Территориальное самоопределение магаданских студентов на разных этапах обучения в вузе

Цель. Определение динамики взаимосвязи территориального самоопределения личности с совладающими и ценностно-смысловыми механизмами регуляции социального поведения у студентов. Контекст и актуальность. В социально-психологических исследованиях миграции понятие территориального самоопределения практически не используется, хотя может оказаться продуктивным для систематизации исследований в области социальной психологии миграции, социальной психологии личности и развития и постановки новых гипотез. В статье поставлена проблема территориального самоопределения на разных этапах личностного развития. Дизайн исследования. Сравнивалась взаимосвязь миграционных намерений и установок со смысложизненными ориентациями и копинг-стратегиями у студентов 1 и 5 курсов. Использо-вались коэффициент ранговой корреляции r-Спирмена, критерий U-Манна—Уитни, критерий φ*-угловое преобразование Фишера. Участники. 59 первокурсников и 87 пятикурсников Северо-Восточного государственного университета (г. Магадан), всего 146 человек. Методы (инструменты). Анкета для изучения миграционных намерений, авторская шкала миграционных установок, тест смысложизненных ориентаций Д.А. Леонтьева, опросник совладания со стрессом COPE в адаптации Т.О. Гордеевой, Е.Н. Осина, Е.А. Рассказовой, О.А. Сычева, В.Ю. Шевяховой. Результаты. Установлено, что по мере обучения в вузе изменяется место миграционных намерений и установок в системе регуляторов социального поведения личности. Для первокурсников более характерны связи миграционных намерений и установок со смысложизненными ориентациями, они выступают диспозициями высшего уровня, в масштабе жизненного пути. Для пятикурсников более характерны связи миграционных намерений и установок с копинг- стратегиями, они становятся регуляторами поведения в масштабе отдельных деятельностей. Выводы. Миграционные намерения и установки могут выступать регуляторами социального поведения личности разного уровня в зависимости от масштаба деятельности личности на данном этапе ее развития и в зависимости от задач, решаемых личностью.

Введение

Юридическое понятие «право на территориальное самоопределение» введено в научный оборот сравнительно недавно. Его содержание составляют конституционно закрепленные права на свободу передвижения, выбор места пребывания, места жительства, на выезд, право на возвращение граждан Российской Федерации и т.д. [24]. Актуальность территориального самоопределения для жителей России обусловлена ее обширными территориями, разнообразием природно-климатических и социокультурных условий, неравномерностью развития экономики. Проблема смены места жительства особенно актуальна для жителей Северо-Востока России в связи со сложными климатическими условиями, отдаленностью от центральных районов страны, недостаточным качеством жизни и т.д. Начиная с экономических реформ 90-х годов прошлого века резко усилился и, несмотря на принимаемые правительством меры, не прекращается миграционный отток населения с этих территорий. Однако в социально-психологических исследованиях по теме миграции понятие территориального самоопределения практически не используется, хотя такое обобщающее понятие может оказаться продуктивным для систематизации существующих исследований в области социальной психологии миграции, психологии личности и психологии развития и постановки новых гипотез.

В социально-психологических и социологических исследованиях используются близкие понятия: территориальная и региональная идентичность как разновидности социальной идентичности [6; 17; 21; 22; 23; 25 и др.]. Н.А. Шматко и Л.Ю. Качанов определяют территориальную идентичность как «отношение образа Я к структуре интериоризован- ных образов территориальных общностей» [25, с. 94].

В качестве существенных механизмов ее становления называются личностный смысл территории, а также сравнение территорий, процессы идентификации и дифференциации. С одной стороны, по мнению авторов, система личностных смыслов территорий имеет деятельностную природу, с другой — является знаковым прообразом пространства деятель­ностей, то есть основой для подготовки практических стратегий субъекта [25, с. 97—98]. По мнению И.С. Самошкиной [21], центральное положение в территориальной идентичности занимает идентификация с местом проживания, которая структурируется по трем параметрам: когнитивному, аффективному и ценностному. Другое ее проявление — территориальное поведение. Нужно отметить, что авторы изучали территориальную идентичность в относительно стабильных с миграционной точки зрения местах.

