Влияние пандемии COVID-19 на уровень тревоги, депрессии и дистресса: результаты онлайн-опроса в условиях пандемии в России

Введение

В начале 2020 г. мир столкнулся с серьезной угрозой вследствие глобального распространения новой коронавирусной инфекции COVID-19. 11 марта Всемирная организация здравоохранения официально объявила данную ситуацию пандемией. Правительствами были приняты беспрецендентные и обширные меры, такие как введение карантинных ограничений и запретов, минимизирующих прямой социальный контакт и распространение инфекции. Во многих странах появились исследования COVID-19 и влияния режима изоляции на психическое здоровье и психологическое благополучие как населения в целом, так и различных уязвимых групп.

Определены ключевые факторы, связанные с пандемией COVID-19: социальная изоляция и дистанцирование, карантин, безработица, уход за больными, столкновение со смертью или заболевание [1, 2]. В систематических обзорах сообщается о таких ожидаемых проблемах с психологическим и психическим здоровьем вследствие вспышки COVID-19, как стресс, тревога, симптомы депрессии, бессонница, отрицание, стигматизация, гнев и страх [3]. Согласно результатам исследований, проведенных в разных странах мира, пандемия COVID-19 служит причиной отрицательных эмоций, страха заражения или смерти, фрустрации, гнева, а также чувства вины, одиночества и отчаяния [4]. Почти 35% из более чем 50 000 жителей Китая, принявших участие в опросе, проведенном по всей стране во время эпидемии COVID-19, в какое-то время испытывали психологический дистресс. Результаты зависели от пола, возраста, уровня образования, занятости и региона. У мужчин и молодых людей был отмечен более низкий уровень дистресса, наивысший уровень был у людей с высоким уровнем образования и у трудовых мигрантов. Доступность медицинских ресурсов по месту жительства, эффективность региональной системы здравоохранения, а также профилактические и контрольные меры в ответ на эпидемию также влияли на уровень дистресса [5].

В начале эпидемии COVID-19 в Китае [6, 7], Гонконге [8] и Саудовской Аравии [9] был отмечен высокий уровень тревоги среди населения. Больше половины респондентов оценили психологическое влияние эпидемии как умеренное, а около трети сообщили об умеренной тревоге [6]. В ходе последующего исследования, проведенного через четыре недели после первого опроса, значимого снижения уровня дистресса, тревоги и депрессии выявлено не было [7]. Практически все респонденты знали о распространении коронавирусной инфекции (99,5%) [8].

В исследовании, проведенном в Германии, была обнаружена зависимость поведенческого и эмоционального ответа на стрессовые факторы от пола и возраста. На просьбу оценить риск развития COVID-19 пожилые люди называли более низкое число по сравнению с молодыми людьми; женщин проблема COVID-19 беспокоила больше, чем мужчин [10]. Обнаружена положительная корреляция уровня психологического дистресса с женским полом и уже имевшимися соматическими симптомами; более низкий уровень стресса связан с соблюдением правил гигиены и мер предосторожности, а также с доверием к врачам [7]. По данным ВОЗ, распространенность симптомов депрессии в Эфиопии в апреле 2020 г. была в три раза выше, чем до вспышки [11].

У пациентов с COVID-19 отмечен высокий уровень тревоги и депрессии [12]. Помимо них особое внимание следует уделять группам риска: пожилым людям и людям с хроническими заболеваниями, детям и подросткам, лицам, осуществляющим уход за пациентами, безработным, социально незащищенным людям и людям с психическими нарушениями [4]. Некоторые социальные группы (люди с низким доходом, вышедшие на пенсию или разведенные люди, студенты) оказались более подверженными риску депрессии, в то время как безработица оказалась связана с риском тревоги [9]. У родителей, дети которых были госпитализированы из-за пандемии, также отмечен повышенный уровень тревоги и депрессии [13].

Здоровье медицинских работников на передовой линии борьбы с коронавирусом, напрямую помогающих пациентам, также представляет собой предмет серьезного беспокойства. В одном исследовании [14] изучалось состояние 1257 медицинских работников китайских больниц и отделений для лечения пациентов с COVID-19. Оценка их психического здоровья выявила высокую распространенность депрессии (50,4%), тревоги (44,6%), бессонницы (34,0%) и дистресса (71,5%), в особенности среди медсестер/медбратьев, женщин, медицинских работников на передовой линии борьбы с инфекцией, а также лиц, работающих в «горячих очагах» эпидемии [15].

В исследовании влияния COVID-19 на психологическое состояние студентов медицинских колледжей Китая (n=7143) у 0,9% респондентов была отмечена тяжелая тревога, у 2,7% — умеренная тревога, у 21,3% — легкая тревога. Кроме того, личный опыт в связи с COVID-19 оказался фактором риска повышенного уровня тревоги, а проживание в городских районах, стабильный семейный доход и проживание с родителями оказались защитными факторами. Экономическое влияние эпидемии и воздействие на повседневную жизнь напрямую связаны с симптомами тревоги [16].

