочета­нием эмоциональной близости и отделенности (диф­ференцированности) [3; 7].

Метод

В обследовании приняли участие 60 русских су­пружеских пар (120 человек), не имеющих детей, состоящих в первом браке; не имевших детей до вступления в брак и проживших вместе пять и бо­лее лет. Они составили целевую выборку. В кон­трольную, или сравнительную (comparison group), — вошли 60 русских супружеских пар (также 120 че­ловек), проживших вместе пять и более лет и имею­щих от одного до трех детей. Работа протекала в консультативном режиме, индивидуально с каж­дым из участников, а также в ряде случаев с супру­жеской парой.

Когда уже был собран основной массив эмпири­ческих данных, возникла идея сопоставления ре­зультатов, характеризующих инфертильные семьи, с одной стороны, и добровольно бездетные, с другой. С этой целью из целевой выборки была выделена 21 семья, где супруги не могли иметь детей по меди­цинским показаниям. Методом случайного выбора, с соблюдением соответствия по единственному крите­рию — возрасту брака, из оставшейся части выборки была отобрана также 21 семья с отложенным рожде­нием ребенка.

Исследование проводилось в городах Усть­Каме­ногорске, Риддере и Семипалатинске (Республика Казахстан), в 2004—2007 гг. Экспериментальной ба­зой служили семейные амбулатории и женские кон­сультации.

Применялась совокупность методик, адаптиро­ванных к задачам работы.

1. Опросник «Шкала семейной адаптации и спло­ченности» — FACES­3 (Д.Х. Олсон, Дж. Портнер, И. Лави), предназначенный для изучения структур­ных характеристик семьи.

Согласно замыслу данного опросника, структур­ные характеристики семьи выступают в двух измере­ниях — сплоченности и адаптации, каждое из кото­рых представлено четырьмя уровнями. В сплоченно­сти различаются разобщенный, раздельный, связан­ный и сцепленный ее уровни; в адаптации — ригид­ный, структурный, гибкий и хаотический. Сочетание крайних вариантов этих измерений указывает на дисфункциональность (несбалансированный тип се­мьи), а двух средних — на функциональность семей­ной системы (сбалансированный тип); совмещение противоречивых показателей расценивается как средняя сбалансированность. В итоге образуется 16 парных сочетаний, способных характеризовать разные типы семейной системы. Кроме того, каждое из измерений выступает в двух видах: как характери­стика реальной семьи и как ее желаемого идеального образа.

В статистических подсчетах в качестве баллов выступали кодовые значения уровней сплоченности и типов адаптации (от 1 до 4).

2. Методика «Ролевые ожидания и притязания в браке» (А. Н. Волкова), позволяющая выявить особенности функционально­ролевого взаимодействия супругов, а также их функциональные ценности, и уточнить представления супругов о степени субъек­тивной значимости для каждого члена семьи различ­ных аспектов семейной жизни.
3. Методика предельных смыслов (Д. А. Леонть­ев), диагностирующая смысловые структуры членов семьи, в частности субъективный смысл наличия са­мой их семьи. Она содержит три индикатора: децен­трации, рефлексивности и негативности.

Индекс децентрации определяется как удельный вес категорий, свидетельствующих, что человек рас­сматривает свою жизнь в контексте жизни других и взаимосвязи с ними, либо, напротив, акцентируется собственное Я субъекта, выступающее как абсолют­ный смысловой центр его жизни.

Индекс рефлексивности интерпретируется как осознание собственного опыта и присущих ему осо­бенностей, а также как относительная развитость внутреннего мира.

Индекс негативности выражает гомеостатичес­кую ориентацию личности, склонность к избеганию нежелательных ситуаций и ограничению активнос­ти, которая не обусловлена ситуативной необходи­мостью.

4. Методика «Линия жизни» (M. D. Stanton), с по­мощью которой выявлялись значимые события се­мейной истории, косвенным образом отражающие психологические особенности отношений в семье.

Математико­статистическая обработка данных производилась с помощью χ²­Пирсона (программы SPSS и Excel).

