Психотехническая теория как форма психологического знания

Сделанное Фёдором Ефимовичем Василюком еще долго будет будоражить умы психологов. Вопросы, которые он перед нами поставил, новые области психологического исследования, которые он открыл, система психологической практики, которую он создал, — все это еще не вполне освоено современной психологией, все это обращено в будущее. Задачи настоящей статьи состоят в том, чтобы, во-первых, представить в возможно более ясной и компактной форме один из принципиально важных для будущего нашей науки методологических инструментов, созданных Ф.Е. Василюком, — психотехническую теорию как особую форму психологического знания. И, во-вторых, показать, что психотехническая теория являет собой более общую форму психологического знания по сравнению с теориями классического типа — и, соответственно, классические психологические теории могут быть рассмотрены как предельный частный случай теории психотехнической.

«Схизис» психологии, философия практики и психотехнический подход. Понятие психотехнической теории Ф.Е. Василюк вводит в контексте размышления о «схизисе» психологии, ее расщеплении на исследовательскую и практическую, выразившемся в том, что профессиональные сообщества психологов-практиков и психологов-исследователей начинают жить каждое своей отдельной жизнью и перестают интересоваться разработками и результатами «параллельного» психологического сообщества [Василюк, 1996]. Выход из «схизиса» Ф.Е. Василюк видел в развитии психотехнического подхода, прежде всего — в обращении внимания психологов на собственно методологическое и теоретическое значение психологической практики, настаивая на том, что «для психологии сейчас нет ничего теоретичнее хорошей практики» [там же, с. 27]. В этой связи он и вводит понятия психотехнической теории [Василюк, 1992; Василюк; Василюк, 2008] и психотехнического исследования, подчеркивая принципиальное значение такого рода исследований для выработки общепсихологической методологии [Василюк, 1996].

Говоря о психотехническом исследовании, Ф.Е. Василюк во многом опирается на введенное А.А. Пузыреем понятие психотехнического действия [см.: 16; 17; 18] — как «действия над психикой» (в широком смысле слова), принципиально преобразующего «естественные» психические процессы человека. Скажем, в классических исследованиях «продуктивного мышления» К. Дункера «процесс решения задачи строится в диаде «испытуемый—экспериментатор», причем экспериментатор организует работу испытуемого через непрерывное опровержение предлагаемых им решений»; и без этой психотехнической работы экспериментатора продуктивного мышления в смысле К. Дункера не существует [17, с. 28]. Конечно, эта психотехническая работа экспериментатора может быть интерио- ризована испытуемым и весь процесс в этом случае становится интрапсихическим, но это не меняет его существа как процесса, включающего в себя особую психотехническую работу, которая может осуществляться не только экспериментатором по отношению к испытуемому, но и любым человеком по отношению к себе самому.

Анализируя «схизис» психологии, Ф.Е. Василюк противопоставляет две методологические схемы: в первой исследователь сохраняет позицию Абсолютного Наблюдателя, стоящего как бы над бытием и рассматривающего изучаемую реальность со стороны, во второй — психолог занимает участную позицию в бытии, становится в практическое отношение к действительности, помещает себя именно как исследователя внутрь изучаемой действительности и делает исходным пунктом познания свою практику [2, с. 29—30]. Первую методологическую схему автор называет «философией гносеологизма», вторую — «философией практики». Таким образом, философия практики, по Ф.Е. Василюку, — «... это вовсе не философское познание практики, это и не познание, ориентированное прагматически на то, чтобы служить исключительно практическим целям... Но поскольку познание осуществляется в недрах философии практики, оно должно непрерывно удерживать в своих процедурах факт собственной жизненно-практической укорененности в познаваемом бытии. Познание, реализующее философию практики, не смотрит на практику извне, а изнутри практики смотрит на открываемый ею мир» [там же].

