Применение стратегий анализа беседы в исследовании психоаналитического процесса. РИТМ ЭНД БЛЮЗ: 152-Я Сессия Амалии (ЧАСТЬ 2)

Мы продолжаем публикацию результатов анализа 152-й сессии образцового случая Амалии, который осуществлен на материале новой транскрибации, отражающей просодические элементы диалога в аналитической диаде, с использованием методов анализа беседы и анализа метафор. В этой части нашего исследования читатель получает возможность наблюдать: а) «танец инсайта» пациентки и аналитика, в котором раскрывается паттерн взаимодействия двух позиций; б) создание метафор участниками аналитической пары, которые затем используются в качестве когнитивных инструментов и средств коммуникации, позволяющих конденсированно отразить чрезвычайную сложность аналитического взаимодействия. Кроме того, в статье демонстрируется релевантность тройственной модели аналитической беседы для обобщенного описания просодического ритма и других просодических характеристик. Данная модель состоит из следующих компонентов: «двигатель взаимодействия», «обращение к» и «разговор о».

Можно сказать, что язык —это музыка, искаженная семантикой

U. Reich, M. Rohrmeier, 2014.

Введение

Здесь, как и в первой публикации [7], за основу анализа взята новая транскрибация аудиозаписи 152-й сессии с Амалией, которая предоставляет больше возможностей для передачи атмосферы сессии и нюансов взаимодействия между пациентом и аналитиком. Новый способ транскрибирования разработан Михаэлем Буххольцем и соответствует стандартам метода анализа беседы [9]. Ниже мы воспроизводим таблицу со значениями используемых в этом способе транскрибирования знаков (табл.).

Таблица

Специальные обозначения, используемые в детализированной транскрибации

Каскады репликовых шагов. Продолжение

Итак, мы продолжаем анализ взаимодействия между пациенткой и аналитиком. Прежде чем мы перейдем к рассказу о сновидении, давайте рассмотрим другую серию каскадов в этой сессии (рис. 1—1, 1—2). Взяв еще одну паузу, пациентка начинает с предположения, что аналитик хочет что-то сказать, признаками, по которым она угадывает намерение аналитика высказаться, являются издаваемые им звуки, типа «мхм». Наконец, она прерывает паузу.

В этом фрагменте аналитик начинает с развернутого высказывания относительно того, что, как он думает, хочет пациентка, однако обратите внимание, как именно он это делает.

Здесь мы хотим отметить следующие аспекты этого фрагмента взаимодействия:

а)   аналитик не утверждает: «Вы хотите это и это..», он подчеркивает субъективность своей позиции («Я полагаю»); многие из подобных высказываний аналитика предварены такими смягчающими выражениями;

б)   аналитик выстраивает свое высказывание таким образом, как будто бы он просто повторяет то, что пациентка, как кажется, уже поняла сама («у меня э некая ээм идея относительно этого также (.) появилась»), при этом он не повторяет в точности слова пациентки [3]; мы называем это приемом присоединения;

Рис. 1—1. Транскрибация фрагмента 2—1 152-й сессии

Рис. 1—2. Транскрибация фрагмента 2—1 152-й сессии (Продолжение)

в)    с этого момента и далее он воздает должное способности пациентки преодолевать внутренние преграды («Вы отважились поверить в то, что я обладаю достаточной прочностью .„»); мы называем это приемом подбадривания;

г)   все эти особенные моменты в дискурсе аналитика сопровождаются просодическими фрагментами речи пациентки, которая выражает свое согласие краткими фразами («наверное, да») и междометиями; здесь мы также ясно видим, что за этим не следует борьба за инициативу в беседе. Неявно обе стороны согласились с тем, что их диалог протекает в контексте интерпретаций метауровня, и это открывает для аналитика возможность формулировать свои интерпретации таким образом, чтобы в восприятии пациентки они не несли угрозу ее представлениям о самой себе. Мы называем это совместной организацией построения и восприятия интерпретации. Таким образом, здесь мы наблюдаем довольно неожиданный факт: пациент позволяет аналитику интерпретировать;

д)   аналитик делает выбор в пользу расширения границ обсуждаемой темы: проделать в голове терапевта «большое отверстие» — но для чего? Он говорит о желании пациентки дотронуться рукой, а не только смотреть; таким образом, он упоминает об ощущении близкого контакта; мы называем это приемом расширения;