Результаты

«Шкала семейной адаптации и сплоченнос­ти»

При оценке респондентами реального состояния своих семей по параметру сплоченности статистиче­ски значимые различия между контрольной и целе­вой выборками обнаружены в отношении раздельно­го (р < 0,05) и разобщенного (р < 0,05) видов спло­ченности (с превосходством по этим показателям — целевой выборки), а также по параметру связаннос­ти (р < 0,001) — с превосходством контрольной вы­борки.

Идеальный образ семьи бездетные супруги также связывают прежде всего с раздельным типом спло­ченности, отчасти даже и с разобщенным, сущест­венно превосходя в этом отношении контрольную выборку (р < 0,01). Обычные семьи, характеризуя воображаемую идеальную семью, делят приоритет между связанным и раздельным типами сплоченно­сти. Однако в отношении предпочтения последнего они все же уступают бездетным, тогда как по пара­метру связанности существенно превосходят их (р < 0,001).

По­разному представители той и другой выборок характеризуют и характер общесемейной адапта­ции. Если в контрольной выборке в выраженной форме представлены три ее вида: структурный, гиб­кий и хаотичный, причем два первых существенно преобладают на фоне целевой выборки (различия на уровне р < 0,01 и 0,001), то в последней с большим преимуществом представлен лишь ее хаотичный вид (р < 0,001).

В идеальных представлениях о семейной адапта­ции большинство представителей обеих выборок от­дают предпочтение хаотическому ее типу, хотя се­мьи без детей существенно опережают в этом отно­шении семьи с детьми (р < 0,01)².

Методика «Ролевые ожидания и притязания в браке» (РОП)

Статистически значимые различия при сравне­нии функциональных ценностей, которым отдают свои предпочтения супружеские пары без детей и с детьми, установлены в отношении прежде всего со­циальной активности (р < 0,001) и эмоционально­психотерапевтической функции (р < 0,01), в боль­шей степени характерных для целевой выборки. В то же время родительско-воспитательная функция, а также ценность внешней привлекательности супру­га/супруги более выражены в контрольной выборке (достоверность различий, соответственно: р < 0,01 и р < 0,05). Можно думать, что различие в акцентах (там, где в семье наличествуют дети, ценность соци­альной активности в глазах супругов несколько сни­жается, а там, где нет детей, напротив, возрастает), указывает на компенсаторную роль, которую функ­ция социальной и профессиональной активности выполняет в семьях без детей. В обеих выборках лич­ностная идентификация с партнером одинаково входит по своей значимости в первую тройку функ­циональных ценностей. Как в контрольной, так и, особенно, в целевой группе снижена субъективная значимость интимно­сексуальной функции (при со­хранении различий между выборками: р < 0,05)³.

Методика Предельных смыслов

Полученные результаты свидетельствуют, что де­центрация в равной мере присуща семьям как с деть­ми, так и без них. Рефлексивность в семьях без детей значительно превышает тот же индекс в семьях с де­тьми (р < 0,01), тогда как негативность, напротив, достоверно выше в последних (р < 0,001).

Методика «Линия жизни»

Качественная обработка данных методики пока­зала в целевой выборке достаточно равномерное рас­пределение значимых событий в границах длитель­ности брака. В семьях с детьми можно отметить две отличительные особенности: а) большую концентра­цию значимых событий на первых стадиях семейно­го жизненного цикла и значительное их снижение на последующих; б) скопление значимых событий в точках временной оси, связанных прежде всего с рождением, ростом и воспитанием детей. В обоих ти­пах семейных систем значимые события, обозначен­ные мужем и женой, в основном совпадали.

Надо заметить, что на линии жизни семей как без детей, так и с детьми в качестве значимых событий чаще отмечаются действия, отражающие динамику внутрисемейных отношений, однако в целевой вы­борке это преобладание носит более выраженный ха­рактер (р < 0,05). В семьях с детьми по сравнению с бездетными, значимо преобладают действия матери­альной направленности (р < 0,001).

В завершение эмпирического исследования была сделана попытка определить, насколько целевая вы­борка, соединяющая, как уже говорилось, инфер­тильные семьи (группа А) и супружеские пары с от­ложенным рождением ребенка (группа Б), внутрен­не однородна по своим психологическим особеннос­тям. Численность выборок соответственно — 21 (группа А) и 39 (группа Б) семей. Значимость раз­личий определялась с помощью непараметрического критерия χ²­Пирсона.

