Сравнительные количественные исследования национальной идентичности в современной социальной психологии

«Возрождение национализма» — признание возросшей роли национальных идентичностей и активизация дебатов о национализме в публичном пространстве — привело к изменению повестки дня в исследованиях наций и национализма — междисциплинарной области исследований, сформировавшейся в конце 1980-х — начале 1990-х гг.

Во-первых, неясно, насколько усиленное присутствие тематики нациестроительства в публичном политическом дискурсе отражает рост националистических настроений на микроуровне. Действительно ли поддержка политических сил, выступающих с националистическими лозунгами, отражает некие относительно устойчивые аттитьюды, или речь идет о ситуативной реакции общественного мнения на иные социальные проблемы, не имеющие первоначально отношения к национальному вопросу?

Во-вторых, все больший интерес вызывают возможные последствия реактуализации национальных идентичностей. Всегда ли национализм деструктивен, или существуют «хорошие» и «плохие» виды национализма, как соотносятся и насколько сильно взаимосвязаны различные компоненты национальной идентичности, национализм и ксенофобия?

В-третьих, глобальный, хотя и не совсем равномерный характер новой волны популярности национализма (политологи говорят в институциональном плане о «националистическом интернационале», а применительно к социальным аттитьюдам можно было бы обозначить происходящее как «националистическую глобализацию») побуждает ставить вопрос об универсальности национализма.

Насколько велики различия между странами в уровне и содержании национальных идентичностей и с чем они связаны — с объективными характеристиками стран, например, уровнем экономического развития, модернизацией ценностей или с целенаправленным воздействием на общественное мнение?

Сформированная этими вопросами новая повестка дня способствует более значимой роли социально­психологических и особенно кросс-культурных психологических исследований наций и национализма.

На смену историческим и историко-социологическим работам о происхождении наций и дебатах о модерности либо примордиальности национализма пришел интерес к современной ситуации, а вновь обнаружившаяся фактическая неспособность интеллектуальных элит предсказать эту ситуацию, вопреки деконструктивистскому тезису о пластичности массового сознания, привела к относительному смещению интереса от генерирования националистических идеологий к их представленности на микроуровне в социально разделяемых представлениях и повседневных практиках [5].

Кроме того, очевидно-недостаточная объяснительная способность общего суждения об иррациональ- ной/психологической/эмоциональной привлекательности национализма актуализирует исследования когнитивных психологических механизмов формирования национальной идентичности, представление о которых позволило бы адекватно оценить ее когнитивную сложность и кросс-культурную вариативность.

Анализ литературы показывает, что в последние годы был проведен ряд эмпирических исследований, результаты которых дают ответы на некоторые из обозначенных вопросов [6].

Цель данной статьи — представить обзор теоретических оснований, методологии и основных результатов этих исследований.

В первом разделе основной части статьи обозначена общая эмпирическая база сравнительных количественных исследований национальной идентичности и два направления — описательные и объяснительные, во второй и третьей проанализированы ключевые работы каждого из этих направлений.

В заключительной части представлены выводы о подходах и новых перспективных направлениях изучения национальной идентичности в кросс-культурной психологии.

Понятие и операционализация национальной идентичности

В самом общем смысле под национальной идентичностью понимается набор социальных аттитьюдов, каким-то образом содержательно связанных с национальным самоопределением. Поэтому на первый план выходит не то, к какой именно нации или нациям люди себя относят, а то, какой смысл они в это вкладывают и насколько большое значение своей национальной принадлежности придают. При этом, по крайней мере, в количественных исследованиях, содержательная сторона операционализируется как специфическое для населения страны или иной группы соотношение степеней выраженности различных составляющих национальной идентичности [12].

Как следует из приведенного определения, набор компонентов, составляющих национальную идентичность, не задан заранее некими неизменными свойствами национальной идентичности и во многом определяется повесткой дня. Не все из них представлены в сравнительных количественных исследованиях. Например, представления о происхождении наций и о предполагаемой древности своей нации, несмотря на повышенное внимание к ним в теоретических работах, трудно отразить в массовых опросах из-за своей абстрактности и удаленности от повседневного опыта респондента.

Кроме того, некоторые вопросы требуют специализированного экспертного знания (особенно это относится к популярному направлению истории понятий, например, сопоставлению смысла понятия нации в различные исторические эпохи) либо отражают несо­поставимую культурную специфику (представления о ключевых событиях национальной истории, национальных героях и т. п.).