Далее Ф.Е. Василюк ставит вопрос о том, каким образом можно эти общефилософские положения превратить в конкретную методологию психологии. Отвечая на него, он настаивает, что для того чтобы практика могла стать, по слову Выготского, краеугольным камнем психологии, психологии необходима своя собственная практика, организуемая самим психологом практическая деятельность, а не только участие в «чужой» практике — педагогической, медицинской и т. п. Ибо именно такая, собственная, практика создает запрос на психологическое знание нового типа — знание, обращенное к психологу-практику, а не к психологу- исследователю. И здесь Ф.Е. Василюк формулирует ключевой, на наш взгляд, тезис своей статьи и раскрывает свое понимание психотехнического подхода: «Чтобы отвечать этим ожиданиям, исследовательская, теоретическая психология должна реализовывать такой методологический подход, который позволил бы научно изучать не психику испытуемых, а опыт работы с психикой, прежде всего опыт профессиональной психологической работы, позволил бы черпать темы из этого опыта, создавать понятия и модели, описывающие и объясняющие опыт, формулировать результаты в виде, возвращаемом и конвертируемом в опыт» [там же, с. 32]. Именно этот методологический подход он и называет психотехническим.

В качестве примеров успешной реализации такого подхода Ф.Е. Василюк приводит теорию поэтапного формирования умственных действий П.Я. Гальпери­на, учение Л.С. Выготского об интериоризации как возникновении психических образований в результате «сворачивания» межличностного взаимодействия, эксперименты А.Н. Леонтьева по изучению опосредованной памяти. Таким образом, констатирует он, «... отечественная психологическая традиция в лице культурно-исторической школы Выготского является психотехнической по своему изначальному замыслу, по своему методологическому “генотипу”» [там же, с. 33]. Однако во времена Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева и П.Я. Гальперина этот «генотип» не мог быть развернут и реализован в полной мере, поскольку у отечественной психологии не было своей практики, она могла лишь встраиваться в практику педагогическую, медицинскую или инженерную.

Что касается мировой психологии, то первой собственно психологической практикой стал психоанализ — вопреки естественнонаучным установкам самого З. Фрейда. Ибо психоаналитическая практика, как подчеркивает Ф.Е. Василюк, «... была прежде всего практикой работы с сознанием, сознание по существу и рассматривалось здесь не как отдельный натуральный объект, а как элемент системы “работа- с-сознанием”» [там же, с. 39]. И в психоанализе впервые «практика стала методом научного познания, в то же время психологическое познание стало методом практики» [там же, с. 38].

Итак, психотехническое исследование в понимании Ф.Е. Василюка — это такое исследование, которое, во-первых, научно изучает не психику, а опыт работы с психикой, т. е. опирается на ту или иную психологическую практику, и результаты которого можно «конвертировать» в практику, и, во-вторых, рассматривает человека (и опыт работы с ним) в контексте категорий сознания, практики и культуры.

При этом специфической особенностью ситуации, сложившейся в отечественной психологии, оказался своего рода «импорт» психологической практики из тех стран, где она начала развиваться раньше и к настоящему времени сложились зрелые психотерапевтические школы, каждая из которых «... вполне оснащена собственными теоретическими моделями и не нуждается для своего развития в переосмыслении средствами той или иной местной общепсихологиче­ской теории» [3; с. 3]. В этом контексте Ф.Е. Василюк и поставил перед собой задачу выстроить психотехническую систему психотерапевтической помощи, основываясь на отечественной психологической традиции — прежде всего, на идеях «психотехнического подхода» Л.С. Выготского. Реализацией его методологической программы стала разработка понимающей психотерапии как психотехнической системы [Василюк]. Подводя итоги своего масштабного психотехнического исследования, он называет обширный ряд полученных результатов, включающий создание теоретических представлений о переживании как деятельности, жизненном мире и кризисе, разработку нескольких оригинальных методов психотерапии и многие другие, в том числе и описание методологических характеристик психотехнической теории [3; с. 11]. Осмысление и анализ всех этих результатов во многом остается еще делом будущего. Наша же задача сейчас состоит в том, чтобы рассмотреть основные методологические особенности психотехнической теории и выявить некоторые перспективы, которые открывает для психологии принятие сделанного Ф.Е. Василюком действительно всерьез.