Статистическая обработка полученных данных выявила существенные различия лишь по одному показателю — жизненным событиям, связанным с материальными приобретениями и обозначенным как материальные действия (методика «Линия жиз­ни»). В инфертильных семьях (группа А) эта группа действий выражена с троекратным превосходством по своей частоте (р < 0,01).

Был также проведен дополнительный сравни­тельный анализ иерархической структуры функцио­нально­ролевых ценностей в указанных группах. Триада ведущих ценностей — эмоционально-психо­терапевтическая функция, социальная активность и личностная идентификация с супругом — в обеих группах остается постоянной, т. е. выраженной с одинаковой силой, что позволяет расценивать вы­борку как принципиально однородную.

Обсуждение

Основным результатом проведенного исследова­ния можно считать определение психологических особенностей отношений супругов в семьях, где по причинам разного свойства исходно не имеется де­тей. Полученные результаты убеждают, что по срав­нению с полными семьями семьи данного в ходе сво­его развития типа спонтанно приходят к особой мо­дели супружества⁴.

Специфика семей без детей выражается прежде всего в сочетании двух разных векторов активности, один из которых направлен внутрь семьи (семья как источник взаимной поддержки, взаимного понима­ния и личностного подтверждения), другой — вовне, из семьи в социум (значимость для обоих супругов профессиональной занятости и социальной активно­сти). Указанная специфика характеризует обе под­группы целевой выборки, отличая иерархию ее функционально-ролевых ценностей от таковой в кон­трольной выборке, где ценности в большей степени локализуются целиком на семье: ведущая роль, по­мимо личностной идентификации с партнером по браку, отводится родительско­воспитательной функции, а вслед за этим — внешней привлекатель­ности супруга /супруги⁵.

Структурные характеристики семейной систе­мы без детей также обладают выраженной специ­фикой. По параметру сплоченность это проявляется в следующем: в то время как семьи с детьми более сплочены, в некоторых случаях вплоть до состоя­ния зависимости друг от друга (сцепленный тип сплоченности), семейной системе без детей прису­ща относительная взаимная дистанцированность супругов (раздельный вид сплоченности). Даже в своих идеальных представлениях о семье они в большинстве случаев сохраняют приверженность данному типу сплоченности. Другими словами, су­пругов устраивает степень эмоциональной близос­ти, не переходящей в слияние и зависимость друг от друга.

Вторая структурная особенность семьи без де­тей — хаотичный тип адаптации (лидерские функ­ции чаще всего разделены между супругами или принимаются каждым из них попеременно, а порой и совместно; жесткие, закрепленные по определенно­му признаку — скажем, половому или возрастному — функционально­ролевые предпочтения отсутству­ют). Надо заметить, что к хаотическому типу адапта­ции тяготеют и ядерные семьи, все же значительно отставая в этом отношении от бездетных.

Смысловое поле семей, представляющих целевую и контрольную выборки, также существенно разли­чается по содержанию. В семьях с детьми оно подчи­нено главным образом поиску действий, позволяю­щих избежать негативные переживания или преду­предить нежелательные события (индекс негативно­сти); в семьях без детей — характеризуется преобла­данием размышлений супругов над приобретенным опытом, складывающимися между ними отношения­ми и текущими событиями их жизни (индекс ре­флексивности).

Согласно принципам системного подхода, семей­ная система бессознательно любой ценой стремится к постоянству и поддержанию равновесия путем снижения напряжения (принцип гомеостаза). Повы­шенная рефлексивность позволяет высвободиться от стремления обрести стабильность по данному ти­пу. Можно предположить, что благодаря высокой ре­флексивности партнеров по браку присущая семьям без детей хаотическая адаптация лишается своей дисфункциональности, приобретая способность вы­ступать в качестве носителя позитивного адаптивно­го ресурса.