Рассмотрим варианты операционализации тех компонентов национальной идентичности, которые наиболее полно представлены в крупнейших межстрано­вых опросах.

Самый очевидный способ оценить степень выраженности национальной идентичности — задать респонденту прямой вопрос.

Международные опросные базы данных содержат такие вопросы о приписываемой значимости национальной идентичности наряду с альтернативными идентичностями — локальными, региональными и транснациональными.

Так, крупнейшее по количеству охваченных стран Всемирное исследование ценностей (World Values Survey, WVS), проводимое раз в 5 лет начиная с 1981 г., содержит блок из пяти суждений: «Я считаю себя гражданином мира»; «Я считаю себя членом местной общины»; «Я считаю себя россиянином» (подставляется название нации соответственно каждой стране, в которой проводится опрос); «Я считаю себя членом СНГ» (приводится название регионального объединения стран соответственно месту проведения опроса); «Я считаю себя автономным индивидом». Респонденту предлагается выразить степень своего согласия с каждым из этих утверждений, используя четырехпунктовую порядковую шкалу: «совершенно согласен», «скорее, согласен», «скорее, не согласен», «совершенно не согласен» [25].

Похожий блок вопросов представлен в начале опросника тематической части Международной программы социальных исследований, посвященной национальной идентичности (International Social Survey Programme — National Identity, ISSP), которая проводится раз в 10 лет и представляет собой наиболее содержательно развернутый межстрановой опрос на данную тему. В ней респонденту предлагается ответить на вопрос «насколько сильно вы чувствуете свою связь.. с Вашим городом / Вашей деревней, селом, с вашей областью, краем, республикой» (приводятся административно-территориальные единицы страны проведения опроса), с Россией (приводится название страны проведения опроса), с Европой, с Азией (приводится название или названия регионов, соответствующих стране проведения опроса)» с вариантами ответов «очень сильно», «довольно сильно», «не очень сильно» и совершенно не чувствую связь» [17; 18; 19].

Основное различие заключается в том, что во WVS делается акцент на когнитивной, а в ISSP — на эмоциональной составляющей национальной идентичности.

Общим недостатком этих шкал является общая формулировка, с которой будет склонно согласиться подавляющее большинство. Как следствие, распределения по данным переменным в большинстве стран оказываются сильно смещенными в сторону полного или частичного согласия / очень сильной или сильной связи, из-за чего данные переменные обладают низкой дифференцирующей силой.

Кроме того, группа подряд расположенных вопросов с одинаковыми вариантами ответов повышает вероятность возникновения так называемого методического фактора — выбора одного и того же варианта ответа, отражающего не одинаковую степень выраженности разных идентичностей, а экономию респондентом когнитивных усилий.

Поэтому данные по этому вопросу следует интерпретировать с осторожностью, тщательно изучать базовые описательные статистики перед построением факторных и объяснительных моделей, и соотносить эти результаты с другими, непрямыми способами оценки общей степени выраженности национальной идентичности.

База данных WVS содержит две переменные, направленные на такую непрямую оценку. Одна из них соответствует вопросу: «Конечно, все мы надеемся, что еще одной войны не будет, но, если так все-таки случится, Вы захотите сражаться за свою страну?» с вариантами ответа «да» и «нет» [25].

Преимущество этого вопроса заключается в содержательной связи с одной из ключевых отличительных характеристик национальной идентичности: согласно Б. Андерсону, автору, пожалуй, наиболее влиятельной в исследованиях наций и национализма теории «воображаемых сообществ», самопожертвование во имя своей нации, в отличие от других больших устойчивых социальных групп, считается не исключением, а нормативно заданным требований, если речь идет о войне между национальными государствами.

Основное ограничение этого способа операциона- лизации национальной идентичности — гендерная специфика: в большинстве стран это нормативное требование распространяется преимущественно на мужчин.

Кроме того, отрицательный ответ может отражать не только слабую национальную идентичность, но и пацифистские убеждения.

Еще один вариант опосредованного измерения общего уровня национальной идентичности — вопрос о гордости страной, который фигурирует и в WVS, и в ISSP, а также в ряде региональных опросов (например, Европейское исследование ценностей — European Values Study, EVS). Респонденту предлагается ответить на вопрос: «Насколько Вы гордитесь тем, что Вы — россиянин?» (WVS) или «Насколько Вы гордитесь тем, что являетесь гражданином/гражданкой России?» (ISSP) с вариантами ответа «очень горжусь», скорее / в какой-то мере горжусь», «не очень горжусь», «абсолют- но/совсем не горжусь» [11; 17; 18; 19].

