Философские и научные контексты проблемы эмпатии

Наше внимание к феномену эмпатии продиктовано, в первую очередь, интересами качественной подготовки психологов-практиков. Значение процесса эмпатии в психологическом консультировании и психотерапии является общепризнанным. Различные школы и направления могут дискутировать о соотношении этого феномена и других методов психотерапевтического воздействия, о том, является ли эмпатия «агентом исцеления» или просто средством установления терапевтических отношений, но важность этого процесса в работе консультанта/психотерапевта сомнению не подвергается [Ягнюк, 2003]. Поэтому в контексте обучения и профессионального самоопределения

Карягина Т.Д. Философские и научные контексты проблемы эмпатии психологов-практиков вопрос развития эмпатии является чрезвычайно актуальным.

Дефиниции описываемого феномена в академической науке очень разнообразны и подчас противоречат друг другу: внерациональный, интуитивный процесс — когнитивная эмпатия; процесс сочувствия, сопереживания — принятие роли другого и т.д. Безусловно, одной из причин этого является многомерность диалогического пространства, в котором «живёт» эмпатия как в обыденном, так и в профессиональном психологическом общении. Анализ важнейших измерений этого пространства позволит, на наш взгляд, различить эмпатию и феноменологически близкие явления, а также идентифицировать и описать различные «эмпатии» как проявления сущностно единого процесса.

Также выходом из сложившейся ситуации может служить анализ понятия эмпатии в контексте консультирования и психотерапии, позволяющий описать феноменологию наиболее развернутых, произвольных форм этого процесса, и исследование эмпатии и ее развития с позиций культурно-исторического подхода.

Представления об эмпатии в психологии и философии

Анализ особенностей развития представлений об эмпатии в психологии обнаруживает неоднозначность взглядов, прежде всего, на природу и суть этого процесса, который определяется то как эмоциональный — «способность человека эмоционально отзываться на переживания других людей» [Гаврилова, 1977, с. 3], то как когнитивный — «структурирование мира по образцу другого» [Даймонд, 1949, цит. по Goldshtein, Michaels, 1985, с. 1], то как целостный — «проникновение во внутренний мир другого человека, будь то его эмоциональное переживание, личностные качества, потребности, стремления или оценочные суждения» [Сарджвеладзе, 1978, с. 485]. Т.е. наиболее спорным является вопрос о роли аффективных явлений в исследуемом феномене. Согласие авторов более или менее достигается лишь в одном аспекте: эмпатия — это понимание состояния другого. И здесь единство психологов подтверждается единством основного философского фокуса видения проблемы.

Постановка проблемы эмпатии в философии

Безусловно, важнейшее значение, которое эмпатия приобрела в философии, психологии и психотерапии, связано с аккумулированным в этом понятии гуманистическим, морально-этическим и эстетическим потенциалом.

В философии XVIII — нач. XX веков этот потенциал прослеживается от этических систем Смита, Спенсера, Шопенгауэра, взглядов Дарвина до обоснования понимающей психологии Дильтея, феноменологии Гуссерля, эстетики Липпса. «Предтечи» понятия «эмпатия» — «симпатия», «вчувствование»[2] — описывают феномены подлинной человеческой близости, общности, альтруизма, познания мира, другого человека, природы, искусства.

Т.П. Гаврилова, подробно проанализировав симпатию/вчувство- вание в упомянутых философских подходах, выделила следующие аспекты их рассмотрения:

1.    Симпатия/вчувствование как формы познания.

2.    Симпатия как свойство человека.

3.    Роль собственного опыта в акте симпатии/вчувствования.

4.    Наличие различных форм симпатии/вчувствования.

5.    Связь симпатии с альтруизмом [Гаврилова, 1975].

Мы бы дополнили этот список эволюционным значением симпатии, отмечаемым Спенсером и Дарвиным [Гаврилова, 1975; Wispe, 1991].

Хотелось бы отметить прослеживаемую во многих работах связь двух аспектов данного явления — симпатии как формы познания и как источника альтруизма. Наша способность сострадать важна не только как основание помощи, она также является основой человеческой общности, способом познания другого — как высшей ценности.

Изначальное понимание эмпатии (Einfuhlung Т. Липпса) подразумевало, во-первых, вчувствование — внутреннюю имитацию, в том числе кинестетическую, проекцию субъектом своего «Я» в объект, во-вторых, подчеркивалась цель этого вчувствования, выступающая также как ценность — особый способ познания сущности другого «изнутри» — предмета, объекта природы или искусства, человека.