Одновременно и раздельный тип сплоченности в сочетании с эмоционально­психотерапевтической функцией, а также идентификацией с личностью партнера образует такое диалектическое единство близости и отделенности (дифференцированности, по М. Боуэну), которое по праву считается опти­мальной формой внутренней диалектики супружес­ких отношений [3; 7].

Преобладающими значимыми событиями в се­мейных системах как без детей, так и с детьми высту­пают действия, отражающие динамику отношений. Однако между выборками существует разница в со­держательном наполнении этой категории. В семьях без детей сильнее выражена направленность на пост­роение именно супружеских отношений, тогда как в полных семьях она насыщена событиями, связанны­ми в основном с детьми, что нередко выводит супру­жеские отношения из сферы значимости. Кроме то­го, по сравнению с целевой выборкой в контрольной существенно чаще в качестве значимых событий жизни выступают действия, направленные на мате­риальные приобретения и укрепление экономичес­кой базы семьи⁶.

Можно сделать вывод, что опыт, который полу­чает бездетная пара в процессе становления своей семьи, по­своему психологически более сложен, чем в семьях с детьми, где существует такой «стаби­лизатор» супружеских отношений, как ребенок [5; 27; 28]. В пользу этого говорит, как уже указыва­лось выше, характер отношений, которые отличает противоречивое единство качеств близости и отде­ленности, а также сочетание адаптации хаотическо­го типа и рефлексивности. Супруги преодолевают возникшие трудности, центрируясь на своих отно­шениях, и достигают внутреннего порядка, порой выходя за пределы устойчивых состояний. Если бы смыслом существования диадной семьи оказалась гомеостатическая направленность и избегание по­тенциальных опасностей, то будучи бездетной, она, скорее всего, была бы обречена на распад, ибо рано или поздно сила деструктивной мотивации сошла бы на нет.

Вместе с тем можно считать, что подобной специ­фикой своих отношений супружеская диада в конеч­ном счете обязана именно критическим условиям, поразившим все наше общество и побуждающим ее к выбору способа жизни, позволяющего достойным образом выстоять в этих условиях. Не исключено, что когда жизнь стабилизируется, они окажутся пе­ред необходимостью поиска нового «стабилизатора» их отношений, в роли которого, как показывает опыт, выступает ребенок.

Институт семьи и тенденции современного мира

О добровольно бездетных семьях случается слышать самые разные мнения. Одни в полушут­ку — полувсерьез называют их «семьями с ограни­ченными возможностями»; другие с ноткой уваже­ния в голосе характеризуют как семьи, доказавшие свою способность на ответственный выбор в усло­виях, когда тотальная нестабильность грозила пре­высить защитные и восстановительные ресурсы как каждого отдельного человека, так и семьи. Се­мья без детей — жупел для демографов, ибо высту­пает в их глазах главным носителем тенденции па­дения рождаемости, охватившей в канун нового века все постсоветское пространство, включая и Россию. Перед глазами невольно возникает знаме­нитая графическая конфигурация, названная «русским крестом», где две кривые, встретившись в одной временной точке, далее стремительно рас­ходятся: одна по косой устремилась вверх — смертность, другая, также по косой, ринулась вниз — рождаемость. Этот процесс начался в нача­ле 90­х и достиг кульминации к 2005 г. С тех пор положение несколько выправилось. Второй год родившихся младенцев больше, чем покинувших этот свет. Но уже с будущего года, силой все того же демографического фактора (сокращение насе­ления детородного возраста) их число снова нач­нет медленно снижаться…

Однако в США не было ни «перестройки», ни снижения качества жизни, ощутимого для большин­ства населения страны, а, как указывалось в начале данной статьи, движение добровольно бездетных приобрело невиданный размах. И никому не прихо­дит в голову называть их «семьями с ограниченными возможностями», ибо они таковыми не являются. Что бы это значило?

