Русское боевое НЛП в Чечне - 2

Моя работа психологом в Чечне в период так называемой «первой войны» была регламентирована международной гуманитарной организацией «Врачи Мира»: я обучала нейро-лингвистическому программированию медиков, а также оказывала психотерапевтическую помощь пострадавшим жителям. Общаться с военными сотрудникам миссии запрещалось: гуманитарные организации должны оставаться «вне политики».

Поэтому делала, что могла: раздавала солдатам листовки с информацией о Лаборатории психологии посттравматического стресса и психотерапии Института психологии РАН (руководитель - Н.В.Тарабрина), куда они могли обратиться потом.

Между тем, на войне проблема психологической поддержки тех, кто непосредственно участвует в боевых действиях, особенно молодых ребят, чрезвычайно остра. В прошлую чеченскую кампанию в войсках, например, возник массовый индуцированный психоз. Среди призывников распространилось поверье: напишешь домой - погибнешь. Матери не получали писем на протяжении нескольких месяцев, в отчаянии пытаясь выяснить, живы ли их сыновья. С этой эпидемией так и не удалось справиться. Она прекратилось лишь с окончанием боевых действий. Чем опасен массовый психоз? Эффектом возникновения новой реальности, самопрограммированием, или, как еще говорится в таких случаях, самосбывающимся пророчеством: боец на самом деле может погибнуть, написав домой письмо. Очаги массового помешательства необходимо тушить в зародыше. Это известно, кстати, опытным спортивным тренерам: если они замечают у подопечного некий странный ритуал перед соревнованиями (типа тройного завязывания и развязывания шнурков и т.п.), то мгновенно удаляют его из команды, - магическое поведение может охватить остальных. На войне ребята гибнут не только в бою. Случаются и не объяснимые никакой логикой побеги из расположения части. Это не дезертирство и, конечно, не попытка сдаться в плен: солдат бежит неизвестно куда, и его не останавливает то, что он одинок и абсолютно беспомощен на чужой территории.

Еще одна особенность армейских коллективов - необычайно острая реакция солдат на известия из дома - из жизни, воспоминания о которой согревают их в окопах. Например, типичное сообщение, что девушка «не дождалась», воспринимается как крушение вселенной, хотя на гражданке парень, вероятно, даже и не задумывался, любит ли ее. На почве «предательств» близких случаются попытки суицида.

Возникает вопрос: а кто же те специалисты, служебная обязанность которых - оказывать в таких случаях помощь бойцам? Ответ неутешителен. Чаще всего это переученные политруки и воспитатели. Об их профессиональной подготовке говорить не буду. Отмечу другое: им тоже психологическая помощь не помешает. Они точно так же воюют, как и их пациенты, и сами не выходят из экстремальной ситуации. В силу недостаточного образования и опыта им сложно добиваться результатов, которых от них требуют, зато легко услышать в свой адрес претензии командира: «Ты почему возишься с каждым по полчаса? Не умеешь работать? Я тебя научу лечить любого за пять минут!» Начальство на местах пока еще не «дозрело», чтобы относиться к военным психологам с должным пониманием и уважением. Случается, их направляют в штаб - за пишущую машинку или на перевозку «груза 200», а помещение, необходимое для работы, отбирают под хозяйственные нужды. В таких вот условиях, на грани нервного срыва, действует наш военный коллега.

Учитывая все это, мы с Владимиром Федякиным как сотрудники Научно-практического центра суггестивных технологий «АРИАДНА» приняли решение провести серию семинаров-тренингов по НЛП для военных. Состоялось уже три таких семинара: для психологов Минобороны, большинство из которых прибыло прямо из зоны боевых действий (10 дней по 10 часов); для врачей и оперативников Московской Службы спасения, участвовавших в ликвидации последствий террористических актов в столице (5 дней по 10 часов), и для психологов МВД, откомандированных на Северный Кавказ сразу же после окончания курса (10 дней по 10 часов). Хотелось бы поделиться наблюдениями и мыслями, возникшими в процессе этой работы, сделать некоторые предварительные обобщения по поводу применения техник НЛП уже не только в терапии мирных жителей на военной территории, но и в терапии самих военных, непосредственно принимающих участие в конфликте.