Территориальное самоопределение может рассматриваться в качестве аспекта личностного самоопределения [10]. И.Ю. Кузнецов обосновал три сферы, в которых протекает процесс самоопределения: деятельность, личность, социальное окружение [10]. Предполагаем, что понятие территориальной идентичности отражает социальный аспект территориального самоопределения («отношение образа Я к структуре интериоризован- ных образов различных территориальных общностей») [25, с. 94]. Система личностных смыслов территорий имеет отношение к системе мотивов, целей и ценностей личности, то есть отражает деятельностный и личностный аспекты территориального самоопределения. Последний из них имеет отношение к цен­ностно-смысловой системе человека.

Отсюда следует, что территориальная идентичность, являясь одним из регуляторов территориального поведения, не может определять его напрямую. Так, например, социальный, деятельностный и личностный аспекты территориального самоопределения могут друг другу противоречить. У жителей Северо-Востока России нередки случаи амбивалентного территориального самоопределения, например, позитивная территориальная идентичность при высоких миграционных намерениях или уже совершенном переезде [10].

Действительно, территория представляет собой условие жизни, деятельности и самореализации, связана с системой отношений личности. Часть потребностей, мотивов, целей и ценностей может быть удовлетворена, а часть — фрустрирована в связи с условиями места жительства. Можно предположить, что в зависимости от уровня проблемы (локализуется ли она, по оценке субъекта, в отдельной деятельности или в контексте жизненного пути в целом) включаются либо со- владающие, либо ценностно-смысловые механизмы регуляции поведения.

Результатами территориального самоопределения являются миграционные намерения и установки [11]. Понятие «миграционное намерение» применяется в социологических исследованиях. Используются вопросы анкет о желании (намерении) переехать. Однако за ответом на такой вопрос может стоять очень разное психологическое содержание: от ничем не обоснованных фантазий о переезде до полностью продуманного и подготовленного решения. Для дифференцированного психологического анализа миграционных намерений мы используем понятие миграционной установки как разновидности социальных установок. Их спецификой, на наш взгляд, является полиобъектность — объектом является система, состоящая из реального и потенциальных мест жительства, которые субъект сравнивает на основе своих потребностей, целей и ценностей. Согласно структуре установочной системы М.Р. Занна и Дж. Ремпель (M.P. Zanna и J.K. Rempel) [29], миграционная установка включает в себя когнитивный, аффективный, интенциональный и поведенческий компоненты по отношению к реальному и потенциальному местам жительства. Мы предполагаем, что в свернутом виде сравнение объекта установки с аналогичными из данной категории включено в структуру любого аттитюда, однако в случае миграционной установки этот факт более ярко представлен в сознании субъекта. Это связано с тем, что миграционная установка регулирует территориальное поведение биографического масштаба, имеющего долгосрочные последствия, и в связи с этим она, по сравнению с другими аттитюдами, имеет более сложное строение. Мы считаем, что на формирование миграционной установки субъекта оказывает влияние семья или малая группа, и включаем эти аспекты в процедуру измерения общего уровня миграционной установки [12].

Итак, выше мы пришли к предположению о связи территориального самоопределения (и результатов — миграционных намерений и установок) с совладающими и ценностно-смысловыми механизмами саморегуляции. Поскольку процесс территориального самоопределения — один из аспектов личностного самоопределения, он должен активизироваться в критические периоды жизни и, в частности, в юношеском возрасте, когда самоопределение становится возрастным новообразованием личности [3]. Для наших предположений имеются теоретические основания в целом ряде работ по проблеме совладающего поведения (копинг- стратегий) [1; 2; 9; 16; 18; 27; 28 и др.]. Авторы работ приходят к выводам, что процесс возникновения стресса и выбора стратегий совладания определяется взаимодействием факторов личности (дис­позиций) и типа ситуации [1; 2; 16; 26; 27; 28 и др.). При этом ситуация «может иметь различную значимость в масштабе жизненного пути субъекта, тяготеть как к поворотному событию (Live-event), так и к повседневности, привычкам обыденного существования (Everyday life)» [16]. Согласно концепции В.А. Ядова, характер ситуации определяет уровень используемых диспозиционных образований [20]. Но оценка ситуации зависит от субъективного восприятия, интерпретации [2; 27; 28]. По мнению Ф.Е. Василюка, острота и масштабность переживаемой критической ситуации не абсолютна; оценка ситуации зависит от простоты-сложности жизненного мира, личностной зрелости [4].