е)   пациентка далее развивает «безумную тему» желания сделать «большое отверстие» в голове аналитика: через него она хочет дотронуться до того, что находится внутри его головы, а затем войти внутрь и погулять там! Когда пациентка говорит об этом, она прерывает аналитика: к ней переходит инициатива в коммуникации: («=хх. я бы даже хотела в ээм в Вашей голове прогуливаться=»), на это аналитик немедленно отвечает просодическим одобрением; мы называем такую реакцию подтверждающим расширением;

ж)   следствием этого является взаимно согласованное обращение ролей: теперь пациентка полностью владеет инициативой и выбирает направление, а аналитик принимает роль ведомого и следует за ней; беседа, как и в первом примере, протекает в формате каскадов репликовых шагов с участием обоих сторон, отличие, впрочем, состоит в том, что произошла смена ролей;

з)   пациентка настолько уверенно владеет инициативой, что добавляет еще один аспект: сказав о своем желании «погулять» внутри головы аналитика, она выражает также желание посидеть там на скамейке в парке, она говорит: «... все то, что я еще хотела бы», — и аналитик отзывается на это, дополняя картину: «Да! И более спокойную...», — он также отмечает, что для нее важны его стабильность и уравновешенность. Здесь аналитик также предлагает подтверждающее расширение;

и)    пациентка вновь соглашается, она говорит: «Да», — после чего она развивает фантазию о скамье в парке, добавляя смелую ассоциацию: она говорит о том, что представила, будто бы аналитик умер. За этим высказыванием следует критический комментарий в отношении самой себя («Забавно»). И в этом случае реплика аналитика может быть определена как подтверждающее расширение («С видом на кладбище»).

В данном примере мы приводим линию коммуникации каждой из сторон: аналитик и пациентка взаимодействуют, обмениваются идеями, расширяя и дополняя их, попеременно меняя роли ведущего и ведомого. Когда этот «танец» в каскадном обмене репликами завершается, наступает долгая пауза продолжительностью 27 секунд, каскад затухает, кажется, что тема исчерпана.

В этом фрагменте психоаналитическая эмпатия является продуктом двухстороннего сотрудничества; мы старались описать некоторые из ее компонентов, которые явно представлены в данном примере. Эти компоненты группируются вокруг последовательности образов, которую вместе выстраивают пациентка и аналитик. Она начинается с фантазии об отверстии в голове; далее следуют прогулка внутри головы аналитика, отдых на скамейке рядом с его могилой и наслаждение тишиной и покоем.

Мы лучше поймем смену ролей, происходящую здесь, когда обратимся к началу рассказа Амалии о своем сновидении, который следует после первого каскада обсуждения времени сессий и долгой паузы продолжительностью более двух минут. Если в начале сессии аналитик сидит рядом с пациенткой, расположившейся на кушетке, то теперь уже пациентка как бы садится в кресло рядом с лежащим на кушетке аналитиком.

Сновидение Амалии

После паузы Амалия начинает с глубокого вздоха и затем нерешительно рассказывает о своем сновидении (рис. 3).

Рис. 3. Транскрибация фрагмента 2—2 152-й сессии

Рассказывая о своем сновидении, пациентка признает свое авторство; она начинает не с утверждения защитного характера о том, что ей приснился сон, она произносит спокойным голосом: «Сегодня ночью я видела сон». Кинжал проделал в ней отверстие. Этот элемент сновидения впечатляет. Аналитик издает звуки, служащие знаками подтверждения получения информации: «°хм°», — и пациентка, снижая градус драматического накала в своем повествовании о сновидении, продолжает, привно-ся элемент противопоставления: «но это было (0,7) °как в фильме (2,2) я должна была лежать довольно долго (..) на животе». Противопоставление задано через краткое «но»: начальная версия рассказа отражает (сновид­ную) реальность — пациентка в сновидении жертва покушения, она убита. Однако в этой версии она добавляет: «... но это было как в фильме». Она дает «зеленый свет». Возможно, то, что она должна лежать, является более важным элементом сновидения, чем кинжал. В этом самом месте аналитик подбадривает пациентку своим высказыванием (рис. 4).

Рис. 4. Транскрибация фрагмента 2—3 152-й сессии

Несмотря на то, что в сновидении ее зарезали кинжалом, пациентка утверждает, что она оставалась живой все этой время. Это вполне укладывается в формат повествования, которое скользит от реальности (сновидения) к фильму и обратно. Аналитик может использовать общие сведения: эта пациентка обратилась к нему по поводу переживания стигматизации из-за гирсутизма, нарушения, которое проявляется в избыточном росте терминальных волос по всему телу у женщины, что негативно сказывается на ее гендерной идентичности и самооценке как женщины. Таким образом, визит к парикмахеру точно отражает ее мотив обращения к психоаналитику. В ее сновидении молодая пара срезает ее волосы для того, чтобы сделать из них парик, но она предпочитает пойти к парикмахеру — он может удалить волосы без того, чтобы она превратилась в объект насмешек, и затем сделать из них что-то вроде сувенира, который бы напоминал о ее жизни до анализа. Таким образом, пациентка воспринимает аналитика как некий преобразующий объект [4].