Согласно прогнозу другого исследования, со временем уровень тревоги возрастает, что обусловлено как непосредственными причинами (включая страх заражения, стресс, горе и депрессию, вызванную контактом с вирусом), так и эффектами социальных и экономических последствий эпидемии на уровне общества и индивида [17].

Цель данного исследования — оценить уровень тревоги, депрессии и дистресса у населения в целом в период изоляции в России и выявить основные причины дистресса. Эта информация могла бы быть полезна для разработки стратегий, направленных на поддержание психологического благополучия населения и предотвращение проблем с психическим здоровьем.

Гипотеза исследования — в условиях пандемии COVID-19, в течение одного месяца режима самоизоляции у людей будут наблюдаться отклонения уровня тревоги и депрессии от нормы, а уровень дистресса возрастет по причине беспокойства о своем здоровье и здоровье своих близких, об угрозе жизни из-за пандемии и о повседневных трудностях, вызванных режимом самоизоляции.

Материалы и методы

Контекст опроса

В России ситуация с пандемией начала постепенно ухудшаться в марте 2020 г. Первый случай заболевания был зарегистрирован 2 марта в Москве, и с тех пор столица оставалась на первом месте по числу заболевших в России. В то же время в Москве функционирует наиболее современная и хорошо организованная система оказания медицинской помощи в стране. 25 марта президент объявил период нерабочих дней с 30 марта по 12 апреля с сохранением заработной платы. Работодатели были вынуждены перевести сотрудников на дистанционный режим работы, чтобы они могли продолжать работать удаленно и получать заработную плату независимо от их фактически выполняемых трудовых функций. Первоначальный период нерабочих дней был продлен до конца апреля. Все публичные мероприятия были отменены. Все магазины, за исключением продуктовых магазинов, зоомагазинов и аптек, были закрыты, а все образовательные услуги были переведены в удаленный формат. В Москве и некоторых других регионах были введены меры контроля за передвижением граждан. Людям старше 65 лет было предписано оставаться дома для собственной безопасности, поэтому в конце марта их транспортные карты были временно заблокированы; те же меры были приняты в отношении социальных карт школьников и студентов. 15 апреля в Москве был введен еще более строгий режим, согласно которому людям разрешалось выходить из дома только в ближайший магазин. Другие передвижения допускались не более двух раз в неделю, и для этого требовалось оформлять специальный пропуск. За каждый случай нарушения режима изоляции была предусмотрена ответственность в виде штрафа в размере 4000 рублей. В начале нашего исследования в России было выявлено около 58 000 заболевших (только в Москве на 22 апреля было зарегистрировано около 32 000 случаев), и эти показатели каждый день увеличивались на 5000–6000, хотя число летальных случаев было относительно небольшим — всего около 513 случаев (из них 261 в Москве), а ежедневный прирост составлял около 50 случаев [18]. На всех телеканалах и в других средствах массовой информации постоянно сообщали информацию о текущих событиях и последние новости, касающиеся пандемии. Вследствие постепенного принятия властями решений о режиме изоляции и установления очень приблизительных сроков его окончания у людей возникло общее чувство неопределенности.

Методы

Опрос, разработанный авторами данного исследования, был проведен онлайн среди населения (в основном среди жителей Москвы) с 22 по 27 апреля 2020 г. (четвертая неделя периода изоляции). Исследователи распространяли ссылки на опрос через социальные сети. Участников просили ответить на вопросы об их личном благополучии во время пандемии COVID-19 путем заполнения Google-формы. Результаты сохранялись после того, как респонденты нажимали кнопку «Отправить». Участники были проинформированы, что внесение ответов на все вопросы и нажатие кнопки «Отправить» расценивается как добровольное согласие на обработку полученных данных. Опрос был полностью анонимным; идентифицируемые персональные данные и IP-адреса не собирали. Одобрение этического комитета не было обязательным по причине неинтервенционного дизайна исследования в виде онлайн-опроса.

Специальные критерии включения участников отсутствовали, за исключением минимального возраста 18 лет.