Во второй четверти ХХ века интерес к эмпатическим проблемам в философии падает, что, по мнению Ю.П. Пузыревского, является следствием дискредитации данной тематики позитивизмом в связи с чрезмерным акцентированием психологического и иррационального в человеческом познании [Пузыревский, 2002б]. Другие исследователи также указывают на критику методологии понимающей психологии Дильтея как сокрушившую эмпатию в качестве способа, метода познания [Stueber, 2008].

Тем не менее, как пишет Пузыревский, в творчестве отдельных представителей основных направлений западной философии середины ХХ века, в частности, экзистенциализма, феноменологии, герменевтики, Франкфуртской школы, «феномен эмпатии рассматривается в связи с такими онтологическими, гносеологическими, методологическими, деонтологическими проблемами как проблема непосредственного и достоверного знания о существовании внешнего мира и чужой душевной жизни; эффективного способа понимания содержания внутренних переживаний других людей и содержания социокультурных текстов; этических отношений человека к другим людям и природе; эффективного способа растехнизации познания и культуры с целью восстановления утраченной гармонии между человеком и миром, рефлексивным и дорефлексивным» [Пузыревский, 2002б, с. 2].

Вновь возникший интерес к эмпатии у философов второй половины ХХ века и, особенно, его последней четверти, связан с широкомасштабным распространением дискурса неклассической рациональности, статусу метода и предмета которого эмпатия во многом соответствует[3].

Одним из основных аспектов эмпатии для философии является её роль важнейшего фактора человеческой интерсубъективности (Гуссерль).

Эдит Штайн[4] в своей диссертации 1917 года «Об эмпатии» определяла её как «опыт другого сознания ... способ, которым человек постигает психическую жизнь другого» [Stein, 1989, с. 11]. Феноменологи не соглашались с объяснением Липпсом механизмов эмпатии, но поддерживали его обоснование вчувствования как базового, первичного механизма понимания другого и критику концепции умозаключения по аналогии Милля [Stueber, 2008]. Другое сознание конституируется в актах эмпатического переживания. Эмпатия позволяет нам рассматривать другого как аналогичного нам без аналогизирующего суждения [Гуссерль, 1998/1931].

Герменевтики критиковали феноменологию за неучет культурного контекста, в котором происходит понимание: вчувствование опо­средуется культурными влияниями, а не представляет собой прямой контакт двух сознаний [Stueber, 2008].

В 60-е годы во многом под влиянием расцвета когнитивизма интерес к этой теме возвращается, но в новом ракурсе — возникает вопрос так называемой «наивной» психологии (folk psychology или иногда commonsense, na ve psychology): как мы в повседневной жизни можем объяснить, предсказать своё собственное и чужое поведение. Один из ответов на этот вопрос носит название «теория теории» (theory­theory — TT- или theory of mind). Согласно ТТ, по мере приобретения опыта и его обобщения с помощью рациональных гипотез мы создаем некоторую теорию сознания: сенсорный опыт связывается с внутренними состояниями, одни внутренние состояния с другими, внутренние состояния с поведением и т.д., формируются причинно-следственные связи, на основе которых мы и судим о себе и других. Другой вариант ответа — «теория симуляции» (simulation theory — ST). Мы представляем внутренние, ментальные процессы других за счёт имитации, генерации схожей активности, деятельности в себе. Под симуляцией понимается воображение, постановка на место другого, проекция, принятие роли — практически самые распространенные определения эмпатии или ее механизмов [Ravenscroft, 1997, Adams, 2001].

Также хотелось бы отметить значение для данной дискуссии (в поддержку теории симуляции) известной работы Т. Нагеля «Каково быть летучей мышью?» [Т. Нагель, 1974]. Её основные тезисы не преследовали цели обоснования эмпатии как ST, но многими исследователями были восприняты именно так [Hakansson, 2003]. Нагель подчеркивает, что самое детальное знание физиологии летучей мыши и самое обоснованное теоретизирование не даст нам ощущения ее опыта во всей его субъективности, единственный способ понять летучую мышь — встать на место летучей мыши.

Таким образом, различные философские традиции с помощью понятий «симпатия», «вчувствование», «эмпатия» и их функциональных аналогов описывали необходимые, сущностные феномены человеческой интерсубъективности — опыта существования другого сознания, другого Я, познания другого сознания, другого Я, а также человеческой социальности, морали.