Распределения по этой переменной оказываются намного менее смещенными, чем по прямому замеру выраженности национальной идентичности. ISSP также содержит блок переменных, позволяющих с использованием той же шкалы оценить уровень гордости достижениями страны в 10 различных сферах и ряд аттитьюдов, содержательно близких к гордости: стыд за страну, вера в превосходство своей страны и соотечественников, а также вопросы о значимости патриотизма в стране [17; 18; 19].

Еще один значимый блок вопросов ISSP отражает приписываемую значимость различных критериев национальной (само)идентификации. Вопрос сформулирован так: «Как вы думаете, насколько важно для того чтобы считаться истинным россиянином... родиться в России, иметь российское гражданство, прожить в России большую часть своей жизни, говорить по-русски, быть православным, уважать российский политический строй и законы, чувствовать себя россиянином, иметь российское происхождение» с вариантами ответа «очень важно», «не очень важно», в какой-то мере важно» и «совсем не важно».

Ценность этих данных заключается в том, что они позволяют операционализировать один из основных теоретических конструктов в исследованиях наций и национализма — этнический и гражданский виды национальной идентичности: происхождение, конфессиональная принадлежность, язык и место рождения соответствуют этническому типу, а место проживания, гражданство, уважение к законам и субъективное самоощущение — гражданскому. Важно, что этот блок вопросов позволяет не только определить преобладающий тип национальной идентичности в той или иной стране, но и эмпирически проверить актуальность и кросс- культурную универсальность этой типологии [17; 18; 19].

Таким образом, имеющиеся опросные данные о национальной идентичности позволяют не только сравнивать страны по степени выраженности различных индикаторов национальной идентичности, но и строить более сложные модели.

Анализ литературы показывает, что в современных сравнительных количественных исследованиях национальной идентичности, как правило, ставится задача построения либо описательных моделей, направленных на выявление структуры и классификации национальных идентичностей, либо на объяснение различий в степени выраженности различных компонентов национальной идентичности на индивидуальном и страновом уровнях.

Рассмотрим формат и результаты основных описательных и объяснительных исследований.

Описательные исследования национальной идентичности

Ранние описательные исследования национальной идентичности направлены преимущественно на ее «распаковывание» — раскрытие внутреннего многообразия ее компонентов и неоднозначности связей между ними.

Так, уже в исследованиях, ориентированных на первичный анализ данных ISSP и обоснование их ценности, при помощи базовых частотных и корреляционных статистик было обнаружено, что уровень национальной идентичности для одних и тех же стран существенно различается в зависимости от способа его операционализации. В частности, в этих исследованиях была обнаружена неожиданно слабая взаимосвязь между гордостью достижениями своей страны в различных сферах с одной стороны и общей гордостью страной — с другой.

Таким образом, было показано, что описательные количественные исследования национальной идентичности не должны ограничиваться простым замером степени выраженности национальной идентичности в различных странах. Выявленная многомерность потребовала эмпирической проверки того, какие теоретически выделяемые компоненты национальной идентичности действительно представлены в коллективных представлениях как содержательно различные, и поставила вопрос о существовании национальной идентичности как единого феномена [21; 22].

Ряд последующих исследований позволил выявить структуру национальной идентичности, скрытую за внешним многообразием ее проявлений. Это стало возможным, прежде всего, благодаря использованию современных статистических методов — конфирма- торного факторного анализа и моделирования структурных уравнений, но также и привнесению нормативной составляющей.

Так, основной вопрос представителей этого направления — всегда ли национальная идентичность предполагает ксенофобию — может прочитываться как попытка выяснить, всегда ли национализм «плохой» и разграничить «хороший» и «плохой» национализм. В этом плане количественные кросс-культурные исследования национальной идентичности существенно отличаются от междисциплинарных исследований наций и национализма, в которых, за редким исключением, используется подчеркнуто ценностно нейтральная расширительная трактовка национализма как представления о естественном — объективном и необходимом — существовании наций.

Более релевантными оказываются общие социально-психологические теории, особенно теория социальной идентичности, в которой утверждается и экспериментально обосновывается неизбежность меж­групповой дискриминации и внутригруппового фаворитизма как следствия принадлежности к группе.

С другой стороны, в ряде теорий личности, особенно гуманистической направленности, постулируется компенсаторный характер интолерантности и враждебности как следствия недостаточно высокой самооценки.