Вопросы касались общих социальных и демографических характеристик респондентов с акцентом на занятость, условия жизни, опыт в связи с COVID-19, состояние здоровья (физического и психического), отношение к пандемии и мнение о ней, потребность в психологической поддержке. Затем респондентов просили заполнить госпитальную шкалу тревоги и депрессии (HADS) [19]. Полученные данные интерпретировали с использованием рекомендуемых пороговых значений для шкалы HADS (норма: 0–7 баллов; субклиническая тревога/депрессия: 8–10 баллов; клинически выраженная тревога/депрессия: >10 баллов). Участникам было предложено оценить уровень субъективного дистресса в течение предыдущей недели включая день опроса с использованием визуальной числовой 10-балльной шкалы (от 0 до 10, где 0 — нет дистресса, а 10 — максимально возможный дистресс). Участников также просили указать причину дистресса, ответив «да» или «нет» по каждому пункту из предложенного списка. Список был составлен на основе информационного бюллетеня ВОЗ об основных психологических проблемах вследствие пандемии COVID-19 [20] и включал следующие причины: страх заражения, беспокойство о здоровье близких, проблемы взаимодействия с детьми и партнером, дистресс из-за нахождения в изоляции, полное изменение планов и образа жизни, стигматизация вследствие COVID-19 и финансовые проблемы. Полная версия опроса приведена в дополнительных материалах в приложении А.

Статистический анализ

A. Первичная конечная точка

Первичной конечной точкой исследования была оценка распределения частоты нормального, субклинического и клинически выраженного уровней тревоги и депрессии и среднего уровня тревоги/депрессии по шкале HADS (HADS-A для оценки тревоги и HADS-D для оценки депрессии).

B. Вторичными конечными точками были оценки:

1. демографических показателей и факторов, связанных с личным опытом в связи с COVID-19 и отношением к информации о COVID-19, и их связи с уровнями по шкалам HADS-A и HADS-D;
2. уровня субъективного дистресса;
3. основных причин дистресса среди населения на четвертой неделе периода изоляции.

Дискретные переменные представлены в виде частоты (% и 95% ДИ относительной частоты). Для определения демографических факторов, связанных с уровнями тревоги/депрессии, были сформированы таблицы сопряженности, которые затем были проверены с помощью критерия хи-квадрат. Непрерывные величины представлены в виде средних с 95% ДИ. Межгрупповые сравнения непрерывных переменных проводили с помощью дисперсионного анализа. Значимость демографических предикторов, отношение к информации о COVID-19 и причины дистресса оценивали с использованием общей классификации и моделей регрессионного дерева, где уровень дистресса выступал в качестве зависимой переменной. Затем для окончательной модели были выбраны переменные, значимость которых превышала 0,25; после процесса перекрестной проверки была сгенерирована модель регрессионного дерева. Все тесты проводились с двусторонним уровнем значимости р <0,05.

Статистический анализ выполняли с помощью программы XLSTAT 2019.3.2 (Addinsoft (2020), XLSTAT statistical and data analysis solution, New York, USA; https://www.xlstat.com.).

Результаты

Демографические показатели

В общей сложности было собрано 352 ответа (от мужчин — 74, от женщин — 278; возраст (среднее ± SD) — 36,81 ± 11,36 года). Большинство респондентов (n=282, 80,11%) имели высшее образование, и около четверти (n=73, 20,74%) из них были врачами. 246 (69,89%) респондентов работали; 49 (13,92%) учились; остальные 57 (16,19%) не работали по разным причинам (находились на пенсии, в отпуске по уходу за ребенком или по другим причинам). На момент проведения опроса во время периода изоляции 133 (37,78%) респондента начали работать удаленно; 70 (19,89%) не работали; 26 (7,39%) временно прекратили работать и не получали зарплату; 17 (4,83%) временно прекратили работать, но получали зарплату; 24 (6,82%) продолжали работать из дома, как и до пандемии; 65 (18,4%) продолжали ходить на работу; 2 (0,57%) были уволены во время пандемии; 4 (1,14%) и 11 (3,12%) были владельцами бизнеса, который продолжал работать или приостановил работу соответственно.

Большинство респондентов проживали в Москве или ее пригородах (n=288, 81,82%), в квартирах (n=300, 85,23%), были удовлетворены своей жилплощадью (n=251, 71,31%). Только у половины (n=196, 55,68%) респондентов был супргуг/партнер; остальные проживали в одиночку; 52 (14,77%) жили вдвоем со своим супругом/партнером; 49 (13,92%) жили раздельно; 31 (8,81%) жили с детьми и пожилыми родственниками; остальные жили или с детьми, или с пожилыми родственниками. Полная информация о демографических показателях приведена в дополнительных материалах в приложении B.

Личный опыт в связи с COVID-19 и отношение к информации о COVID-19

На общие вопросы о ситуации с пандемией 197 (55,9%) человек ответили, что считают пандемию COVID-19 действительно серьезной и представляющей большую опасность для здоровья; 53 (15,1%) так не считали; 102 (28,9%) выбрали вариант «затрудняюсь ответить»; 288 (81,6%) были готовы переждать карантин и сделали все рекомендованные приготовления; 321 (91,1%) беспокоились о своем здоровье и здоровье своих близких; 167 (47,6%) внимательно следили за информацией о COVID-19; 157 (44,6%) делали это время от времени; только 27 (7,8%) не следили за ситуацией.