Представления о природе эмпатии в психологии

Под влиянием идей Т. Липпса первоначально развивались представления об эмпатии как вчувствовании. Титченер, вводя понятие «эмпатия», писал, что мы не просто воспринимаем эмоции другого, но чувствуем их своим «умственным мускулом» (mind’s muscle) [Титченер, 1909, цит. по: Wispe, 1991, с. 79].

Исследователи 20-30-х годов подчёркивали когнитивные аспекты эмпатического понимания через принятие роли другого и соответствующее ролевое реконструирование (Мид), децентрацию (Пиаже, Валлон, Штерн). Процессы здесь описываются другие, но цель эмпатии прежняя — понимание другого «изнутри», а не объяснение «снаружи». Расширение представлений о природе эмпатических процессов привело в конечном итоге к преобладанию концепций об эмпатии как когнитивно-аффективном, когнитивно-аффективно-моторном и т.п. целостном, многомерном явлении. Это свидетельствует, на наш взгляд, о приоритете целевой или функциональной спецификации феномена эмпатии.

Говоря о роли эмоций в акте эмпатии, выделяют два аспекта:

1)    эмпатия как реакция на эмоции другого;

2)     эмпатия как эмоциональная реакция на другого.

Первый практически не вызывает разногласий, хотя и нуждается в уточнениях. Да, эмоции наиболее явно презентируют нам состояние другого человека. Но, во-первых, можно ли говорить об эмпатии как реакции, например, на внешние признаки ситуации без непосредственного восприятия его эмоций (испорченная любимая вещь, разрушенный дом и т.п.)? В некоторых определениях это учитывается, например, когда эмпатия рассматривается как реакция на воспринятые или «предполагаемые в данной ситуации чувства другого» [Eisenberg, 1987]. С другой стороны, проникновение во внутренний мир другого (так определяют эмпатию Роджерс [2002] , Сарджвеладзе [1978]) гораздо шире реакции на эмоции. Как показывает анализ методической организации экспериментальных исследований эмпатии, сужение ее понимания до «реакции на эмоции другого» соответствует относительной простоте проведения экспериментов: экспрессивные выражения эмоций, факт их распознавания испытуемыми и т.д. являются легко контролируемыми переменными.

Второй аспект — эмоциональный характер эмпатической реакции — предмет дискуссий до сих пор. Как уже отмечалось, в настоящее время преобладают взгляды о целостном, многомерном характере эмпатии. Например, по словам Сарджвеладзе: «Эмпатия — это особый психический акт, целостное образование когнитивных, эмоциональных и моторных компонентов, которое включено в качестве особой формы в социальное взаимодействие» [Сарджвеладзе, 1978, с. 485]. На полюсе эмпатирующего отмечаются сопереживание, сочувствие, эмоциональное заражение, собственный эмоциональный дискомфорт (personal distress), чувства симпатии, жалости и т.д., когнитивные умозаключения, децентрация, когнитивная реконструкция, фантазия и воображение, кинестетическая имитация, моторное подражание и т.д. В качестве механизмов эмпатии рассматриваются чаще всего заражение, проекция, интроекция, идентификация [Сарджвеладзе, 1978; Юсупов, 1990; Басин, 1987; Тютяева, 2002] и децентрация [Гаврилова, 1977].

Сторонники эмоциональной природы эмпатии признают участие «неэмоциональных» процессов в реагировании на чувства другого, но дифференцируют феномен эмпатии как:

•     аффективный, эмоциональный ответ, «сходный с эмоциями объекта эмпатии» [Hoffman, 1987, с. 48];

•     особую «викарную» (замещающую) эмоцию (заботы, сочувствия, симпатии, жалости и т.д.) [Batson, 1997, с. 752].

Процессы когнитивной оценки или ролевой реконструкции, по мнению, например, C.D. Batson;! (1997), лишь модулируют аффективные процессы.

Один из авторитетнейших современных западных исследователей эмпатии, автор считающегося наиболее надежным теста эмпатии (IRI — Interpersonal Reactivity Index), Davis говорит о смешении процессов и их результатов, что, на его взгляд, является главной причиной путаницы в исследованиях изучаемого феномена [Davis, 1996]. Например, уже упоминавшийся Batson считает эмпатией чувство симпатии, заботы, тогда как другие исследователи пишут, что эмпатия может привести к возникновению чувства симпатии [Wispe, 1991]. N. Eisenberg определяет эмпатию как аффективный ответ, происходящий в результате постижения эмоционального состояния или ситуации другого [Eisenberg, 1987]. В понимании Дэвиса эмпатия как многомерный феномен должна анализироваться с точки зрения предпосылок, процессов, интра- и интерперсональных результатов.

