Выражение символизма при помощи лексических средств выразительности на примере произведения Садека Хедаята «Слепая сова»

В данной научной работе анализируется символизм образов в романе «Слепая сова», а также исследуются лексические средства выразительности, используемые автором для достижения целей художественного произведения. Лексические средства выразительности в произведении Садека Хедаята «Слепая сова» представлены различными персидскими и арабскими словами, словосочетаниями и фразами, несущими определенную образность и символизм. Данные словосочетания, фразы и обороты речи значительно усиливают эмоциональный эффект на читателя, заставляя его сопереживать в полной мере. Основные средства выразительности, содержащие символизм, приводятся с примерами их использования в тексте романа.

Введение

Символизм — это литературно-художественное направление, появившееся во Франции в конце 60-х — начале 70-х гг. XIX века (первоначально в литературе, а затем и в других видах искусства — изобразительном, музыкальном, театральном). Символизм (от греч. simbolon — знак, символ) считал целью искусства постижение мироздания через символы. В литературе символизм сформировал новый тип художественного мышления, которое строилось на отражении реального мира с использованием символики, недосказанности, намеков, таинственных и загадочных образов. Общая черта символистов — отказ от воспроизведения окружающей действительности, которая представлялась им неинтересной, скучной и даже пугающей, и стремление создать картину идеального, по их мнению, мира. Излюбленными темами, к которым обращались символисты, являлись смерть, любовь, страдание, ожидание каких-либо событий. В своих произведениях символисты старались отобразить жизнь каждой души — полную переживаний, неясных, смутных настроений, тонких чувств и мимолетных впечатлений. Все это справедливо в отношении произведения Садека Хедаята «Слепая сова» [5], где автор рассказывает историю неназванного художника, который адресует свои убийственные признания тени на стене, напоминающей сову. Можно сказать, что Хедаят в «Слепой сове» в определенной степени постарался в лице главного героя изобразить жизнь мятущейся души, ее безумство, бесконечные страдания, похотливые желания и, в конце концов, смерть. Образы, созданные автором «Слепой совы», необычайно ярки и во многом символичны. Четыре главных образа (сгорбленный старик, замотанный шарфом, девушка в черном, голубой цветок лотоса и кипарис), которые передают символизм всего романа, преследуют главного героя на протяжении всего произведения.

Сгорбленный старик, замотанный шарфом (پیرمرد قوز کرده و شال گردن بسته) является одним из самых ярких образов, придуманных Садегом Хедаятом. Этот сгорбленный старик в романе имеет несколько воплощений, все они зловещие, вызывают жуткий страх и приносят главному герою только страдания. В начале произведения сгорбленный старик оказывается дядей главного героя с индийским тюрбаном на голове, в рваном халате, с головой и лицом, замотанными шарфом, гноящимися веками и заячьей губой. Описывая его неожиданный визит, Хедаят говорит, что «дядя как-то отдаленно и смешно походил на меня, словно это была моя фотография, отраженная в кривом зеркале» [4]. Затем он появляется как видение снаружи за окном вместе с остальными главными символами романа. Позже сгорбленный старик предстает возницей погребальной повозки и могильщиком, который встретился главному герою по дороге домой. Наконец, он перевоплощается в старика-старьевщика, продавца ненужного хлама, а потом в мужа его тетушки и индийского йога. Во всех случаях главный герой испытывает ужас и сложные эмоции после встречи со стариком, и все их встречи сопровождает отвратительный сухой, резкий смех, от которого волосы вставали дыбом (میشد راست آدم تن به مو). Этот сухой, противный смех (ای زننده خشک خنده) является отличительным признаком того зловещего сгорбленного старика, чье лицо главный герой видел в своих кошмарах. В первой части произведения этот старик, он же возница погребальной повозки (چی کالسکه کش نعش), возникает из ниоткуда, когда главному герою нужно перевезти труп умершей девушки, а затем в образе могильщика находит его, заблудшего, на дороге. Где бы этот старик ни появлялся — он предвестник зловещего в жизни героя, будущего краха. По мере развития сюжета старик предстает в образе оборванного старика (پنزری خنزر پیرمرد) или старьевщика, продавца ненужного хлама, который появляется из ниоткуда, словно из потустороннего мира, когда герой женится. Автор отдельно перечисляет все барахло, которое старик продает: серп, две подковы, несколько цветных бусин, нож, мышеловка, ржавые клещи, приспособление для изготовления эмали, гребень со сломанными зубцами, лопатка, старый глазурованный кувшин, покрытый грязным платком (آب یک زده، رنگ انبر گاز یک موش، تله یک گزلیک، یک رنگین، مهره جور چند نعل، تا دو دستغاله، یک انداخته چرک دستمال رویش که لعابی کوزه یک و بیلچه یک شکسته، دندانه شانه یک کن، دوات) [6]. Позже подчеркивается, что «от тряпки, расстеленной перед стариком, и всего разложенного на ней хлама исходил запах ржавчины, запах грязных, никому уже не нужных, отвергнутых жизнью вещей… Все разложенные перед ним вещи были мертвые, грязные, вышедшие из употребления» [4]. Вместе с тем главный герой находит в этих старых вещах особый смысл, значительность и утверждает, что «и старик, и все разложенное перед ним были как бы проявлением божественного творения на земле» [4] (کثیفی سفره آن با و میداد نمایش خدا نیمچه یک مانند را او بود آفرینش مظهر و نماینده بود او جلو که). В этом видно явное противоречие главного героя: с одной стороны, он испытывает ужас и отвращение к грязи и мерзости, а с другой — ощущает особую прелесть и божественную сущность грязных, мертвых вещей. В образе мужа тетушки сгорбленный старик застает художника и его будущую жену у изголовья его мертвой жены. Эта мерзкая сцена с поцелуями и объятиями на фоне умершей жены нарочно подстроена, чтобы опозорить главного героя, а старик как обычно завершает ее своим отвратительным сухим, резким смехом. Художник от стыда готов был сквозь землю провалиться (بروم فرو بزمین میخواستم خجالت زور از من) и был вынужден взять ту девушку в жены. Можно сказать, что он был обречен взять ее в жены и страдать из-за этого в будущем. В образе индийского йога сгорбленный старик-искуситель заставляет танцевать молодую девушку «со скованными цепью руками», которую будто насильно к нему привели. Эта сцена передает одновременно насилие и влечение по отношению к этой девушке. В романе Хедаята этот сгорбленный старик с шарфом на шее — символ разрушения жизни, символ грязи и зла, крушения надежд на любовь главного героя и его разложения, тлена и гибели в конце произведения.

