Роль локальной идентичности и воспринимаемого контекста в психологическом благополучии русских Эстонии

Введение

Резкие глобальные перемены, связанные с распадом СССР, оказали серьезное влияние на социальную идентификацию и психологическое благополучие русских в бывших советских республиках. Характерным явлением раннего постсоветского периода стал кризис социальной идентичности, затронувший как этнический, так и гражданский компоненты их самовосприятия. Одной из психологических стратегий преодоления этого кризиса стало сближение с принимающей страной и формирование локальной идентичности, позволяющей чувствовать себя «на своем месте» и обеспечивающей восприятие страны проживания в качестве «настоящей» Родины [1]. В отличие от гражданской идентичности, на формирование которой значительное влияние оказывают особенности государственной политики в отношении меньшинств, локальная идентичность представляется идеологически более нейтральным и в психологическом плане более «безопасным» способом сохранения позитивной самобытности [4]. Для тех представителей русского этнического меньшинства, кто демонстрирует слабые или амбивалентные связи как со страной проживания, так и с исторической родиной, локальная идентичность может выступать в качестве альтернативы этнической и гражданской идентичностей, позволяя сохранить позитивное самовосприятие [27]. По мнению экспертов, именно локальная идентичность может играть ключевую роль в адаптации русских к изменившимся условиям бывших советских республик — прежде всего там, где особенности социокультурного контекста затрудняют формирование гражданской и сохранение этнической идентичностей. Компенсируя то гражданский, то этнический компонент социальной идентичности, локальная идентичность может оказывать положительное влияние на психологическое благополучие представителей русского этнического меньшинства и способствовать их успешной интеграции в принимающее общество [4].

Целью настоящего исследования стало изучение роли локальной идентичности в психологическом благополучии русских в Эстонии: способствует ли выраженность локальной идентичности русских Эстонии их удовлетворенности жизнью? Какова роль воспринимаемого контекста во взаимосвязи локальной идентичности и психологического благополучия?

Социокультурный контекст исследования

После распада Советского Союза многие русские жители Эстонии приняли решение не возвращаться в Россию. Для многих из них Эстония стала родным домом, и они не были готовы покинуть его ради возвращения на историческую родину. Более того, за годы жизни в Эстонии многие из них заметно дистанцировались от русских, живущих в других странах постсоветского пространства. Еще в советский период многие русские жители Эстонии, Латвии и Литвы ощущали себя «балтийскими» русскими — по своим ценностям, образу жизни, поведенческим паттернам значительно отличающимися от русских, живущих в других республиках Советского Союза [28]. Важную роль в этом играла субъективно воспринимаемая близость к Западу и западной культуре [7]. Масштабные трансформации, связанные с распадом СССР, в значительной степени усилили это ощущение инаковости среди русских в Эстонии. Результаты эмпирических исследований показывают, что представители русской диаспоры в большей мере испытывают чувство общности с другими русскими, проживающими в Эстонии, и с представителями титульной нации, нежели с русскими в России [13; 28].

Таким образом, мы можем говорить о локализации этнической самоидентификации русских в Эстонии. В целом, исследования показывают, что локальная идентичность занимает важное место в самосознании русских жителей этой страны. Отвечая на вопрос о группах, с которыми они себя идентифицируют, 84% русских выбрали категорию «жителей Эстонии». Для сравнения, гражданами Эстонской республики определенно ощущают себя 48% опрошенных [27].

Неготовность идентифицировать себя с гражданами Эстонии у некоторых представителей русской диаспоры может быть обусловлена особенностями этнической политики эстонского государства. Драматические изменения этнического состава населения Эстонии, произошедшие в советские годы, предопределили стратегию нациестроительства в независимой республике [25]. Восприятие иноэтни­ческого населения в качестве источника экзистенциальной угрозы подталкивало представителей этнического большинства к выбору доктрины этнической и языковой однородности, исключавшей из состава нации не-эстонцев [6]. После распада СССР гражданство Эстонии автоматически получили лишь около 120 тыс. русских (около 25%), чьи предки были гражданами первой Эстонской республики 1918—1940 гг. Все остальные русские жители страны для получения статуса гражданина должны были проходить процесс натурализации [26]. Эстонский язык объявлялся единственным официальным языком республики, а русский фактически приравнивался к иностранному [15]. Многие русские жители Эстонии считали этническую политику эстонского государства несправедливой и дискриминирующей. Зачастую это проявлялось в делегитимизации государственной политики в области межэтнических отношений со стороны представителей русской диаспоры [18].

Таким образом, мы можем предположить, что среди русских жителей Эстонии локальная идентичность выполняет компенсаторную функцию, позволяя русским чувствовать себя частью эстонского общества даже при отсутствии возможности или готовности идентифицировать себя с гражданами Эстонии.

Теоретические основы исследования

В своем исследовании мы опирались на теорию социальной идентичности, согласно которой восприятие себя в качестве члена той или иной социальной группы оказывает влияние на процессы социального познания и определяет социальное самочувствие индивида [22].

Локальная идентичность представляет собой компонент социальной идентичности, связанный с принадлежностью к определенной территориальной общности [20]. В отличие от гражданской идентичности, зачастую имеющей идеологическую окраску и связанной с отношением к государству в целом, локальная идентичность связана с «чувством родины», «дома» и идеологически более нейтральна. Она позволяет человеку чувствовать себя комфортно, на «своем месте», будучи самим собой [9]. Исследования показывают, что локальная идентичность имеет важное значение для психологического благополучия. Так, среди русских в Латвии и Грузии были выявлены прямые положительные эффекты локальной идентичности на удовлетворенность жизнью и самоуважение [4]. Другое исследование показало, что локальная идентичность положительно связана с удовлетворенностью жизнью у молодых русских в Латвии и крымских татар, но не связана с самоуважением [16]. В большинстве своем результаты исследований показывают, что среди мигрантов и этнических меньшинств идентификация со страной проживания, в отличие от идентификации со своей этнической группой, напрямую не связана с самоуважением [24]. Исходя из этого, в нашем исследовании мы сосредоточились на индикаторе психологического благополучия, наиболее тесно связанным с локальной идентичностью, — удовлетворенности жизнью, — и выдвинули нашу первую гипотезу:

Гипотеза 1. Выраженность локальной идентичности у представителей русского этнического меньшинства в Эстонии положительно связана с их удовлетворенностью жизнью.

Психологическое благополучие участников межэтнического взаимодействия в значительной степени может быть обусловлено воспринимаемыми особенностями социокультурного контекста [19; 21]. Воспринимаемая инклюзивность принимающего общества может выступать в качестве важного пре­диктора успешности психологической адаптации мигрантов и этнических меньшинств [3]. В то же время восприятие социального контекста как «закрытого», враждебного и дискриминационного может иметь негативные последствия для психологического благополучия участников процесса аккультурации [21].

Одним из индикаторов инклюзивности контекста может выступать воспринимаемый мультикульту­рализм, т. е. воспринимая степень ориентированности принимающего общества на культурное многообразие. По мнению экспертов, важную роль здесь играет не только наличие в обществе разных этнокультурных групп, но и распространенность в нем мультикультурных идеологий и практик. Результаты эмпирических исследований показывают, что воспринимаемый мультикультурализм может быть предиктором успешности психологической адаптации мигрантов к инокультурной среде. Так, исследование, проведенное среди корейцев, проживающих в Новой Зеландии, показывает, что психологическое благополучие мигрантов тем выше, чем более мультикультурным ощущается принимающее общество в плане преобладающих идеологий и практик [29].

В качестве одного из индикаторов «закрытости» принимающего общества выступает воспринимаемая дискриминация [3]. Воспринимаемая дискриминация осложняет процесс психологической адаптации мигрантов и этнических меньшинств, оказывая негативное влияние на их психологическое благополучие [8]. Например, у русских жителей Эстонии высокий уровень воспринимаемой дискриминации связан с более низким уровнем удовлетворенности жизнью [19]. Принимая во внимание результаты предыдущих исследований, мы выдвинули нашу вторую гипотезу:

Гипотеза 2. Воспринимаемый мультикультура­лизм положительно, а воспринимаемая дискриминация отрицательно связаны с удовлетворенностью жизнью и самоуважением русских в Эстонии.

Субъективное восприятие особенностей контекста аккультурации в значительной степени определяется социальной идентичностью индивида [23]. Например, воспринимаемая дискриминация во многом зависит от степени идентификации человека с ингруппой: чем выше выраженность идентичности, тем выше чувствительность к проявлениям межгруппового неравенства [11]. Так, представители русской диаспоры Эстонии с ярко выраженной этнической идентичностью более склонны воспринимать окружающую их действительность как несправедливую, что негативно сказывается на их психологическом благополучии [19]. В то же время идентификация с принимающим обществом может играть компенсаторную роль в психологической адаптации мигрантов и этнических меньшинств. Исследования показывают, что гражданская идентичность негативно связана с воспринимаемой дискриминацией [14]. Таким образом, разные виды социальной идентичности могут рассматриваться в качестве «линз», через призму которых оцениваются окружающая действительность и межгрупповые отношения [11]. Учитывая, что локальная идентичность зачастую выполняет компенсаторную функцию, способствуя успешной адаптации индивида к инокультурной среде [4], мы выдвинули нашу третью гипотезу.

Гипотеза 3. Выраженность локальной идентичности положительно взаимосвязана с воспринимаемым мультикультурализмом и отрицательно взаимосвязана с воспринимаемой дискриминацией.

Также мы сформулировали наши исследовательские вопросы:

Исследовательский вопрос 1. Как связана локальная идентичность с другими видами социальной идентичности у русских в Эстонии? Постановка этого вопроса обусловлена коренными изменениями в идентификационных матрицах жителей стран постсоветского пространства после распада СССР и различиями векторов цивилизационного развития стран разных регионов.

Исследовательский вопрос 2. Какова роль воспринимаемого контекста во взаимосвязи локальной идентичности и психологического благополучия?

Метод

Выборка

В социально-психологическом опросе приняли участие 309 русских, проживающих в Эстонии, в возрасте от 18 до 75 лет (M = 37,46; SD = 16,56), 52,1% — женщины.

Инструментарий

Локальная идентичность. Мы использовали 4 утверждения из шкалы Идентичности с местом [10], например: «Здесь я чувствую себя дома».

Этническая идентичность [2]. Шкала включала в себя 4 утверждения, например: «Я считаю себя русским».

Гражданская идентичность [2]. Шкала включала в себя 4 утверждения, например: «Я считаю себя гражданином Эстонии».

Религиозная идентичность. Мы использовали шкалу, состоящую из 4 утверждений, например: «Моя религиозная принадлежность — важная часть меня».

Советская идентичность. Была использована шкала, состоящая из 4 утверждений, например: «Я считаю себя советским человеком».

Европейская идентичность. Мы использовали шкалу, состоящую из 4 утверждений, например: «Я считаю себя европейцем».

Воспринимаемая дискриминация [2]. Шкала включала в себя 5 утверждений, например: «Меня не принимали на работу из-за моей национальности».

Воспринимаемый мультикультурализм. Мы использовали шкалу, состоящую из 8 утверждений, например: «В Эстонии отношение к людям не зависит от их этнической принадлежности».

Самоуважение. Шкала включала в себя 4 утверждения, например: «В целом, я удовлетворен собой» [2].

Удовлетворенность жизнью. Мы использовали шкалу, включающую 4 утверждения, например: «Во многом, моя жизнь близка к идеалу» [2].

Для ответов респонденты использовали 5-балльную шкалу Ликерта от 1 — «Полностью не согласен», до 5 — «Полностью согласен».

Результаты

В табл. 1 представлены средние значения и коэффициенты а-Кронбаха для всех исследуемых переменных.

Результаты анализа средних значений показывают, что у всех социальных идентичностей, кроме советской, средние показатели выше срединного значения шкалы (2,5), при этом локальная идентичность занимает второе место по выраженности после этнической идентичности, наряду с гражданской и европейской идентичностями (табл. 1). Попарное сравнение переменных с помощью t-теста для спаренных выборок показало, что выраженность локальной идентичности значимо ниже выраженности этнической идентичности (t(308) = -3,01; p = 0,00) и значимо выше выраженности советской (t(307) = 16,46; p = 0,00) и религиозной идентичности (t(307) = 11,71; p = 0,00). Различия в степени выраженности локальной, гражданской и европейской идентичностей статистически незначимы.

Отвечая на наш первый исследовательский вопрос о взаимосвязи локальной идентичности с другими видами социальной идентичности, мы выявили значимые положительные корреляции локальной идентичности с гражданской (эстонской) и европейской идентичностями (табл. 2). Отличительной особенностью локальной идентичности является отсутствие статистически значимых связей с советской идентичностью: в то время как гражданская и европейская идентичность негативно, а этническая и религиозная идентичности позитивно связаны с советской идентичностью, локальная идентичность выступает в роли нейтрального конструкта, демонстрируя отсутствие статистически значимой взаимосвязи с советской составляющей в самоидентификации русских Эстонии.

Таблица 1

Средние значения и коэффициенты а-Кронбаха

Таблица 2

Взаимосвязи между разными видами социальных идентичностей

Рис. 1. Путевая модель взаимосвязи локальной идентичности, воспринимаемого контекста и психологического благополучия у представителей русского этнического меньшинства в Эстонии: «*» — p < 0,05; «**» — p < 0,01; «***» — p < 0,001

Как показали результаты, выраженность локальной идентичности значимо положительно связана с удовлетворенностью жизнью. Таким образом, наша первая гипотеза подтвердилась.

Проверяя нашу вторую гипотезу, мы выявили, что у русских в Эстонии воспринимаемая дискриминация значимо отрицательно, а воспринимаемый мультикультурализм значимо положительно связаны с самоуважением и удовлетворенностью жизнью. Таким образом, вторая наша гипотеза была полностью подтверждена.

Для тестирования нашей третьей гипотезы мы проанализировали взаимосвязь между локальной идентичностью и индикаторами воспринимаемого социокультурного контекста. Полученные результаты (рис. 1) показывают, что локальная идентичность значимо положительно связана с воспринимаемым мультикультурализмом и значимо отрицательно — с воспринимаемой дискриминацией. Таким образом, наша третья гипотеза полностью подтвердилась.

Для ответа на наш исследовательский вопрос о роли воспринимаемого контекста во взаимосвязи между локальной идентичностью и психологическим благополучием был проведен медиационный анализ. Полученные результаты свидетельствуют о наличии значимого позитивного непрямого эффекта локальной идентичности на удовлетворенность жизнью через воспринимаемую дискриминацию (в = 0,03; 95% CI: [0,004; 0,06]) и воспринимаемый мультикультура­лизм (в = 0,05; 95% CI: 0,02; 0,09). Мы также выявили значимый позитивный непрямой эффект локальной идентичности на самоуважение через воспринимаемую дискриминацию (в = 0,03; 95% CI: [0,007; 0,05]) и воспринимаемый мультикультурализм (в = 0,02; 95% CI: 0,001; 0,04).

Обсуждение результатов и выводы

Результаты проведенного исследования показывают, что локальная идентичность играет важную роль в самосознании представителей русской диаспоры в Эстонии, занимая второе место по выраженности после этнической идентичности, наряду с гражданской и европейской идентичностями. В целом, полученные результаты подтверждают данные предыдущих исследований, демонстрирующих значимость локального компонента в самоидентификации русских Эстонии [17; 27].

Анализ структуры множественной социальной идентичности у русских в Эстонии показывает, что локальная идентичность значимо положительно связана с гражданской и европейской идентичностями. Таким образом, в самосознании русских Эстонии локальная составляющая тесно связана с чувством принадлежности к эстонскому и европейскому культурному пространству. Еще в советские годы Эстония в глазах многих жителей Советского Союза была «русской» Европой, ассоциируясь с западными ценностями и образом жизни [13]. Исследования свидетельствуют о высокой привлекательности эстонской культуры, образа жизни, национального характера для представителей русской диаспоры [7; 13]. По мнению экспертов, это позволяет говорить о возникновении субкультуры «европейских русских», в самосознании которых локальная идентичность жителей Эстонии тесно переплетается с ощущением себя европейцами [5; 7]. Положительная взаимосвязь с гражданской идентичностью свидетельствует об адаптивной функции локальной идентичности. По мнению экспертов, рост значимости локальной компоненты в самосознании русских жителей Эстонии может способствовать усилению чувства солидарности с эстонцами и росту социальной сплоченности, подкрепляя гражданскую идентичность [17].

В отличие от гражданской и европейской идентичностей, негативно связанных с советской идентичностью, локальная идентичность предстает идеологически более нейтральным конструктом, позволяющим русским в Эстонии чувствовать себя частью эстонского общества и европейской культуры, не испытывая при этом конфликта с советским прошлым. Отличаясь большей идеологической нейтральностью, локальная идентичность выступает в качестве психологически безопасной альтернативы гражданской идентичности, формирование которой у многих представителей русской диаспоры может затрудняться из-за неоднозначной этнической политики эстонского государства и разности взглядов на исторические события XX века. По мнению экспертов, разное отношение к советскому прошлому у русских и эстонцев затрудняет интеграцию представителей русской общины в эстонское общество [19]. Русские, живущие в Эстонии, как правило, разделяют «российский взгляд» на историю Второй мировой войны, согласно которому советские войска освободили Эстонию и другие страны Балтии от фашистов [19]. В противоположность советской исторической традиции, эстонская интерпретация прошлого рассматривает военные и дипломатические действия СССР в 40-х гг. XX века как агрессию, оккупацию и незаконную аннексию [25]. В коллективной памяти эстонцев эти события ассоциируются с потерей независимости, ужасами сталинского террора, депортацией. Эксперты отмечают, что выбор идентификационной стратегии у участников процесса аккультурации зачастую зависит от выбора исторического наррати­ва, разделяемого членами ин- или аутгруппы [12]. В этом плане локальная идентичность, будучи идеологически нейтральной, представляется спасительной альтернативной, позволяющей русским жителям Эстонии избежать конфликта между советским прошлым и европейским настоящим.

Об адаптивной функции локального компонента в самоидентификации русских в Эстонии свидетельствует и положительная взаимосвязь между локальной идентичностью и психологическим благополучием. Так, нами была выявлена значимая положительная взаимосвязь локальной идентичности с удовлетворенностью жизнью, что согласуется с результатами предыдущих исследований в постсоветских странах [4; 16].

Также результаты проведенного нами исследования позволили выявить взаимосвязь между воспринимаемой инклюзивностью контекста аккультурации и психологическим благополучием русских в Эстонии. Так, воспринимаемая дискриминация значимо отрицательно, а воспринимаемый муль­тикультурализм значимо положительно связаны с удовлетворенностью жизнью и самоуважением среди представителей русского этнического меньшинства. Таким образом, воспринимаемая открытость принимающего общества, его ориентация на мульти­культурализм и равноправие представленных в нем этнических групп способствуют успешности психологической адаптации русских в Эстонии, в то время как субъективно ощущаемые «закрытость» эстонского общества, межгрупповое неравенство, дискриминация создают неблагоприятный аккультурационный климат, затрудняя психологическую адаптацию. Полученные результаты согласуются с данными предыдущих исследований, свидетельствующих о позитивной роли воспринимаемой инклюзивности контекста в психологической адаптации мигрантов и меньшинств [3].

Наша гипотеза о взаимосвязи локальной идентичности и воспринимаемого контекста полностью подтвердилась. Выраженность локальной идентичности была положительно связана с воспринимаемым мультикультурализмом и отрицательно — с воспринимаемой дискриминацией. Полученные результаты подтверждают данные предыдущих исследований, показывающих, что социальная идентичность влияет на восприятие и интерпретацию окружающей действительности [14; 23]. В зависимости от значимости для него той или иной групповой принадлежности человек по-разному интерпретирует окружающую его действительность, в особенности амбивалентные, неоднозначные ситуации [11]. В отличие от этнической идентичности, повышающей ощущение нелеги­тимности социального устройства у русских в Эстонии [19], локальная идентичность, дающая чувство родины, «дома», способствует более позитивному восприятию контекста межгрупповых отношений. Чем более выражена локальная идентичность, тем более открытым воспринимает человек эстонское общество, реже замечая дискриминацию и чаще признаки мультикультурализма.

Полученные нами результаты указывают на наличие непрямого позитивного эффекта локальной идентичности на удовлетворенность жизнью и самоуважение через воспринимаемую дискриминацию и мультикультурализм. Повышая воспринимаемую открытость, инклюзивность и снижая воспринимаемую «закрытость» принимающего общества, локальная идентичность способствует психологическому благополучию русских в Эстонии. В этом плане локальная идентичность отличается большей адаптивностью по сравнению с этнической идентичностью, оказывающей непрямое негативное влияние на удовлетворенность жизнью русских в Эстонии через воспринимаемую нелегитимность социального устройства, и по сравнению с гражданской идентичностью, не имеющей значимых связей с воспринимаемым контекстом и психологическим благополучием [19].

Результаты проведенного исследования позволяют сделать следующие выводы.

•    Локальная идентичность занимает важное место в самосознании русских в Эстонии наряду с этнической, гражданской и европейской идентичностями.

•    Выступая в качестве идеологически нейтрального конструкта, локальная идентичность выполняет адаптивную функцию, способствуя более позитивному восприятию контекста аккультурации.

•    Локальная идентичность положительно связана с удовлетворенностью жизнью.

•    Локальная идентичность оказывает непрямой положительный эффект на удовлетворенность жизнью и самоуважение русских в Эстонии, снижая воспринимаемую дискриминацию и повышая воспринимаемый мультикультурализм.

Заключение

Таким образом, результаты проведенного исследования позволяют говорить об адаптивной роли локальной идентичности среди русских в Эстонии. Выступая в качестве идеологически нейтральной альтернативы гражданской идентичности, она дает некую точку опоры, чувство «дома», безопасности, общности с представителями титульной нации, что позволяет компенсировать возможное негативное влияние контекста и способствует психологическому благополучию русского этнического меньшинства в Эстонии.