Примерами реализации многомерного подхода являются модели описания стадий и этапов эмпатии. Эти феноменологические модели создаются в поле и для нужд, в первую очередь, психотерапевтической практики, и основное внимание в них уделяется описанию макроди­намики внешних (вербальных и невербальных) проявлений эмпатии в процессе терапии, «внутренняя кухня» эмпатии психотерапевта специально не анализируется.

Например, наиболее часто используемая в зарубежной психологии модель [Barret-Lennard, 1981; Keefe, цит. по: Goldshtein, Michaels, 1985, с. 6] описывает следующие стадии:

I.    Фаза предварительных условий. Психотерапевт настроен отреагировать эмпатически на выражение себя клиентом.

II.     Фаза эмпатического резонанса.

a.  Восприятие различных аспектов поведения клиента — слов, стиля речи, особенностей вербальной и невербальной экспрессии и т.п.

b.  Осознание собственного отклика — чувств, эмоций, мыслей, образов, воспоминаний, непосредственно возникших намерений и т.д.

c.  Рефлексия источников отклика (что «мое», что принадлежит клиенту, что является результатом контрпереносных реакций и т.д.).

III.     Фаза выражения эмпатического понимания.

IV.     Фаза получения эмпатии клиентом.

V.     Фаза обратной связи.

Существуют и попытки реализации многомерного подхода другого рода — модели, выделяющие системообразующие факторы для описания эмпатии как целостного феномена. В этом случае широкий спектр эмпатических явлений организуется в результате дифференциации процессов, форм, проявлений и результатов эмпатии. Примером такого подхода в отечественной психологии является модель Юсупова [1993], которую автор основывает на понимании единства психики как системы, несущей отражательную, регуляторную и коммуникативную функции. Выделяются четыре основных процесса эмпатии, которые протекают в различных формах и выполняют определенную функцию:

аттракция + синтония + сопереживание — область аффективного (реактивного) регулирования;

интроекция + социальная сензитивность + сочувствие — область подсознательного отражения;

проекция + атрибуция + интуиция — область опережающего отражения;

интеракция + рефлексия + содействие — область произвольного регулирования [Юсупов, 1993, с. 53].

* * *

Таким образом, анализ представлений об эмпатии в философии и психологии ставит перед нами задачу методологического обоснования подхода к эмпатии как к целостному явлению.

Основные контексты современного изучения эмпатии в психологии и нейронауках

Нейрофизиологические механизмы эмпатии

Широкое изучение нейрофизиологических механизмов эмпатии началось в 90-е годы после открытия итальянскими ученым Rizzolatti и др. [Rizzolatti, Craighero, 2004] так называемых зеркальных нейронов. Первоначально они были обнаружены в мозгу приматов, а затем и человека. Эти клетки активизируются не только, когда выполняется определенное действие, но и когда индивид видит или слышит, как это действие выполняет другой. У человека такие нейроны, реагирующие на целенаправленное действие другого, были обнаружены в зоне Брока, связанной с речью. В дальнейшем зеркальные нейроны были найдены в других областях человеческого мозга, связанных уже не с моторикой, а с ощущениями и эмоциями. Ученые заговорили о зеркальном принципе работы мозга в целом. В 2002 году Preston и de Vaal обосновали модель нейрофизиологических механизмов эмпатии, согласно которой восприятие эмоций другого активирует в наблюдающем нейронные механизмы, ответственные за генерацию эмоций, как если бы это были его собственные эмоции. Это позволяет наблюдающему «резонировать» с наблюдаемыми состояниями. Причем помимо моторных репрезентаций происходит также активация соматических, аффективных, когнитивных и других откликов, связанных с соответствующей эмоцией. Кроме того, было отмечено, что нейронные сети активируются автоматически, когда бы мы ни становились свидетелями переживаний других людей [Preston, de Vaal, 2002].

Эти данные привели к возникновению новых вопросов, с которыми сталкиваются психологи и специалисты нейронаук в современных исследованиях изучаемого феномена. В частности, является ли эмпатия автоматическим процессом, можно ли говорить о «сознательной» эм­патии, как человек различает свои эмоции и эмоции другого, каковы эволюционные преимущества эмпатии.