Главное, из чего исходит программа специализированного семинара для военных психологов, - чтобы наш слушатель, помимо профессиональных техник и навыков, усвоил один из главных терапевтических принципов: «Не навреди». Вот почему в фокусе программы - «калибровка» и «раппорт», которые осваиваются в самых разных вариантах. Слушатели должны выработать в себе навык внимания к невербальным проявлениям в поведении партнера, обучаясь пониманию происходящих в нем внутренних изменений по микромимике и микрожестам, глазодвигательным реакциям, динамике мышечного тонуса, дыхания и т.п. Упражняясь в «раппорте», участники семинара неизбежно приходят к выводу, что даже молчание может быть эффективной терапией, когда обеспечено доверие партнера на бессознательном уровне. Когда же контакта нет, то ни одна чудодейственная техника не будет работать. «Калибровка» и «раппорт» - тот краеугольный камень, на котором можно строить любое здание.

Осознав это, военные психологи ринулись в освоение искусства рап­порта, как в бой. Тренировка в полном копировании партнера требовала пространства и частично протекала за пределами учебной аудитории. Курсанты Военного университета не понимали, что происходит, и впадали в транс, когда видели, например, как друг за другом, нога в ногу шли два полковника: в руках у первого была папка, второй держал руки точно в той же позиции, но... пустые! К первому обратились, спросив, который час, и оба, синхронно взглянув на часы, тут же сообщили время одинаковым голосом и с одинаковой интонацией. Или еще типичная сцена: два слушателя в абсолютном раппорте стоят в месте для курения, - один курит, а некурящий вторит его движениям и мимике. К ним с удивлением присматривается курсант и, в конце концов, решившись, робко подходит и просит огня. К его сигарете протянулись одновременно две руки: одна с реальной зажигалкой, другая - с воображаемой. Словом, посторонние люди косились на нас не без опаски.

Я описала эти забавные моменты не для того, чтобы просто повеселить читателя. Суть в другом: мы, тренеры, впервые столкнулись с такой степенью дисциплины и самоотверженного отношения к учебе, какую продемонстрировали военные психологи. Им было совершенно все равно, как они воспринимаются со стороны, насколько странноватыми или смешными выглядят: профессионалы получали задание и выполняли его с полной отдачей. При обсуждении «в круге» результатов тренировки мы, конечно, могли все вместе похохотать над казусами, но в самый момент упражнения слушатели сохраняли полную серьезность, и их не сбивали озадаченные взгляды и недоуменные вопросы других.

Кстати говоря, раппорт ведущего с такой группой - дело тоже весьма тонкое. Хорошо встраиваться в атмосферу семинаров, куда приходят по собственному желанию, заплатив солидные деньги. Здесь же ребята собраны по приказу. Многих из них вытащили буквально с передовой. Они давно не видели родных и жён, - и, оказывается, в течение 10 дней у них не будет времени даже прогуляться по Москве. Учеба с утра до вечера, без выходных. Опаздывать нельзя, выпивка исключается. Никто из них не имеет понятия, что такое НЛП, что семинар посвящен не скучной теории, а реальной практике. При этом все участники - боевые офицеры, а какая-то «столичная штучка», представьте, собирается их учить!

Первый день для ведущего - самый тяжелый. Уже во время знакомства некоторые слушатели, особенно молодые, заявляют, что хотят только одного: встретиться с начальством и немедленно вернуться в часть, так как не желают адаптироваться «по-новой». Понять их можно. Но не дай Бог проявить слабину! Приходится реагировать адекватно ситуации: например, тем, кто уже все умеет и кому сертифицированный курс «НЛП-Практик» ни к чему, твердо предложить немедленно встать и покинуть аудиторию. Да, полезно объяснить: этот семинар - бесплатный для них и ведомства - стоит больших денег, но ведущие работают не за материальные блага и общаться с людьми, безразличными к своей профессии, им неинтересно. Если после этих слов никто из слушателей не уходит, значит, начало рап­порта положено.

Однако к концу первого дня у нас обычно складывается добрая атмосфера, появляются удивление и заинтересованность, особенно после демонстрации эффективности ряда техник - например, быстрого снятия болевого синдрома. На второй день группа уже «въезжает» в материал, внимательно записывая и честно выполняя упражнения, хотя следы некоторого напряжения еще продолжают ощущаться: ряд участников по-прежнему присматривается к ведущим. И только к концу третьего дня все они начинают раскрываться. Это - факт, что в каждом офицере живет авантюрный и прямодушный мальчишка, со страстью готовый отдаться новому увлечению. И наступает день, когда их уже приходится уговаривать хотя бы иногда спать по ночам, а не отрабатывать техники. Слушатели из Миноборо­ны приходили по своей инициативе за час до занятий, чтобы еще лучше отшлифовать учебные навыки в парах. А по ночам они работали с соседями по гостинице, которые стали обращаться к ним со своими проблемами. Чуть ли не в очередь записывались! Уже по одному этому можно судить, насколько ребята овладели раппортом - способностью мгновенно вызывать к себе доверие совершенно не знакомых людей.