Методологические характеристики психотехнической теории. Говоря об особенностях психотехнической теории, отличающих ее от «классических» академических психологических теорий, Ф.Е. Ва­силюк выделяет восемь принципиальных параметров: 1) ценности и осознанный ценностный выбор; 2) адресат и релевантность его опыту; 3) субъект познания; 4) контакт с человеком, с которым имеет дело психолог; 5) процесс и процедуры исследования; 6) получаемые знания; 7) предмет теории; 8) соотношение предмета и метода. Остановимся на каждом из них подробнее — сначала в описательной модальности, фиксируя особенности психотехнической теории, а затем в нормативной, переформулируя описание в качестве требований к построению психотехнической теории (или к выстраиванию психотехнического описания какого-либо отдельного эпизода или случая психологической работы).

1.    Ценности и ценностный выбор психолога. Если теория классического типа «по умолчанию» ориентирована на получение «объективной истины» как не только высшую, но и единственную ценность исследования, то психотехническая теория предполагает осознанный выбор психологом «... своей ценностной позиции в контексте всех основных ценностей — истины, добра, красоты, святости, пользы и пр.» [1; с. 20]. При этом «... речь идет ... о том, что ценностная установка должна быть имманентным началом теории и войти в ее ткань» (там же). Соответственно, переходя в нормативную модальность, мы фиксируем, что, выстраивая и описывая какой-либо психологический подход в качестве психотехнической теории, автор должен в явном и развернутом виде указывать те ценности, которые он «встраивает» в свой подход, а каждый, кто берется за описание того или иного подхода в качестве психотехнической теории (будь то историк психологии, методолог, оппонент, сторонник данного подхода, автор учебника и т. д.), должен выявлять и описывать ценности, имманентные этому подходу.

2.    Адресатом классической психологической теории выступает психолог-исследователь, ориентированный на получение «объективного знания о психике». Адресатом же психотехнической теории является психолог-практик, который «мыслит живым практическим опытом» и который сам является и должен являться неотъемлемым «внутренним персонажем» психотехнической теории. Соответственно, выстраивая и описывая какой-либо психологический подход (или психологическое исследование) в форме психотехнической теории, мы должны в явном виде описывать позиции и действия психолога, работающего в том поле, которое описывает данная теория. Ф.Е. Василюк говорит в этом контексте только о психологе-практике, но ведь и психолог исследователь активно действует, создавая пространство своего исследования, выстраивая те, порой очень специфические, ситуации, в которые он помещает людей-испытуемых [подробнее см.: 16; 17].

3.    В случае академической теории, ориентированой на позицию классического гносеологизма, субъектом познания выступает психолог-исследователь, старающийся занять отвлеченную позицию — позицию если не «абсолютного», то «среднестатистического» наблюдателя. В психотехнической же ситуации психолог, во-первых, занимает участную и личную позицию и максимально честно ее осознает и выковывает в соответствии с избранными предельными ценностями; во-вторых, психолог не является единственным познающим субъектом, таковыми могут выступать и те люди, с которыми он работает, что приводит к рождению диалогического «совокупного субъекта» познания. Соответственно, принимая эту характеристику как норму для построения психотехнической теории, мы должны описывать: а) в каких именно процессах участвует психолог, каково конкретное содержание его участной позиции и как она выстраивается, и б) как возникает в данной конкретной ситуации диалогический совокупный субъект познания.

4.    Особенности контакта с человеком, с которым имеет дело психолог. В классическом исследовании контакт рассматривается как то, что может исказить картину исследуемого объекта «самого по себе», поэтому предпринимаются попытки его минимизировать, стандартизировать и сделать эмоционально нейтральным. В случае же психотехнической ситуации и психотехнической теории контакт с человеком выступает не как техническое условие познания, но как обширное и уникальное психологическое «поле», заслуживающее самого внимательного рассмотрения. Соответственно, особенности контакта психолога с теми людьми, с которыми он работает (клиентами, участниками мастерских, испытуемыми в психологическом эксперименте и т. д.), должны быть описаны в явном виде.