Несмотря на то, что совладание с трудной ситуацией зависит от представления субъекта о себе [1], проблема взаимосвязи Я-структур и стратегий со­владания недостаточно разработана с социально-психологической точки зрения. Мы предполагаем, что процессы совла­дания могут иметь отношение к процессам самоопределения, которые активизируются в юношеском возрасте. С этим предположением перекликаются выводы исследователей о возрастной динамике копинг-стратегий [9; 16; 19]. Так, выявлено, что стиль копинг-стратегий активно формируется в юношеском возрасте, в том числе в совместной деятельности со взрослыми и сверстниками. В критические периоды развития также активно формируется смысловая регуляция. Смысловая (смысложизненная) регуляция позволяет выстраивать временную перспективу, формируя образ желаемого будущего на основе личностно значимых критериев [8; 15]. К.В. Карпинский [8] отмечает, что смысл жизни конституи­рует личностную и социальную идентичности личности. Таким образом, наше исследование посвящено проблеме территориального самоопределения на разных этапах личностного развития.

Цель исследования заключается в определении динамики взаимосвязи территориального самоопределения личности с совладающими и ценностно­смысловыми механизмами регуляции социального поведения у студентов.

Гипотеза: в процессе обучения в вузе изменяется характер связи миграционных намерений и установок со смысло­жизненными ориентациями и копинг- стратегиями.

Программа исследования

Выборка: 59 студентов 1 курса и 87 студентов 5 курса разных факультетов Северо-Восточного государственного университета (г. Магадан), всего 146 человек, среди них 35% мужчин и 65% женщин.

Методы:

1. Анкета, включающая ряд вопросов о миграционных намерениях, в том числе открытых. Один из вопросов анкеты: «Хотели бы вы переехать из Магадана в другой регион на постоянное место жительства», варианты ответов: «да», «нет», «не уверен».

2. Авторская шкала миграционных установок [12], состоящая из 36 утверждений с 7-балльной рейтинговой шкалой. Позволяет оценивать общий уровень миграционной установки, миграционную установку самого субъекта, миграционные установки его близких, установки

(ожидания) близких людей в отношении миграционных установок субъекта. Пример утверждений когнитивного компонента: «Я думаю, что для реализации моих целей и ценностей лучшим местом является Магадан — я думаю, что для реализации моих целей и ценностей лучшим местом является другой город». Пример утверждений аффективного компонента: «Мне нравится жить в Магадане — мне больше понравилось бы жить в другом городе». Пример интенционального компонента: «Я никуда не хочу переезжать — я хочу переехать в другой город». Пример поведенческого компонента: «Я занимаюсь дальнейшим обустройством своей жизни в Магадане — я занимаюсь подготовкой к переезду». Также в методику включены три типа утверждений: 1) характеризующие компоненты установки самого респондента; 2) характеризующие компоненты миграционных установок близких, с точки зрения респондента; 3) установки близких людей в отношении миграционных установок субъекта. Примеры первого типа утверждений: «Я думаю, что для реализации моих целей и ценностей лучшим местом является Магадан — я думаю, что для реализации моих целей и ценностей лучшим местом является другой город». Пример утверждений второго типа: «Для реализации целей и ценностей близких мне людей лучшим местом является Магадан — для реализации целей и ценностей моих близких больше подходит не Магадан, а другой город». Пример третьего типа утверждений: «По мнению моих близких, для реализации моих целей и ценностей лучшим местом является Магадан — по мнению моих близких, для реализации моих целей и ценностей лучшим местом является другой город».

3. Тест смысложизненных ориентаций СЖО Д.А. Леонтьева [14]. Состоит из 20 пунктов, образующих 5 субшкал: 1. Цели в жизни. 2. Процесс жизни или интерес и эмоциональная насыщенность жизни. 3. Результативность жизни или удовлетворенность самореализацией. 4. Локус контроля — Я (Я — хозяин жизни). 5. Локус контроля — жизнь или управляемость жизни. Также учитывается общий показатель осмысленности жизни (ОЖ).

4. Опросник COPE [7], предназначенный для выявления следующих ко- пинг-стратегий: 1) позитивное пере­формулирование и личностный рост; 2) мысленный уход от проблемы; 3) концентрация на эмоциях и их активное выражение; 4) использование инструментальной социальной поддержки; 5) активное совладание; 6) отрицание; 7) обращение к религии; 8) юмор; 9) поведенческий уход от проблемы; 10) сдерживание; 11) использование эмоциональной социальной поддержки; 12) использование «успокоительных»; 13) принятие; 14) подавление конкурирующей деятельности; 15) планирование.

Статистическая обработка результатов проводилась в программе SPSS-13 for Windows с использованием описательных статистик, коэффициента ранговой корреляции r-Спирмена, критериев U-Манна—Уитни и ф*-углового преобразования Фишера.

Результаты

Сравнение уровней выраженности миграционной установки (по шкале миграционных установок) у студентов 1 и 5 курсов с помощью критерия U-Манна— Уитни значимых различий не выявило.

Но, как следует из табл. 1, по мере обучения в вузе уменьшается доля студентов, имеющих миграционные намерения, и увеличивается доля студентов, не имеющих миграционных намерений. Доля сомневающихся студентов значимо не меняется.

При помощи критерия r-Спирмена проведено изучение связей между шкалами СЖО и шкалами миграционных установок. На выборке 1 курса обнаружена единственная корреляция между шкалой «Результат» СЖО и миграционной установкой субъекта (p=0,026). На выборке 5 курса связей между шкалами СЖО и шкалами миграционных установок не обнаружено.

Проведено попарное сравнение результатов по шкалам СЖО у студентов c разными миграционными намерениями (табл. 2).

Результаты показали, что по сравнению с сомневающимися студентами у студентов других групп значимо выше показатели по всем шкалам СЖО, кроме шкалы «Процесс». Но в контрастных группах по миграционным намерениям имеются различия лишь по шкале «Локус контроля — Я» (показатели выше у не имеющих миграционных намерений студентов).

Аналогичные расчеты проводились на выборке студентов 5 курса, однако значимых различий не выявлено.

При помощи критерия r-Спирмена проведено исследование взаимосвязи между шкалами опросника COPE и шкалами миграционных установок на разных этапах обучения. В табл. 3 приведе­-

ны выборочно шкалы, по которым были выявлены значимые связи.

На выборке студентов 1 курса корреляционной взаимосвязи не обнаружено. Но на выборке студентов 5 курса выявлены отрицательные корреляции между показателями по шкале «Юмор» методики COPE и всеми шкалами миграционной установки (табл. 4). Также имеется корреляция между показателями по шкале «Использование успокоительных» и общим уровнем миграционной установки и установкой субъекта.

Попарное сравнение по шкалам COPE в группах студентов 1 курса с разными миграционными намерениями не обнаружило значимых различий.

У пятикурсников получены следующие результаты. Выявлено, что по сравнению со студентами, не имеющими миграционных намерений, в группе сомневающихся значимо выше показатели по шкале «Использование успокоительных». Различия, близкие к значимым (p=0,051), выявлены по шкале «Использование эмоциональной социальной поддержки», при этом показатели выше у студентов, не имеющих миграционных намерений. При сравнении контрастных групп студентов 5 курса (имеющих и не имеющих миграционные намерения) выявлены значимые различия по шкале «Юмор». Средние значения выше в группе не имеющих миграционных намерений. Также выявлены различия по шкале «Использование успокоительных», средние значения выше в группе имеющих миграционные намерения. При сравнении групп студентов 5 курса, имеющих миграционные намерения и сомневающихся, выявлены значимые различия по шкалам «Поведенческий уход от проблемы» и «Сдерживание». По обеим шкалам результаты в группе сомневающихся выше.