Метафора: аналитик как парикмахер, анализ как вивисекция

Если это толкование верно, то перед нами разворачивается важный аспект работы сновидения: пациентка создает сон о прошлых отношениях с аналитиком, и в нем присутствует метафора «аналитик — парикмахер», рожденная ее аппаратом воображения. Таким образом, через это сновидение она рассказывает себе историю своего анализа, а затем, уже в зашифрованном виде, пересказывает ее аналитику, лежа на кушетке.

Современный психоанализ сохранил глубокий интерес к метафорам [3; 5; 17], переняв его от предшествующих авторов-психоаналитиков [20] и предпринимая попытки интеграции психоаналитического подхода к метафорам с достижениями современной лингвистики, проявляя особенное внимание к работам Лакоффа и Джонсона [15]. То, что мы небрежно назвали аппаратом воображения, более точно можно обозначить как метафорический процесс [11], который приводит к созданию метафоры. В метафоре мы различаем три составных компонента: а) чувственная область источника (парикмахер); б) абстрактная целевая область (аналитик); в) метафорическая проекция между первыми двумя компонентами (от первой ко второй).

Метафорический процесс является полностью бессознательным творческим актом, в котором формируется связь между разными элементами с целью удовлетворения потребности в логическом решении и/или психологических потребностей. Он является глубинным бессознательным процессом создания смысла. Метафорический процесс присутствует в повседневной речевой активности и участвует в формировании сновидений. Метафора, которая создается с его помощью, никогда не «представляет» реальность, она ее создает. Она никогда не станет чем-то достоверным в отношении физической реальности, в отличие от общественной, культурной сферы и психического мира. Бессознательный творческий процесс может воспользоваться любым материалом. Созданная метафора функционирует как «ограничивающее тождество» (hedge equation) [5]. Благодаря метафоре появляется новый взгляд на мир, при этом она избирательно отсекает другие углы зрения и смыслы. Метафоры создают одни категории [12, 16] и пренебрегают другими. Если принцип метафоры может быть обозначен как «вижу как», то метонимия действует в модальности «означать». Метафора и метонимия являются незаменимыми инструментами, которые помогают нам ориентироваться в окружающем мире. В дальнейшем здесь мы не будем упоминать метонимию.

Сновидения убирают один из трех компонентов метафоры, так что на какое-то время ее содержание остается скрытым. Это подтверждают результаты исчерпывающего анализа метафор, проведенного на материале 30-часовой краткосрочной психотерапии [6], а также исследование групповой психотерапии для лиц, совершивших сексуальные преступления [8]. В явном содержании сновидения представлен источник метафоры, ее чувственная область, из которой сновидение черпает свой образный ряд, но отсутствует элемент целевого домена. В аналитическом толковании предпринимается попытка установить, вернее установить заново связь между этими компонентами — чувственной областью и целевым доменом — с тем, чтобы создать смысл, взяв за основу детали сценария [14]. К этим деталям относятся:

а)   пациентка пришла на психоанализ из-за проблем с волосяным покровом;

б)   она должна была понять, что прогресс в решении этой проблемы как-то связан с психическими процессами;

в)   к настоящему времени у нее уже есть опыт получения определенной пользы от анализа.

Таким образом, связь между парикмахером и аналитиком не настолько причудлива, как это может показаться на первый взгляд. Метафорический процесс в повседневной речи протекает аналогичным образом. Иногда, в шутку, о римском папе говорят: «Этот закоренелый холостяк в Риме», при этом, используется неполная метафора «римский папа является холостяком». Здесь «римский папа» относится к целевой области метафоры, а «холостяк» представляет собой область источника. Само собой разумеется, что метафора, как таковая, используется в целях аббревиации, так как темп речи значительно уступает скорости мышления. Таким образом, если говорящий и слушающий уверены в том, что они в одинаковой степени владеют некой совокупностью знаний, то они часто будут прибегать к метафоре как к аббревиатуре. Такова черта практики повседневной беседы.