Исследования, направленные на эмпирическую проверку этих противоречащих друг другу позиций, продолжают обнаруживать, что обе они верны для разных составляющих национальной идентичности. Так, деФигейредо и Элкинс обнаружили, что различные индикаторы веры в превосходство своей нации над другими значимо положительно связаны с измерением ксенофобии, в то время как большинство представленных в ISSP измерений гордости (за исключением гордости политическим влиянием страны в мире, спортивными достижениями и вооруженными силами) вместе с чувством близости к стране, стыдом за страну и приписываемой значимостью национального единство образовали другой фактор, не коррелирующий с ксенофобией статистически значимо [9].

Авторы исследования назвали эти факторы, соответственно, национализм и патриотизм, тем самым возвращая эти понятия из обыденного словоупотребления в научный понятийный аппарат [9].

Последующие исследования частично подтвердили правомерность разграничения «хорошей» и «плохой» разновидностей национальной идентичности для отдельных стран, однако выявили некоторые различия в составе этих факторов. Так, Вагнер с коллегами обнаружили, что в Германии гордость историей своей страны входит в фактор национализма (в исследовании де Фигейредо и Элкинса, — напротив, в фактор патриотизма), а Григорян выявила в России факторы политического (гордость достижениями в политической, экономической и социальной сферах) и культурного патриотизма (гордость достижениями в культуре и спорте), отличных от собственно национализма (веры в превосходство своей страны): национализм коррелирует с ксенофобией отрицательно (так же, как и аналогичные индикаторы в модели де Фигейредо и Элкинса), культурный патриотизм — значимо не коррелирует (у де Фигейредо и Элкинсадве из его составляющих — гордость спортивными достижениями и гордость политическим влиянием страны в мире — входит в фактор, связанный с ксенофобией положительно), а политический патриотизм — значимо отрицательно (у де Фигейредо и Элкинса гордость политическим влиянием страны в мире входит в фактор национализма, связанный с ксенофобией положительно) [1; 9; 15].

Хадди и Хатиб на данных американского Общего социального исследования (GSS) выявили в США не двух-, а трех-факторную модель, состоящую из гордости страной, национализма (в узком смысле слова, близкого к ксенофобии) и собственно национальной идентичности (содержательно близкой к приписываемой значимости принадлежности к стране) [16].

Таким образом, результаты проведенных исследований указывают на общую правомерность разграничения различных измерений национальной идентичности в зависимости от их связи с ксенофобией, однако вместе с тем демонстрируют на существенную вариативность моделей в зависимости от охваченных исследованием стран и используемых в нем конкретных индикаторов.

Попытка построения кросс-культурно валидных измерений национальной идентичности была предпринята в исследованиях Давидова, направленных на систематическую проверку инвариантности с использованием мультигруппового конфирматорно- го факторного анализа. Выявленная модель, в отличие от рассмотренных выше исследований, включает всего пять переменных: гордость демократией, системой социальной защиты и равенством и справедливостью для всех объединяются в фактор «хорошего» национализма, который Давидов называет конструктивным патриотизмом, а вера в превосходство своей страны и соотечественников — в фактор «плохого» национализма. Проверка на данных ISSP обнаружила для большинства охваченных этим исследованием стран конфигуративную (одни и те же переменные образуют одни и те же факторы) и метрическую (факторные нагрузки переменных статистически значимо не различаются), но не скалярную (эквивалентность начальных значений факторов) инвариантность. Сравнение двух волн ISSP также подтвердило инвариантность этой модели во времени [7; 8].

Из этого следует, что модель Давидова может использоваться для выявления факторов, влияющих на межстрановые различия в уровне национализма и патриотизма (для этого достаточно структурной и метрической инвариантности), но не для простого описания этих различий, поскольку из-за отсутствия скалярной инвариантности означает, что средние значения факторов для разных стран несопоставимы — для этого приходится ограничиваться использованием отдельных индикаторов, как это уже было сделано в более ранних исследованиях. Для построения кросс- культурных объяснительных моделей, напротив, возможностей больше. Рассмотрим, в какой мере и каким образом они были реализованы.

Объяснительные исследования национальной идентичности

Проведенный анализ описательных исследований обнаружил большую, если не ведущую роль общих социально-психологических теорий социальной идентичности как источника для выдвижения гипотез о структуре национальной идентичности и взаимосвязях между ее компонентами.