5.    В классической ситуации процедура исследования планируется заранее и должна жестко соблюдаться. Психотехническому познанию свойственны гибкие непрограммируемые процедуры, стремящиеся быть уникальным ответом на уникальную ситуацию и создающие человеку оптимальную ситуацию для самопознания и самораскрытия. Кроме того, доставляющие знание процедуры направлены не только на человека, с которым работает психолог (будь то клиент, пациент или участник тренинга), но и на самого психолога, на его отношения с человеком и на сам психотехнический процесс. Таким образом, возникает требование описывать не просто процедуру исследования, но процесс работы. Если процедура исследования планируется и устанавливается заранее и не должна изменяться в ходе исследования, то процесс психотехнической работы всегда рождается «здесь и теперь» в качестве живого ответа на уникальную ситуацию и принципиально не может быть полностью спланирован заранее (впрочем, встречаются случаи, когда психолог-практик работает по жестким схемам, так что работу, определяемую жесткими процедурами, следует, вероятно, рассматривать как предельный частный случай гибкого живого процесса).

6.    Если психологические знания «классического» естественнонаучного типа представляют собой «знание о третьем лице», «о нем», и предназначены только для специалистов, то наиболее важные знания, рождающиеся в психотехническом процессе — это знания личностные, «знания не умом только, а всем человеческим существом». Содержанием этих знаний выступает то, с чем мы находимся в непосредственном живом контакте, с чем можем внутренне эмоционально отождествиться. При переходе к нормативной модальности это означает, что автор подхода или тот, кто его анализирует, должны описывать некое «поле» личностных знаний, содержанием которых выступает то, с чем мы (в это «мы» входят: человек, с которым работает психолог, сам психолог, потенциальные читатели его работы) можем внутренне эмоционально отождествиться, с чем мы находимся в живом контакте, что мы ощущаем как «знание себя» или «знание другого», но не как «знание вообще» [подробнее об особенностях знаний, получаемых в процессе практической психологической работы, см.: 14].

7.    Принципиально отличен от классического и «предмет» психотехнической теории. Предмет «классической теории» выстраивается «в форме объекта» — даже если этим обьектом становится явно «процессуальная» реальность, такая как деятельность (или психика, или мышление и т. д.). «Форма объекта» предполагает, что мы сами стоим вне изучаемой нами реальности и рассматриваем ее со стороны. В психотехнической же теории, напротив, исследователь осознает свою включенность в изучаемую им действительность, занимает ту самую участную позицию в бытии, на необходимости которой настаивал М.М. Бахтин, рассматривает практику не из позиции «надмирного наблюдателя», но как «мою практику». Психотехническая теория, как подчеркивает Ф.Е. Ва­силюк, «это не теория некоего “объекта” (психики, деятельности, мышления), а теория психологической работы-с-объектом» [1, с. 23]. Примерами таких теорий он называет психоанализ З. Фрейда и теорию планомерного формирования умственных действий П.Я. Гальперина. Таким образом, в качестве предмета психотехнической теории следует выстраивать не какой-либо объект, искусственно выделяемый из процесса взаимодействия психолога с другими людьми (испытуемыми, клиентами и т. д.) и отделяемый от субъекта (от автора теории, от ее читателя, оппонента, сторонника и т. д.), а описание самой практики, самой системы работы с человеком, где субъект (психолог, автор, читатель, оппонент, и т. д.) является неотъемлемой частью этой целостной системы и занимает в ней позицию участника, а не внешнего наблюдателя и стоящего над ситуацией «демиурга».

8.    И еще один очень существенный момент связан с соотношением предмета и метода в психологическом познании. Если в классическом познании естественнонаучного типа роль метода состоит в том, чтобы превратить эмпирический объект изучения в предмет исследования (как, например, при изучении условных рефлексов в школе И.П. Павлова собаки (а потом и дети) ставились в такие условия, чтобы все их поведение сводилось к условнорефлекторному реагированию), то в психотехническом познании метод объединяет участников взаимодействия, «как бы вбирает их в себя и превращает в своего рода “монаду” которая и становится предметом познания» [там же]. И которая может быть познана только изнутри. И если в классической теории метод выступает вспомогательным элементом, важным для получения знаний, но отступающим на задний план при их описании (он считается как бы прозрачным, считается путем, ведущим к тому, что существует само по себе и должно быть описано в теории как таковое), то в психотехнической теории вспомогательным элементом становятся понятия, соотносимые с объектом, а знания об объекте оказываются одной из составных частей знаний о методе, которые теперь являют собой не периферию теории, а ее сердцевину. И очень существенно, что не знания о методе включаются в теорию объекта (как в «неклассическом» естественнонаучном познании), а знания об «объекте» (бессознательном, горе, психике) включаются в знание о методе как один из его аспектов. Таким образом, «... общим предметом психотехнической теории является сам метод, ограняющий и созидающий пространство психотехнической работы- с-объектом» [там же, с. 24]. Соответственно, стержнем психотехнической теории, ее наиболее важной сердцевиной выступает описание метода работы, и создание психотехнической теории мы должны начинать с выстраивания метода и его тщательного осмысления, анализа и описания; знания же об объекте (психике, сознании, человеке) должны вырастать из знаний о методе в качестве одной из составных частей этих последних.

Предложенное и развернутое Ф.Е. Василюком понятие психотехнической теории представляется нам адекватным не только для описания его собственной психотехнической системы [Василюк] и отнесенных им к этому типу концепций З. Фрейда и П.Я. Гальпери­на, но и для описания целого ряда других психологических концепций, не вписывающихся в академическую психологию, в частности, аналитической психологии К.Г. Юнга, человекоцентрированного подхода К. Роджерса, экзистенциально-гуманистического подхода Дж. Бьюджентала, нарративной практики Д. Уайта и его последователей, а также классических восточных учений о человеке и практиках его развития (дзен-буддизма, даосизма, суфизма и др.). Разумеется, не все названные подходы в равной степени проработаны теоретически и являют собой хорошо структурированные и развернутые концепции, и не в последнюю очередь эта теоретическая непроработанность являет собой следствие нехватки адекватных методологических средств. И именно понятие психотехнической теории может оказаться ключевым для восполнения этого пробела.

Отметим, что попытки ввести такого рода «практические» концепции в общее смысловое пространство психологии — в частности, психологии личности — предпринимались неоднократно и до работ Ф.Е. Василюка. Одной из наиболее удачных из них нам представляется книга Р. Фрейджера и Дж. Фей- димена «Теории личности и личностный рост» [Фрейджер, 2006], авторы которой также пытаются, преодолевая «схи- зис» психологии, применить единую сетку методологических понятий для описания таких разных концепций личности, как психоанализ З. Фрейда, теория сознания У. Джеймса, психология личностных конструктов Дж. Келли, радикальный бихевиоризм Б.Ф. Скиннера, человекоцентрированный подход К. Роджерса, концепция личности А. Маслоу и концепции человека в йоге, дзен-буддизме и суфизме. Для этого они вводят следующую категориальную сетку: основные понятия и идеи рассматриваемого подхода; динамика человеческого развития, включая представления о личностном росте и помехах росту, психотерапии и практиках саморазвития; структура, куда входят представления о соматике, социальных отношениях, воле, эмоциях, интеллекте, Я и терапевте или наставнике. Нетрудно заметить, что практика включена здесь в теорию, что делает данную книгу намного более многомерной, чем систематические описания тех же теорий личности многими другими авторами. Однако практика включена здесь, в терминологии Ф.Е. Василюка, в описание объекта, что, не умаляя важности данной работы как учебного пособия, знакомящего читателя с многообразием теорий и форм работы с личностью, делает ее малопригодной в качестве инструмента анализа и сопоставления самих этих форм работы.

При этом не подлежит сомнению, что предложенная Ф.Е. Василюком категориальная сетка описания психотехнической теории может и должна далее уточняться и развиваться. В частности, автору настоящей статьи принципиально важным параметром психологической работы, который заслуживает особого рассмотрения в контексте психотехнической теории, представляется выстраиваемый в том или ином практическом подходе тип взаимоотношений психолога с теми людьми, с которыми он работает, будь то клиенты, участники мастерской, респонденты или испытуемые. Эти отношения могут быть более или менее директивными или недирективными, доверительными или сдержанными, равноценнными или неравноценными и т. д. [подробнее см.: 15; 19]. Далее нам представляется важным рассматривать не только психотехнические действия психолога, но и его психотехническое взаимодействие с теми людьми, с которыми он работает, ибо оба субъекта этого взаимодействия активны и обладают сознанием [Патяева, 2015]. Еще одно в высшей степени существенное «измерение» психологической работы связано с различением, во- первых, действий психолога, рождающихся «здесь и сейчас», являющих собой уникальный ответ на уникальную, каждый раз новую ситуацию и приводящих к уникальным же открытиям; и, во-вторых, действий «технологических», выстраиваемых в соответствии с тем или иным алгоритмом. Это различение может описываться, в частности, через противопоставление «психотехники» (как уникальной каждый раз работы с психикой) и «психотехнологии» (как работы по алгоритму) [Папуш, 2001] как «феноменогогики» и «манипу­лятивной психотехники» [Пузырей, 2005б] и т. п.

