Переживание разрыва в отношениях: феноменология критической ситуации и средства психологической помощи

Статья посвящена исследованию феноменологии переживания разрыва. Разрыв предлагается понимать как разновидность утраты и как кризис в диалогической реальности жизни личности. В качестве аналитической модели используется модель адресованности переживания Ф.Е. Василюка. Выдвигается гипотеза о том, что ключевой динамикой для переживания разрыва служит динамика отношений между различными структурными элементами модели: «рассказчик» и «герой», «адресат» и «предмет» переживания. В статье приводится исследование нарратива разрыва в научной и обыденной речи, предлагается периодизация переживания разрыва, дается структурированное описание феноменологии критической ситуации на каждой стадии, формулируются элементы психотерапевтической стратегии с учетом выявленной специфики. Делается вывод, что продуктивность переживания разрыва связана с восстановлением авторской позиции по отношению к своему переживанию и с восстановлением диалогической открытости личности.

Статья посвящена исследованию феноменологии переживания разрыва. Раз- рыв предлагается понимать как разновидность утраты и как кризис в диало- гической реальности жизни личности. В качестве аналитической модели ис- пользуется модель адресованности переживания Ф.Е. Василюка. Выдвигается гипотеза о том, что ключевой динамикой для переживания разрыва служит динамика отношений между различными структурными элементами модели: «рассказчик» и «герой», «адресат» и «предмет» переживания. В статье приво- дится исследование нарратива разрыва в научной и обыденной речи, предла- гается периодизация переживания разрыва, дается структурированное описа- ние феноменологии критической ситуации на каждой стадии, формулируются элементы психотерапевтической стратегии с учетом выявленной специфики.
Делается вывод, что продуктивность переживания разрыва связана с восстановлением авторской позиции по отношению к своему переживанию и с вос- становлением диалогической открытости личности.

Введение

Как трудно бывает прощаться, знает по опыту каждый человек, и со своей стороны хорошо знают психотерапевты. Любая терапия однажды подходит к концу, и умение сказать клиенту «до свидания» является одной из важных компетенций консультанта. Последнее обстоятельство вызвано как раз тем, что сами клиенты нередко приходят с этой трудностью. В жизни человека завершение отношений может осуществляться по-разному, но, пожалуй, самый болезненный и проблематичный вариант: разрыв. Невозможность жить дальше, глубокая обида и гнев на партнера, чувство отвержения и уни- женности — жалобы, которые звучат на консультациях. Разрыв становится испытанием, требующим реализации всех возможностей личности к со- владанию. Для создания психотехнической модели работы с переживанием разрыва нужен феноменологический анализ критической ситуации.
Понимающая психотерапия отвечает на вопрос о критической ситу- ации, рассматривая человека в индивидуальной перспективе: критиче- ская ситуация — это ситуация невозможности реализовывать внутрен- ние необходимости жизни [Василюк 1984]. Однако событие разрыва относится к пространству не индивидуального бытия, а межличностных отношений. Из этого следует необходимость развить теорию таким об- разом, чтобы она отражала практический опыт работы с трудностями от- ношений и диалогическое измерение проблемы. Феноменологический анализ переживания разрыва служит первым шагом в направлении ре- шения такой исследовательской задачи.
В настоящей статье изложены результаты исследования феноменоло- гии переживания разрыва, которое проводилось на материале учебных феноменологических эссе, психологических консультаций и художе- ственных произведений. Типологически переживание разрыва следу- ет рассматривать как разновидность переживания горя. «Предметами» утраты здесь выступают: партнер по отношениям, сама концепция отно- шений1 и некоторые важные аспекты идентичности. Последнее характерно для разрыва таких отношений, которые можно назвать конститу- ирующими для «Я». В той мере, в какой переживание разрыва требует от человека личностной перемены и пересмотра «системы координат», мы должны назвать такое переживание кризисом. Анализ переживания раз- рыва как кризисного события в жизни личности должен осуществляться посредством обращения к реальности диалога, т.е. на материале отноше- ний, как в «горизонтальном» (межличностном), так и «вертикальном» (Бог — человек) измерениях [Гросицкая 2015; Снегирева 2012].

1 По мере распространения в современном городском обществе психологи- ческого просвещения, с одной стороны, и практики духовного окормления — с другой, все чаще можно услышать формулировку «работать над отношениями».
Это одна из тех концепций, которые сегодня заставляют человека думать о при- ложенных усилиях, выношенном образе будущего, стремлении к идеалу и, соот- ветственно, накладывают отпечаток на переживание разрыва.