В объяснительных исследованиях, напротив, ведущая роль принадлежит социологии и политологии. В большинстве сравнительных количественных исследований, направленных на выявление факторов, влияющих на уровень национальной идентичности, ставятся вопросы не о закономерностях формирования социальных аттитьюдов, а о социальной интеграции или политической вовлеченности.

Так, Кунович обнаружил, что общий уровень национальной идентичности значимо зависит от множества критериев социальной дифференциации без явно видимого ключевого фактора. Исследования Виммера с соавторами, напротив, указывают на определяющую роль одного фактора, положительно связанного с национальной идентичностью, — возможности активного участия в политическом процессе и виляния на принимаемые решения [20; 24].

Для представителей этнических меньшинств этот фактор, как выяснилось, играет большую роль, чем, например, воспринимаемая близость к культуре большинства или различные измерения прошлого исторического опыта. При этом исследование Элкинса и Сайдса обнаружило, что уровень развития политических институтов, направленных на обеспечение возможностей политического участия, влияет на силу национальной идентичность довольно слабо. Хотя обозначенные исследования опираются на масштабные интегрированные базы данных с множеством переменных, в том числе трудноизмеримых, и выявляют интересные закономерности, им присущ один общий недостаток — перенос внимания с зависимой переменной на независимые. Их результаты не столько углубляют понимание национальной идентичности как таковой, сколько позволяют на материале национальной идентичности оценить степень влияния ключевых социально-стратификационных и институцио­нально-политических характеристик современных обществ [10].

Вместе с тем, ряд исследователей, в том числе политологов и социологов, прибегает для выдвиже­ний гипотез о факторах национальной идентичности именно к психологическим теоретическим построениям, особенно тем из них, которые уже приняты и используются в различных дисциплинах. Так, Солт эмпирически проверяет идею о компенсаторной природе национальной идентичности. Согласно его предположению, национальная идентичность и особенно гордость страной как наиболее общий положительный ее компонент могут осознанно стимулироваться с целью отвлечь внимание населения от объективно существующих проблем. Это предположение подтверждается выявленной значимой положительной связью между общей гордостью страной и уровнем социального неравенства в этой стране. Иначе говоря, сильнее гордятся теми странами, где, по крайней мере, уровень неравенства дает основания скорее для недовольства, чем для гордости. Этот вывод перекликается в теорией «воображаемых сообществ» Андерсона: национальная идентичность создает представление о единстве несмотря на социальное расслоение [23].

Сходная постановка вопроса — о том, насколько национальная идентичность обусловлена объективными характеристиками страны, — фигурирует в исследовании Фабрикант и Магуна. В нем с опорой на теорию когнитивных процессов Канемана предполагается, что гордость страной может быть результатом самостоятельной рефлексии (Система 2 по Канеману), если сама постановка вопроса создает привязку гордости к достижениям страны в конкретных сферах, либо, напротив, продуктом нерефлексивного усвоения заданных извне нормативных требований (Система 1 по Канеману), если идет речь о гордости вообще без отсылки к ее возможным основаниям [13].

Результаты, полученные на данных второй волны ISSP, подтвердили это предположение: фактор, объединяющий все 10 индикаторов гордости за достижения страны в различных сферах, оказался значимо положительно связанным с объективными индикаторами уровня социально-экономического развития страны — ВВП на душу населения и Индексом человеческого развития, — в то время как для общей гордостью за страну этой связи не выявлено [13].

В последние годы ряд объяснительных исследований национальной идентичности с применением многоуровневого регрессионного анализа как основного метода и ISSP и иногда WVS как эмпирической базы был проведен Ариэли [2; 3; 4].

В фокусе его исследований — влияние страновых характеристик на степень выраженности различных составляющих национальной идентичности и их на связь с другими, содержательно близкими параметрами [2; 3; 4].

Так, в одном из немногих количественных исследований, опубликованном в Nations and Nationalism — ведущем журнале в своей предметной области, — Ариэли показал, что уровень глобализированности страны отрицательно виляет на «конструктивный патриотизм» по Давидову (с которым Ариэли провел несколько совместных исследований), готовность защищать свою страну с оружием в руках и значимость этничности, но не на собственно национальную идентичность и национализм [3].

В другом исследовании, посвященном влиянию глобализированности страны на уровень ксенофобии, Ариэли не обнаружил прямого влияния, но зато выявил опосредующий эффект. Положительная связь ксе­нофобии с национализмом и отрицательная — с «конструктивным патриотизмом», ранее обнаруженная в некоторых представленных выше описательных исследованиях, оказалась не полностью универсальной: обе корреляции существенно сильнее в более глобализи­рованных странах [4].