«Классическая» психологическая теория как частный случай теории психотехнической. Попробуем теперь приложить ключевые параметры, описывающие психотехническую теорию, для описания «классических» психологических теорий — их можно предстваить своего рода предельной точкой в том концептуальном пространстве, которое задают восемь характеристик психотехнической теории. Эта предельная точка обладает следующими особенностями:

1)     высшей и практически единственной ценностью признается истина;

2)     имеется строго определенный набор позиций и действий психолога: экспериментатор, наблюдатель, опрашивающий, тестирующий, интервьюер;

3)     позиция психолога — отстраненная, психолог выступает единственным и монологическим субъектом познания;

4)     контакт психолога с участниками исследования определяется правилами вежливости и задачами исследования и считается само собой разумеющимся и потому не подлежащим описанию;

5)     заранее спланированная процедура выступает предельным случаем гибкого живого процесса;

6)     результатом исследования становятся «знания вообще», которые могут быть рассмотрены как предельный частный случай личностных знаний;

7)     по результатам исследования выстраивается теория только искусственно абстрагированного объекта, целостная же система взаимодействия психолога с участниками его исследования ускользает из поля теоретического анализа;

8)     знания о реально используемом методе являются принципиально усеченными и неполными.

Так описываются результаты психологических исследований в большинстве учебников и многочисленных статьях. Например, результаты исследований запоминания законченных и незаконченных действий Б.В. Зейгарник в учебниках обычно сводятся к так называемому «эффекту Зейгарник», состоящему в том, что незаконченные действия запоминаются, в среднем, в 1,9 раз лучше, чем законченные. Однако обращение к тексту работы Б.В. Зейгарник [Зейгарник, 2001] дает основания говорить, во-первых, о том, что этот «эффект» возникает лишь во вполне определенных и тщательно описанных самой исследовательницей условиях взаимодействия испытуемых и психолога-экспериментатора и, во-вторых, что культивировавшийся в школе К. Левина способ описания экспериментальных исследований являет собой весьма примечательный промежуточный вариант между «классической теорией» и теорией психотехнической — не являясь воплощением психотехнического подхода, он, тем не менее, не совпадает и с охарактеризованной выше «предельной точкой» классического исследования. Попробуем это показать.

Прежде всего, исследовательница детально описала, как должно строиться поведение экспериментатора (в частности, в зависимости от воспринимаемой им установки испытуемых — от того, побуждает ли их выполнять задания чувство долга перед экспериментатором, честолюбие или само содержание задания), чтобы получить различие в запоминании завершенных и незавершенных действий. И результаты эксперимента напрямую связаны с действиями экспериментатора, который сознательно вел себя по-разному с разными испытуемыми, учитывая их представления об эксперименте и их отношение к экспериментатору. Далее, Б.В. Зейгарник в явном виде учитывает ту внутреннюю картину происходящего в эксперименте, которая складывается у испытуемых: результаты опыта напрямую зависят от того, как они сами воспринимают законченность или незаконченность выполняемых заданий, как они относятся к опыту в целом и какие чувства испытывают к экспериментатору. Тем самым «субъект познания» в некоторой степени оказывается «совокупным». Его, конечно, нельзя назвать диалогическим в собственном смысле этого слова, однако явные шаги в направлении от классической позиции исследователя как единственного субъекта познания к диалогическому совокупному субъекту здесь сделаны.

Рассмотрим теперь работу Б.В. Зейгарник сквозь призму восьми выделенных Ф.Е. Василюком параметров, фиксирующих отличие психотехнической теории от теории классической.

1.    Ценности. Исследование, по умолчанию, направлено на поиск объективной истины — в этом отношении оно вполне отвечает канонам классического научного исследования.