Большинство респондентов (n=225, 63,92%) не имели личного опыта, связанного с коронавирусной инфекцией. 63 (17,9%) из 127 респондентов, которые имели некоторый опыт, отметили, что они или кто-то из их знакомых был заражен COVID-19; 37 (10,51%) ответили, что они или кто-то из их знакомых был госпитализирован в связи с COVID-19; только 12 (3,41%) человек знали кого-то, кто умер от COVID-19; 15 (4,26%) были медицинскими работниками и работали с пациентами с COVID-19.

Первичная конечная точка

Только 49 (13,92%) из 352 участников имели клинически выраженную тревогу (>10 баллов по шкале HADS-A); У 56 (15,91%) участников опроса был субклинический уровень тревоги (8–10 баллов по шкале HADS-A) (рис. 1). Клинически выраженная депрессия (>10 баллов по шкале HADS-D) была выявлена у 30 участников (8,52%), а субклиническая (8–10) — у 29 (8,24%). Уровень тревоги/депрессии по шкале HADS выше нормального (>7 баллов) был отмечен у 105 (29,83%) и 59 (16,76%) участников соответственно; средний (95% ДИ) уровень тревоги/депрессии по шкале HADS составил 6,23 [5, 77, 6, 68]/4,65 [4, 22, 5, 08] (женщины) и 4,20 [3, 32, 5, 09]/3,46 [2, 63, 4, 29] (мужчины). Баллы, соответствующие клинически выраженному уровню тревоги и депрессии, были выявлены у 42 участников опроса (11,93%). В популяции участников преимущественно были отмечены нормальные уровни тревоги и депрессии (HADS-A: χ2 =221,4, df = 2, p <0,0001; HADS-D: χ2 =395,5, df=2, p <0,0001) (табл. 1).

Рисунок 1. Относительная частота оценок, соответствующих клинически выраженному (>10), субклиническому (>8) и нормальному (<7) уровню тревоги и депрессии по шкалам HADS-A и HADS-D соответственно.

Таблица 1. Распределение оценок по шкалам HADS-A и HADS-D

Вторичные конечные точки

Клинически выраженные уровни тревоги встречались у женщин гораздо чаще, чем у мужчин (χ2=8,21, df=2, p=0,017; табл. 1). Другой переменной, не считая пол респондентов, имеющей значимое влияние на уровень тревоги, были психические заболевания в настоящее время или в анамнезе (по сообщениям респондентов) (χ2=111,29, df=10, p <0,001). Более того, среди лиц с психическими расстройствами в прошлом (n=52) у 11 отмечались клинические проявления тревоги, а у 15 субклинические, в то время как среди 300 респондентов без анамнеза психических расстройств (включая лиц с этими проблемами во время проведения опроса) только у 38 и 41 были клинические выраженные и субклинические проявления тревоги соответственно (χ2=12,25, df=2, p=0,002).

Обнаружено, что личный опыт в связи с COVID-19 любого типа (инфицирование или госпитализация, знакомство с человеком, который был инфицирован, госпитализирован или умер от COVID-19) связан с повышенными оценками по шкале HADS-A, хотя средние значения не достигали даже уровня субклинического уровня тревоги (средние значения оценки по шкале HADS-A среди людей, имевших опыт в связи с COVID-19: 6,724 [6, 046; 7, 403]; средние значения оценки по шкале HADS-A среди людей, не имевших опыта в связи с COVID-19: 5,280 [4, 770; 5, 790]; ретроспективный анализ для сравнения: t=-3,347, p <0,001). Другие переменные (уровень образования, условия проживания, семейное положение, занятость, медицинское образование и т.д) не оказывали существенного влияния на уровень тревоги у респондентов.

В отличии от оценок по шкале HADS-A, оценки по шкале HADS-D значимо не отличались у мужчин и женщин. Единственными переменными, влияющими на уровень депрессии, были условия проживания и психические расстройства в настоящее время или в анамнезе (по сообщениям респондентов). Высокие оценки по шкале HADS-D имели как проживающие в общих квартирах (комнатах) (χ2=23,57, df=6, p <0,001), так и имеющие психические расстройства (χ2=56,6, df=10, p <0,0001).

Дистресс

Большинство респондентов (n=208, 59,4%) оценили свой уровень дистресса <5 по 10-бальной шкале (рис. 2).

Рисунок 2. Уровень дистресса в популяции.