Еще одно исследование, охватывающее целых 93 страны, выявило в целом компенсаторный характер общей гордости страной: она отрицательно связана с уровнем экономического развития (что согласуется с результатами исследования Фабрикант и Магуна) и глобализированностью, но при этом положительно — с уровнем социального неравенства (что согласуется с результатами Солта) и недавним историческим опытом вооруженных конфликтов [2; 13; 23].

Вместе с тем, несмотря на эти факторы, в своем новом исследовании Ариэли обнаружил преимущественно положительное отношение к патриотизму в большинстве стран, особенно у представителей этнического большинства; при этом в странах с меньшим неравенством в правах по этническому признаку представители этнических меньшинств дают в среднем более положительную оценку патриотизму, чем с странах с выраженным ущемлением их прав, а для представителей этнического большинства этот эффект обратный: наиболее высокую оценку патриотизму они дают в тех странах, где их положение наиболее привилегированное [2].

Наиболее интересный общий результат этих исследований, на наш взгляд, заключается в выявлении преимущественно компенсаторной, мобилизационной природы не только национализма, но и отчасти «конструктивного патриотизма». При этом многие взаимосвязи индивидуального уровня оказываются скорее вариативными, чем универсальными, но эта вариативность закономерна и объясняется с другими межстра­новыми различиями.

Выводы

В настоящее время в современной социальной психологии накоплен достаточный объем сравнительных количественных исследований национальной идентичности, чтобы оценить потенциал этого направления.

Полученные результаты позволяют не только подвергнуть многие ключевые теоретические положения эмпирической проверке, но и существенно расширить представления о национальной идентичности и повысить когнитивную сложность.

Вместе с тем, хотя результаты различных исследований хорошо согласуются между собой и нередко напрямую подтверждают друг друга, для формирования целостной картины предстоит освоить ряд неизученных областей, для некоторых из которых неочевид­ны не только результаты, но и сами вопросы.

Во-первых, в описательных исследованиях изучается преимущественно связь национальной идентичности с содержательно близкими феноменами, но не с более общими психологическими характеристиками.

Разумеется, речь идет не о том, чтобы попытаться воссоздать некий личностный профиль националиста наподобие «авторитарной личности» по Адорно с соавторами.

Однако было бы интересно выяснить, каким образом национальная идентичность в ее различных измерениях связана с базовыми ценностями, горизонтом планирования времени, верой в справедливый мир, верой в игру с нулевой суммой и другими параметрами, которые активно используются в современной кросс-культурной психологии.

При этом важно изучать межстрановые различия в силе и, возможно, даже направлении этих связей, опе- рационализируемых как межуровневые эффекты инте­ракции в объяснительных регрессионных моделях.

В объяснительных исследованиях особым вкладом психологов может стать порождение альтернативных интерпретаций ранее полученных результатов, особенно в связи с неучтенными опосредующими переменными.

Так, не исключено, что компенсаторный положительный эффект социального неравенства на общую гордость страной может в разной степени проявляться у лиц с разным социальным статусом — как объективным, так и его субъективной самооценкой, — и разным доступом к альтернативным ресурсам социальной включенности, например, социальным связям на микроуровне.

Кроме того, не исключено, что влияние представлений о национальной идентичности, транслируемых в масс-медиа, не сводится к простому принятию в той или иной степени, но приводит к непредвиденным изменениям в содержании этих представлений в массовом сознании.

Также было бы интересно изучить силу и характер влияния национальной идентичности на различные формы поведения, особенно те, которые посредством обращения к национальному вопросу пытаются изменять или контролировать.

Наконец, традиционный призыв к лонгитюдным исследованиям здесь не выглядит ритуальным: тематический блок ISSP, посвященный национальной идентичности, содержит уже три волны, что позволяет оценить динамику, а по отдельным странам требуемых данных еще больше.

В одном из недавних номеров “Nations and Nationalism” одним из аргументов в попытке ограничить роль идеи «банального национализма» представлена дисциплинарная идентичность автора концепции и одноименной книги Биллига [5]: по мнению сторонников этого аргумента, психология в целом играет настолько малую роль в исследованиях национальной идентичности, что ни один психолог не мог внести в представления о нациях и национализме что-либо принципиально важное и новое [14]. Проведенный в данной статье обзор демонстрирует неверность этого суждения и позволяет надеяться, что скоро она станет очевидна не только психологам.

Финансирование

Исследование выполнено в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ.