Оценка когнитивных искажений в сфере сексуальности у лиц, совершивших половые преступления против несовершеннолетних

Дается определение понятию «когнитивные искажения в сфере сексуальности», раскрывается актуальность изучения этих искажений в контексте половых преступлений против несовершеннолетних. Приводится краткий литературный обзор исследований по данной тематике. Описывается эмпирическое исследование, целью которого было изучение группы лиц, совершивших сексуальные преступления против несовершеннолетних: насколько однородной является выборка с точки зрения выраженности искажений. Группа была разделена на две подгруппы: лица, которым была диагностирована педофилия, и лица без педофилии. В группу нормы также вошли лица, никогда не привлекавшиеся к уголовной ответственности. Для оценки когнитивных искажений в сфере сексуальности была использована методика SONAR (The Sex Offender Need Assessment Rating – шкала оценки потребностей сексуальных правонарушителей). Полученные результаты подтверждают значимость фактора когнитивных искажений в сфере сексуальности при оценке рисков совершения сексуальных преступлений, а также при дифференциальной диагностике педофилии.

В широком смысле под когнитивными искажениями обычно понимаются систематические ошибки в мышлении, возникающие на основе дисфункциональных убеждений, внедренных в когнитивные схемы. Искажения не позволяют объективно оценивать условия окружающей реальности, так как на первый план выходит «субъективная социальная реальность» [1]. В контексте криминальной сексологии эта субъективная социальная реальность не трансформируется, а наполняется смыслами, непосредственно связанными с мотивацией преступников и особенностями совершаемых действий.

Существует несколько подходов к классификации когнитивных искажений у сексуальных преступников. Так, W.D. Murphy выделяет следующие искажения, определяющие делинквентное поведение растлителей несовершеннолетних: отрицание, минимизация, оправдание и рационализация своего поведения [17].

Схожую по своей сути классификацию предлагают K.A. Lonsway и L.F. Fitzgerald, описывая искажения, свойственные насильникам. В данной типологии ошибки мышления разделены на три основные категории: 1) оправдание предосудительного поведения (моральное и психологическое); 2) неадекватная оценка последствий своих действий (минимизация, игнорирование и фактическое непонимание последствий); 3) приписывание вины жертве и обезличивание жертвы [16].

Когнитивные искажения проявляются через ряд установок, на которые преступники опираются, принимая решения о совершении противоправных действий, а также оправдывая свое поведение в дальнейшем. Данные установки снимают с них ответственность за совершенное деяние, частично или полностью перекладывая ее на жертву, нередко также приписывая ей инициативу вступления в сексуальный контакт [12].

Среди когнитивных искажений встречаются также искажения, оправдывающие сексуальные действия как полезные для ребенка, например, в образовательных целях, чтобы обучить его сексуальным практикам («это будет полезно для ребенка в дальнейшем»). В некоторых случаях предполагается также, что через сексуальный контакт растлитель может продемонстрировать ребенку свою любовь и привязанность.

Другого рода когнитивные искажения связаны с неадекватной оценкой собственных сексуальных прав. По мнению преступника, возникающие у него сексуальные потребности по определению должны быть удовлетворены, так как ему значительно труднее и болезненнее самому сдерживать свои сексуальные желания, нежели женщине или ребенку удовлетворить их [13].

Перечисленные выше когнитивные искажения в той или иной степени используются на каждом этапе «пути», который проходит преступник, реализуя сексуальные действия с несовершеннолетними. D. Finklehor (1984) в рамках модели четырех предпосылок описал следующие предварительные условия, необходимые для осуществления сексуального преступления против детей.

1.     Мотивация. Преступник должен обладать некоторой мотивацией к совершению противоправных действий, включающей в себя три компонента: 1) эмоциональная идентификация с ребенком; 2) сексуальное возбуждение по отношению к детям; 3) отсутствие возможности реализовать сексуальную потребность с взрослым человеком.

2.     Преодоление внутренних барьеров. По мнению D. Finklehor, практически у всех взрослых людей имеются табу на сексуальные действия с детьми. Даже если имеется мотивация к совершению преступных действий, внутренние запреты не позволяют совершить их. Преодолевая табу, преступник как бы открывает засовы, сдерживающие мотивационные потребности из первого пункта.

Если первые две предпосылки можно отнести к исключительно внутренним явлениям, то предпосылки 3 и 4 рассматривают также среду вокруг преступника и ребенка.

3.     Преодоление внешних барьеров. На этом этапе преступник преодолевает внешние препятствия и запреты. Среди них можно выделить общественную оценку противоправных действий (со стороны семьи, соседей, коллег) и юридические санкции, а также степень надзора, получаемого ребенком. Внешние барьеры легко преодолеваются в том случае, если потенциальный преступник остается один на один с ребенком.

4.     Преодоление сопротивления жертвы. Последним этапом является преодоление сопротивления сексуальному насилию со стороны ребенка, где под сопротивлением не обязательно понимаются непосредственно активные действия ребенка. Часто преступники инстинктивно выбирают себе в жертвы тех детей, которые даже не осознают, что над ними совершается сексуальное насилие. В других случаях жертвами становятся дети, которых можно запугать, заставив тем самым сохранить произошедшее в тайне [13].

Существует несколько подходов, объясняющих генез когнитивных искажений в сексуальной сфере. Ряд авторов сходятся во мнении, что формирование ошибок мышления часто происходит в детском возрасте, являясь результатом психологической травмы, связанной с сексуальным насилием. Причем формированию искажений может способствовать не только получение травматического опыта жертвы, но и участие в совершении насильственных действий сексуального характера над другими людьми, а также наблюдение за насилием [12].

В некоторых случаях когнитивные искажения могут быть связаны с расстройствами интеллекта, однако в последнее время все чаще внимание обращается на социокультурную природу их возникновения [10], которая включает в себя деструктивные мифы и стереотипы, преобладающие в обществе, а также общей уровень сексуальной культуры. По мнению J.M. Hocket, индивидуальные негативные установки, в том числе сексуальные, всегда являются частным случаем существующей в обществе системы социальной иерархии, где одни люди доминируют над другими [15], а M. Amir предположил, что девиантное сексуальное поведение напрямую отражает культурные нормы и социальные стереотипы не столько общества в целом, сколько субгруппы, к которой принадлежит индивид [8].

В контексте социокультурного подхода, помимо классификации когнитивных искажений по смыслу, необходимо эти искажения разделить на две группы по типу жертвы: направленные против женщин и направленные против несовершеннолетних.

Когда речь идет об установках по отношению к женщинам, важно понимать, что мужские и женские сексуальные сценарии зачастую отличаются друг от друга. Мужская сексуальность всегда ассоциировалась с экспансивным, захватническим, иногда даже агрессивным поведением [9]. На протяжении истории отношение к гендерным ролям видоизменялось, и с конца XIX в. преобладает тенденция к сглаживанию резких различий в поведении мужчин и женщин [11], однако и на сегодняшний день стереотипы, фиксирующие за мужчиной образ «завоевателя», имеют широкое распространение, особенно в странах, где популярны консервативно-патриархальные взгляды [5]. В подобных культурах, где женщине во многом отказано в собственной сексуальности, не предусмотрено инструментов, позволяющих мужчине отличить игровое сопротивление от реального нежелания женщины вступать в сексуальную связь. Невозможность выделить критерии, исходя из которых сопротивление женщины может быть понято как истинное или игровое, часто приводит к порицанию жертвы сексуального насилия со стороны общества и оправданию действий насильника. Через подобные стереотипы общество навязывает женщине роль жертвы, а из мужчины формирует потенциального насильника. Культ агрессивного, доминантного, подавляющего мужчины, опирающегося при решении проблем в первую очередь на силу, - платформа для формирования любого, в том числе сексуального, насилия [3; 5].

Принципиально другое отношение сформировалось в современной культуре, вне зависимости от доминирующих в ней идеологических взглядов, к установкам, снимающим ответственность с правонарушителя за сексуальные действия с детьми: оценка действий растлителей несовершеннолетних значительно более строгая и непримиримая [9].

Существует ряд ошибочных представлений о сексуальном насилии в отношении детей, но эти представления не оправдывают поведение преступника, а мифологизируют процесс соблазнения. Среди подобных мифов - представление о том, что большинство преступлений совершают посторонние, не знакомые жертве люди [4], что сексуальные покушения на детей совершаются преимущественно в бедной и необразованной среде, что все совершившие преступления мужчины - педофилы и т. д. [5]

Мифы сложились и вокруг образа самого сексуального преступника: мужчины, вступающие в сексуальные отношения с детьми, представляются педофилами, психически больными людьми, социально неустроенными, не имеющими собственной семьи, т. е. происходит маргинализация образа растлителя. Однако нередко бывает ровно наоборот. K. Swann описывает наиболее типичного растлителя следующим образом: «женатый, с детьми, и за рулем дорогого автомобиля» [12, с. 229].

Результаты исследований, оценивающих наличие когнитивных искажений у различных групп сексуальных преступников (насильников и растлителей), свидетельствует о том, что не существует принципиальных различий в отношении к установкам, перекладывающим ответственность за совершенное насилие на женщину. Однако подобные установки, касающиеся детей, были обнаружены только в группе растлителей [7; 18].

Среди задач, которые мы поставили перед собой в проведенном нами исследовании, была задача оценить, насколько группа растлителей несовершеннолетних однородна юридически, клинически и социально с точки зрения отношения к когнитивным искажениям в сфере сексуальности.

Одним из инструментов, позволяющих оценить степень выраженности когнитивных искажений в сфере сексуальности, является методика SONAR (The Sex Offender Need Assessment Rating - шкала оценки потребностей сексуальных правонарушителей) [14]. Нами был использован блок данной шкалы, оценивающий искажения, связанные с интерпретацией поведения потенциальных жертв сексуального насилия: женщин и детей. Испытуемому предлагается оценить степень собственного согласия с высказываниями: в первой части - приписывающими женщинам желание быть изнасилованными, во второй - приписывающими детям желание вступать в сексуальный контакт с взрослыми. При этом в высказываниях обеих частей ответственность за совершенное действие перекладывается с мужчины на жертву. По результатам методики определяется уровень включенности в когнитивную сферу данных установок: высокий, средний или низкий.

В исследовании мы использовали также блок «Сексуальная саморегуляция», состоящий из двух частей. Первая из них содержит ряд высказываний, позволяющих определить, насколько адекватно испытуемый оценивает сексуальные права мужчины: как общие, так и непосредственно его личные. Также оценивается степень контроля над сексуальными желаниями.

Вторая часть блока оценивает степень вовлеченности испытуемого в сексуальные переживания, в том числе ненормативные.

Методика SONAR была проведена на 90 испытуемых. В экспериментальную группу вошли 70 мужчин, совершивших сексуальные преступления против несовершеннолетних. Все они были направлены на комплексную судебную сексолого-психиатрическую экспертизу в Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского. Группа была разделена на две подгруппы: лица, которым была диагностирована педофилия (n = 44), и лица, признанные сексологами здоровыми (n = 26). Контрольная группа состояла из 20 человек, никогда не привлекавшихся к уголовной ответственности. Экспериментальная группа также разделялась на подгруппы по образовательному признаку, по наличию или отсутствию постоянного сексуального партнера, по количеству жертв и их полу, а также по уголовной статье, вменяемой преступнику.

Таблица

Когнитивные искажения у лиц, совершивших сексуальные преступления против

несовершеннолетних. Критерий Манна-Уитни

Примечание. N - число испытуемых в группе; a - различия между группами растлителей с диагностированной педофилией и без педофилии; b - различия между группой нормы и преступниками с педофилией; c - различия между группой нормы и преступниками без педофилии. Статистические различия - на уровне значимости p<0,01.

Как видно из представленных в таблице данных, различия в выраженности когнитивных искажений в сфере сексуальности в первую очередь проявляются в блоке высказываний, касающихся приписывания детям инициативы вступления в сексуальный контакт со взрослым, а также минимизации ответственности растлителя за совершенные действия. Наиболее высокая степень согласия с подобными высказываниями была обнаружена в группе преступников с диагностированной педофилией. Достоверные статистические различия были получены при сравнении группы педофилов как с группой растлителей без педофилии (p<0,01), так и с группой нормы (p<0,01).

Полученные результаты позволяют нам рассматривать выраженность когнитивных искажений, приписывающих детям желание вступать в половой контакт со взрослым, как фактор риска, включенный в общий комплекс факторов, способствующих совершению сексуальных действий с несовершеннолетними, а методику SONAR использовать как один из инструментов в дифференциальной диагностике педофилии.

Достоверные различия в выраженности подобных когнитивных искажений также были обнаружены при разделении группы преступников на подгруппы по количеству жертв (p<0,05). Данные результаты могут быть объяснены тем, что единожды совершенное растлителем преступление закрепляет уже имеющиеся ошибки мышления и побуждает его нарушить общественное табу еще раз.

Различий в выраженности когнитивных искажений, связанных с приписыванием женщине желания быть изнасилованной и минимизацией ответственности, напротив, не обнаруживается. Испытуемые всех групп демонстрируют уровень согласия с высказываниями выше среднего, что подтверждает проводимые ранее исследования [7]. Статистические различия не были выявлены при разделении группы преступников, исходя из вменяемой им уголовной статьи, а также при сопоставлении обобщенной группы преступников и группы нормы. Не оказывает влияния на выраженность подобных искажений и образовательный уровень испытуемых. Небольшая разница по некоторым высказываниям, но не по общим показателям, обнаруживается, если растлителей разделить на группы по признаку проживания с постоянным сексуальным партнером, супругом (p<0,05). Лицам, проживающим с постоянным партнером, в меньшей степени свойственно интерпретировать отказ женщины вступать в сексуальную связь как игровой, что, вероятно, объясняется наличием опыта неформальной, эмоционально насыщенной коммуникации с лицами женского пола (в выборке не были представлены лица, проживающие с партнером своего пола).

Различий между группами не выявлено также при сопоставлении показателей блока «Сексуальная саморегуляция» в той его части, где речь идет об оценке сексуальных прав мужчин и степени сексуального контроля над сексуальными желаниями.

Описанные выше результаты подтверждают распространенность стереотипов, приписывающих женщине желание быть изнасилованной и снижающих степень ответственности за насилие мужчины. Следствием подобных стереотипов становятся установки, закрепляющие за мужчиной право доминировать в сексуальной сфере и даже быть агрессором, а мужское влечение понимается как требующее удовлетворения в первую очередь. По мнению ряда авторов, в плане долгосрочной профилактики одним из способов снижения гендерной агрессии в обществе могли бы стать просветительские программы по данной проблематике, интегрируемые в структуру образования, а также распространяемые через СМИ [2; 5].

Показатели вовлеченности в сексуальные переживания в трех группах свидетельствуют, что растлители без педофилии в чуть меньшей степени склонны приписывать мужчине доминантную роль. Эта тенденция соотносится с результатами, полученными при интерпретации данных второй части блока «Сексуальная саморегуляция», где были обнаружены статистически значимые различия (p<0,01) между растлителями без сексологического диагноза и группами педофилов и нормы. В частности, растлители без диагностированной педофилии реже, чем представители двух других групп, обсуждают с окружающими темы, связанные с сексом (p<0,01), реже посещают стриптиз- клубы (p<0,05), реже, чем представители группы нормы, просматривают порнографические материалы (p<0,01). Вероятно, подобные результаты можно объяснить внутренними конфликтами в восприятии темы сексуальности. В отличие от педофилов, чье влечение к детям является постоянным и во многом исключает нормативное влечение к взрослому объекту, представители данной группы совершили сексуальные преступление против ребенка, несмотря на то, что не испытывают постоянного влечения к детям. Влечение к ребенку, вероятно, было ситуативным и определялось большей доступностью сексуального объекта. Конфликтность восприятия сексуальной сферы, а также особенности восприятия судебно-следственной ситуации и желание выглядеть более социально положительным, вероятно, заставляет преступников без педофилии показывать низкий уровень вовлеченности в сексуальные переживания.

Полученные результаты подтверждают значимость фактора когнитивных искажений в сфере сексуальности при оценке рисков совершения сексуальных преступлений. Клинический аспект исследования позволяет в дальнейшем использовать методику SONAR как дополнительный инструмент в дифференциальной диагностике педофилии. Результаты также свидетельствуют о широкой распространенности в обществе стереотипов, связанных с минимизацией ответственности мужчины за совершенное сексуальное насилие по отношению к женщине. Статья открывает дискуссию о возможностях профилактики мужского агрессивного сексуального поведения через просветительскую деятельность в вопросах гендера и сексуальности.

1. Александров А.А. Интегративная психотерапия. СПб.: Питер, 2009. 352 с.
2. Берн Ш. Гендерная психология. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. 318 с.
3. Бовина И.Б., Дворянчиков Н.В., Гутник А.Д. и др. Особенности социальных представлений о сексуальном насилии: «Маньяк» и «Жертва» глазами молодых мужчин и женщин [Электронный ресурс] // Психологическая наука и образование PSYEDU.ru. 2011. № 1. URL: http://psyedu.ru/journal/2011/1/2046.phtml (дата обращения: 03.04.2014).
4. Ениколопов С.Н., Хвостова Е.С. Взгляды на инцест в контексте разных культур и традиций. Современное состояние проблемы [Электронный ресурс] // Психологическая наука и образование PSYEDU.ru. 2012. № 2. URL: http://psyedu.ru/journal/2012/2/2891.phtml (дата обращения: 03.04.2014).
5. Кон И.С. Сексология. М.: Издат. центр «Академия», 2004. 384 с.
6. Серов А.Д., Сыроквашина К.В. Когнитивные искажения как фактор, используемый при оценке риска противоправного сексуального поведения по отношению к несовершеннолетним [Электронный ресурс] // Психологическая наука и образование PSYEDU.ru. 2011. № 1. URL: http://psyedu.ru/journal/2011/1/2057.phtml (дата обращения: 26.03.2014).
7. Серов А.Д., Сыроквашина К.В., Басинская И.А. Установки по отношению к жертве у сексуальных правонарушителей [Электронный ресурс] // Психология и право. 2011. № 2. URL: https://psyjournals.ru/psyandlaw/2011/n2/40911.shtml (дата обращения: 26.03.2014).
8. Ткаченко А.А. Сексуальные извращения – парафилии. М.: Триада- Х, 1999. 460 с.
9. Ткаченко А.А., Введенский Г.Е., Дворянчиков Н.В. Судебная сексология. М.: Медицина, 2001. 560 с.
10. Auburn T. Cognitive distortions as social practices: an examination of cognitive distortions in sex offender treatment from a discursive psychology perspective // Psychology, Crime, Law. 2010. Vol. 16. P. 459–466.
11. Bem S. Sex role adaptability: one consequence of psychological androgyny // Journal of Pers. and Soc. Psychology. 1975. Vol. 31. P. 634–643.
12. Burn M.F., Brown S. A review of the cognitive distortions in child sex offenders: An examination of the motivations and mechanisms that underlie the justification for abuse // Aggression and Violent Behavior. 2006. № 11. P. 225–236.
13. Graig L.A., Brown K.D., Beech A.R. Assessing Risk in Sex Offenders: A Practitioner’s Guide. Birmingham: John Wiley and Sons, 2008. 270 p.
14. Hanson K., Harris A. The Sex Offender Need Assessment Rating (SONAR): A Method for Measuring Change in Risk Levels, Correction Research. 2000 [Электронный ресурс] //  URL: http://www.publicsafety.gc.ca/cnt/rsrcs/pblctns/sx-ffndr-nd/sx-ffndr-nd-eng.pdf (accessed 26.03.2014).
15. Hocket J.M. An Umbrella of Dominance? An Examination of Oppressive Beliefs in the Context of Rape. Kansas State University. 2009 [Электронный ресурс] // URL: https://krex.k-state.edu/dspace/handle/2097/1644 (accessed 26.03.2014).
16. Lonsway K.A., Fitzgerald L.F. Rape myths // Psychology of Women Quarterly. 1994. № 18. P. 133–164.
17. Murphy W.D. Assessment and Modification of Cognitive Distortions in Sex Offenders // Handbook of Sexual Assault: Issues, Theories, and Treatment of the Offender. N.Y.: Plenum Press, 1990. 405 p.
18. Pervan S., Hunter M. Cognitive distortions and social self-esteem in sexual offenders // Applied Psychology in Criminal Justice. 2007. № 3. P. 75–91.

PlumX

Метрики публикации