В результате решения поставленных задач была обнаружена связь показателей эмпатии по тестовым измерениям и показателей активности зеркальных нейронов [Lamm и др., 2004; Vignemont, Singer, 2006; Hein, Singer, 2008]. Так, исследования под руководством Batson;! выявили, что при инструкциях испытуемым «Представьте, каково Вам в такой ситуации» и «Представьте, каково другому в его ситуации» активируются сходные нейронные механизмы, однако при этом наблюдается дополнительная активация механизмов, позволяющих различить реакцию на своё состояние и реакцию на состояние другого, а именно обнаружено различное возбуждение нейронов левой и правой теменной коры [Lamm и др., 2004]. В этой работе также описывается модулирующее действие когнитивной оценки ситуации, в которой проявляются эмоции (оправданны ли чувства, испытываемые объектами эмпатии в данной ситуации), на работу нейронных сетей.

В исследованиях F. Vignemont и Т. Singer продемонстрирована различная мозговая активность в зависимости от характера отношения эмпатирующего к объекту эмпатии, испытывающему боль. В частности, по отношению к одобряемым персонам активация, связываемая с эмпатией, наблюдалась и у мужчин, и у женщин, а по отношению к неодобряемым — только у женщин. В программе дальнейших исследований Т. Singer и ее коллег — поиск других факторов, способных влиять на активацию «нейронных сетей эмпатии»: характеристик эмоций, отношений между субъектом и объектом эмпатии, особенностей ситуации и личности эмпатирующего [Vignemont, Singer, 2006]. Следует отметить, что в настоящее время проводятся исследования реакций на наиболее «физиологичные» эмоции — в основном, боль, отвращение.

С точки зрения авторов, эти и подобные исследования позволяют с уверенностью говорить о том, что найден мозговой механизм эмпатии.

Существуют различные типы его модуляции — как сознательная, произвольная, так и рефлекторная. При этом можно говорить о существовании дилеммы ранней или поздней модуляции, аналогичной имеющейся в когнитивной психологии внимания дилемме ранней и поздней селекции признаков [Дормашев, Романов, 1999]. Согласно модели поздней модуляции, эмпатический ответ мозга прямо, автоматически, всегда активируется восприятием эмоций другого. Информация о контексте ситуации и других факторах обрабатывается параллельно. Затем в результате вертикального торможения или процесса горизонтальной конкуренции различных мотивационных процессов происходит модуляция эмпатического резонанса. В соответствии с моделью ранней модуляции, эмпатическая реакция не является автоматической, а возникает после оценки воспринимаемого в контексте различной внутренней и внешней информации. То есть, с этой точки зрения, эмпатический процесс является результатом оценочных процессов.

По мнению Т. Singer, делать вывод о предпочтении какой-либо модели рано. Первооткрыватель зеркальных нейронов Rizzolatti склоняется к поздней модели — иначе нивелируется эволюционное преимущество эмпатии. С его точки зрения, главное предназначение зеркальности мозга — понимание другого. Причем не понимание с помощью построения теории сознания (ТТ), а через прочувствование, схватывание ситуации, постижение изнутри [Rizzolatti, Craighero, 2004]. Такое понимание позволяет быстрее предсказать поведение другого, что является главной эволюционной выгодой. С другой стороны, в свете последних открытий нейрофизиологии рассматривается и все шире признается исследователями эволюционное преимущество альтруизма, напрямую связанного с эмпатией.

Таким образом, изучение нейронных механизмов эмпатии пока не дает однозначного ответа на существующие вопросы. Однако открытие зеркального принципа работы мозга позволяет сделать предположение о наличии врожденного мозгового механизма того типа понимания другого, за который «отвечает» в философии и психологии эмпатия — понимания за счет ощущения в себе, внутренней имитации, приобщения к опыту другого, «как бы» попадания в его внутренний мир и т.п.

Эмпатия и моральное развитие

Исследования связи эмпатии и морального, просоциального поведения являются наиболее значимыми в зарубежной психологии. Авторитетные в этой области ученые, такие как М. Hoffman, N. Eisenberg и C.D. Bаtsоn, являясь авторами большого количества работ о моральном развитии, эмпатии и альтруистической мотивации, внесли серьезный вклад и в развитие теории эмпатии в целом. Среди основных вопросов, поднимаемых в этих исследованиях, можно выделить следующие:

1.    Существует ли подлинно альтруистическая помощь, мотиви­руемая искренней заботой о ближнем, его интересами, а не желанием уменьшить собственный эмоциональный дискомфорт при восприятии страданий другого, не желанием избежать само- и социального наказания или заслужить аналогичные поощрения?