Сегодня мы знаем различные варианты периодизаций переживания горя [Василюк 1991; Линдеманн 1984; Руслина 2012; Prend 1997]: от Е. Лин- деманна и Э. Кюблер-Росс до Э. Пренд и Ф.Е. Василюка. Они во многом сходятся в плане феноменологии горя и предлагают свои варианты концеп- туализации. Большинство исследователей указывают на то, что пережив- ший утрату человек вынужден встречаться с необратимыми изменениями в реальности и принимать вызов своих, порой невыносимых, чувств. В пере- живании горя человек продвигается от шокового состояния (бесчувствие, отрицание) через торжество деструктивных переживаний (гнев, отчая- ние, дезорганизация) к нормальной печали, признанию реальности утра- ты, реорганизации и обновлению смыслового контекста жизни (согласно Ф.Е. Василюку: творение памяти, включение фигуры умершего в ценност- ное измерение существования [Василюк 1991]). Исследование феномено- логии переживания разрыва позволило выделить ряд стадий, характерных для данного типа переживания: предчувствие, шок, горе, восстановление, примирение. В статье речь о них пойдет подробнее.
Проблематика разрыва исследовалась З. Фрейдом, М. Балинтом, Д. Винникоттом, М. Малер, Дж. Боулби, А. Грином, О. Кернбергом [Ба- линт 2002; Боулби 2004; Винникотт 2002; Грин 2005; Кернберг 2000; Ма- лер и др. 2011; Фрейд 1984]. В психоаналитическом русле разрыв ранних отношений привязанности понимается как событие, определяющее в дальнейшем способ индивидуального существования субъекта и при- сущие ему стратегии в отношениях с людьми. Антропология, стоящая за теорией объектных отношений, предлагает рассматривать человека преимущественно как продукт первичной системы отношений, которая становится конституирующей для психики индивида [Кернберг 2000].
Эта система воспроизводится в отношениях человека с самим собой и с другими и, безусловно, актуализируется в ситуации разрыва, случив- шегося во взрослом возрасте. Подобная редукция человека к сумме пер- вичных взаимосвязей кажется чрезмерной, тем не менее диалогический потенциал теории объектных отношений представляется ценным для гуманитарных исследований в русле понимающего подхода.
Точкой соприкосновения психоаналитической теории отношений с экспириентальной психологией становится концепция адресованности переживания, разработанная Ф.Е. Василюком [Василюк 2005]. Ссыла- ясь на исследования аффективной жизни младенцев, с одной стороны, и на философско-духовные концепции диалога М.М. Бахтина и М. Бу- бера [Бахтин 1979; Бубер 1999] — с другой, Ф.Е. Василюк делает вывод о том, что переживание всегда адресовано. Адресованность имеет раз- личные проявления: например, она может быть явной или латентной, положительной или отрицательной, сознательной или бессознательной.
Ф.Е. Василюк предлагает отличать адресованность переживания от его направленности и вводит категории: «адресат» и «предмет» пережива- ния. «Предмет» переживания — тот, с кем оно непосредственно связано, «адресат» — фигура, к которой обращен рассказ. В обоих случаях важно учитывать зазор между субъективными образами «адресата» или «пред- мета» переживания и теми реальными людьми, с которыми устанавли- ваются отношения.
Вводя структурное разграничение «предмета» и «адресата» пере- живания, Ф.Е. Василюк предлагает различать внутри переживающей личности субъектов соответствующих установок: «Я-переживающее» и «Я-рассказывающее». Между этими «Я» могут устанавливаться раз- личные отношения: «“Я-рассказчик” со-переживает или нарочито от- страняется от “Я-переживающего”, принимает или отвергает его, ставит перед ним вопросы на смысл, дает то или другое истолкование и изобра- жение переживанию (в частности, включая его в разные эстетические рамки и этические оправы — трагедии или водевиля, долга или престу- пления), словом, совершает работу над переживанием, которая не отде- лена от работы самого переживания, а составляет с ним единый процесс, два потока которого взаимно влияют друг на друга. <…> Адресованное выражение переживания нельзя считать факультативной добавкой к са- мому процессу переживания; это необходимый, внутренне присущий переживанию компонент, органично включенный в общую систему ра- боты переживания» [Там же, c. 70].
Ситуация значимых отношений характеризуется тем, что «предмет» и «адресат» переживания совпадают в одном человеке, к которому об- ращено отношение любви. При этом само отношение структурно оста- ется внутреннее сложным, так как установки, чувства, ожидания от партнера в аспекте каждого из этих двух измерений («направленность» и «адресованность») будут различными. «От “предмета” неразделенной любви влюбленный может ждать перемены чувств, но от того же чело- века как “адресата” этого переживания, перед которым он раскрывает горечь своего сердца, он будет ждать уважения, сочувствия и понима- ния», — пишет Ф.Е. Василюк [Там же]. Эмпирические наблюдения по- казывают, что подобная дифференциация в ситуации разрыва не всегда доступна субъекту переживания. Это касается и способности различать в себе «Я-рассказчика» и «Я-героя». Сложная драма отношений на пере- численных четырех полюсах и между ними составляет специфику пере- живания разрыва.
Наша гипотеза состоит в том, что вовлеченность человека в значи- мые отношения приводит к условной слитности «Я-рассказчика» и «Я-героя» в сознании субъекта. Аналогичным образом субъект не раз- личает в другом «предмет» и «адресат». Разрыв отношений, начиная с предчувствия охлаждения и заканчивая перестройкой жизненного укла- да, сопровождается трудным разделением этих фигур. Поскольку из- начально «предмет» и «адресат» не отделяются, утрата любимого лица означает экзистенциальную катастрофу: остановку диалога как формы жизни личности и потерю субъектом авторской позиции. По мере про- живания необходимых стадий субъект имеет возможность сделать слу- чившееся предметом рассказа по отношению к новому адресату: с этого шага начинается восстановление способности к диалогу и восстанов- ление личностного статуса — уже в новом виде, с учетом полученного опыта и переоценки ценностей. Разотождествление «рассказчика» и «ге- роя», «адресата» и «предмета» постепенно приводит к тому, что человек начинает мыслить свое существование как возможное без утраченного человека, восстанавливается его способность вступать в отношения.
Успешность переживания жизненного кризиса, спровоцированного разрывом, во многом зависит от того, насколько безопасные и прини- мающие отношения устанавливает человек с самим собой. Наблюдения показывают, что первоначально субъект, переживающий разрыв, от- страняется от себя, затем стремится прибегнуть к контролю и далеко не сразу начинает проявлять к себе эмпатию и принятие. На способность исцелить в первую очередь отношения с собой как «героем» пережива- ния влияют опыт значимых отношений, участвовавших в формирова- нии личности, и актуальная связь, которую удается установить с новым «адресатом» — например психотерапевтом. Имеет значение и творче- ская способность, позволяющая задействовать ресурсы памятования и пережить горе, сохранив Другого как собеседника и партнера по обще- нию в символической реальности переживания.
Негативный сценарий переживания разрыва связан с невозможностью вернуть себе авторство и с тотальной потерей Другого как того, кто спосо- бен «подтвердить» существование человека. Из драматичных литератур- ных примеров упомянем Медею — героиню древнегреческих мифов и трагедии Еврипида. Ее безутешность, готовность отдать главную роль ярости и скорби (подмена автора героем) приводит к деструктивному пути переживания: убийству соперницы и детей, а затем и самоубийству.
В духе психоаналитических теорий можно связать этот сценарий со ста- тусом чужестранки, присущим Медее: связь с домом и семьей для нее пресеклась предательством. В клинической практике подобные приме- ры относятся к случаям депрессии, если понимать ее как форму отказа от жизни, в основе чего всегда лежит утрата любимого Другого.

Нарратив разрыва

«Языка для боли не существует, нет для нее никаких слов. Кроме не- печатных. Кроме брани. Нет для нее слов. Ой, оу, уф, ах. Господи. Боль — она сама себе язык» [Эмис 2007]. С этими словами писателя Мартина Эмиса, пожалуй, согласились бы психотерапевты, которые в силу про- фессии соприкасаются с «оголенным нервом» переживания. На кон- сультации человек, по выражению Юлии Кристевой, «проваливает ри- торический праздник» в попытке высказать невыразимое — и благодаря этому приближается к правде своего опыта и раскрывает возможности совладания [Кристева 2010]. Расположившись на границе вербальных возможностей, боль разрыва все же становится событием рассказа. Для психотерапии это имеет особое значение, так как исследование наррати- ва критической ситуации становится, во-первых, встречей с феномено- логией переживания, во-вторых, помогает осуществить терапевтическое сотрудничество с клиентом как с автором и рассказчиком. Психотехни- чески ориентированное исследование разрыва требует обратиться не только к научной традиции говорить об этом явлении, но и к практике рассказа о разрыве — житейской и поэтической, содержащей уникаль- ные стратегии совладания, данные в возможностях языка.
Когда произносят «разрыв», обычно имеют в виду резкое прекращение отношений как некоторого единства. Слово сохраняет в себе остроту и фа- тальность в отличие от «длящегося» и произвольного «расставания». Что- бы выявить специфику «разрыва», рассмотрим некоторые семантически близкие категории. «Ссора», «конфликт» помещают слушателя в контекст отношений, в которых имеет место проблема. В свою очередь, «разрыв» имеет более экзистенциальное и вместе с тем — телесное звучание: сло- во отсылает к широкому контексту жизни, указывает на «живую плоть» единства, рану на «теле бытия». Следующие близкие категории «измена», «предательство», «бросание» рассматривают проблему локально. За этими словами просматриваются субъект действия и претерпевающий субъект («тот, кто» и «тот, кого» — предали, бросили и т.д.). В то же время «разрыв» остается безымянным событием без автора, фатальным происшествием, в контексте отношений сопоставимым со смертью. Именно поэтому пере- живание разрыва сопряжено с возвращением себе субъектной, авторской позиции, с воскресанием из небытия, с новой способностью сказать глав- ные слова «Я» и «Ты» [Бубер 1999].
Поскольку авторская позиция достигается в рассказе, обратимся к исследованию историй, посвященных событию разрыва. Такое исследо- вание удобно проводить с опорой на ключевые характеристики наррати- ва: жанр, фигуры рассказчика и героя, их взаимоотношения, отношение к «предмету» и «адресату» переживания. Перечисленные характери- стики становятся важными точками вхождения в опыт разрыва, как он переживается клиентом, и первичными диагностическими критериями.
В рамках анализа жанра обратимся к двум способам сказать о разры- ве: SMS подруге «Мы с Максом всё» и монолог Кормилицы в трагедии Еврипида: Дома славного нет: здесь разрушено все, К царской дочери муж, к своей милой ушел, А супруга одна дни проводит в тоске.
Ах, от этой беды никакие друзья, Никакие слова не утешат!2 В приведенных примерах отсутствует слово «разрыв», однако нам ярко предстает феноменология критической ситуации. В первом случае она передана выражением «мы всё», т.е. идеей конца: мы как пара пре- кратили свое существование, «нас» больше нет. Второй пример сообща- ет, что разрушен «славный дом», т.е. семья. Подчеркивается, что супруга осталась одна и не знает утешения. Мотивы разрушения и одиночества, относящиеся к проблематике горя, выходят на первый план. Мини- малистический стиль SMS подчеркивает тотальность переживания не меньше, чем патетический язык трагедии. Важное различие состоит в том, что текстовое сообщение отправлено подруге, что указывает на по- тенциального «адресата», а значит — возможную разделенность пережи- вания и перспективу утешения. У Еврипида, напротив, подчеркивается невозможность утешения, что и делает переживание Медеи деструктив- ным и суицидальным.
Важным свойством переживания утраты значимых отношений мож- но назвать тотальность, что означает полное или почти полное раство- рение субъекта в переживании. Это ставит проблему сохранения автор- ства или его утраты и возможностей восстановления. В рассказе человек не всегда отделяет «себя-автора» от «себя-героя». Например, стенания Медеи — ее первая реплика в трагедии: «Увы! О, злы мои страданья.
О! О, смерть! Увы! О, злая смерть!»3 [Еврипид 2006, с. 7] — произносят- ся из глубины страдания. Функция рассказчика у Еврипида полностью передана Кормилице, которая превращает вопли в связный событийный рассказ. В другой ситуации человек может занять позицию по отноше- нию к событию разрыва. Например, он рассказывает: «Мы расстались такого-то числа такого-то года» — такой вход сразу помещает читателя или слушателя в контекст исторической хроники, в которой акцент бу- дет делаться не на чувствах или смыслах, а на фактах.