Оценка явления добровольно бездетных семей может оказаться сильно искаженной, если оно бу­дет рассматриваться вне контекста перемен, кото­рые переживает в ряде стран современного мира ос­новная разновидность семьи — ядерная, или нукле­арная, ее форма, на которой держится весь инсти­тут семьи и все определения семьи и брака. Я снова вынужденно обращаюсь к Э. Тоффлеру и осуществ­ленному им анализу тех изменений, которые на­стигли традиционную американскую семью при пе­реходе от индустриального к постиндустриальному обществу [21]. Приведенные автором цифры не­сколько устарели, но время не лишило их убеди­тельности. «Если мы определим нуклеарную семью как работающего мужа, ведущую хозяйство жену и двух детей и зададим вопрос, много ли американцев в настоящее время еще живет в семье такого типа, ответ может показаться удивительным: 7 % всего населения Соединенных Штатов. <…> Если даже мы расширим наше определение, что позволит включить семьи, в которых оба супруга работают или в которых больше или меньше двух детей, мы обнаружим, что огромное большинство — от двух третей до трех четвертей населения — живет вне ра­мок нуклеарной семьи. Более того, все свидетельст­вует о том, что количество нуклеарных семей про­должает уменьшаться, а число других типов семей быстро растет» [там же, c. 347]. Несколькими стра­ницами ранее он заметил: «… Когда развод, раздель­ное проживание и другие формы развала семьи ох­ватывают миллионы людей во многих странах, не­лепо было бы думать, что причины этого носят чис­то личностный характер. Распад семьи сегодня яв­ляется на деле частью общего кризиса» [там же, с. 342].

Таким образом, «добровольно бездетные» попа­дают в широкое сообщество разновидностей семьи, которыми богат современный ее институт (семьи с одним родителем; многообразные по своей структу­ре повторные браки; гражданские браки, столь рас­пространенные ныне в молодежной среде; семьи с раздельным проживанием партнеров; гомосексуаль­ные семьи и т. д. и т. п.).

Переживаемые мировым сообществом процессы, трансформирующие современный институт семьи, значительно расширили дефиниции семьи. Вот лишь один из примеров, как она определялась американ­скими исследователями на рубеже смены веков: «… семьей следует считать любое объединение лю­дей, которое определяет себя в качестве семьи и включает индивидов, связанных кровно­родствен­ными связями или браком, а также тех, которые при­няли решение разделить свои жизни друг с другом. Это определение включает в себя как “традицион­ную” нуклеарную семью, так и другие стили жизни, варьирующие от расширенной семьи и системы род­ственных связей до семьи с одним родителем и жи­вущих вместе партнеров одного пола. Ключевые эле­менты определения семьи состоят в том, что ее чле­ны рассматривают себя как семью, испытывающую взаимное тяготение (аффилиацию) и посвящают се­бя заботе друг о друге» [29 — цит. по: 17].

Близкие по смыслу идеи высказал в свое время и А. Б. Орлов. Он выдвинул гипотезу о самодетерми­нации современной семьи, тенденция развития кото­рой определяется пересмотром традиционной для советской семьи — социальной — ориентации и заме­ной ее на некую другую, по его словам, «пока еще плохо отрефлексированную, плохо осознаваемую» [17]. С достаточной уверенностью можно лишь ска­зать, что «семья пребывает в состоянии неосознавае­мого поиска своего человекоцентрированного стату­са». Соответственно, рассматриваются коммуника­тивные установки, гипотетически присущие социо­и человекоцентрированным семьям. Последним, в частности, свойственны безусловное принятие друго­го (общение имеет коммуникативную семантику ти­па «Ты свободен», «Ты мне интересен», «Я тебя люб­лю»); эмпатия как состояние, характерное для эмо­циональных связей между членами семьи, и пр.

Таковы исторически обусловленные тенденции, охватившие институт семьи во всех развитых стра­нах. «Добровольно бездетные» — одна из составляю­щих этих общих процессов. Но, конечно, специфика пережитых нашей страной мощных макросоциаль­ных перемен не могла не наложить на них свой осо­бый отпечаток. И след этого воздействия не однозна­чен.

Шок перемен

Известная исследовательница материнства соци­олог Нэнси Чодороу в свое время указала на одну за­кономерность [22], о которой сейчас уместно вспом­нить. Изучая те «напряжения и трения», которые подрывают систему «пола/гендера», она пришла к заключению, что конкретные их проявления зависят как от внутренних причин, накладывающих отпеча­ток на развитие данной системы, так и от внешних. «В особые исторические периоды, — заключает Чо­дороу, — внутренние противоречия системы «по­ла/гендера» сливаются с внешними обстоятельства­ми» [там же, с. 249]. В частности, как она утвержда­ет, это может прояввиться в изменении типа репро­дуктивного поведения поколений, находящихся в детородном возрасте.