Обсуждение результатов

Сравнение распространенности миграционных намерений у магаданских студентов 1 и 5 курсов показало, что у студентов по мере обучения растет приверженность своему месту жительства. Однако исследование не выявило различий в выраженности миграционных установок. Это противоречие объяснимо большей сложностью структуры миграционных установок по сравнению с миграционными намерениями и их большей устойчивостью.

Имеется частичное подтверждение предположения о различных взаимосвязях миграционных установок и смысло­жизненных ориентаций на разных этапах обучения. На выборке студентов 1 курса обнаружена одна корреляция между шкалой «Результат» методики СЖО и миграционной установкой субъекта. То есть студенты, более удовлетворенные своим прошлым, более настроены на переезд. Возможно, это связано с предыдущими успехами, которые повышают их уровень притязаний.

Однако результаты показали различия в смысложизненных ориентациях у магаданских студентов 1 курса с разными миграционными намерениями. В контрастных группах студентов 1 курса по миграционным намерениям выявлено лишь значимое превышение показателей по шкале «Локус контроля — Я» у студентов, не имеющих миграционных намерений (видимо, они более уверены в своих способностях контролировать события своей жизни). Но наибольшие значимые различия по многим шкалам методики СЖО выявлены при сравнении групп определившихся студентов с сомневающимися. В группе сомневающихся студентов показатели по шкалам СЖО ниже, чем в других группах студентов. Возможно, в силу тех или иных обстоятельств у студентов снижается чувство осмысленности жизни, и они могут начать связывать жизненную неудовлетворенность с неблагоприятными условиями на своем месте жительства и предполагать, что переезд поможет изменить ситуацию. Этот результат может указывать на описанный нами ранее защитный механизм «северная рационализация» [13]. Но на выборке 5 курса такой закономерности не выявлено. Видимо, осмысленность жизни студентов 5 курса — более устойчивое и защищенное образование, которое не зависит от возможностей реализации смыслов на разных местах жительства. Таким образом, характер связи миграционных намерений и осмысленности жизни различен на разных этапах обучения.

Исследование показало различия во взаимосвязи миграционных установок и копинг-стратегий на разных этапах обучения. Если на 1 курсе эти переменные не связаны, то у студентов 5 курса обнаружены высокозначимые отрицательные корреляции между шкалой «Юмор» методики COPE и всеми шкалами миграционных установок. А также обнаружена достаточно сильная прямая связь между шкалой «Использование успокоительных» и общим уровнем миграционной установки, а также установкой субъекта. Таким образом, связь миграционных установок и копинг-стратегий зависит от этапа обучения и характерна лишь для студентов старших курсов. Более позитивные стратегии характерны для студентов с низким уровнем миграционных установок, и наоборот.

Исследование не выявило различий в копинг-стратегиях у студентов 1 курса с разными миграционными намерениями. Но такие различия имеются у студентов 5 курса. В частности, у сомневающихся в своих решениях студентов значимо выше результаты по шкале «Использование успокоительных», но ниже по шкале «Использование эмоциональной социальной поддержки» по сравнению с не имеющими миграционных намерений. На уровне тенденции у студентов, не имеющих миграционных намерений, выше результаты по шкале «Юмор», а в группе сомневающихся студентов выше результаты по шкале «Поведенческий уход от проблемы».

При сравнении контрастных групп студентов 5 курса (имеющих и не имеющих миграционные намерения) выявлено, что показатели по шкале «Юмор» значимо выше в группе не имеющих миграционных намерений, а по шкале «Использование успокоительных» значимо выше в группе имеющих миграционные намерения. При сравнении групп студентов 5 курса, имеющих миграционные намерения и сомневающихся, выявлены значимые различия по шкалам «Поведенческий уход от проблемы» и «Сдерживание». По обеим шкалам результаты в группе сомневающихся выше.