2.    Какую роль в формировании такой мотивации играют аффективные реакции, возникающие у субъекта при восприятии эмоций другого?

3.    Как человек справляется со своим эмоциональным дискомфортом, если он разделяет страдания другого?

4.    Какие факторы способствуют оформлению аффективных реакций в альтруистическую заботу о другом или в эгоистическую заботу о себе и соответствующее поведение?

C.D. Batson сформулировал так называемую гипотезу «альтруизм- эмпатия», для доказательства которой было предпринято более 25 исследований, вызвавших в 1980-1990-е годы интенсивную полемику [Batson, 1988, 1989, 1997a,b и др.; Cialdini, 1997]. Целью экспериментов ученого и его коллег было стремление показать существование подлинной альтруистической мотивации, базирующейся на эмпатии, и опровергнуть главенство прагматических и эгоистических факторов в регуляции человеческого поведения. Общая схема этих экспериментов традиционна для исследований в данной области: предъявление испытуемому персонажа, испытывающего эмоции, и регистрация его реакций, в том числе психофизиологических коррелятов эмоций [Гаврилова, 1975]. При этом экспериментальные схемы варьировались так, чтобы по возможности стимулировать ту или иную реакцию, ориентированную на себя или на другого, а также контролировать их влияние на поведение испытуемого. По итогам этих исследований сам Batson считает свою гипотезу доказанной: эмпатия — важнейший, если не исключительный источник мотивации[5].

Wispe, автор монографии «Психология симпатии», как и Batson, склонен считать симпатию мотивирующей альтруизм, настаивая на дифференциации симпатии и эмпатии. Эмпатия с его точки зрения — «попытка одного самосознающего субъекта безоценочно постичь опыт другого» [Wispe, 1991, c. 79], в то время как симпатия — солидаризация с другим, позиция не «как если бы другой», а «с другим». Цель эмпа­тии — понимание, симпатии — помощь другому. Wispe отмечает изобретательность, доказательность экспериментов Batson, но считает, что в них изучалась не эмпатия. Он, с одной стороны, подвергает критике методологические основания этих экспериментов[6], а с другой, ставит под вопрос саму возможность экспериментального изучения эмпатии при современном состоянии представлений о ней.

М. Hoffman и N. Eisenberg, наибольшее внимание уделяющие онтогенетическому развитию морали и просоциального поведения, определяют эмпатию как аффективные ответы, соответствующие тому, что чувствует другой, разделение чувств другого. В дальнейшем это может привести к возникновению чувств, ориентированных как на другого, так и на себя, а также к соответствующему поведению человека. Так, Eisenberg показала, что младшие подростки при формировании установки на уменьшение собственного дискомфорта менее склонны к помогающему поведению. Важнейшее значение в создании этой или противоположной установки играют индивидуальные характеристики эмоциональности: уровень интенсивности эмоций и способность к эмоциональной регуляции (переживать эмоцию или быть ею захваченным) [Eisenberg, 1987]. Hoffman подчеркивает, что хотя эмпатические чувства первичны, нравственные принципы оформляют их влияние, например, могут редуцировать воздействие эмоционального заражения [Hoffman, 2000].

В данной области отечественной психологии известны работы Т.П. Гавриловой [1977], Стрелковой [1987] и Гончаренко [2003]. Так, Т.П. Гавриловой была разработана оригинальная проективная методика незаконченных рассказов, позволяющая дифференцировать направленность эмпатических чувств ребенка на себя (сопереживание) или на другого (сочувствие). Исследование показало, как влияют на преобладание сопереживания или сочувствия такие факторы как формирование устойчивой нравственной ориентации, развитие способности к когнитивной и эмоциональной децентрации, и выявило рост способности к сочувствию от младшего школьного к подростковому возрасту. Отметим, что эти типы реагирования рассматривались исследователем как различные уровни развития эмпатии.

С таким подходом согласуются данные исследований Hoffman. Он дифференцирует следующие стадии развития эмпатической реакции:

1)    эмоциональное заражение (реактивность младенца);

2)    эгоцентрический эмоциональный дистресс (ведущий к поведению, уменьшающему свой дискомфорт);

3)    подлинный дистресс, разделяющий переживания другого (на его основе уже возможно появление альтруистических чувств, направленных на другого);

4)     устойчивая эмпатия к другому.

Автор подчеркивает роль развития познавательных процессов, от дифференциации себя и другого в раннем возрасте до децентрации в более позднем возрасте [Hoffman, 2000].