И действительно, с одной стороны, исследова­ния последних лет подтверждают, что за время постперестроечного периода выросло целое поко­ление молодых россиян, в умах которых успели ут­вердиться новые культурные стандарты. Так, по сравнительно недавним данным одного из отечест­венных исследователей семьи Т. А. Гурко, в сред­нем всего лишь около трети российских респонден­тов (27—30 %) выражают согласие с утверждением, что каждая женщина должна стать матерью. По мнению несколько большего их числа (40 %), те су­пруги, которые пришли к сознательному отказу от рождения ребенка, заслуживают понимания и не должны подвергаться осуждению со стороны обще­ства (цит. по: [8])⁷.

С другой стороны, сложившаяся в стране экс­тремальная ситуация, которая коснулась огромного количества семей, вызвала к жизни доселе не столь часто акцентируемую внутрисемейную функцию: интеграцию семьи с целью выживания. В пользу данного вывода, на наш взгляд, и говорят данные, характеризующие семьи, ставшие участниками эм­пирического исследования, материалы которого были представлены выше. Причем он распростра­няется одинаково на семьи как с детьми, так и без детей, хотя «курс», взятый ими в процессе самоде­терминации, пути внутрисемейной консолидации в том и другом случае, в чем­то совпадая, оказались разными.

Адаптивная модель, спонтанно сформировавшая­ся в супружеских парах без детей, заслуживает вни­мания по двум причинам. Во­первых, супруги дока­зали жизнеспособность своего диадического союза вопреки утвердившемуся в теории семейной психо­терапии мнению о неустойчивости и нежизнеспособ­ности диады как системы [30]. Во­вторых, с очевид­ностью выступили факторы, парадоксальным обра­зом позволяющие данному типу семьи достигать из­вестной стабильности. Как мы видели, в ряде случа­ев супруги выходили за рамки устойчивых состоя­ний (хаотическая адаптация, разделенный тип спло­ченности), компенсируя это в одних случаях рефлек­сией своего опыта, в других — эмоциональной под­держкой друг друга и взаимным личностным под­тверждением.

Еще раз подчеркну, что данные результаты, ско­рее всего, следует расценивать не как абсолютные ха­рактеристики, присущие ядерным и диадным семь­ям, а в значительной степени — как реакцию на вы­зовы экстремальной реальности. Тем не менее они позволяют сделать следующий шаг в нашем рассуж­дении. Масштабы метаморфоз, затронувших инсти­тут семьи, возвращают нас в доминион семейной психологии как научной дисциплины и тесно свя­занной с нею системной семейной психотерапии, по­скольку порой наносят удар по самым основам воз­двигнутого ими теоретического знания.

Карта и территория

Если отправляться от выводов Э. Тоффлера отно­сительно возрастающего многообразия форм семьи в современном мире, на фоне которого традиционная ядерная семья становится лишь одной из них, мы за­кономерно столкнемся — как с анахронизмом — с центральным концептом семейной психологии и си­стемной семейной психотерапии: так называемым «жизненным циклом семьи», воплощающим идею внутрисемейного развития. Он представлен серией сменяющих друг друга этапов развития семьи, подавляющая часть которых, а также переходов от каж­дого из этих этапов к другому «привязаны» к собы­тиям рождения детей и стадий их психического раз­вития. Динамика самих супружеских отношений от­ступает в тень перед значимостью этих событий. До сего дня данной концепции придается значение не­кой универсальной «карты». Между тем, попытки применения последней к реальной «террирории» со­временной семьи все чаще оборачиваются подлин­ным тупиком для целого ряда ее форм, ибо классиче­ское представление о развитии не затрагивает реаль­ности этих семей, остается «внешним», заданной из­вне схемой. Нет «этапов», нет и развития — нам при­ходилось слышать и такой аргумент в адрес семей без детей. Узость концептуального мышления, оста­ваясь вне рефлексии, заставляет приписывать им не­кое статистическое состояние «застревания» на пер­вом этапе становления семьи (самого ее зарождения и начальных проявлений адаптации супругов друг к другу), сколь ни абсурдна подобное допущение.