Метафоры также используются при пересказе третьему лицу когда-то состоявшейся беседы. Для этого необходимо составить рассказ, и здесь снова на помощь приходит метафора: «Он трещал как пулемет», «Мой адвокат набросился на них как акула», «Его уста источали мед славос­ловий»; или концептуальная метафора, примеры которой приведены в книге Лакоффа и Джонсона [15]: «спор как сражение» (она должна была сдаться, докладчика бомбардировали вопросами, он должен был объяснить свою позицию; и т. д.)

Рассказ о сновидении принципиально не отличается от приведенных выше примеров. Метафора «аналитик — парикмахер» передает конденсированный опыт Амалии прохождения анализа и порождает новый смысл. Создание метафоры в сновидении представляет собой полностью творческий акт. Появление в сновидении образа парикмахера, при том, что целевая область остается свободной, является одновременно и защитным маневром, и творческим актом. Целевая область ожидает конкретизации.

Однако это только один аспект понимания сновидения при помощи метода анализа метафор [1; 6; 10].

Если мы на какое-то время сосредоточимся на явном содержании сновидения, которое пересказывает нам пациентка, мы увидим другие прямые отсылки к аналитической ситуации. Пациентка говорит: «Ich musste ganz lang liegen», — и эта фраза на немецком языке имеет двоякий смысл: «лежать долгое время» и «лежать вытянувшись». Удар кинжалом был нанесен сзади (что позже было соотнесено с фигурой аналитика, так как он сидит за ее спиной), и она должна следить за тем, чтобы ее руки не двигались. Мы приводим этот образ как иллюстрацию того, до какой степени она ощущает себя объектом, на котором сосредоточен интерес аналитика. Исходя из концепции анализа метафор, мы могли бы предложить метафору: «анализ является научным исследованием», которая включает в себя представление об объекте исследования и субъекте, который его изучает. Мы особенно хотим здесь подчеркнуть, что пациентка осознает восприятие самой себя как объекта исследования, что делает возможным формирование сновидения. В контексте метафоры научного исследования кинжал приобретает значение не орудия нападения, а исследовательского инструмента, наподобие хирургического скальпеля. Мы можем, таким образом, предположить, что она боится такого исследования, которое убило бы ее, она раскрывает свою бессознательную фантазию «аналитик как вивисектор». Так мы приходим к еще одной метафоре.

Метафоры создают контекст для нового смысла и действуют как ограничительные тождества, отсекающие другие смыслы и смысловые кон­тексты. Переживание пациенткой анализа как вивисекции означает, что она воспринимает себя в качестве объекта операционного вмешательства хирурга, который, желая узнать, что происходит в ее психике, может вскрыть ее череп. Однако метафора накладывает ограничения: оставаясь в ее рамках, пациентка не в состоянии обратить эти отношения, она не может занять позицию субъекта исследования. Данная метафора предполагает две позиции, и пациентка жестко связана с одной из них. Мы можем предположить, что в контексте, порожденном этой метафорой, у пациентки есть бессознательное желание стать субъектом исследования, изменить свою позицию в данном смысловом поле. Отсюда следует то, что мы считаем аналитической задачей для данного фрагмента материала сессии. У нас есть возможность проследить то, как терапевту удается инициировать обращение расстановки позиций обоих участников. В завершении сессии пациентке удается в приятной беседе о ее интересах исследовать то, что происходит во внутреннем мире аналитика.

Теперь мы переходим к рассмотрению того, как аналитик достигает этой цели, на материале продолжения сессии.

Принцип действия в анализе — изменение позиций в танце

Пациентка ассоциирует (рис. 5).

Рис. 5. Транскрибация фрагмента 2—4 152-й сессии

Пациентка предпринимает уже хорошо известный маневр в попытке предоставить аналитику то, что, как она думает, он от нее хочет услышать. Ее высказывание («Да и ладно») выражает ее покорность, что свидетельствует о том, что она не видит возможности для смены позиции. Ее следующее высказывание демонстрирует терапевту, что она ведет себя как субъект науки, так как она кое-что читала; и в следующей части предложения она нивелирует свои недавно приобретенные знания («Я совсем запуталась») (рис. 6).

Когда она говорит о себе во втором лице («Ты продашь свою машину (1) она тебе не нужна больше (3)» и еще: «Тебе не нужно больше ходить в театр»), мы слышим голос ее запретов и ограничений, выражение которых достигает апогея в фантазии об уходе в монастырь. В этой части высказывания терапевта звучат реже, он занимает позицию молчаливого, но внимательного слушателя, и здесь пациентка формирует третью метафору: «Вести себя как научный субъект, читающий и любознательный, означает иметь эротические и сексуальные интересы».