Таким образом, были выявлены закономерности связей миграционных установок (и намерений) и копинг-стратегий на разных этапах обучения. Для студентов 1 курса связи компонентов миграционных установок, миграционных намерений и копинг-стратегий не характерны. Для студентов старших курсов, не имеющих миграционных намерений (и имеющих низкие показатели всех компонентов миграционных установок), более характерна копинг-стратегия «Юмор» и «Использование эмоциональной социальной поддержки». Для студентов, имеющих миграционные намерения и сомневающихся (и имеющих более высокую степень миграционной установки), характерно «Использование успокоительных». При сравнении групп студентов 5 курса, имеющих миграционные намерения и сомневающихся, выявлены значимые различия по шкалам «Поведенческий уход от проблемы» и «Сдерживание». По обеим шкалам результаты в группе сомневающихся выше.

Итак, результаты в целом показывают, что распространенность миграционных намерений по мере обучения в вузе (и по мере личностного развития) уменьшается. Изменяется и характер связей миграционных намерений и установок с другими психологическими переменными. Если для первокурсников более характерны связи миграционных намерений и установок с различными смыс­ложизненными ориентациями, то для пятикурсников они исчезают и уступают место связям с копинг-стратегиями.

Эти факты можно объяснить более активным функционированием в ранней юности процесса личностного самоопределения, который включает и территориальное. Все сделанные в юношеском возрасте долгосрочные выборы (профессии, вуза, места жительства) воспринимаются как ценностные, «смысложизненные», имеющие важное значение в контексте жизненного пути.

И независимо от того, какой именно сделан территориальный выбор, важен сам факт его определенности. В этом случае обнаруживаются более благоприятные показатели смысложизненных ориентаций и осмысленности жизни в целом. Но студенты 1 курса, которые не смогли завершить процессы самоопределения, включая территориальное, испытывают сомнения по поводу переезда, но продолжают жить в Магадане и учиться в региональном вузе, имеют некоторый дефицит осмысленности жизни.

Согласно концепции диспозицион- ной регуляции социального поведения личности В.А. Ядова, социальное поведение человека регулируется системой диспозиционных образований, которые «включаются» в зависимости от масштаба ситуации [20]. Но масштаб ситуации отчасти зависит от оценки субъектом. Наши результаты позволяют считать, что у студентов 1 курса миграционные намерения и установки включены в диспозиции высшего уровня, регулирующие социальное поведение и деятельность личности в наиболее значимых ситуациях ее жизни. Согласно В.А. Ядову, такие диспозиции близки к системе ценностных ориентаций личности, а целеполагание на этом уровне представляет «жизненный план». В системе ценностей выражается отношение личности к обстоятельствам жизни, в данном случае определяемым условиями миграционно­подвижного региона. Связи миграционных намерений и установок у студентов выпускного курса с копинг-стратегиями и отсутствие связей с осмысленностью жизни, по нашему мнению, указывают на определенную завершенность процессов самоопределения. То есть миграционные намерения и установки наряду с копинг- стратегиями становятся у них регуляторами поведения в масштабе отдельных деятельностей, но не в масштабе жизненного пути, как у первокурсников.

То, что у студентов-выпускников «снижается» уровень миграционных намерений и установок в иерархической системе диспозиций личности, может означать, что студенты в определенной степени «спускаются с небес на землю», переходят от мечтаний к учету реальности. Находят свои преимущества в имеющихся условиях либо при стойком желании переехать ищут конкретные возможности и строят планы на переезд и их реализуют.

Выводы

1. Территориальное самоопределение (проявляющееся в виде миграционных намерений и установок) — процесс, тесно связанный с личностным самоопределением, имеющий психологические особенности на разных этапах обучения в вузе и личностного развития.

2. Распространенность миграционных намерений у магаданских студентов по мере обучения в вузе уменьшается.

Растет приверженность своему месту жительства, что является аргументом в пользу сохранения и федеральной поддержки регионального вуза, готовящего кадры для области с высоким миграционным оттоком населения.

3. По мере обучения в вузе изменяется уровень миграционных намерений и установок в иерархической системе регуляторов социального поведения личности. Для первокурсников более характерны связи миграционных намерений и установок со смысложизненны­ми ориентациями, они выступают дис­позициями высшего уровня, в масштабе жизненного пути. Для пятикурсников более характерны связи миграционных намерений и установок с копинг-стра- тегиями, они становятся регуляторами поведения в масштабе отдельных дея­тельностей.