Но какие же тогда основания способны опреде­лять развитие такой семьи, как семья без детей?

Вспомним идею, уже обсуждавшуюся в психоло­гической литературе в связи с опытом, который че­ловек получает в семейных отношениях. Она рас­крывалась не в терминах классических этапов жиз­ненного цикла семьи с их психологической конкре­тикой, а на языке онтологической категории, кото­рая незримо стоит за всем этим, не будучи упомяну­той, — категории Другого [19]. Ту «неслыханную бли­зость», с которой мы подходим к этому «персонажу» в семье, С.С. Аверинцев определил как едва ли не главную трудность семейной жизни, но трудность благословенную [1]. Он, конечно, не благословлял се­мьи без детей, но и не предавал их анафеме. Христи­анский взгляд на вещи, подчеркивает автор свою ос­новную мысль, учит искать Бога прежде всего в Ближнем: «абсолютную инаковость в относительной инаковости Другого, взыскательность Бога — во взыскательности Ближнего». «… Что не сделано для Бога во времени, то не сделано для Бога в вечности» [там же, с. 36].

Указанная категория открывает пути к понима­нию тайны развития супружеской диады как целост­ности.

В этой статье не раз отмечалось, что модель се­мьи, характеризующая наши бездетные пары, не бы­ла заведомо сконструирована в качестве оптималь­ного варианта, который более всего соответствует ее диадной структуре. Эта модель явилась результатом самодетерминации семьи в ходе ее спонтанной адап­тации к определенным жизненным условиям.

Казалось бы, понятие адаптации противополож­но развитию. Но, как видно, существенное значение имеет то, о какой адаптации идет речь. Если в про­цессе адаптации к окружающему миру самый мир остается неизменным, то в условиях взаимодействия двух людей та же адаптация сопровождается ампли­фикацией каждого ее активного проявления. При­способление к близкому «другому» требует напря­женной внутренней работы — понимания, что он другой, принятия его в этой «другости», все больше­го проникновения в его личность, радости даяния, готовности к собственному изменению. Вся целост­ная ситуация взаимоотношений в этом взаимодейст­вии приобретает иной характер, вызывая ответные изменения в каждом из его участников. Можно пред­положить, что такая «адаптация» начинает высту­пать трансформирующей предпосылкой и формой отношений в супружеской паре.

В своем пределе понятие другой это невидимый глазу «арочный проход» в иную реальность, где, го­воря словами Мартина Бубера, открывается вирту­альная Третья сфера, названная так потому, что она локализована не столько во внутренней жизни каж­дого из, в нашем случае, супругов и не в объемлющем их мире всеобщего, а между ними, в постоянной ди­намической двойственности построения их отноше­ний [4, с. 155]. Созидает же ее центральное присутст­вие Ты. Терминологическую пару Я­-Ты иерусалим­ский философ называет «основным словом», кото­рое может быть сказано лишь «всем существом»: «Я становлюсь собой лишь через мое отношение к Ты». Отношение это всегда взаимность: «Мое Ты воздействует на меня, как я воздействую на него» [там же, с. 11—13].

Рассматривая взаимность Я­-Ты как ядро значи­мых отношений, Бубер задается вопросом, может ли взаимность такого уровня сохранять свое посто­янство. И не без возвышенной печали заключает, что полная взаимность как константа не свойствен­на совместной жизни людей, в том числе и партне­рам по браку. «Она — Благодать, <…>которую ни­когда не получают как нечто гарантированное». В лучшем случае это отношение длится в «чередо­вании актуальности и латентности» и может быть понято лишь динамически, как «колебание Я в его тоске по истине» [там же, с. 40]. Но только благода­ря способности к отношению данного уровня чело­век может действительно «жить в Духе», т. е. дейст­вительно жить.