Девушка в черном (سیاه لباس با دختری), «небесный ангел», по словам Хедаята, появляется впервые в начале произведения и, словно призрачное видение, сразу исчезает. Главный герой «увидел эти колдовские, страшные глаза, глаза, смотрящие на человека с горьким упреком, глаза, встревоженные чем-то, удивленные, угрожающие и обещающие … Эти туркменские раскосые глаза, обладавшие каким-то сверхъестественным и опьяняющим блеском! Они пугали и манили, словно видели что-то страшное и чудесное…» [4]. Ее глаза, их странный блеск очаровал и заворожил художника; эта девушка возбуждала в нем «такую же любовную страсть, какую рождает вид мандрагоры» [4] ( مهر عشقی حرارت همان او کرد تولید من در را گیاه) [6]. Автор утверждает, что с появлением девушки в черном в жизни главного героя «впервые блеснул луч солнца. Но, увы, это не был солнечный луч, а лишь призрачный свет, падающая звезда, которая явилась мне в образе женщины или ангела… сразу же этот свет, как и должно было случиться, исчез в пучине мрака» [4]. Зловещий смех (مشئوم خنده) старика разрывает связь между девушкой и героем, и она сразу исчезает, а художник безвозвратно теряет покой. Потеряв связь с девушкой, герой тщетно пытается ее отыскать и признается, что «в этом мерзком мире я жаждал либо ее любви, либо ничьей» [4]. Он не может забыть эту девушку, а особенно ее глаза: «воспоминание о ее колдовских глазах или, вернее, о губительной искре в ее глазах осталось навсегда» [4]. Постоянно думая о девушке в черном, герой осознает, что она, ее глаза и взгляд — ключ ко всем загадкам и тайнам мироздания, которые его мучили ( داشتم ها چشم باین احتیاج من...بکند حل برایم را الهی معماهای و فلسفی مشکالت همه که بود کافی او نگاه یک فقط و). Хедаят сравнивает поиски героем этой девушки с поисками долгожданного покоя и смысла жизни и описывает их встречу возле саку как «сладостную муку, о которой трудно рассказать» [4]. Эфемерность этой встречи подчеркивается сложными эмоциями, которые испытывает герой: это и «несказанное наслаждение», и «погружение» в ее черные глаза, и сильное волнение, как если бы он отчаянно боролся за жизнь. Вместе с тем с ее приходом герой ощущает дыхание смерти, и сомкнутые глаза девушки символизируют ее отстраненность, дистанцию между ними. Эта сцена словно убийственный приговор всей жизни героя: این همان کسی بود که تمام زندگی مرا زهرآلود کرده بود و یا اصال زندگی من مستعد بود که زهرآلود) ...بشود ). «Это была та самая женщина, которая отравила всю мою жизнь. А может быть, так было суждено, чтобы жизнь моя стала отравленной и я, кроме загубленной, отравленной жизни, и не мог иметь иной» [4]. В этот момент у художника рождается непреодолимое, на грани безумия желание запечатлеть умершую девушку, а особенно одну деталь — ее лицо и глаза. В «Слепой сове» образ этой девушки, ее колдовских глаз ассоциируется с несбывшейся любовью главного героя. Отдельно следует указать, что тема смерти и жизни очень необычно обыгрывается в этой сцене: с одной стороны, герой был «художником мертвецов», а с другой — хотел, чтобы рисунок «впечатлял, был живым», а жизнь в него должны были вдохнуть большие глаза девушки, «выражение ее глаз». Рисунок лица и глаз девушки в черном символизирует чистую любовь героя, которой он был лишен в жизни. Для художника очень важно, что теперь после смерти девушки он обладает «этими глазами… душой этих глаз», и ее образ навсегда останется с ним. Любовь героя парадоксально сочетается в нем с качествами мясника, которыми Хедаят наделяет его для расчленения тела, что сыграет свою роль по мере развития сюжета во второй части произведения. Злой рок в виде сгорбленного старика-возницы сопровождает героя при перевозке тела умершей девушки. Погребальная повозка с тощими лошадьми и пейзаж по обеим сторонам дороги соответствуют мрачной атмосфере. Хедаят сравнивает тощие ноги лошадей погребальной повозки с отрубленными руками воров, «которые затем опустили в кипящее масло». Пейзаж включает в себя «… странные, словно проклятые кем-то деревья, за деревьями виднелись то треугольные серого цвета дома, то дома в виде призм или кубов с … окнами без стекол. Эти окна напоминали безумные глаза бредящего… Вероятно, эти дома были построены для призрачных теней каких-то неведомых существ» [4]. Это описание должно подчеркнуть безумное состояние героя и сюрреализм происходящего. Безмятежность места, где он решил похоронить девушку, контрастирует с его внутренним состоянием: خون میان را درشت چشمهای آن آنکه از بعد چون میرفتم، راه بود گرفته فرا مرا زندگی سرتاسر که عمیقی شب در تاریکی، شب در بودم، دیده شده دلمه و بمکان که بود یکسان برایم اینصورت در و بود شده خاموش همیشه برای بود آن چراغ بمنزله که چشمی دو.نرسم هرگز یا برسم ماوائی («После того как я увидел ее огромные глаза в сгустках крови, я брел и брел в темной ночи, в той глубокой ночи, что обволокла мою жизнь. Потому что те светившие мне два глаза закрылись навсегда, и мне теперь было все равно, достигну ли я какого-нибудь пристанища или никогда не доберусь до него») [4]. После завершения сцены с похоронами герою достается важный символический предмет — راغه گلدون («ваза для цветов из старого Рея»). Это предмет, который представляет из себя древний кувшин, упоминается в ключевые моменты произведения. Ваза для цветов и девушка в черном, эти два символа неразрывно связаны и несут особый смысл в романе. Герой испытывает потрясение от того, что обнаруживает изображение той неземной девушки, которую он обожает, в центре кувшина. Он понимает, что ее магические, колдовские глаза «упрекали меня, как будто я совершил непростительный грех… в глубине глаз светились искры ненависти». Это открытие для героя станет таинственным и радостным одновременно, так как ему важно знать, что у него «в древности был товарищ по несчастью… что и он страдал из-за двух громадных черных глаз» [4]. Символизм цветочной вазы или кувшина заключается в том, что это своего рода «крест» для героя, груз, который ему нужно нести всю жизнь и от которого не избавиться. Тяжесть кувшина сравнивается в романе с тяжестью трупа. Девушка в черном в романе символизирует отравленную, полную страданий несбывшуюся любовь главного героя, которая не дает ему никакого шанса на нормальную жизнь и на счастливый финал произведения.

Голубой цветок лотоса (کبود نیلوفر گل), будучи одним из главным символов романа, особенно влияет на мироощущение и настроение главного героя. Девушка в черном, «небесный ангел» для художника, все время протягивает цветок лотоса старику на его рисунках и в его видениях. По мнению героя, этот цветок лотоса не был обычным цветком (نبوده معمولی گل نیلوفر گلهای آن که فهمیدم) [6], он обладал какой-то магией, был словно нереальным и неземным. В романе голубые лотосы упоминаются как деталь обстановки, а также в ключевых моментах произведения. Так, лотосы росли в щелях домов «неведомых геометрических форм», лотосы были посажены героем на могиле умершей девушки в черном, узор по краю кувшина или вазы для цветов состоял из голубых лотосов, а также они служат для изображения природы в «Слепой сове». Цветы лотоса своей красотой, чистотой и свежестью разбавляют мрачный сюжет романа. Эти цветы на покрытом глазурью древнем кувшине однозначно сочетаются с таинственным, опьяняющим изображением девушки и подчеркивают ее неземную сущность и чистоту. Вместе с тем голубые лотосы, которые были посажены героем на могиле девушки, ассоциируются у него с запекшейся кровью и ее гниющим трупом, что говорит о неизбежности ее смерти ( سپرده خاک به... غلیظ خون میان در کبود، نیلوفر گلهای زیر .بود شده) [6]. Лотосы, по мнению главного героя, могут вырасти в любом месте, а против неотвратимой смерти нет аргументов. Описание лотосов также приводится во время прогулки героя по прелестной лощине и по улицам неизвестного города из его сна, где он блуждает между реальным и вымышленным мирами и видит видения. В целом, голубые лотосы в романе символизируют саму жизнь, незапятнанную чистоту и стремление к совершенству, но все это недостижимо для главного героя.

Кипарис (سرو درخت), дерево грусти, печали и смерти, считается очень противоречивым символом. С одной стороны, высокие и стройные, но при этом темные и мрачные силуэты кипарисов с древних времен служили символом печали, скорби, траура и смерти [2]. Но, с другой стороны, именно это дерево является символом вечной жизни. В «Слепой сове» совокупно это дерево упоминается довольно часто. Естественно, главный герой, будучи художником, всегда рисовал кипарис на своих рисунках, но следует отметить неизбежность рисования именно этого дерева и остальных символов романа ( نقاشی چه هر میدانم فقط...بود موضوع همین و مجلس همین اش همه میکردم) [6]. Затем, мучимый исчезновением девушки в черном, герой упорно искал ее и кипарис, чтобы обрести покой ( اگر...میشد تولید آرامشی من زندگی در حتمﴼ بنشینم سرو درخت آن زیر میتوانستم) [6]. Под кипарисом героя поджидал сгорбленный старик-возница повозки, и там же, под кипарисом на берегу реки, он выкопал яму, чтобы похоронить умершую девушку. Приятные воспоминания художника также связаны с кипарисом: сидя в тени старого кипариса, он увидел маленькую девочку, прообраз его неземной любви, а в детстве среди кипарисов герой впервые пережил возбуждение от переодевания его будущей жены. Опять же под кипарисом художник всегда изображал сгорбленного старика в чалме, который играл на сетаре. В «Слепой сове» кипарис является скорее негативным символом: именно под кипарисом героя неизменно поджидает сгорбленный старик, который символизирует смерть и разрушает его жизнь и любовь.

Помимо основных символов, некоторые другие предметы и даже понятия передают в романе определенный или особый символизм. Например, вино и опиум (تریاک و شراب) сопутствуют герою в трудных ситуациях, когда он сбит с толку, растерян, напуган или переживает душевные страдания. К вину и опиуму он прибегает как к спасительному средству, так как, по его ощущениям, он словно заперт «в четырех стенах» своей комнаты. Воображение героя обостряется после приема вина или опиума, образ желанной девушки предстает более ярким, мысли становятся колдовскими, и он погружается «в полузабытье, в полуобморочное состояние… будто с груди моей сняли тяжесть, будто для меня перестал существовать закон тяготения… Это состояние было для меня полным смысла и наслаждения» [4]. Опиум потрясающе влияет на героя: این بقدری .بود بیشتر کیفش هم مرگ از که بود پرکیف و عمیق تاثیر («Действие опиума было глубоким и прекрасным, сладость его была больше сладости самой смерти!») [4]. А глоток вина, в которое его мать добавила ядовитые зубы кобры, способен избавить его от всех кошмаров жизни (شرابی که زهر دندان ناگ در آن حل شده بود و با یک جرعه آن همه...میشد نابود و نیست زندگی کابوسهای) [6]. Чтобы выделить значимость этого вина для героя, Хедаят говорит, что это было «красное вино, эликсир смерти, который с легкостью дарует вечное забвение» [4] (میبخشد همیشگی آسودگی که مرگ اکسیر ارغوانی، شراب) [6]. Вино и опиум несут символизм прежде всего для самого главного героя. Без сомнения, они — символы сладости и блаженства в его мрачной жизни.

К другим предметам и понятиям, передающим особый символизм в романе, можно отнести: нож с костяной рукоятью (استخوانی دسته گزلیک), числа 2 и 4, песню ночного патруля (مست گزمه آواز) и, конечно, тень (سایه) на стене, которой главный герой рассказывает историю своей жизни.

Нож с костяной рукоятью (استخوانی دسته گزلیک) считается одним из важнейших символических предметов в романе. Впервые герой использует нож, чтобы расчленить тело умершей девушки в черном, что сразу же указывает на трагический смысл этого предмета. Таким же ножом мясник в мясной лавке «осторожно режет туши на части, потом с улыбкой продает их покупателям» [4] (بمشتریانش تبسم با را لخم گوشت و میکند تکه تکه بدقت را آنها تن میدارد بر استخوانی دسته گزلیک یک بعد میفروشد) [6]. Впоследствии в своем сне, у мясной лавки герой захотел отобрать этот же нож у оборванного старика, но не смог, потому что еще не был готов совершить убийство. По мере развития сюжета герой принимает «страшное решение» об убийстве жены, ощущая странное, необычное удовольствие, подобное тому, что испытывает мясник из мясной лавки при разделке туш (منهم بکنم را کیف این که داشتم الزم .بکنم تقلید او از میخواستم که کردم حس اختیار بی) [6]. Работа мясника, которую тот выполняет большим ножом с костяной рукоятью и от которой получает «особенное наслаждение», вызывает у художника эротические фантазии: мясные туши, которые ласково гладит мясник, ассоциируются с гладким телом его жены. В конце произведения герой, терзаемый сомнениями, даже забрасывает нож с костяной рукоятью на крышу дома, чтобы избавиться от преступных мыслей, которые данный предмет в нем порождает (بام روی را گزلیک...بود کرده تولید برایم گزلیک این را آمیز جنایت افکار همه چون – کردم سوت) [6]. Однако нож так или иначе опять попадает в руки героя из рук кормилицы, словно будущее убийство уже предначертано. Хедаят сравнивает убийство жены героя и получаемое при этом удовольствие с удовольствием, которое испытывает мясник, вонзая нож в теплую мясную тушу и разрезая мякоть на части. Итак, нож в произведении — символ предстоящего убийства, фатальной неизбежности, фатума, от которого герою никуда не деться.

Числа 2 и 4, причисляемые к значимым символам в романе, выбраны Хедаятом намеренно. В «Слепой сове» числа 2 и 4 упоминаются прямо и завуалированно несколько раз. В начале романа проходит два месяца и четыре дня, с тех пор как герой теряет «след» своей возлюбленной, «но воспоминание о ее колдовских глазах… осталось навсегда» [4]. Спустя два месяца и четыре дня на пороге дома художника появляется его давно пропавший дядя, сгорбленный старик «с индийским тюрбаном на голове», предвестник зловещих событий. Два месяца и четыре дня герой, «как убийца, упорно приходящий к месту преступления» [4] (میگردند  بر  خودشان  جنایت  محل  به  که  خونی  اشخاص  مانند) [6], исследовал окрестности, чтобы обнаружить следы исчезнувшей девушки. Несколько раз художник пытался всучить вознице и могильщику плату в размере два крана и один аббаси (один аббаси равен четырем шахи), но не преуспел в этом — его плату не приняли. Наконец, два месяца и четыре дня художник спал поодаль от своей жены без физической близости и очень страдал из-за этого, что, по замыслу Хедаята, подчеркивает неудовлетворенность от любви и унижения героя. Два года и четыре месяца в комнате, похожей на могилу, герой «постоянно ждал жену, но она не приходила никогда» [4] ( قبر از تاریکتر و تنگتر من برای دم هر که اطاق این در نمیآمد هرگز او ولی بودم زنم براه چشم دایم میشد،) [6]. В романе «Слепая сова» числа 2 и 4 подчеркивают трагизм судьбы и одиночество героя, повторяемость и цикличность терзаний; его жизнь идет по трагичной спирали, и это никак не изменить.

Песня ночного патруля (مست گزمه آواز) является важным элементом фона произведения. Песня звучит четыре раза в романе, означая изменения внутреннего состояния героя: от страха и мрачных ощущений при первом звучании к болезненному волнению и тоске при втором, плотскому искушению и возбуждению при третьем и, наконец, к ощущению какой-то сверхчеловеческой силы при четвертом звучании ( ری ملک شراب خوریم، می تا بریم بیاخوریم، حاال نخوریم، کی خوریم؟) [6]. Песня пьяных стражников в романе символизирует измененное состояние художника и пробуждает в нем решимость покончить с отвратительной женой-потаскухой (مرگ آهسته آواز خودش را زمزمه میکرد ... آوازش مثل ارتعاش ناله ارره در گوشت تن رخنه میکرد، فریاد میکشید و ناگهان خفه میشد) [6].

Воображаемая тень на стене (سایه) является одним из главных безмолвных персонажей в произведении, с которым художник делится своими мыслями и историей жизни. Тема теней является одной из ключевых в романе «Слепая сова». По мнению Хедаята, тени делятся на два типа: «похотливые, самоуверенные», а также «густые, большие», как у жены героя и остальных людей, и жалкие и слабые, как у него самого. С первых страниц романа герой утверждает, что пишет «лишь для своей тени, которая появляется на стене при свете лампы» и испытывает потребность рассказать своей тени о себе. Тень на стене, единственный молчаливый собеседник героя, всегда внимательно слушает и скрашивает его одиночество. В условно второй части романа эта потребность рассказать тени свою историю многократно усиливается: ( شراب نه، عصاره، میخواهماست من زندگی این" :بگویم باو چکانیده ام سایه خشک گلوی در چکه چکه را خودم زندگی تلخ ) [6]. Для образности жизнь героя сравнивается с «виноградной кистью», которую нужно выжать и «сок ее по капле влить в сухую глотку этой старой тени» [4]. Тень незримо следует за художником во всех ситуациях: во сне он видит свою тень без головы, в доме прячется тень мясника, а в бане героя сопровождает множество разных теней. В конце романа художнику в безумном состоянии кажется, что на стене уже не одна его тень, а совокупность ненавистных теней окружающих людей, среди которых он заточен ( سایه همه ام لکاته زن و ننجون قصاب، مرد پنزری، خنزر پیرمرد گویا ام بوده محبوس آنها میان من هائیکه سایه اند، بوده من های) [6]. Герой становится похожим на сову, его тень напоминает сову, у которой, возможно, такие же больные мысли, как у главного персонажа (فکر من مثل که دارد مرضی هم جغد شاید ... بودم شده جغد یک شبیه اینوقت در میکند) [6]. Это символизирует окончательное разрушение личности художника, он становится сгорбленной тенью, оборванным стариком.

Садек Хедаят в «Слепой сове» использует различные лексические средства, чтобы подчеркнуть выразительность и символизм своих образов. Основные лексические средства, присущие роману «Слепая сова», включают фразеологизмы, сравнительные обороты, разговорные и диалектные слова, эмоционально-оценочную лексику, бинарные сочетания, редупликации, изафетные конструкции, восклицательные, вопросительные и побудительные предложения и некоторые другие.

Автор употребляет различные фразеологизмы и идиомы при описании внутреннего состояния персонажей, их характеров и событий в романе. При этом создается определенная образность, необходимая для лучшего понимания замысла произведения. Так, фразеологизм دقیانوس عهد در «в незапамятные времена» подчеркивает тяжесть и мрачность места проживания героя, который ощущает все «выбоины и дыры» своего жилища и соседних домов. Эта мрачность и беспросветность преследует художника постоянно, а дома он словно находится в загробном мире. Состояние ужаса и непреодолимой дрожи сопутствует герою вплоть до развязки романа, что подтверждается при помощи фразеологизма شد راست تنم های مو/ایستاد می راست آدم تن به مومیکرد راست آدم بتن را مو «от чего волосы вставали дыбом» и повторяется при каждом появлении сгорбленного старика. Фразеологизм  د راست تنم های مو/ایستاد می راست آدم تن به مو [6] обязательно связан с резким жутким смехом, после которого герой не знает, куда ему деться от стыда. Выражение شکری لب «заячья губа» служит для характеристики дяди героя, сгорбленного старика, и его самого после трансформации в такого же физически и духовно мертвого персонажа. Заячья губа персонажей ассоциируется с их врожденным пороком, уродством и ненормальностью, и сам художник не раз утверждал, что ему не суждено было жить обычной жизнью. Фразеологизм نبود خودم دست  [6] «ничего не мог поделать» полностью отражает неудачи и безуспешные попытки главного героя отыскать девушку в черном с «колдовскими глазами» и необходимость смириться с реальным положением. Выражение (بود زده خشکم خودم جای سر) شدم خشک خودم جای سر «я остолбенел, застыл на месте» обозначает крайнюю степень изумления или страха, пережитого главным героем. Подобные эмоции, например, герой переживает возле канала Сурен в тени старого кипариса: زده خشکم خودم جای سر من گذشت من جلو از که دیدم را او خودم جسمانی چشمهای با ایندفعه ولی بکم حرکتی کمترین بتوانم آنکه بی بود، شد ناپدید و, где он видит маленькую девочку, прообраз своей неземной любви. Фразеологизм کشیدم راحتی نفس «на душе отлегло, вздохнул с облегчением» несет в романе скрытый смысл. Помимо основного значения, это выражение также подразумевает, что герой в этом акте «отпускает» свою безнадежную любовь, прощается с ней. Крылатое выражение شد برداشته ام سینه روی از سنگینی بار «как гора с плеч (свалилась)» упоминается в романе вместе с фразеологизмом راحتی نفس کشیدم «на душе отлегло» и описывает редкое состояние облегчения и спокойствия не характерное для героя. В «Слепой сове» художник испытывает такое состояние умиротворения и спокойствия лишь наедине с природой, вдали от мирской суеты. Идиома متحرک مرده «ходячий мертвец» лучше всего характеризует героя в условно второй части произведения. Садег Хедаят наделяет художника этим неприятным эпитетом, подчеркивая его физическую дряхлость, опустошенность, безжизненность и скорую смерть. Кроме фразеологизмов и идиом, автор романа также использует олицетворения и эвфемизмы. Например, фраза عزرائیل دست «рука Азраила» используется как метафора приближающейся смерти, так как архангел Азраил считается поэтическим олицетворением смерти, и умирающие чувствуют его присутствие [1]. Эвфемизм میکرد خشک و تر «меняла пеленки» используется автором, чтобы подчеркнуть беспомощность главного героя, то, что он сродни ребенку, а описательное выражение زدن لجن تو خر دست «совать ногу осла в тину» аллегорически указывает на половой акт.

Сравнительные обороты служат для создания стилистической окраски произведения и придают ему образность и яркость. В романе «Слепая сова» сравнительные обороты как средство художественной выразительности достаточно распространены. Так, символичный сгорбленный старик сравнивается в романе с индийским йогом, который сидит под кипарисом, натянув на себя абу и замотавшись чалмой (زیرش که میکشیدم سرو درخت یک همیشه بود بسته شالمه سرش دور و ... پیچیده خودش به عبا هندوستان جوکیان شبیه قوزکرده پیرمردی) [6]. Мерзкие мысли этого старика получают сравнение с сорной травой ( چه او کوتاه پیشانی پشتاست؟ روئیده هرزه علف مثل ای احمقانه و سمج افکار) [6]. Главный герой и девушка в черном, его «небесный ангел», наиболее часто отмечены в сравнительных оборотах в произведении. Например, при описании девушки автор говорит, что ее губы словно «оторвались от долгого, страстного поцелуя», но не насытились им (بود نشده سیر هنوز ولی شده جدا طوالنی گرم بوسه یک از تازه بود این مثل لبهائیکه) [6]. Она также сравнивается с лунатиком или сомнамбулой (گرد خواب یکنفر مانند) [6] и с изможденным ребенком (ای کوفته و خسته بچه مانند) [6]. Автором подчеркивается эфемерность и неземная сущность объекта обожания главного героя. Кроме того, она напоминала «женский корень мандрагоры» [4], любовный наркотик, который ненадолго покинул свою пару (باشند کرده جدا جفتش بغل از که بود گیاه مهر ماده مثل) [6]. Сам художник получает совсем нелестные аналогии, например его маниакальность и одержимость сравнима с «убийцей, упорно приходящим к месту преступления» [4] (برمیگردند خودشان جنایت محل به که خونی اشخاص مانند) или «курицей с оторванной головой» [4] (میگشتم مان خانه دور سرکنده مرغ مثل). Жизнь героя уподобляется «кисти винограда», которую нужно выжать без остатка, до последней капли (میخواهم بفشارم دستم در انگور خوشه مانند را خود زندگی سرتاسر) [6]. Ближе к финалу романа герой представляется «ходячим мертвецом», дни которого сочтены (متحرک مرده مثل) или сравнивается с «сухими, безжизненными мухами», которые осенью по теплу налетают в дом и прячутся по комнатам (هجوم باطاق پائیز اول که بودم شده مگسهائی مثل ... بیجان و خشکیده مگسهای میآورند،) [6]. На неизбежную смерть героя указывает то, что его мысли в финале романа, словно догоревшие угли в мангале, гаснут и затухают (شد بند فوت بیک و بود شده خاکستار و پوک آتش گلهای مثل افکارم) [6]. В свою очередь, мать художника и его жена, буквально и фигурально «отравившие» ему жизнь, уподобляются в романе опасной кобре. Например, его мать-танцовщица в танце «извивалась, как кобра» (میخورد تاب و پیچ ناگ مار مثل) [6], а тело его жены «обвилось вокруг него» [4], словно кобра вокруг добычи, и поглотило художника (مانند زنم تن ...کرد محبوس خودش میان مرا ... میپیچد خودش شکار دور که مارناگ) [6]. Интересное сравнение в романе придумано для физиологического процесса смерти: смерть напевает свою песню, и эта песня уподобляется «визгу пилы», которая вонзается в плоть и не дает покоя (آوازش مثل ارتعاش ناله ارره در گوشت تن رخنه میکرد). Мрачный тон романа прослеживается и в других сравнительных оборотах, где содержится сравнение жилища художника с могилой (در این اطاق که مثل قبر هر لحظه تنگتر و تاریکتر میشد), животных со вскрытыми трупами (دو اسب سیاه الغر مثل تشریح بسته شده بود), главного героя с его страшным отражением, готовым наброситься в любой момент (گربه که برای مبارزه روبرو میشوند). В целом, в романе насчитывается более тридцати различных сравнительных оборотов.

Непринужденность повествования и языковая самобытность в романе создаются с помощью разговорной и диалектной лексики. Разговорная лексика представлена отдельными выражениями и целыми фразами. Например, сгорбленный старик под кипарисом все время сидел на корточках (نشسته چنباتمه). Перевоплотившись в возницу, он предлагает подобрать гроб с филигранной точностью (نمیزنه مو بطوریکه), а плутовская чалма старьевщика (شکری و شیر عمامه) сама по себе указывает на его лукавство. Мгновенно этот символичный возница исчезает из виду, так что и следов не найти (بود زده غیبش او ولی), а в конце романа, спотыкаясь, скрывается в тумане (شد ناپدید مه پشت بکلی اینکه تا میرفت خیزان و افتان). Бедственное положение и атеизм главного героя подчеркиваются с помощью выражения ببرد شیطان که دارم دین نه و بخورد دیوان که دارم مال نه «Нет ни имущества, чтобы суд отобрал, ни веры, чтобы дьявол прибрал». Выражение میافتاد راه خون اگر «хоть убей» подкрепляет категоричность и упертость художника. Разговорное выражение نرفت بخرجش «не прислушалась» применимо в отношении жены героя, а шуточное выражение толпы گرفته رو قلعه دیشب یارو (досл. Парень вчера ночью взял крепость) означает успешно проведенную ночь с женщиной. Оборот речи بدیده ندیده «выскочка; срамотник» подтверждает обездоленность художника. Диалектная лексика включает в себя отдельные предложения на тегеранском диалекте, которые встречаются эпизодически в диалогах. Например, в диалоге между художником и возницей звучат такие фразы: همین بلدم تورو خونه من نیس الزمهان االن «Не нужно, я и сам знаю, где твой дом. Сейчас, сейчас…» или همینقد ..." "!هان نمیزنه مو چمدونه، باندازه درس هان، گودال اینم ...!هان نیستم سررشته بی من قبرکنی در که بدون «Ведь знаешь, что я здорово копаю могилы!... Вот яма, как раз по размерам чемодана, в самый раз! А?» [4]. Оборванный старик, нахваливая товар, так предлагает свой кувшин: !بینی به شو خیر ببر جوون هان، نداره قابلی کوزه این «Этому кувшину цены нет, а? Возьми, молодой человек, оцени по достоинству, насколько он хорош!». Кроме того, диалектные фразы служат связочными «мостиками» повествования, чтобы отвлечь от исповеди жизни художника, которую тот хочет выжать по капле как «виноградную кисть». В частности, такими «мостиками» являются возглас уличного разносчика "!شاتوت بره صفرا" «Кто желает полезные для печени черные тутовые ягоды!» [4] или признание кормилицы "!کنه راحتش بکشدش خدا کاشکی شدیم؛ ضعفه دل مون همه" «У всех нас сердце изболелось. Хоть бы его бог прибрал, успокоил его наконец!» [4] или фраза потаскухи "!گرفتن وشگونم بهترون ما از زیرزمین تو رفتم بیوقتی" «Пошла я не вовремя в подвал, а бес меня там и ущипнул!» [4].

Эмоционально-оценочная лексика, представляющая интерес для данного исследования, включает оценочные слова и выражения, которыми автор или главный герой наделяет второстепенных персонажей романа. К ласкательным оценочным словам относятся такие слова, как شاجون «Шах-джан, любимая», دخترم «доченька», которыми ласкательно называли жену художника. К оценочным словам с негативной характеристикой можно отнести: ها رجاله «сброд, отребье, подонки общества», لکاته «потаскуха, проститутка», جاکش «сводник, сутенер», جادو «колдунья, ворожея», ها احمق «дураки», احمق «глупец; идиот», تخمی مردهای «самцы, жеребцы», حشری های زن «распутницы, блудницы». Эти слова используются в романе для оценки окружающих людей (حشری های زن تخمی، مردهای ها، احمق ها، رجاله), жены героя (جادو لکاته،) и его самого (احمق جاکش،). Выражение خدا نیمچه «полубог», которое почти обожествляет старика-старьевщика, можно причислить к оценочным словам с позитивной характеристикой.

Бинарные сочетания, отобранные для данной работы, представляют собой словарные пары, объединенные по принципу семантической тождественности или дополнительности компонентов и связанные между собой при помощи соединительного союза و «вав». Рассматриваемые словарные пары включают в себя разряды имен существительных, прилагательных и глаголов. Бинарные сочетания существительных характеризуются семантической тождественностью или дополнительностью составных частей. Так, к семантически тождественным словарным парам существительных относятся: ادراک و فهم «понимание, восприятие», هراس و بیم «страх, ужас, опасение», ابد و ازل «вечность», شور و ویر «страсть, волнение», مانع و سد «препятствие, помеха», هیجان و اضطراب «волнение, возбуждение», کو و کند «копание, рытье», مسکنت و فقر «бедность, нищета», و قصه حکایت «рассказ, история; небылица», نگار و نقش «узоры; орнамент, рисунок» и другие. Семантически дополняющими бинарными сочетаниями можно считать لرز و ترس «страх и трепет», پر و بال «перья, оперение», خواب و شراب «вино и мечтания», هوس و هوا و احتیاجات «потребности и страсть» и т.д. В романе встречается значительное количество бинарных сочетаний прилагательных, обладающих семантической тождественностью или дополнительностью компонентов. Можно привести следующие примеры семантически тождественных прилагательных: قطور و کلفت «толстый, крупный», تازه تر و «свежий, сочный», منگ و مات «изумленный; обалдевший», غریب و عجیب «удивительный, странный», کوفته و خسته «уставший, обессиленный». Семантически дополняющие бинарные прилагательные отличаются по значению и совокупно обогащают словарную пару, например: کلفت گردن و محکم «плотный и внушительный», خورده کرم و زرد «желтый и изъеденный червями», خنده و آمیز جنون آور «безумный и смешной», ترسناک و زننده «отталкивающий и страшный». Бинарные сочетания глаголов встречаются реже, чем парные существительные и прилагательные. Глаголы в таких парах наделены одинаковым значением, например, کردن کرخت و فلج «вызвать оцепенение, парализовать», کردن منظم و مرتب «приводить в порядок, упорядочивать», شدن نابود و نیست «погибать, исчезать; уничтожаться», کردن نابود و نیست «уничтожать, истреблять», خوردن چروک و چین «мяться, морщиться». Всего в романе насчитывается более 70 различных бинарных сочетаний, служащих для структурной связанности текста и повышения его выразительности и отражающих языковую реальность того времени.

Редупликации или повторы, выражающиеся в удвоении целого слова или его части, весьма характерны для романа «Слепая сова». Редупликации служат для передачи интенсифицированного значения, эмоциональной окраски текста и подчеркивания каких-либо деталей. При описании персонажей автор часто прибегает к использованию повторов, например: گردن شال زیر از که را اش کوسه ریش بیرون آمده بود میشد دانه دانه شمرد [6] «Его редкую бороденку, которая торчала из-под шарфа, можно было пересчитать по волоску» [4] или از هایش شانه و ... میخندید بریده بریده میلرزید خنده شدت «Старик отрывисто смеялся …, и его плечи тряслись от раскатистого смеха». Редупликации часто используются при описании природы, пейзажа или фона, сопутствующего повествованию. При такой редупликации автор использует наречия-повторы: میگذشتند ردیف، ردیف دسته، دسته ترسناکی بحالت درختها «Кучки деревьев робко теснились, мелькали чередой» или کنار پاورچین پاورچین بود خوابیده ای کوفته و خسته بچه مانند دیدم رفتم، تختخواب «Крадучись я подошел к кровати и увидел, что она спит, как усталый ребенок» [4]. Кроме того, редупликации часто находят применение при выражении эмоций главного героя и других персонажей. Например, حاال میخواهم ... شراب آنرا، قطره قطره در گلوی خشک سایه ام مثل آببچکانم تربت [6]. «Сейчас я хотел бы выцедить по капле этот сок в сухое горло своей тени, подобно воде, которой обмывали покойника» или خرده خرده شمع مثل من زندگی میشود آب «Моя жизнь понемногу плавится словно свеча». При этом повторам могут сопутствовать другие средства выражения эмотивности, в частности, восклицательно-побудительные предложения: خودش با بلند بلند میدید، خواب که بود این مثل " !کن وا گردنتو شال " :میگفت (Как будто во сне про себя громко говорила: «Ну, сними уже шарф с шеи!»).

Изафетные конструкции получили самое широкое распространение в романе. Благодаря этим конструкциям обеспечивается детальная прорисовка и колоритность символичных персонажей произведения и окружающей их обстановки. Изафетные конструкции, отобранные для данной работы, раскрывают темы любви, жизни, смерти, природы и пейзажа, блаженства, портрета и теней. В романе чувство, которое испытывает главный герой, противопоставляется любви остальных людей, т.е. «сброда». Остальные люди, или «сброд», обесценивают прекрасное чувство любви, для них любовь — это временное безрассудство (موقتی ولنگاری), непристойные песни (هرزه های تصنیف) и вульгарные выражения (رکیک اصطالحات). Для художника любовь – это «далекие и болезненные» воспоминания (دردناک و دور یادگارهای) или «безнадежная любовь» (امید نا عشق). Жизнь главного героя определяется как «отравленная» (زهرآلود زندگی) или ассоциируется со сплошной черной стеной (تاریک سیاه دیوار), через которую не пройдет даже лучик света. Смерть, одна из ключевых тем романа, получает множество определений, например, مرگ سردی «холод смерти», содрогающий героя, или مرگ غبار «дымка смерти», которая видна в его глазах. Надвигающуюся смерть также символизируют пиала ядовитого вина (زهرآلود شراب پیاله) из чулана или бараньи туши (گوسفند لش) и мягкое мясо без костей (لخم گوشت), которые в извращенном сознании художника подобны его жене. Тема природы и пейзажа гармонирует с внутренними переживаниями героя, приятными воспоминаниями о детстве и выездами на отдых. Небольшая живописная ложбина ( با کوچک محوطه صفائی), кусты голубых лотосов (کبود نیلوفر های بته), высокий замок (بلند قلعه), теплый влажный песок (نمناک گرم ماسه) перемежают мрачный тон романа. Тема блаженства исключительно связана с употреблением главным героем вина и опиума. Опиум в романе называется драгоценным лекарством (گرانبهائی داروی), а вино по аналогии с ним драгоценным подарком (گرانبهائی سوغات). Эти «эликсиры отчаяния» (امیدی نا داروهای) приносят герою облегчение и умиротворение. Тема портрета позволяет создать живой образ персонажей романа. Так, портрет главного героя создается поэтапно по признакам от нормальности до высшей степени помутнения рассудка и безумия: مضحک شغل «смешное занятие», گرسنه سگ «голодная собака», نقاش فلکزده/نفرین شده «художник мертвецов», جوان شکسته و ناخوشی «несчастный/проклятый художник», سگ خوره گرفته «больной и сломленный юноша», پیرمرد قوزی «сутулый старик», نقاش مرده ها یکنفر «прокаженная собака», نقاش مجنون/ وسواسی «жестокий убийца», خونی پیرمرد خنزر پنزری «безумный/одержимый художник», جانور درنده «сверхчеловеческая сила», قوه مافوق بشر «хищный зверь», پیرمرد خنزر پنزری «оборванный старик». Девушке в черном присущи такие определения: پرنده ستاره «падающая звезда», جادوئی چشمهای «колдовские глаза», کشنده شراره «губительная искра», آسمانی فرشته «небесный ангел», عذاب فرشته «ангел муки». Тема теней определяет глубинное существование главного героя, который будто окружен и «заперт» среди них, а главная зловещая (شوم سایه) сгорбившаяся тень (خمیده سایه) внимательно слушает его при свете ночной лампы и все понимает. В финале романа герой приходит к тому, что вся его жизнь, «как бродячая тень ( سایه سرگردان), дрожащая тень (لرزان سایه) на стене бани, прошла бессмысленно, бесцельно» [4].

В романе «Слепая сова» присутствует значительное количество восклицательных, вопросительных и восклицательно-побудительных предложений. Восклицательные предложения являются синтаксическими средствами, выражающими эмоциональный настрой персонажей произведения. Главным образом восклицательные предложения встречаются в философских монологах главного героя. Например, آسمان روی ستاره یک کسی هر که است راست اگر" !ام نداشته ستاره اصال من شاید – باشد بیمعنی و تاریک دور، باید من ستاره دارد، «Если правда, что у каждого человека на небе есть своя звезда, то моя звезда далекая, тусклая и никчемная — возможно, у меня вообще нет своей звезды!» или دروغ که است مرگ تنها !نمیگوید  «Только смерть не лжет!». Реже восклицательные предложения дополняют диалог персонажей романа: هان ری قدیم شهر مال راغه، گلدون میدونی «…Знаешь, это рейский кувшин, ваза для цветов из древнего Рея!» или شکل البد" "!جنبیده اون بروی البد .قاریه پیرمرد شکل بچه، «Видимо, ребенок будет похож на старика- чтеца Корана. Видимо, в него пойдет!» [4]. Также интерес представляют короткие восклицательные предложения, которые в контексте усиливают или подытоживают эффект высказывания: !پوچ افکار «Ну и чушь!» или !ننگی چه «Какой позор!». Вопросительные предложения задают определенный вопрос, служат вопросом-размышлением или высказывают предположение, демонстрируя эмоциональную реакцию говорящего. В романе «Слепая сова» вопросительные предложения можно встретить в монологах, в философских размышлениях и признаниях главного героя. Как правило, художник задает самому себе вопросы в монологе: «Но что будет чувствовать молодой человек в расцвете сил, который внезапно умирает, а его молодой организм всеми силами противится этому?»:اما یکنفر جوان قوی که ناگهان میمیرد و همه قوای بدنش تا مدتی بر ضد مرگ میجنگد چه احساساتی خواهد داشت؟    или «Почему не даешь выхода своей злобе? Чего ждешь?.. На что все еще надеешься? Разве нет в твоем чулане фляги с вином?» [4]چرا زودتر شر خودت را نمیکنی؟ منتظر چه هستی ... هنوز چه توقعی داری؟ مگر شراب توی پستوی اطاقت نیست؟

В некоторых случаях задаются вопросы-размышления о других персонажах, в частности, о девушке в черном или символичном старике-старьевщике: «Возможно ли, чтобы у нее была двойная жизнь? У такой спокойной, у такой непринужденной?» بود که این زندگی دوگانه را داشته باشد؟ آنقدر آرام، آنقدر بی تکلف؟¹ اصالили «Почему вообще этот старик появился перед нашим домом именно тогда, когда я женился? Он что, все поставил на кон ради этой потаскухи, все бросил ради нее?» چرا این مرد از وقتی که من زن گرفتم جلو خانه ما پیدایش شد؟ آیا خاکسترنشین بود، خاکستر نشین این لکاته بود؟ شده

Восклицательно-побудительные предложения выражают побуждение к действию с соответствующей этому экспрессией. Такие фразы содержат в себе приказ, просьбу, предложение или приглашение с интонацией восклицания. Модальный оттенок приказа выражается в таких предложениях: "!بزنین دار اینم" «И этого тоже повесьте!» или "!کن وا گردنتو شال " «Ну, сними уже шарф с шеи!». Значение предложения передается в следующей фразе: جوون ..." "!بینی به شو خیر ببر «Возьми, молодой человек, оцени, насколько он хорош!». Восклицательные, вопросительные и восклицательно-побудительные предложения активно используются в условно второй части произведения и подводят к кульминации и трагическому финалу.

Заключение

В данной статье были исследованы символизм образов и основные средства выразительности романа «Слепая сова», а также приведены примеры их использования в различных коммуникативных ситуациях. Данные лексические средства призваны усилить символизм образов и предметов в романе и отразить языковые реалии исторической эпохи, в которую творил Садег Хедаят. Посредством символичных литературных характеров «Слепой совы» удается постигнуть глубину мировоззрения автора на обстановку первой половины XX века в Иране, где преобладали человеческие пороки, нищета и бесправие [3]. В результате изучения различных источников следует вывод, что символизм некоторых персонажей Хедаята зачастую переходит в сюрреализм, декаданс и даже психоз, поскольку в психически здоровом обществе трудно представить появление подобных образов. Символизм предметов в «Слепой сове» коррелирует с символизмом образов и дополняет его, придавая им большую экспрессивность. Исследование показало, что совокупность языковых средств, используемых автором «Слепой совы», позволила создать подлинно символичных персонажей, таких как сгорбленный старик или девушка в черном. Символизм образов и предметов в романе обусловлен их многогранностью, которая проявляется в разных формах и воплощениях данных символов. Разнообразие лексических средств создает необходимую художественность и нетривиальность типажей. В результате проделанной работы можно сделать следующие выводы:

• многие образы и предметы в «Слепой сове» обладают ярко выраженным символизмом;
• помимо символизма образов и предметов, роману «Слепая сова» присущ символизм чисел, прежде всего, чисел 2 и 4;
• лексические средства в первой и второй части романа выстроены так, чтобы подчеркнуть трагизм произведения; деструктивный тон повествования преобладает.

Из всего обилия художественных средств можно особо отметить сравнительные обороты и бинарные сочетания, которые встречаются в романе наиболее часто. Остальные средства выразительности при скрупулезном анализе могут представлять интерес для дальнейших лингвистических исследований по лексикологии и фразеологии.

1. Азраил (Гавриил) — архангел смерти в исламе [Электронный ресурс]. URL: https://dalamar.diary.ru/p66930707.htm (дата обращения: 05.06.2023)
2. Карпова Е., Кузнецов А. Древесные породы: кипарис. Символ вечного существования души // ЛесПромИнформ. 2016. № 3 (117). С. 92-97.
3. Муллахметова Д.И. Рецепция творчества Садека Хедаята в Исламской Республике Иран на примере повести «Слепая сова» // Гуманитарный акцент. 2020. № 2. С. 56-62.
4. Хедаят С. Слепая сова [Электронный ресурс]. URL: https://libcat.ru/knigi/lyubovnye-romany/romany/roman/173867-sadeg-hedayat-slepaya-sova.html (дата обращения: 05.06.2023)
5. Хедаят, Садег [Электронный ресурс]. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B5%D0%B4%D0%B0%D1%8F%D1%82,_%D0%A1%D0%B0%D0%B4%D0%B5%D0%B3 (дата обращения: 05.06.2023).
6. صادق هدایت، بوف کور، چاپ چهارم، تهران ۲۵۹۱- ۱۳۳۱، ص. ۳۱- [Хедаят С. Слепая сова. 4-е изд. Тегеран. С. 31-821]