2 Эсхил. Софокл. Еврипид. Трагедии, пер. Д.С. Мережковского [Эсхил… 2016, с. 282]. 3 Здесь и далее пер. И.Ф. Анненского.

Хронологическое связывание событий — один из важных первых шагов переживания разрыва, он посвящен восстановлению жизненной канвы. Хронотоп, присущий конкретному рассказу, может многое рас- сказать о специфике переживания. Вот начало реального рассказа: «Эта история о расставании. Она давняя, с того времени еще были расстава- ния, но эта оставила самый сильный след» (Эссе 1). В отличие от приве- денного выше примера из «Медеи», здесь прослеживается больше автор- ского присутствия, которое реализуется в выделении ключевой темы и оценке субъективной значимости событий. В данном случае пережива- ние разрыва прошло этап связывания и находится на этапе осмысления.
Кроме того, в последнем примере можно увидеть, что рассказчик по- мещает события расставания в прошлом, от которого его отделяют дру- гие, не такие сильные расставания. В обоих примерах авторство находит выражение в произвольном выборе временно́й перспективы (датирован- ная хронология жизненных событий и обращение к давнему прошло- му). Отсутствие власти над временем, психологическая погруженность в переживание разрыва — наоборот, говорят о слиянии автора и героя, об остроте переживания разрыва, которая пока минимально позволила раскрыться авторскому присутствию.
Помимо таких критериев, как выбор хронотопа или выраженность фигуры рассказчика, можно выделить такой критерий, как отношение автора к героям (т.е. «Я-переживающему» и «предмету» переживания).
Первая форма отношения — к самому себе как герою событий разры- ва. Характер отношения легко высвечивается в тех эпитетах, которые склонен употреблять рассказчик. Например: «Я долго сопротивлялась этим отношениям, но все-таки они произошли. Так глупо и безалаберно я вступила в них, играючи примеряла на себя неподъемный вес страсти и была ею раздавлена» (Эссе 1). По способу описания можно предпо- ложить, что рассказчица испытывает сожаление об обстоятельствах тех событий, досаду и сострадание к себе, не устоявшей перед искушением вступить в заведомо разрушительные отношения. В том же эссе автор пишет: «Я все время искренне хотела разрыва, но как же это было му- чительно» (Эссе 1). Здесь снова можно проследить и живость прошлых чувств, и эмпатию к самой себе, проходящей через испытание.
Отношение может быть как принимающим, так и остраненно-ана- литическим, как в такой формулировке: «Цикл “разрыв — автономия —шанс на возобновление отношений — слияние — разрыв” повторялся несколько раз» (Эссе 2). Или осуждающим, как в таком примере: «Я усугубляла свою слабость и малодушие тем, что не рассталась с ним в тот же момент» (Эссе 2). Способность понять свои чувства и отнестись к себе с долей милости — важный фактор успешности переживания раз- рыва. Холодный анализ, критика или самоустранение автора — способы коммуникации с собой, которые существенно затрудняют переживание разрыва и возвращение к себе после смерти отношений.
К другому субъекту разрыва — предавшему, бросившему или, наобо- рот, разлюбленному — также может наблюдаться различное отношение.
Иногда трезвое, нейтральное, как в эссе молодой модели Карины Ис- томиной, которая делится результатами психоаналитической работы с утратой отношений: «Когда проходит работа горя, то все домыслы о человеке пропадают, и вы видите его слабость, подлость, трусость, силь- ные стороны, определенную доброту, талант и способность любить» [Истомина 2016]. В других случаях все еще эмоционально заряженное, как на консультации, когда, говоря о бывшем муже, клиентка плачет от страха и обиды. Актуальность чувств к партнеру по отношениям — по- казатель того, насколько переживание разрыва остается жизненной за- дачей человека и на каком этапе этого пути он сейчас находится.

Феноменология утраты значимых отношений: попытка периодизации

 В трагедии Еврипида «Медея» содержится диалог:
Дядька:
Плачет, Поди, еще?..
Кормилица: Наивен ты, старик, Ведь горе то лишь началось, далеко И полпути не пройдено [Еврипид 2006, с. 5].
Интуиция античного автора о переживании горя как пути со своими стадиями — смысловой нюанс, подчеркнутый переводом И.Ф. Аннен- ского, — выражает реальность клинических наблюдений, которые легли в основу исследований процесса горевания в ХХ в. Наблюдение за фе- номенологией переживания разрыва позволило нам выделить пять эта- пов переживания и описать их в соответствии с основными категориями жизненного мира человека: субъект, Другой, отношения с собой и Другим, хронотоп, ведущий уровень переживания и средства совладания.
Выделенные параметры описания позволяют построить психотехниче- скую модель работы с переживанием разрыва в каждой фазе. Помимо «горизонтального» измерения переживание разрыва содержит и «верти- кальное» — в той мере, в какой оно предстает кризисным, поворотным для личности. Разрыв содержит в себе экзистенциальное измерение, так как требует от личности авторства и способности сохранять диалогиче- скую открытость, решимость на отношения Я—Ты. Таким образом, за- дача описания феноменологии переживания была бы решена неполно без учета духовного измерения события разрыва. Способом обратиться к этому измерению стали анализ отношений и введение следующего па- раметра описания: библейской аллюзии на каждый этап переживания разрыва, которую мы назвали первообраз.
Первая фаза переживания разрыва — Предчувствие. Этот этап обыч- но не является необходимой фазой горевания как индивидуального пе- реживания. Скорее, в нем находит отражение тот факт, что переживание разрыва принадлежит реальности межличностных отношений со всей их сложностью и взаимными пересечениями жизненных миров двух субъектов. Ключевым уровнем переживания на этой фазе оказывается уровень бессознательного. У человека возникает ощущение, что в отно- шениях что-то изменилось, партнер как будто отдалился или закрылся для переживаний субъекта. В эссе о кризисе дружеских отношений это описано так: «Л. отнеслась как-то прохладно ко всем моим переживани- ям… сказала, что не готова что-либо ответить на это. И в этот момент я почувствовала, что что-то в наших отношениях дало трещину, внезап- но чувство безвозвратной потери охватило меня» (Эссе 4). Другой при- мер — из повести Ивана Бунина «Митина любовь»: «Но Мите упорно казалось, что внезапно началось что-то страшное, что что-то измени- лось, стало меняться в Кате. <…> Но утешения не помогали — то, что говорило мнительное сердце вопреки им, было сильнее и подтвержда- лось все очевиднее; внутренняя невнимательность Кати к нему все рос- ла, а вместе с тем росла и его мнительность, его ревность» [Бунин 2012, с. 241]. На этом этапе подвергается угрозе чувство открытости и доверия к партнеру, чувство единства, которое до этого не нуждалось в проверке или рефлексии. Судя по всему, именно первичное охлаждение, которое одним из партнеров переживается как предчувствие разрыва, становится предвосхищающей утратой — термин, который Э. Линдеманн использо- вал для описания переживания разлуки в целом [Линдеманн 1984].
В переживании данной фазы проявляются признаки последующих этапов: и некая раздвоенность сознания, которое пытается сопоставить интуицию с наблюдаемыми фактами жизни (свойственно для фазы от- рицания/шока), и агрессивные чувства — например ревность, и переживание печали. В некоторых случаях можно проследить и стратегии совладания, которые выбирает человек, охваченный предчувствием раз- рыва: от тревожного цепляния (частые звонки, попытки выяснить от- ношения) до избегания («В общем, в тот вечер пятницы я затаила обиду.
Не знала, как реагировать, встревожилась, но размышляла, как на все это посмотреть. Я ничего не сказала тогда, вечером» [Эссе 3]). Можно предположить, что эти стратегии станут ведущими и в дальнейшем, ког- да событие разрыва будет полностью актуализировано в отношениях.
Первообразом переживания на данном этапе служит искушение змеем Евы в Раю, первое сомнение: «Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» (Бт. 3:1).
Второй этап, как правило наступающий вслед за свершившимся объ- яснением между партнерами, идентичен первой фазе горя и может быть назван Шок. Приведем цитату из эссе: «Я ощутила острую боль в сердце, слабость во всем теле — удар внезапный и сражающий наповал. Как?
Почему? Зачем? Разве можно? — в одно мгновение пронеслось в голо- ве» (Эссе 4). Для этого этапа характерна стрессовая реакция на событие.
Человек реагирует телесно: мышцами, кожей, слухом, зрением, дыхани- ем. На этом этапе ключевым может стать переживание слабости, холода, субъективной глухоты (звуки кажутся приглушенными), определенные зрительные эффекты — необычная яркость или, напротив, блеклость красок, «туман в глазах», ощущения в груди — «воздух как наждак».
Процессы переживания в эти минуты теряют синхронность, проис- ходит диссоциация между различными регистрами сознания. Так, одна женщина по телефону узнала от любимого человека, что тот ее бросает.
Она запомнила, что в момент разговора стояла перед зеркалом и при- меряла сережки. Когда она повесила трубку, то продолжала наряжаться, одновременно наблюдая за собой со стороны и удивляясь странности своей реакции: она вела себя так, как будто ничего не произошло. Это характерно для фазы шока. В эссе встречаются такие описания: «Словно со стороны думала — что я делаю? разве это сейчас нужно? Было чувство какой-то дикости этой рутинной заботы о еде» (Эссе 2).
Переживания этапа шока в памяти человека остаются в радикальном приближении, наполненные мельчайшими деталями, в то же время дис- социация влечет за собой искажения восприятия, небольшие «провалы» во времени или путаницу в последовательности событий. Время на этом этапе кажется замедленным, как съемка в рапиде. Первые минуты, часы и дни после разрыва переживаются особенно интенсивно. Это пере- живание описал Иван Бунин в рассказе «Чистый понедельник»: «Шел пешком по молодому липкому снегу, — метели уже не было, все было спокойно и уже далеко видно вдоль улиц, пахло и снегом и из пекарен.
Дошел до Иверской, внутренность которой горячо пылала и сияла целыми кострами свечей, стал в толпе старух и нищих на растоптанный снег на колени, снял шапку... Кто-то потрогал меня за плечо — я посмотрел: какая-то несчастнейшая старушонка глядела на меня, морщась от жа- лостных слез. — Ох, не убивайся, не убивайся так! Грех, грех!» [Бунин 2015, с. 507]. Бунин точно передает трансовость состояния героя — его потерянность (описание действий вначале не содержит подлежащего, «Я» появляется только в ответ на чужое прикосновение в конце эпизо- да), завороженность чувственными ощущениями и в то же время отде- ление от чувств: собственное несчастье видится в лице «несчастнейшей старушонки», из ее жалостливого взгляда и слов герой узнает, как сильно «убивается».
Как правило, в памяти об этом этапе остаются односложные дей- ствия, которые могут выполняться «бессмысленно». По-видимому, та- кого рода действия служат основными средствами переживания. В этот период субъект не только утрачивает другого (масштаб этой потери пока непредставим), но и оставляет сам себя в состоянии регресса (об акту- ализации регрессивных феноменов свидетельствует доминирующий телесный аспект переживания, характерный для инфантильного жиз- ненного мира). Отношений с другим на данном этапе нет. Другой лишь частично присутствует в сознании еще как участник совместности, но в то же время человек частично уже понимает, что реальность поме- нялась. Говоря символически: Другой ему неведом, как Бог невидим Адаму, спрятавшемуся в кустах Эдемского сада. Это и есть первообраз описанной ситуации: растерянность, интуиция какого-то необратимого изменения без понимания масштабов и последствий связана с ситуаци- ей грехопадения как предельным событием разъединения.
Следующий этап знаменуется переживанием интенсивной печали и гнева, это Горе. Феноменология данной фазы представляется более «раз- реженной». Вот характерный пример из эссе: «Я отчетливо помню, как мне пришла мысль, если придет тот день, когда я не вспомню о нем, то это будет моя новая жизнь. Спустя годы я могу сказать, что не скоро при- шел тот день, и даже сейчас, в ночь перед тем как написать эссе, он мне приснился» (Эссе 1). На переживание горя может уйти от нескольких месяцев до нескольких лет. На этом этапе человек начинает переживать утрату в разных жизненных контекстах: в семье, на работе, на знакомых улицах города или в гостях у общих когда-то друзей. Пространственно затронут весь мир, обжитый человеком. Трагизм переживания состоит в том, что мир изменился и опустел: у каждого измерения жизни словно появился двойник, который выглядит похоже, но одновременно пере- живается как что-то чужое и непригодное для жизни. Опыт постепенно- го восприятия реальности разрыва на разных регистрах сознания описан Марселем Прустом: «Я не усидел — я встал; так ежеминутно возникало какое-нибудь из бесчисленных маленьких “я”, из которых мы состо- им, — “я”, еще не знавших об отъезде Альбертины и ждавших уведомле- ния о нем; мне предстояло … объявить о только что случившемся несча- стье всем этим существам, всем этим “я”, еще не знавшим о нем; надо было, чтобы каждое существо услышало впервые эти слова: “Альбертина попросила вынести ее чемоданы”. <…> Были среди моих “я” такие, ко- торых я не видел очень давно. Например (я не подумал, что нынче день стрижки), то “я”, каким я был, когда ходил подстригать волосы. Я забыл об этом “я”, при его появлении я разрыдался, как рыдают на похоро- нах при появлении старого уволенного слуги, который знал умершую» [Пруст 2016, с. 15]. В приведенном отрывке видно, что изменение, за- тронувшее все уголки души, заново открывает герою его самого. Здесь берет начало та внутренняя перемена, которая является необходимой для продуктивного переживания разрыва. Способность разрыдаться при встрече с собой — особенность художественно-психологического пере- живания героя Пруста, не вполне характерная для данного этапа пере- живания разрыва. Как правило, проходит некоторое время, прежде че- ловек получает возможность восстановить внутреннюю целостность и отнестись с эмпатией к себе. Этому предшествует период внутреннего конфликта, вызванного утратой.
Ключевыми уровнями переживания в этот период могут выступать непосредственное переживание и сознавание. Люди возвращаются к привычной жизни или инициируют перемены, при этом основная энер- гия лежит в области чувств. Главные процессы связаны с непроизволь- ными переживаниями, попытками контроля и превращения их в произ- вольные: личность борется за господство над собой, иногда достаточно жестко. Если говорить о чувствах, люди отмечают в себе реакции утраты: потерю радости от жизни, острую печаль, нежелание общаться. Силь- ный гнев или обида на партнера могут подтачивать представление о себе как о хорошем, любящем, надежном, что лишает внутренней опоры и усугубляет кризис. Вот как это описывается: «В сердце как будто образо- валась зияющая дыра, которую нечем заполнить и утолить… И вот чув- ствую, как эта дыра начинает заполняться злобой и ненавистью. О, толь- ко не это! Господи, помилуй мя... Я написала ей в ответ резкое письмо о том, что расцениваю ее поступок как предательство и подлость. Она не ответила. Дыра моя продолжает всасывать в себя всю эту черноту, состо- ящую из обиды, ненависти и жажды мести» (Эссе 4).
Как мы видим, человек переживает утрату Другого и утрату своей способности любить. В том числе это распространяется на отношения с самим собой. Если на этапе шока человек был наблюдателем, фик- сирующим как будто со стороны собственные действия, то теперь на первый план выходят наблюдение за своими чувствами и попытка контроля. Так, используя известную модель фаз горевания, переживающая расставание женщина произвольно вызывает в себе гнев: «Я пришла к сестре тогда в комнату и сказала, что мне очень нужно разозлиться.
И стала говорить о том, из-за чего мы расстались. Не просто же так это произошло. Вспоминать старые обиды, вспоминать все то плохое, что было. И распалять себя: что со мной так нельзя. Как этот человек мог со мной так поступать? Да как он смел! И как я могла это терпеть!
И мне становилось все злее и злее» (Эссе 3). В другом случае человек может санкционировать свое переживание печали и эстетизировать его: «Да, страдай, это нормально. Это даже интересно, “разнообра- живает” жизнь, делает ее более яркой, интересной. <…> Сколько пе- сен внемлют тебе, сколько художественных произведений ты теперь будешь воспринимать более глубоко, более проникновенно. Как те- перь благодатно и исцеляюще будет играть на гитаре и петь грустные, тоскливые песни. Как будто выть в этих песнях. Это будет красиво» (Эссе 3). Эстетизация, контроль над чувствами — лишь некоторые из тех средств совладания, которые выбираются на данном этапе. Сюда можно отнести и перенесение главного фокуса внимания на себя — стратегию саморазвития, которая прослеживается в приведенном при- мере. Кроме того, сюда относятся такие поступки, как переезд, смена работы, возвращение партнеру его вещей или желание забрать свои.
Такие средства переживания в основном направлены на то, чтобы сим- волизировать перемену в себе и в отношениях.
Стремление взять под контроль и управлять своим страданием ха- рактеризует внутренние отношения конкуренции, которые возникают между субъектом первого регистра (автором, «рассказчиком») и стра- дающим субъектом («героем»). Конфликт и конкуренция в той же мере свойственны и для отношения с другим. Часто в этот период возникает навязчивое желание переосмыслить отношения, обсудить их с бывшим партнером. В этом импульсе легко заметить влияние чувства вины или ожидание признания своей вины партнером, а также стремление к возобновлению прерванного диалога и восстановлению чувства без- мятежной близости — обычно недостижимого. Таким образом, отно- шения несут отпечаток конфликтных чувств, стремления к близости и отделению. Особую значимость приобретает конкуренция в попытке получить признание и право на полноценную жизнь в глазах партнера и других людей.
Ключевое переживание в ситуации разрыва отношений: «обрушив- шееся» одиночество. Можно предположить, что в близких отношениях человек воспринимает себя не как полностью автономного, а в связи со значимым Другим. Таким же образом и Другой воспринимается не толь- ко как отдельная единица, но в большой степени — как участник пары.

Когда отношения разрываются, по отношению к Другому часто возни- кает ревность, так как место рядом с другим не может быть пусто: если я не с ним, кто-то меня заменит. Иногда это и в реальности так, но также тут может иметь место особый феномен сознания, которое рисует кар- тину не «человека-самого-по-себе», а «человека-в-отношениях» — ведь именно с такой фигурой произошел разрыв.
Человеку бывает трудно смириться с тем, что у другого продолжа- ется жизнь. Например, у него новые отношения, работа, путешествия.
Все это как будто душит, загоняет под землю того, кто страдает от по- тери. Велико желание взять реванш: «Пусть это у меня будут новые от- ношения и работа, пусть это у меня поскорее начнется будущее. А он, глядя на меня, испытает ущербность, вдруг почувствует, как много он потерял, поймет, что его жизнь без меня не полна» (Эссе 2). Эти пе- реживания — следствия того, что из «жизни на двоих» вырастают две жизни, с двумя субъектами, двумя векторами, которые и не планируют пересекаться.
В качестве первообраза эта ситуация отсылает к библейской истории Каина и Авеля: истории про ревность и смерть любимого. Из этой парал- лели можно заключить, что конкуренция всегда разворачивается по от- ношению к кому-то третьему («И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его» [Бт. 4:4—5]). Таким образом, в переживании разрыва на этом этапе участвует уже не диада расставшихся личностей, а триада. Струк- турно эта ситуация находит отражение в психотерапии, когда терапевт становится «адресатом», которому клиент, переживающий разрыв, жа- луется на Другого («предмет» его переживания) — утраченного участни- ка отношений. Психолог нередко обнаруживает на себе ожидания, что он вынесет справедливый (как чувствуется клиенту) вердикт, скажет ре- шающее слово, в общем, восстановит мировой порядок — разорванную «связь времен» (между тем, когда я был любимы и ценен, и тем, когда я один и ценность моего существования не подтверждена). Появление «третьего» в ситуации разрыва полагает начало процессу разотождест- вления «предмета» и «адресата» переживания.
Четвертый этап переживания разрыва — Восстановление авторской позиции и способности к диалогу. Среди различных аспектов пережи- вания на этом этапе ведущую роль начинает играть измерение отноше- ний. Зачин для того, чтобы мог начаться диалог по поводу расставания, был заложен уже на предыдущем этапе, когда от слушателя ожидался вердикт: я или он (любимы, ценны, достойны жизни). На новом этапе появляется потребность уже не в суде, а в разговоре. Среди примеров, которые встречаются на страницах феноменологических эссе, в каче- стве доминирующих жанров коммуникации по поводу разрыва можно выделить молитву и психологическую жалобу. Так, переживавшая пре- дательство женщина приводит слова стихотворения-молитвы (Эссе 4): Мой Бог, к Тебе хочу я Из глубины взываю: Мой Бог, люблю Тебя!
Но я Тебя теряю Я слушаю другие голоса, А Твой я забываю.
Бог для молящейся становится участным свидетелем и судьей ее внутренней жизни. Он — тот, по отношению к кому возможно честное признание в себе противоречивых чувств и принятие ответственности за них. Кроме того, адресат молитвы обеспечивает нерушимость ценности любви. Вот как заканчивается стихотворение: Мой Бог, моя Любовь, Вот я, я — дочь Твоя.
Таким образом, в обращении к Богу как любимому и любящему со- беседнику человек может и признать тяжесть гнева и отчаяния, и вос- становить в себе ценность любви и доверия.
В других примерах человек обращался к психологу, и с этого на- чиналось постепенное присвоение пережитой боли. В одном эссе это сформулировано так: «Я много и долго думала об этой истории отно- шений, что меня так зацепило, почему я так переживала, и однажды, работая с психологом, я сказала, что я боюсь, что в моей жизни больше не будет таких яркий взаимоотношений, и заплакала» (Эссе 1). Дальше автор перечисляет те ценности, которые стояли за отношениями и ко- торые было жаль утратить. Очевидно, возможность осознания утраты в диалоге с принимающим Другим открывает путь для плодотворного осмысления, не избегающего встречи с болью расставания и прочими чувствами. Если в молитве человек возвращает себе ценность через при- знание отношений с Богом и причастности к божественной любви, то психолог скорее оказывается адвокатом человечности: тем, кто разреша- ет (реально или в проекциях клиента) быть собой, быть носителем своих уникальных смыслов и переживаний, субъектом собственной истории.
Переживание на этом этапе может быть описано так: «Очень страшно обнуляться, когда тебе за тридцать и столько всего было действительно крутого в твоей жизни, но у меня не было другого выбора, я так думаю.
Каждое принятое ранее мной решение привело меня туда, где я была.
И я пошла, как ребенок, где-то неровно и хаотично, но как будто под надзором доброго и спокойного воспитателя» (Эссе 1). Кто же этот вос- питатель? С одной стороны, тот Другой, обращение к которому помогло пережить боль и противоречивые чувства в острый период расставания.
С другой стороны, внутренняя фигура, обеспечивающая целостность личности, свободу и безопасность чувствования и осмысления. Диалог становится шагом к тому, чтобы заново почувствовать себя живым и способным на любовь, продвинуться к великодушию в отношении утра- ченного партнера и возможности примирения с прошлым.
Ведущие уровни переживания на этом этапе — сознавание и реф- лексия. В первую очередь человек решает задачу на смысл и вписывает новую страницу в свою биографию с помощью вопросов к себе: что это были за отношения? Почему они были для меня так значимы? Какую роль сыграл в моей жизни этот человек? Во-вторых, пересматриваются некоторые ценности и установки, которые предопределили попадание именно в такой сценарий отношений. «Что же меня так привязало, что отрываться пришлось с кровью и рана кровоточила годы?! Если бы мои мысли об этих отношения переписать в книги, это было бы собрание, сродни Британике» (Эссе 1). Средствами переживания на этом этапе становятся рассказ: он помогает выстроить хронологию событий и ду- шевных переживаний и произвести переоценку ценностей.
Для хронотопа этого этапа характерна драматургия поворотных мо- ментов. Как правило, человек запоминает минуту, в которую он что-то сказал, понял или встретился с новым чувством. Эти моменты вписаны в канву повседневной жизни, которая приобретает размеренность и мно- гомерность. Работа осмысления пережитого разрыва может осущест- вляться в течение нескольких лет, но, как и горе на соответствующей фазе (фаза остаточных толчков и реорганизации [Василюк 1999]), — уже не является ведущей деятельностью. В результате переживания разрыва на этапе восстановления человек достигает нового образа себя — возвра- щаются полнота переживания и полнота собственного голоса. Перво- образом этого типа переживания можно назвать царя Давида в отноше- ниях с Богом, которые открываются нам в псалмах. Это песнь любви к Богу и ненависти к врагам, преданности и жажды мести, беспредельного доверия и тихой надежды.
Пятый и заключительный этап переживания разрыва — Прими- рение. На предыдущем этапе с помощью Другого человек восстанав- ливает связь с самим собой и способность вступать в отношения. На новом этапе открывается перспектива к примирению: как с фактом разрыва, так и с личностью, с которой произошел разрыв. Собствен- ная жизнь воспринимается достаточно ценной и устойчивой для того, чтобы отпустить бывшего партнера и согласиться с тем, что он име- ет право на собственное — осмысленное и ценное — существование.

Завершенные отношения воспринимаются в контексте целостности жизненного пути. Пример описания этого феномена: «Позже у нас было еще несколько коротких разговоров, может быть, попыток сбли- жения, как с ее, так и с моей стороны, но прежней близости уже не было и, видимо, не будет, как это ни грустно. Наверное, так бывает в жизни: когда-то расходятся пути и дороги друзей или близких людей» (Эссе 4). В плане отношений с собой можно говорить о целостности и полифонии внутренних голосов, без необходимости постоянной реф- лексивной метапозиции, но и без угрозы «проваливания» в травмати- ческий регистр. Каждая позиция вызывается к жизни по мере необ- ходимости, реакция на мир гибкая и живая, есть место спонтанности и свободе самовыражения. Задействованы все уровни переживания, а в качестве средств переживания могут использоваться символические акты прощания и прощения: человек пишет письмо, возвращается в памятные места, чтобы встретиться с воспоминаниями и сказать про- щальные слова. Отношения с бывшим партнером в этот период лише- ны драматизма, приобретают спокойный, даже будничный характер.
Впрочем, речь не идет о равнодушии. Чтобы вникнуть в суть пережи- вания прощания, обратимся к эпизоду из «Чистого понедельника», в котором описывается последняя встреча героя с бывшей возлюблен- ной. Герой останавливается у ворот Марфо-Мариинской обители, он слышит пение девичьего хора (они пели «горестно и умиленно») и непременно хочет войти. Вопреки запрету дворника герой про- никает внутрь ограды, и его встречает процессия инокинь и сестер, следующая за великой княгиней. «И вот одна из идущих посередине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд темных глаз в темноту, будто как раз на меня... Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать мое присут- ствие? Я повернулся и тихо вышел из ворот» [Бунин 2012, с. 218]. Не станем подробно останавливаться на деталях этого эпизода, хотя все они значимы для переживания разрыва на этапе примирения: это и возвращение в памятное место, и преодоление запрета (способность встретиться с невыносимыми раньше чувствами), и встреча с идеалом своей любви, и — самое важное — признание непреходящей связи с любимой. В описании Бунина чувствуется бережное, лишенное над- рыва отношение к той страсти, которая когда-то связала героев, и дается право этой связи не умереть, а перемениться. Она сохранятся в некоей интуитивной направленности, обращенности к Другому, ко- торый скрыт во тьме неизвестного.
Таким образом, новое отношение, которое сменяет гнев и печаль, прожитые на предыдущих этапах разрыва, характеризуется уважением к прошлому и настоящему каждого из партнеров, свободой обращения с собой и своими чувствами, сохранением диалогической обращенности к Другому.
Первообраз для данной фазы назвать непросто, так как человек вы- ходит из переживания разрыва в переживание жизни вообще, со всем многообразием стилей этого переживания, с уникальностью каждого конкретного пути. В некоторых аспектах представить духовное измере- ние этого этапа помогает образ Авраама — с его готовностью двигаться в путь по призыву Бога, с его предельным доверием вплоть до готовности пожертвовать любимым сыном, а также с его привилегией переживать утрату. В свете мысли Мераба Мамардашвили: человек начинается с плача по умершему, — мы можем увидеть дополнительный смысл в том, что странствующий по Земле Обетованной Авраам совершает первую в истории народа Божьего земельную сделку: покупает пещеру Махпелу, чтобы похоронить свою жену Сарру. Похоже, что способность прощать- ся с умершими и чтить их память — одно из первейших достояний че- ловека на земле. Эту способность можно перенести и на переживание разрыва в аспекте утраты.
Другой прообраз, рифмующийся с библейским сюжетом про Каина и Авеля, — сюжет об Иакове и Исаве. Между этими братьями произо- шел разрыв, когда Иаков, обманом взяв благословение у отца, бежал от гнева своего брата в Месопотамию. Спустя годы он возвращается до- мой, ожидая застать брата в ярости. По мере приближения к его шатрам Иаков посылает ему богатые дары, одновременно готовясь к возмож- ному нападению. В Библии трогательно описана их встреча: тревога и смирение Иакова, великодушное прощение Исава. Оба участника от- ношений не чувствуют себя обделенными, а, напротив, осознают себя носителями Божьего благословения. У них нет счетов друг ко другу, и они мирно расходятся, чтобы жить на разных территориях без вражды.
Однако их автономность не носит характер замкнутости — они оста- ются братьями.