Рис. 6. Транскрибация фрагмента 2—5 152-й сессии

Смена позиций приобретает еще одно значение: интерес к аналитику может быть истолкован как сексуальное любопытство. Отсюда следует, что любопытство как таковое должно быть запрещено, и пациентка активирует голос запретов. Тогда все ее интересы, связанные с высшим образованием, посещением театра или вождением машины, а также стремление к тому, чтобы быть хорошо образованным учителем, становятся никчемными. Монастырь — вот лучшее место по определению, где можно скрыться от опасностей, которыми чревато ее сексуальное любопытство. В качестве фонового музыкального сопровождения к этому разговору, носящему характер защитного маневра и программы действий, мы слышим на аудиозаписи звон церковных колоколов. Альтернативой уходу в монастырь выступает ответственное исполнение своей работы: скрупулезно и на совесть (рис. 7).

Рис. 7. Транскрибация фрагмента 2—6 152-й сессии

В этом фрагменте записи сессии мы отчетливо слышим, как разыгрывается ее конфликт между любопытством, связанным с сексуальным возбуждением и защитой. Анализ записи сессии показывает, что аналитическая поверхность [13; 18; 22] содержит все необходимые для анализа элементы. Если бы психоанализ изменил свой методологический подход и вместо того, чтобы вести поиск за поверхностью, изучал бы то, что происходит на поверхности, то он занял бы достойное место в ряду наук, основанных на наблюдении. Поверхность отображает конфликт пациентки, ее защиту и ее страдания. Однако после высказывания аналитика, который, очевидно, понимает, что она утаивает что-то из своих ассоциаций, страдания прекращаются (рис. 8).

Рис. 8. Транскрибация фрагмента 2—7 152-й сессии

Мысль пациентки о чтении учебника соответствует теме смены позиции. То, что она скрывает ее от аналитика, согласуется с ее фиксацией на метафоре вивисекции; только так она может оставаться объектом того, что в ее представлении выступает как его исследовательский интерес. Наконец, вопрос, который здесь задает аналитик, не противоречит следующей идее: работа аналитика состоит в том, чтобы задавать вопросы. Здесь начинается очень интересный «танец смены позиций». Мы слышим, как в ответ на вопрос аналитика пациентка очень тихо, но отчетливо произносит: «Вот дерьмо!». Ее намерение утаить ассоциации об учебнике раскрыто, и она реагирует на это так, как будто бы ее «застукали».

Впрочем, аналитик не расслышал это короткое слово из четырех букв^[4]. Сразу же после этого происходит смена ролей. В начале этого фрагмента аналитик выступает как детектив, задающий вопросы, а пациентке отведена роль подозреваемой. Однако после этого характер вопросов аналитика меняется: он уточняет то, что он не расслышал, он переспрашивает пациентку. Именно так пациентка обретает власть владения информацией. Аналитика очень интересует, кто же может быть автором («Кто автор? Кто?»), здесь он выступает в роли исследователя, которого интересует, что читают другие люди. В этом фрагменте, в котором пациентка чувствует себя раскрытой, последний вопрос аналитика задан в веселом и шутливом тоне. Здесь будет уместна одна ассоциация. В немецком языке слово «erwischen» означает застигнуть, уличить, поймать кого-то, кто занимается неблаговидным делом, например, вора. Однако оно обладает и другим значением. «Mich hat’s erwischt» означает «втюриться», влюбиться по уши, сильно увлечься. Тон этого вопроса озвучивает все эти нюансы значения. В этом фрагменте присутствует атмосфера шутки и игры.

Амалия отвечает со смехом (рис. 9).

Рис. 9. Транскрибация фрагмента 2—8 152-й сессии

Здесь представлен момент кульминации в смене ролей. Теперь пойман аналитик, его ритмические повторы передают то, что он не знает и не может знать, что у пациентки на уме. Он зависит от ее знания и информации, которую она предоставляет. Впрочем, мы опять слышим обличающий голос самокритики пациентки. Однако смена ролей в этом фрагменте оказывается первым поворотным пунктом, в котором пациент и аналитик вместе приходят к ясному пониманию того, что «знает» не только аналитик.

Типичная трудная ситуация

Однако этот результат не является прочным и стабильным. Спустя 20 секунд пациентка меняет тему (рис. 10).

Рис. 10. Транскрибация фрагмента 2—9 152-й сессии