У всех респондентов попросили указать причину дистресса, если таковая имелась. Основными причинами дистресса были (по частоте встречаемости): 1) риск финансовых проблем в будущем (n=267, 76,3%); 2) нарушение планов и нарушение привычной жизни (n=235, 67,1% и n=240, 68,6% соответственно); 3) здоровье пожилых или хронически больных родственников (n=205, 58,6%); 4) нахождение в самоизоляции (n=186, 53,1%). Менее 30% респондентов сообщили о проблемах с членами семьи (дети, партнеры или пожилые родственники). Среди менее частых причин дистресса были: стигматизация COVID-19, перегруженность работой или риск ее потери (рис. 3).

Рисунок 3. Причины дистресса.

Оценка демографических переменных, связанных с уровнем дистресса, отношения к COVID-19 и источников дистресса, показала, что следующие из факторов имели значимость 0,25 или более в регрессионной модели: необходимость в психологической поддержке; изменения в психологическом состоянии; беспокойство о финансовой ситуации в семье; беспокойство о текущей ситуации; психическое здоровье; текущие или будущие финансовые риски и другие проблемы, связанные со здоровьем. Наиболее подходящая модель регрессионного дерева при учете этих переменных включала (рис. 4): необходимость в психологической поддержке, изменения в психологическом состоянии, беспокойство о финансовой ситуации в семье и психическое здоровье.

Рисунок 4. Модель дерева регресии.

Исследуемая популяция была разделена в соответствии с потребностью в психологической поддержке, о которой сообщалось респондентами. У тех, кто не чувствовал потребности в психологической поддержке, установлена более низкая средняя оценка дистресса (размер группы, средний уровень дистресса и дисперсия: n=210, M=3,00, D=5,84), в то время как средняя оценка у ощущавших потребность в поддержке составляла 6,57 (n=49, M=6,57, D=3,83). Выбравшие вариант «сложно ответить» также имели высокий уровень дистресса (n=93, M=4,78, D=4,66). Респонденты в данной группе также волновались о финансовой ситуации в семье. Тех, кто чувствовал, что не нуждается в психологической поддержке, можно разделить на две группы, в соответствии с их психологическим состоянием (ответившие «да» или «нет»). Упомянувшие изменения психологического состояния во время пандемии имели более высокий уровень дистресса (n=67, M=4,16, D=6,52). Среди этих респондентов мы также определили группу людей, имеющих некоторые опасения о финансовом состоянии их семей (n=41, M=5,02, D=6,85), но которые не были чрезмерно обеспокоены этой проблемой (n=26, M=2,8, D=3,00).

Обсуждение

Опрос проводился на четвертой неделе изоляции, официально начавшейся 30 марта (примерно на две недели позже, чем в большинстве стран Европы). Это позволило нам получить информацию о реалиях изоляции и опыте людей из соседних стран. Информация о коронавирусе начала появляться в СМИ и интернете в январе, а в марте уже стала главной информационной темой. Общее количество случаев заражения в России выросло в ходе нашего опроса: с 57 999 в начале (22 апреля) до 87 147 человек в конце (27 апреля) [21].

В соответствии с данными из стран, уже столкнувшимися со вспышкой коронавирусной инфекции и изоляцией, ожидалось увидеть более высокие показатели распространения тревоги и депрессии, чем обычно, среди населения в разгар эпидемии в России. В данной выборке, оцениваемой по шкале HADS, не было обнаружено значительной распространенности субклинических или клинических уровней депрессии или тревоги. В данной выборке клинически выраженные уровни (>10) тревоги и депрессии наблюдались у 13,9% (4,1% мужчин и 16,5% женщин) и 8,5% (4,1% мужчин и 9,7% женщин) респондентов соответственно. Также был выявлен субклинически выраженный уровень (>7) у 29,8% (18,9% мужчин и 32,7% женщин) и 17,0% (8,1% мужчин и 19,4% женщин) респондентов соответственно. Это ниже, чем предполагалось для клинически выраженного уровня тревоги/депрессии (в общем 18,1%, мужчины — 10,9%, женщины — 22,7% — тревога; в общем 8,8%, 6,7% для мужчин и 10,0% для женщин — депрессия), и соответствует повышенным уровням тревоги/депрессии (в общем 46,3%, у мужчин 35,5%, у женщин 54,9% — тревога; в общем 25,6% у мужчин 20,6%, у женщин 28,6% — депрессия) населения Росии в целом (N=16 877) [22]. Эти оценки сходны с полученными среди населения Германии (N=4410). Среди мужчин и женщин клинически выраженные уровни тревоги встречались у 5,2% и 8,1% соответственно; клинически выраженные уровни депрессии — у 9,6% и 9,3% соответственно; субклинически выраженные уровни тревоги — у 18,1% и 23,2% соответственно; и субклинически выраженные уровни депрессии — у 23,9% и 23,5% соответственно [23]. В данном исследовании выявлено, что более высокие уровни тревоги и депрессии наблюдались у людей, которые самостоятельно сообщали о проблемах с психическим здоровьем, и у женщин, в то время как более высокие уровни депрессии чаще определялись у людей с неблагоприятными условиями жизни.

Хотя средние оценки тревоги/депрессии в нашем исследовании были ниже (6,23/4,65 для женщин и 4,20/3,46 для мужчин), они находятся в пределах известных популяционных норм, опубликованных Шальновой С.А. и др. для Российской Федерации (8,1/5,4 для женщин и 6,7/4,5 для мужчин) [22], и приближены к нормам, установленным в Германии (N=4410): тревога/депрессия 5,0/4,7 (женщины) и 4,4/4,8 (мужчины) [23].

Данные результаты отличаются от результатов аналогичных опросов, проведенных во время пандемии, которые обнаружили повышенные уровни депрессии и тревоги либо с помощью шкалы HADS [24], либо с помощью шкалы депрессии, тревоги и стресса (DASS-21) [6–8]. Более того, данные результаты не могут быть объяснены ни легкомысленным отношением людей к пандемии в исследуемой выборке (большинство респондентов разделяют мнение о том, что пандемия представляет собой серьезную угрозу, и большинство из них готовы переждать карантин); ни нехваткой информации, потому что 92,2% сообщили, что были достаточно информированы. Выводы о нормальных оценках по шкалам HADS-A и HADS-D могут частично объясняться тем фактом, что только 14% респондентов имели личный опыт серьезных последствий COVID-19, таких как госпитализация или смерть близких им людей. Кроме того, строгие контрмеры, направленные на сокращение распространения COVID-19, были введены в контексте низкого оценочного уровня смертности и, возможно, привели к ослаблению первоначальной психологической реакции. Другой причиной является необъективная выборка среди респондентов с точки зрения социальных и демографических показателей, в которой преобладали женщины и люди с высоким уровнем образования, при этом отсутствовали люди с более низким уровнем образования, пожилые лица и мигрантов, то есть людей из наиболее уязвимых социальных групп, которые ощущают эмоциональные проблемы во время пандемии [4, 9, 12, 13].

В данном исследовании для самооценки субъективного уровня дистресса и его причин, наряду с вопросами о потребности в психологической поддержке и изменениях в психологическом благополучии участников исследования, использовали дополнительный инструмент. Интересно отметить, что в этой выборке люди имели высокий уровень осведомленности о наличии у них психологических проблем: более высокие уровни осознания стресса были связаны с потребностью в психологической поддержке и ощущением изменений в психологическом благополучии (рис. 4). Похоже, что субъективная оценка уровней дистресса в данном исследовании была более информативной в выявлении проблем с психическим благополучием по сравнению со шкалой HADS, которая первоначально была разработана для скрининга депрессии и тревоги в условиях медицинских учреждений.

Установлено, что основные причины дистресса связаны с финансовыми проблемами и самоизоляцией, а также со здоровьем пожилых людей или хронически больными родственниками. Ни риск заражения COVID-19, ни опасения по поводу угрозы жизни, ни страх стигматизации из-за COVID-19 не были главными причинами дистресса. Трудности, касающиеся членов семьи (дети, партнеры или пожилые родственники), оказывали еще меньшее влияние на дистресс. Эти результаты не соответствуют сделанным ВОЗ предположениям о возможных причинах дистресса (отраженных в его информационных бюллетенях) [25] или результатам другого опроса, проведенного в течение первой недели пандемии COVID-19 в России [26].

Основные источники дистресса, выявленные в данном исследовании, могут отличаться от источников дистресса на разных этапах изоляции. Вышеупомянутое исследование, проведенное в начале апреля, выделило главные аспекты, волнующие респондентов (расположены в порядке убывания): риск для жизни и здоровья родственников (77,2%), возможные финансовые трудности (57,0%) и серьезные социальные последствия (49,5%) [26]. Однако в нашем исследовании, проведенном в конце апреля, основными волнующими людей аспектами являлись: риск возникновения финансовых проблем в будущем (76,3%) на фоне нарушения планов и привычной жизни (67,1%), а также здоровье пожилых или хронически больных родственников (58,6%) и находящихся в самоизоляции (53,1%).

Недостатки

Основным недостатком нашего исследования является наличие систематической ошибки отбора [27]. Ссылка на опрос была распространена при помощи интернет-ресурсов авторов (через чат-платформы, социальные сети и электронную почту). Далее люди должны были продолжать распространение ссылки среди своих контактов. Таким образом, объем выборки оказался неизвестным. Платформа Google-форм не предоставляет информацию о количестве записей опроса, количестве частично ответивших или количестве людей, не принявших участие в опросе. Следовательно, данные недостатки сопоставимы с недостатками других онлайн-исследований психического здоровья, проводимыми во время пандемии [28].

Респонденты в выборке, использованной для анализа, имеют конкретные демографические (преобладание женщин) и социальные (высокий уровень образования) характеристики. Несмотря на то, что популяция участников исследования была достаточной для проведения статистического анализа, она была намного меньше выборок, использованных в других исследованиях, проведенных среди тысяч участников. Большинство респондентов были жителями Москвы, что также является недостатком исследования. С другой стороны, факт преобладания респондентов из столицы позволяет сравнивать наши результаты с результатами других международных исследований, проведенных в мегаполисах (эпицентры эпидемии) разных стран мира.

Выводы

В популяции участников исследования зарегистрированный уровень тревоги и депрессии во время пандемии COVID-19 не превышал нормальных значений, характерных для населения в привычных условиях без пандемии. Конкретные демографические и социальные характеристики популяции (высокий уровень образования респондентов, меньший личный опыт в связи с коронавирусной инфекцией и относительно высокий уровень социального благополучия) могут объяснить низкий уровень обнаруженной депрессии и тревоги, а также низкую распространенность тяжелого дистресса. Тем не менее мы обнаружили, что более высокий уровень тревоги и депрессии наблюдается у женщин и лиц с проблемами психического здоровья в анамнезе.

По всей видимости, сообщения респондентов о собственном психологическом благополучии и субъективные оценки дистресса являются информативными инструментами скрининга по выявлению людей со стрессогенными эмоциональными реакциями. Подобные инструменты скрининга могут быть более полезными для общей популяции в кризисные моменты по сравнению с инструментами, предназначенными для определения уровня клинически выраженных эмоциональных нарушений, таких как тревога или депрессия. В нашем опросе по выявлению существующих эмоциональных проблем шкала HADS оказалась менее чувствительной по сравнению со шкалой субъективной оценки дистресса, выявившей людей с изменением психологического благополучия и нуждающихся в психологической поддержке.

При разработке мер психологической поддержки специалистам по психическому здоровью следует сосредоточить свое внимание на причинах дистресса. То же самое должны сделать и соответствующие органы власти при развитии медиа-стратегий по коррекции (уменьшению) влияния «инфодемии» [29] на общественность, а также в ходе разработки программ социальной поддержки.

1. Burkova VN, Butovskaya ML, Randall AK, Fedenok JN, Ahmadi K, Alghraibeh AM, et al. Factors Associated With Highest Symptoms of Anxiety During COVID-19: Cross-Cultural Study of 23 Countries. Frontiers in Psychology. 2022;13. doi: 10.3389/fpsyg.2022.805586
2. Shirenova SD, Khlebnikova NN, Krupina NA. Changes in Sociability and Preference for Social Novelty in Female Rats in Prolonged Social Isolation. Neuroscience and Behavioral Physiology. 2023;53(1):103. doi: 10.1007/s11055-023-01395-8
3. Morgan AK, Cobbold J, Awafo BA, Katey D, Quartey T, Ibrahim R. Anxiety, Uncertainty, and Resilience During the Pandemic Period - Anthropological and Psychological Perspectives COVID-19 and Psychological Distress among Older Adults in Ghana . 2021;. doi: 10.5772/intechopen.98277
4. Safonova NY, Ananyeva NI, Lukina LV. longitudinal study of the brain in healthy volunteers under stress caused by the pandemic of the new coronavirus infection COVID-19. V.M. BEKHTEREV REVIEW OF PSYCHIATRY AND MEDICAL PSYCHOLOGY. 2022;56(3):80. doi: 10.31363/2313-7053-2022-56-3-80-88
5. Albagmi FM, AlNujaidi HY, Shawan D. Anxiety Levels Amid the COVID-19 Lockdown in Saudi Arabia. International Journal of General Medicine. 2021;Volume 14:2161. doi: 10.2147/IJGM.S312465
6. Alexandrova EA, Parshina EV, Borodacheva IV, Yulin VS, Suslov AG, Beliakov KM, et al. Dynamics of vegetative, insomnia and neuropsychological manifestations during the treatment of post-COVID syndrome. Meditsinskiy sovet = Medical Council. 2022;(2):76. doi: 10.21518/2079-701X-2022-16-2-76-84
7. Karpenko OA, Syunyakov TS, Osipova NG, Savilov VB, Kurmyshev MV, Kostyuk GP. Study of Anxiety and Depression Factors in People with Mild Cognitive Impairment in COVID-19 Pandemic. Annals of the Russian academy of medical sciences. 2022;77(2):107. doi: 10.15690/vramn1650
8. Chu X. A comparison of coupled microeconomic and mental health devastating alterations between low-income and affluent countries afflicted with COVID-19. Work. 2021;70(3):733. doi: 10.3233/WOR-210191
9. Chumakov EM, Azarova LA, Limankin OV. Psychological well-being of outpatients with mental disorders during the COVID-19 pandemic — a brief survey results. Neurology Bulletin. 2021;LIII(1):76. doi: 10.17816/nb58048
10. Salerno L, Pallanti S. COVID-19 Related Distress in Gambling Disorder. Frontiers in Psychiatry. 2021;12. doi: 10.3389/fpsyt.2021.620661
11. Chen C. Analysing the Quality of Life of Older Adults: Heterogeneity, COVID-19 Lockdown, and Residential Stability. International Journal of Environmental Research and Public Health. 2022;19(19):12116. doi: 10.3390/ijerph191912116
12. Maruta NA, Markova MV, Kozhyna HM, Aliieva T�, Yuryeva L�, Abdryakhimova TB, et al. PSYCHOLOGICAL FACTORS AND CONSEQUENCES OF PSYCHOSOCIAL STRESS DURING THE PANDEMIC. Wiadomości Lekarskie. 2021;74(9):2175. doi: 10.36740/WLek202109126
13. Syunyakov TS, Pavlichenko AV, Morozov PV, Fedotov IA, Filatova VE, Gayduk AJ, et al. Modeling Suicidality Risks and Understanding the Phenomenon of Suicidality Under the Loupe of Pandemic Context: National Findings of the COMET-G Study in the Russian Population. Consortium Psychiatricum. 2022;3(2):15. doi: 10.17816/CP167
14. Khoroshikh VV, Gulk EB, Baranova TA, Olennikova MV. Lecture Notes in Networks and Systems Mobility for Smart Cities and Regional Development - Challenges for Higher Education Peculiarities of Aggression Manifestation in the Educational and Professional Activity of Students in Online and Offline Learning . 2022;:267. doi: 10.1007/978-3-030-93907-6_28
15. Kosovali BD, Mutlu NM, Gonen CC, Peker TT, Yavuz A, Soyal OB, et al. Does hospitalisation of a patient in the intensive care unit cause anxiety and does restriction of visiting cause depression for the relatives of these patients during COVID‐19 pandemic?. International Journal of Clinical Practice. 2021;75(10). doi: 10.1111/ijcp.14328
16. Chen J, Zhang SX, Yin A, Yáñez JA. Mental health symptoms during the COVID-19 pandemic in developing countries: A systematic review and meta-analysis. Journal of Global Health. 2022;12. doi: 10.7189/jogh.12.05011
17. Abubakar AR, Tor MA, Ogidigo J, Sani IH, Rowaiye AB, Ramalan MA, et al. Challenges and Implications of the COVID-19 Pandemic on Mental Health: A Systematic Review. Psych. 2022;4(3):435. doi: 10.3390/psych4030035
18. Long D, Bonsel GJ, Lubetkin EI, Janssen MF, Haagsma JA. Anxiety, depression, and social connectedness among the general population of eight countries during the COVID-19 pandemic. Archives of Public Health. 2022;80(1). doi: 10.1186/s13690-022-00990-4
19. Chumakov E, Petrova N, Mamatkhodjaeva T, Ventriglio A, Bhugra D. The impact of covid-19: Anxiety, depression, and wellbeing among medical students. International Journal of Social Psychiatry. 2022;68(6):1270. doi: 10.1177/00207640221121717
20. Vasileva A, Syunyakov T, Sorokin M, Kulygina M, Karavaeva T, Karpenko O, et al. Handbook on COVID-19 Pandemic and Older Persons Mental Health and Psychological Well-Being of the Elderly During the COVID-19 Pandemic in Russia . 2023;:241. doi: 10.1007/978-981-99-1467-8_16
21. Pervichko EI, Mitina OV, Stepanova OB, Konyukhovskaya YE, Shishkova IM, Dorokhov EA. Perceptions of the COVID-19 Pandemic and Psychological Distress amongst Russian Citizens during Spring 2020. Consortium Psychiatricum. 2022;3(2):70. doi: 10.17816/CP136
22. Behera SR, Kumar S, Mishra RK. Advances in Logistics, Operations, and Management Science Reskilling the Workforce for Technological Advancement Skilling the Workforce for Industry 4.0 . 2024;:41. doi: 10.4018/979-8-3693-0612-3.ch003
23. Zhang SX, Miller SO, Xu W, Yin A, Chen BZ, Delios A, et al. Meta-analytic evidence of depression and anxiety in Eastern Europe during the COVID-19 pandemic. European Journal of Psychotraumatology. 2022;13(1). doi: 10.1080/20008198.2021.2000132
24. Zyablov VA, Gusev MA, Chizhikov VS. Clinical Features of First-episode Psychoses During the COVID-19 Pandemic. Consortium Psychiatricum. 2021;2(3):27. doi: 10.17816/CP85