Психотерапия переживания разрыва

 Выделение примерных этапов переживания разрыва и описание фе- номенологии каждого этапа помогают осуществить анализ трудностей и тупиков переживания и поставить вопрос о терапевтической стратегии в каждом случае.
Первый этап, предчувствие, в первую очередь знаменуется тем, что у субъекта переживания появляется специфическая, часто окра- шенная подозрительностью, рефлексия отношений, в которые он вовлечен. Вероятно, этот этап сродни первым догадкам об измене партнера — известно, что подобное состояния «полу-знания» или догадки может длиться годами. Трудности данного этапа могут быть связаны с недостатком мужества и честности в оценке ситуации и собственных переживаний. В случае если человек на данном этапе оказывается у психолога, основным фокусом работы может быть по- мощь в осознании чувств и укреплении доверия к собственным впе- чатлениям. Благодаря пробудившейся рефлексии, клиент на данном этапе представляет собой не только субъекта отношений, но и на- блюдающего субъекта, т.е. становится не только героем, и автором истории своих отношений. В этом случае диалог с терапевтом, по- могающий клиенту более полно и личностно общаться с партнером, может способствовать перемене в отношениях, которые в этом слу- чае удастся сохранить.
Второй этап, шок, отличается доминантой телесного измерения, нарушением в непрерывности восприятия, феноменами диссоциа- ции. Несмотря на то что данная фаза, как правило, не бывает длитель- ной (от нескольких часов до нескольких дней), у некоторых людей могут возникать трудности именно с выходом из стрессового состо- яния, вызванного разлукой. Один клиент, узнав, что жена намерена его оставить, переживал мощный дистресс. В первые недели после разговора о разводе у него активизировались потребность в матери и обида на недостаток ее заботы. Например, его сильно расстраивало, что, когда он приезжал навестить мать, она не предлагала ему тапоч- ки. В этом он остро чувствовал недостаток ее поддержки и не мог с этим примириться. Когда мужчина пришел на консультацию к психо- логу, то жаловался не на свои переживания в связи с разрывом отно- шений, а на специфические симптомы: расстройства питания и сна, неизбывную обиду на мать. Психотерапевтическая стратегия в этом и подобных случаях может быть направлена на помощь в совладании с критической ситуацией стресса и включать построение теплого, поддерживающего контакта, релаксационные методики, обсуждение повседневных трудностей и предоставление простых рекомендаций по их преодолению. Перспективой такой работы становятся, с одной стороны, укрепление личностной позиции клиента благодаря опы- ту уважительных, принимающих и надежных отношений и, с другой стороны, проработка опыта детско-родительских отношений, кото- рый оказался актуализирован в ситуации разрыва. Кроме того, сквоз- ной темой такой работы очевидно станет сопровождение клиента в переживании разрыва: сначала к постановке проблемы, затем к ее переживанию и осмыслению.
На третьем этапе, этапе горя, клиенты обращаются за помощью чаще всего. Основная жалоба — неуемная боль расставания, обида на бывшего партнера, невозможность поддерживать с ним конструк- тивное общение (что особенно актуально для пар, у которых есть об- щие дети), необходимость постоянно заочно доказывать бывшему возлюбленному свою состоятельность в тех или иных областях жизни.
В зависимости от центральной жалобы мы имеем возможность строить гипотезы о том, какой стратегии совладания придерживается субъект, какие средства переживания он выбирает. Например, для одного чело- века это окажется самодеструктивное поведение, для другого — беспо- рядочная сексуальная жизнь, для третьего — навязчивая забота о детях или гипертрофированное стремление к саморазвитию. В каждом слу- чае задачей терапевта будет помощь клиенту в том, чтобы осознать вы- бранный способ справляться, расширить спектр средств совладания, использовать более творческие и конструктивные пути. Предметом со- вместных усилий клиента и консультанта может стать открытие кли- ентом его болезненных чувств, т.е. обращение к непосредственному уровню переживания, который блокируется попытками контроля на уровне сознавания.
На данном этапе клиент страдает от чувства потери собственной ценности и часто ждет от терапевта признания того факта, что он действительно хорош, заслуживает уважения и потому может рас- считывать когда-нибудь в будущем на счастливую любовную жизнь.
На полюсе клиента этой цели (вернуть ценность собственной жизни и личности) служат такие стратегии, как обесценивание партнера и попытки добиться от психотерапевта тотальной солидарности про- тив другого участника отношений. Учитывая фундаментальную по- требность клиента в подтверждении его бытия, психотерапевт дол- жен проявлять чуткость, глубокий интерес и доверие к уникальному опыту клиента, его чувствам и смыслам, его способу описания — ин- туитивной поэтике переживания. Все это будет способствовать про- движению клиента к следующему этапу — восстановления — через творческую практику рассказа.
На четвертом этапе предмет особой терапевтической заботы — от- ношения клиента с собой, помощь в обретении способности стать себе «добрым воспитателем», с интересом и доверием отнестись к са- мому себе — т.е. завершить переживание утраты внутренней фигуры поддержки и осуществить ее восстановление. Именно в этом состоит ключевая трудность переживания разрыва и сопутствующая трудность психотерапии. Критическое, функциональное или холодно-аналитич- ное отношение к себе на этапе расставания может блокировать как продуктивное переживание разрыва, так и саму способность получать помощь. Это ставит вопрос о сроках психотерапии — в этом случае, вероятно, длительных, — и о «практике себя», которую использует психотерапевт. Например, практика личной терапии и супервизии, а также духовная практика, некоторые типы социальной активности могут да- вать надежду на то, что терапевт не только сохранит себя при встрече с затяжной отвергающей стратегией клиента, но и даст пример совлада- ния, который клиент сможет воспринять и интегрировать в собствен- ную жизненную практику.
Последний этап переживания разрыва, примирение, обеспечи- вается успешным прохождением предыдущего и редко проблемати- зируется сам по себе. В контексте терапевтической работы с темой отдельно взятых отношений, удачной возможностью перехода к при- мирению становятся различные символические акты, направленные на завершение. Может вестись творческое сотрудничество психоло- га и клиента в направлении выработки уникальных означающих для переживания разрыва. Помимо традиционных писем (как правило, не предназначенных для отправки) и различных форм памятования средствами искусства, продуктивные способы предлагает нарратив- ный подход. В арсенале его средств: поиск ритуалов прощания (пе- рехода) и привлечение «внешних свидетелей» — значимых людей в жизни клиента, которые могут приглашаться, чтобы разделить с кли- ентом событие завершения и выступить поддержкой при переходе на новый жизненный этап.
Символически этап примирения означает внутреннее согласие на ав- тономное существование и признание такого же права за партнером. Он включает в себя достижения предыдущих этапов. Развитие целостной способности переживать разрыв обеспечивается в длительной психоте- рапии, уделяющей внимание отношениям клиент—терапевт. Одним из ее важных достижений становится готовность клиента завершить пси- хотерапию. Эта готовность, в частности, включает: открытость к пере- живанию траура, сохранение поддерживающей фигуры терапевта во внутреннем плане и надежные отношения с окружением за пределами терапевтических стен.