Великолепным подарком для более глубокого усвоения «калибровки» и «раппорта» стало упражнение новосибирского психотерапевта Юрия Чекчурина, работающего с посттравматиками. Схема такова. Партнер А входит в определенное состояние; партнер В, произнося какую-нибудь нейтральную фразу, пытается «попасть голосом» в это состояние. При этом, партнер А дает указания В: говорить на тон выше или ниже, медленнее или быстрее, больше интонировать или произносить звуки монотонно, потише или погромче, энергичнее или спокойнее. В результате А должен поймать на чувственном уровне момент точного «попадания» голоса В в это его изначальное состояние. Момент такого совпадения часто выражается в приятном ощущение по линии плеч или в солнечном сплетении. Упражнение позволяет, во-первых, выработать навык следовать за партнером и со всем вниманием относиться к тому, чего он хочет, во-вторых, обнаружить такие возможности своего голоса, каких раньше в себе не осознавал, и, в-третьих, научиться управлять своим голосом как одним из важнейших психотерапевтических инструментов.

НЛП-Тренер из Москвы Андрей Виноградов перенес это упражнение в кинестетическую модальность. Партнер В на этот раз пытается попасть в состояние партнера А с помощью прикосновений, в то время как тот корректирует их: дотронься не до плеча, а до спины, нажми сильнее или слабее, руку держи дольше или отпусти быстрее. Участникам упражнения предоставляется шанс выработать доступ к чувствам партнера на телесном уровне, большую свободу в общении с помощью прикосновений. Отличная прелюдия перед знакомством с «якорением»! После нее слушатели легко осваивают эту технику и ставят друг другу «волшебные кнопки» доступа к нужному комфортному состоянию. Излишне напоминать, как быстрые и мощные «якоря» выручают их потом в экстремальных ситуациях.

Для закрепления навыков раппорта я даю упражнение, заимствованное в мастерской Ф.Е.Василюка. Оно также выполняется в парах. «Клиент» должен выбрать какую-то значимую для себя проблему. Он может сообщить о ней «терапевту» вслух или молчать. Задача клиента - интенсивно искать внутри себя пути ее решения. А задача терапевта - быть вместе с клиентом. В его арсенале есть для этого все возможности, кроме одной, - он не имеет права произнести ни слова. Он может кивать, покачивать головой, улыбаться, делать какие-то жесты, прикасаться к клиенту - словом, допускаются практически любые формы контакта, кроме вербального. Через семь минут коллеги меняются местами. Время структури­руется голосом ведущего: «Две минуты истекли, пошли следующие...».

Суть этого упражнения в том, что терапевт не может спрятаться за привычные лингвистические формулы, социально принятые способы реагирования или за логическое рассуждение. В результате он приобретает опыт интенсивного проживания проблемы совместно с клиентом и в строго отведенное время. Становится понятно, как важно не бросить человека, пока процесс переживания не подошел к концу, помочь клиенту завершить внутреннюю работу и вернуться к реальности. Упражнение «на молчание», как правило, приводит участников семинара к неожиданным озарениям по поводу как их конкретных проблем, так и жизни вообще. Вот, например, характерная реакция одной женщины: «Я только теперь поняла, что имеет в виду муж, когда, возвращаясь поздно домой с работы, просит просто побыть с ним рядом».

Обычно на семинарах объяснение техники, помогающей ввести клиента в «контекст согласия» (нужно получить в ответ на три вопроса однозначные «да» для достижения эффекта бессознательного согласия со следующей командой), проходит без осложнений. Но для «экстремальщиков» важна особенно глубокая проработка этого лингвистического приема, абсолютно свободное владение им. При опросе в «круге» выясняется, что все не так просто, как показалось сначала. Память услужливо подсовывает вопросы, провоцирующие ответ «нет», например: «У тебя ничего не болит?», «Тебе не холодно?» По неопытности вопросы получались громоздкими, требующими развернутого ответа, - а в этом случае прием окажется неэффективным. Поэтому группа продолжает упражняться. Вместе думаем, как сформулировать вопрос точнее и короче, записываем удачные примеры.

Приведу несколько случаев использования «контекста согласия» в условиях боевых действий в Чечне нашими слушателями - психологами, направленными к нам Министерством обороны.