Проблема связи эмпатии и морали исследуется и с другой стороны — через изучение связи низкой эмпатичности или отсутствия эмпатии с агрессивным, вплоть до криминального, поведением. Исследователи объясняют эту связь следующей тенденцией. При эмпатии агрессор разделяет эмоциональный дистресс своей жертвы, и происходит когнитивное принятие ее роли, что способствует торможению агрессивных импульсов в будущем. Поэтому в случае отсутствия эм­патии по отношению к своим жертвам, агрессоров уже ничто не останавливает [Perez-Albeniz, de Paul, 2004]. В отечественной психологии было предпринято масштабное исследование эмпатии преступников, осужденных за различные преступления, в результате которого обнаружены аналогичные связи, а также выявлены факторы, блокирующие проявление эмпатических тенденций [Климова, 2002].

Существуют также исследования эмпатии с помощью современных качественных методов. В результате одного из них было показано, что феноменологически опыт эмпатии как для испытавшего ее по отношению к себе, так и для испытывающего ее к другому, необходимо конституируется среди прочего заботой о самочувствии другого [Hakansson, 2003].

Таким образом, можно видеть, что современные исследователи придают важнейшее значение эмпатии в развитии мотивации человека. Несмотря на разногласия в определении ее «удельного веса» в альтруистической мотивации, эмпатия считается наиболее важным источником морального поведения. С другой стороны, анализ данных работ очередной раз показывает неопределенность основных понятий. Как мы уже отмечали, преобладание лабораторных схем экспериментов, поиск эмпатии «там, где светло», приводит к сужению, уплощению понимания этого феномена. Wispe, на наш взгляд, справедливо говорит о лабораторных аналогах эмпатии и невозможности дифференциации феноменов при таком подходе. Изучение эмпатии в контексте онтогенетического развития морали и просоциального поведения позволяет глубже проследить опосредующие мотивационные, личностные влияния на этот феномен и наоборот.

Эмпатия в профессиях «человек-человек»

Вторым обширным контекстом изучения эмпатии являются так называемые социономические профессии (профессии типа «человек- человек»), и особенно помогающие профессии.

Большое внимание за рубежом и все больше в отечественной психологии уделяется изучению эмпатии в деятельности психологов, врачей различного профиля, дефектологов, воспитателей, учителей и т.д. [Rogers, 1993; Ansel, 2006; Борисенко, 1988; Михальченко, 1989; Гиппенрейтер и др.,1993; Агавелян, 1995; Василькова, 1998; Козина, 1998; Дорошенко, 2007 и др.]. Исследуется роль эмпатии в эффективности их деятельности, место эмпатии в структуре личности и мотивации, изучаются факторы и разрабатываются методы развития эмпатии. Все исследования признают важность эмпатии в данных профессиях, но и ставят вопрос о границах эмпатии, например, в профилактике синдрома эмоционального сгорания [Козина, 1998]. Как и в исследованиях «эмпатия-альтруизм», обсуждается эмпатия как источник бескорыстной мотивации помощи и поверхностная либо искаженная, «ложная» эмпатия, маскирующая мотивацию влияния, власти или, наоборот, зависимости [Дорошенко, 2007].

Переходя к исследованиям эмпатии в контексте помогающих профессий, мы попадаем на территорию, где методология исследований меняется. Появляется анализ транскрипций «живых» психотерапевтических сессий, уроков, бесед с пациентами и т.д. Эмпатия описывается феноменологически, оценивается с помощью шкал экспертной оценки [например, Роджерса, Труакс — Patterson, 1974] или моделей [Barrett-Lennard, 1981]. Широко известны масштабные исследования этого феномена у учителей, предпринятые Роджерсом и его единомышленниками с целью доказательства универсальности эмпатии как фактора личностного роста [Rogers, 1993].

С другой стороны, во многих исследованиях эмпатия понимается как свойство личности, установка, говорится об эмпатийном потенциале. Измерения осуществляются стандартизованными тестовыми методиками, среди которых можно отметить адаптированный опросник эмоциональной эмпатии Мехрабьяна, тест В. Бойко и тест И. Юсупова, являющиеся наиболее популярными в отечественной психологии[7].