Заключение

В настоящей статье мы решали следующие задачи: исследование нарратива разрыва в научной и обыденной речи; предложение перио- дизации и структурированное описание феноменологии критической ситуации на каждой стадии; формулирование психотерапевтической стратегии с учетом выявленной специфики. Мы выдвинули гипотезу о том, что ключевой динамикой для переживания разрыва является динамика отношений в рамках модели адресованности переживания.

Исследование переживания разрыва осуществлялось сквозь призму анализа отношений в психологической и духовной перспективах, в аспектах утраты и кризиса. Мы пришли к выводу, что продуктивность переживания разрыва связана со способностью к восстановлению авторской позиции по отношению к своему переживанию и восста- новлению диалога как фундаментальной формы жизни личности.
Нам удалось рассмотреть ряд трудностей, на которые наталкивается человек в процессе переживания разрыва, как локальных, так и си- стемных, связанных с нарушениями самой способности переживать горе. Были предложены некоторые терапевтические стратегии, на- правленные на развитие переживания и преодоление тупиков на каж- дом этапе.
Перспективы исследования переживания разрыва лежат в двух на- правлениях. Первое из них: классификация и типологизация пере- живания разрыва. Исследование типов отношений как форм «соеди- ненности» позволит сделать вывод о формах переживания разрыва.
Выявление специфики совладания с критической ситуацией мужчи- ной и женщиной, в различных возрастах и контекстах поможет обо- гатить модель переживания разрыва и расширить ее психотерапевти- ческий потенциал.
Второе направление исследования связано с возможностью, ко- торую предлагает модель адресованности переживания в сочетании с психоаналитической концепцией переходных феноменов [Винникотт 2002], проанализировать еще один аспект переживания, оставшийся за рамками данной статьи. Это динамика отношения субъекта к «пред- мету» и «адресату» переживания с точки зрения обращенности к реаль- ному существованию Другого сквозь фильтры собственных проекций и ожиданий. Переживание разрыва сопряжено с утратой образа Другого, который стал частью жизненного мира переживающего. Пространство отношений может быть понято как пространство игры, по Д. Винни- котту, — т.е. такой области, где субъект отчасти имеет дело с реально- стью и отчасти — со своей фантазией о ней. С этой точки зрения, разрыв отношений представляет собой насильственное вторжение реальности в игру. От субъекта же требуется не только признать реальность, но и сохранить творческую способность к порождению реальности. Таким образом, исследование переживания разрыва обращает нас к амбива- лентной динамике переживания. С одной стороны, отказ от иллюзий о Другом и выработка трезвого взгляда на себя и партнера. С другой стороны, готовность, несмотря на разочарование, идти на риск и про- должать доверять Другому роль на подмостках театра отношений. Эта двойная работа смыслопорождения в ситуации разрыва — тема отдельной статьи.

1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. 445 с.
2. Балинт М. Базисный дефект. М: Когито-Центр, 2002. 256 с.
3. Боулби Д. Создание и разрушение эмоциональных связей. М.: Академический проект, 2004. 232 с.
4. Бубер М. Я и Ты // Два образа веры. М.: АСТ, 1999. С. 122—163. Бунин И.А. Темные аллеи. Митина любовь. М.: Фолио, 2012. 312 с. Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: МГУ, 1984. 200 с.
5. Василюк Ф. Е. Пережить горе // Человеческое в человеке. М., 1991. С. 230—247.
6. Василюк Ф.Е. Переживание и молитва. М.: Смысл, 2005. 191 с.
7. Винникотт Д.В. Игра и реальность. М.: Институт общегуманитарных исследо- ваний, 2002. 288 с.
8. Грин А. Мертвая мать // Французская психоаналитическая школа / Под ред.
9. А. Жибо, А.В. Россохина. СПб: Питер, 2005. С. 333—361.
10. Гросицкая М.К. Некоторые аксиологические предпосылки человекоцентриро- ванного подхода // Консультативная психология и психотерапия. 2015. № 5. С. 153—181.
11. Еврипид. Медея // Медея. Ипполит. Вакханки. М.: Азбука-классика, 2006. 256 с.
12. Истомина К. Как пережить тяжелый разрыв и вернуться к нормальной жизни. 14.07.2016. [Электронный ресурс]. URL: https://the-challenger.ru/challenge/ karina-istomina/ (дата обращения: 15.12.2016)
13. Кернберг О. Отношения любви: Норма и патология. М.: Класс, 2000. 256 с.
14. Кристева Ю. Черное солнце: депрессия и меланхолия. М.: Когито-Центр, 2010. 292 с.
15. Линдеманн Э. Клиника острого горя // Психология эмоций. М.: Изд-во Москов- ского университета, 1984. С. 212—219.
16. Малер М.С., Пайн Ф., Бергман А. Психологическое рождение человеческого мла- денца: Симбиоз и индивидуация. М.: Когито-Центр, 2011. 413 с.
17. Пруст М. Беглянка. М.: ПАЛЬМИРА, 2016. 384 с.
18. Руслина А.О. Периодизация процесса переживания горя в психологии в сопо- ставлении с некоторыми положениями православного богословия // Кон- сультативная психология и психотерапия. 2012. № 3. С. 185—212.
19. Снегирева Т.В. «Другой» как опыт духовности // Консультативная психология и психотерапия. 2012. № 4. С. 16—59.
20. Фрейд З. Печаль и меланхолия // Психология эмоций. М.: Изд-во Московского университета, 1984. С. 203—211.
21. Эмис М. Лондонские поля. М.: Эксмо, Домино, 2007. 816 с. Эсхил. Софокл. Еврипид. Трагедии. М.: «Ломоносовъ», 2016. 480 с. Prend A.D. Transcending loss. N.Y.: Berkley Books, 1997.

PlumX

Метрики публикации