Перед боевым дежурством, чтобы часовой не заснул:

-   Рядовой Ильин? Заступаешь на третий пост? О случаях нападения на пост слышал? Значит, службу будешь нести бдительно.

Перед боем:

-   Ты - солдат? Ты в Чечне? Автомат заряжен? Значит, к бою готов.

Перед первым прыжком с парашютом:

-   Служишь в ВДВ? Подготовку проходил? Парашют укладывал сам? Что ж, отлично прыгнешь.

Начало разговора с солдатом после попытки суицида:

-   Накопились проблемы? Совсем плохо было? Думал, это единственный выход? Давай поговорим.

Врач из Службы Спасения использовал «контекст согласия» во время ночного вызова к девушке после попытки суицида:

-   Ты меня слышишь? Чувствуешь себя совсем плохо? Вино было красное (около кровати найдена пустая бутылка). Будем мыть желудок.

В подразделениях внутренних войск на Северном Кавказе:

-   Снаряжение нормальное? Оружие проверил? Друзья в роте есть? Молодец. Поставленную задачу выполнишь.

-   Дома ждут? Там все в порядке? Стрелять научился? Вернешься живой.

-   Утром кормили? Домой хочется? Ремень кожаный? (Это значит, что демобилизация близко.) До «дембеля» продержишься.

В последних двух примерах участники семинара затронули особенно важную тему: формирования установки на возвращение в мирную жизнь и, соответственно, на выживание.

Солдаты, которые не представляют себе возвращения домой и не планируют будущего, находятся в группе риска. У некоторых из них возникает ощущение, что все происходящее - сон, из которого не удается выйти. Бывает и так, что прошлая жизнь воспринимается сном, а настоящее - некой замкнутой в себе реальностью, безвременьем, без предыстории и продолжения. Психолог должен помочь бойцам восстановить связь с самим собой-прошлым и собой-будущим, ввести нынешнее существование в контекст всей остальной жизни. Иначе «разрыв» целостности жизненного пути - бессознательный защитный механизм - окажется тормозом, когда потребуется быстрая ориентация в критической ситуации и усилие, чтобы выстоять. Вот почему военным психологам полезно знать техники работы на «линии времени».

Одна из них - «Четко сформированный результат». От солдата требуется простроить по всем модальностям и с максимальным количеством деталей собственное будущее по возвращении домой - сам светлый момент возвращения, разные эпизоды на пути к окончанию службы со всеми специфическими их атрибутами (кожаным ремнем, «дембельским» альбомом и т.п.). Думается, это самая действенная техника работы с будущим. А что же с прошлым?

Случается, наша память хранит и совсем некстати извлекает из своих кладовых не самый приятный опыт: «Вспоминать не хочется!» Недавняя психическая травма способна заслонить собой всю остальную жизнь - и вчерашнюю, и сегодняшнюю, и завтрашнюю. Или другое: пребывание в экстремальных фронтовых условиях уже само по себе может разбередить застарелую психическую травму. Собственно, для чего человек без конца возвращается мыслями в травмирующую ситуацию, вновь и вновь ее переживая? Дело в том, что это - метафорическая попытка что-то исправить, изменить в своем прошлом, возможно, повести себя там как-то по- другому, попытка по-новому его освоить. Но лишь только актуализируется тяжелый опыт - человека вновь захлестывают прежние парализующие аффекты, перед которыми он опять оказывается бессилен. И травмирующий опыт проживается заново... Словом, заколдованный круг.

...Александр лежал у края поля. После внезапного взрыва сознание медленно возвращалось, но пошевелиться он еще не мог. Все ближе и ближе в темноте раздавался топот ног боевиков. Искали его. «Одын - где- то тут, точно!» Он вдавился в землю, что было сил. Но тут откуда-то возник рев прорвавшегося танка, и преследователи бросились в ту сторону. Уходящий звук мотора, стрельба, сполохи огня... Вскоре офицера накрыла тишина. И бессилие было в этой тишине. И смертельный ужас.

Подобная картина вставала перед глазами участника семинара всякий раз, когда он вспоминал тот бой, где был контужен и только чудом не попал в плен. И всякий раз он переживал все заново. Воспоминания мучили не столь уж часто, - плохо было то, что приходили они внезапно, когда Александр меньше всего был к этому готов. И он цепенел. И опять вжимался в межу, боясь не то что застонать, - дышать. Столбняк отпускал только через несколько минут. Но в эти минуты он не жил.