Проективные методики почти не используются, за исключением методики изучения эмпатии учителей С.Б. Борисенко [Борисенко, 1988; Гиппенрейтер и др., 1993]. Существуют исследования, оценивающие с точки зрения эмпатии продукты профессиональной деятельности, например, портрет больного [Козина, 1998]. Часто эмпатичность профессионала оценивается его клиентами/пациентами, учениками и т.д. [Гиппенрейтер и др., 1993; Козина, 1998].

Именно эмпатия — диспозиция, эмпатийный потенциал рассматривается как:

1)       фактор формирования мотивации, обусловившей выбор профессии;

2)       фактор успешности профессиональной деятельности, обеспечивающий адекватность социальной перцепции и успешность совладания в ситуациях, провоцирующих эмоциональное сгорание [Козина, 1998; Дорошенко, 2007].

В целом, рассмотренные нами контексты изучения эмпатии соответствуют следующей логике анализа: эмпатия — гуманистическая мотивация — помощь (в обыденной жизни или профессиональная). При этом возникают вопросы о том, что меняется для эмпатии при ее «профессионализации»? Принципиальны ли различия между самими социономическими профессиями? Широко известна точка зрения К. Роджерса, утверждающего и доказывающего универсальность триады необходимых и достаточных условий развития личности. Педагогика, детско-родительские, супружеские, межэтнические отношения, бизнес, менеджмент — везде работают эмпатия, безусловное принятие и конгруэнтность, фасилитирующие личностный рост. Э. Медоус, ученик и последователь К. Роджерса, возражает, говоря, что нельзя переносить принципы помогающих отношений на отношения равных партнеров (например, бизнес). С его точки зрения, обязательная для помогающих отношений коммуникация человеком своей эмпатии, конгруэнтности и безусловного принятия, в партнерских отношениях не является необходимой [Колпачников, 2000]. Таким образом, одним из признаков «профессиональной» эмпатии, по Медоусу, является ее коммуникация «помогаемому» ради достижения цели — помощи.

Большое значение придается эмпатии в деятельности профессионального психолога, в первую очередь, консультанта, психотерапевта [Роджерс, 1982, 2001,2002; Ванершот, 2005; Бохарт, 1993; Кохут, 2000; Гиппенрейтер и др., 1993; Орлов, Хазанова, 1993; обзоры — Ягнюк, 2003; Карягина, 2006]. Однако в большинстве исследований рассматривается роль эмпатии, ее влияние на процесс психотерапии или консультирования, на терапевтические отношения и изменения состояния клиента. Безусловно, также существует множество пособий и руководств, описывающих формы выражения эмпатического понимания (активное слушание, отражение чувств, отзеркаливание, перефразирование и т.д.) [например, Gordon, 1970, 1974; Иган, 2001, 2004; Вебер, 1998; Гиппенрейтер, 1995]. Специфика же эмпатии как профессиональной деятельности практически не изучается.

Завершая анализ основных контекстов исследования эмпатии, отметим, что также:

1.    Эмпатия изучается в структуре эмоционального интеллекта в качестве составной его части. По данным исследований, этот вид интеллекта вносит больший вклад в успешность личности (профессиональную, социальную), чем интеллект «обычный» [Андреева, 2007].

2.    Традиционное для социальной психологии изучение эмпатии как механизма социальной перцепции, регулятора межличностных взаимодействий, развивается в настоящее время активным исследованием ситуаций «осложненного» общения [Менджерицкая, 1998]. Например, эмпатия в межэтническом общении (межнациональный коллектив авторов разрабатывает шкалу межэтнической эмпатии [Wang и др., 2003]). Здесь исследователи в полной мере имеют дело с эмпатией как опытом другого сознания.

3.    Одним из новейших направлений изучения эмпатии является исследование аутизма как «эмпатического расстройства». Выдвигается гипотеза, что именно нарушения в работе зеркальных нейронов, наблюдаемые у больных аутизмом, определяют основную симптоматику заболевания. Несколько коллективов авторов исследуют связи этих нарушений с трудностями аутистов в имитации, понимании интенций других людей. Для нужд этих исследований создан набирающий популярность и в других прикладных исследованиях опросник эмпатии Барон-Коэн empathy quotient (EQ) scale [Baron-Kohen, Wheelwright, 2004].

* * *

Рассмотрев основные аспекты и контексты изучения эмпатии в психологии, философии и смежных науках, можно отметить, что анализ спорных, «больных» вопросов теории эмпатии приводит нас в ту область, где она «прописана» по полному праву — в область психологической практики, консультирования и психотерапии. Здесь встают задачи ее формирования, развития, и, значит, именно здесь точка роста психологической теории эмпатии.