В той же степени, в какой потребность в Другом, потребность в Отношении получает, по убеждению М. Бубера, адекватное истолкование только в поня­тиях онтологии. Онтологический статус придается и диалогическому принципу. Поиск диалога выступа­ет в его системе как нечто, присущее природе челове­ка. Настоящий диалог — один из примеров истинно­го «между», суть которого реализуется не в том или в другом участнике и не в том реальном мире, в кото­ром те пребывают «наряду с вещами», но между ни­ми обоими, «словно в некоем, им доступном измере­нии» [с. 154].

Философская система М. Бубера предоставляет нам предельные критерии, приближение к которым может стать смыслом психологической работы с су­пружескими парами. Она создает ту перспективу Событий­отношений, в которой супружеские взаи­моотношения могут рассматриваться в терминах развития.

---

1. Аверинцев С. С. Брак и семья: несвоевременный опыт христианского взгляда на вещи // МПЖ, 2004, № 4.
2. Бейтсон Г. Экология разума. М., 2000.
3. Боуэн М. О дифференциации «Я» // Московский психотерапевтический журнал, 2005, №2.
4. Бубер М. Я и Ты. М., 1993.
5. Варга А. Я. Системная семейная психотерапия. М., 2001.
6. Вацлавик П., Бивин Дж., Джексон Д. Прагматика человеческих коммуникаций. М., 2000.
7. Витакер К. Полночные размышления семейного терапевта. М., 1998.
8. Гедуева Л. А. Социокультурная адаптация российской молодежи к социальным рискам в современной России.  Автореф. дис. .. канд. психол. наук. Краснодар, 2007.
9. Голод С. И. Стабильность семьи: социологический и демографический аспекты. Л., 1984.
10. Дружинин В. Н. Психология семьи. М., 1996.
11. Ковалев С. В. Проблемы современной семьи. М., 1989.
12. Ломов Б. Ф. Системность в психологии: Избранные психологические труды/ Б. Ф. Ломов; под ред. В. А. Барабанщикова, Д. Н. Завалишиной, В. А. Пономаренко. М., Воронеж, 2003.
13. Методологические подходы к формированию государственной политики снижения сверхсмертности и укрепления репродуктивного здоровья. www.uvao.ru /Demografia/Stol3.
14. Маданес К. Стратегическая семейная психотерапия. М., 1999.
15. Минухин С., Фишман Ч. Техники семейной психотерапии. М., 1998.
16. Омский форум  ру-чайлдфри; http://ru.wikipedia.org
17. Орлов А. Б. Эволюция межличностьных отношений в семье: основные подходы, ориентации, и тенденции// Magister, 1996, № 1.
18. Основы психологии семьи и семейного консультирования: Уч. пособие для студ. высш. учеб. заведений / Под общ. ред. Н.Н. Посысоева, - М., 2004.
19. Снегирева Т. В. «Другой» как опыт духовности // Труды  по психологическому консультированию и психотерапии. Вып.1. Гуманитарные исследования в психотерапии. М., 2007.
20.  Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2008.
21. Тоффлер Э. Третья волна. М.,  2003
22. Чодороу Н. Воспроизводство материнства. М., 2006.
23. Шикун А. Ф., Шикун А. А. Кризис семьи. Электронная версия: http://www.veche.tver.ru/index.shtm? news=11467.
24. Хабалашвили Т. А. Психологические особенности отношений в семейной системе без детей Автореф. дисс. … канд. психол. наук. М., 2009.
25. Харчев А. Г. Брак и семья в СССР. М., 1979.
26. Эйдемиллер  Э. Г., Юстицкис В. В. Психология и психотерапия семьи.3-е изд. Спб., 2002.
27. Эйдемиллер  Э. Г., Добряков И. В., Никольская И. М. Семейный диагноз и семейная психотерапия. Учебное пособие для врачей и психологов. СПб., 2003.
28.  Bowen M. Family Therapy in Clinical Practice. N.Y. Jason Aronson, 1978.
29. Hanson M., Lynch E.  Family diversity: implications for policy and practice// Topics in early childhood special education. 1992, v.12 (3).
30. Titelman P. (Ed.) Clinical Applications of Bowen Family Systems Theory. – N.Y.-London: The Haworth Press, 1998.