4. Таким образом, миграционные намерения и установки могут выступать регуляторами социального поведения личности разного уровня — в зависимости от масштаба деятельности личности на данном этапе ее развития и в зависимости от задач, решаемых личностью.

 

1.        Белинская Е.П. Совладание как социально-психологическая проблема [Электронный ресурс] // Психологические исследования. 2009. № 1(3). URL: http://psystudy.ru/index.php/ num/2009n1-3/54-belinskaya3.html (дата обращения: 03.03.2018).

2.        Битюцкая Е.В. Современные подходы к изучению совладания с трудными жизненными ситуациями // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология. 2011. № 1. С. 100— 111.

3.        Божович Л.И. Проблемы формирования личности: Избранные психологические труды. М.: Психолого-социальный институт; Воронеж: НПО «Модэк», 2001. 352 с.

4.        Василюк Ф.Е. Жизненный мир и кризис: типологический анализ критических ситуаций // Психологический журнал. 1995. Т. 16. № 3. С. 90—101.

5.        Гаранян Н.Г., Иванов П.А. Апробация опросника копинг-стратегий (COPE) // Психологическая наука и образование. 2010. № 1. С. 69—81.

6.        Голубева Н.А., Кончаловская М.М. Территориальная идентичность и ценностные ориентации как факторы структурирования социального пространства [Электронный ресурс] // Психологические исследования. 2013. Т. 6. № 32. URL: http://psystudy.ru/index. php/num/2013v6n32/909-golubeva32.html (дата обращения: 03.03.2018).

7.        Гордеева Т.О., Осин Е.Н., Рассказова Е.А., Сычев О.А., Шевяхова В.Ю. Диагностика копинг- стратегий: адаптация опросника COPE // Психология стресса и совладающего поведения в современном российском обществе. Кострома, 2010. Т. 2. С. 195—197.

8.        Карпинский К.В. Идентификационная функция смысла жизни // Психологические исследования. 2017. Т. 10. № 55. С. 2. URL: http://psystudy.ru/index.php/num/2017v10n55/1473- karpinski55.html (дата обращения: 03.03.2018).

9.        Крюкова Т.Л. Психология совладающего поведения в разные периоды жизни: Автореф. дисс. ... докт. психол. наук. М., 2005. 50 с.

10.    Кузнецов И.Ю., Кузнецова С.А. Самоопределение личности на жизненном пути. Магадан: Кордис, 2003. 216 с.

11.    Кузнецова С.А. Миграционные установки как предмет социально-психологических исследований // Социальная психология и общество. 2013. № 4. С. 34—46.

12.    Кузнецова С.А., Кузнецов И.Ю., Фещенко А.В. Разработка шкалы миграционных установок личности // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Психология и педагогика. 2014. № 1. С. 83—90.

13.    Кузнецова С.А., Стрелков Ю.К. Пространственно-временное структурирование жизненного пути северян // Мир психологии. 2015. № 4 (84). С. 156—167.

14.    Леонтьев Д.А. Тест смысложизненных ориентаций (СЖО). 2-е изд. М.: Смысл, 2000. 18 с.

15.    Леонтьев Д.А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. 3-е изд., доп. М.: Смысл, 2007. 512 с.

16.    Нартова-Бочавер С.К. Coping-behavior в системе понятий психологии личности // Психологический журнал. 1997. Т. 18, № 5. С. 20—29.

17.    Радина Н.К. Город в пространстве и времени: проблемы территориальной идентичности в контексте социально-экономических изменений. Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2015. 344 с.

18.    Рассказова Е.И., Гордеева Т.О. Копинг-стратегии в психологии стресса: подходы, методы и перспективы [Электронный ресурс] // Психологические исследования: электрон. науч. журн. 2011. № 3 (17). URL: http://psystudy.ru/index.php/num/2011n317/493rasskazo (дата обращения: 07.03.2018).

19.    Рассказова Е.И., Гордеева Т.О., Осин Е.Н. Копинг-стратегии в структуре деятельности и саморегуляции: психометрические характеристики и возможности применения методики COPE // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2013. Т. 10. № 1. С. 82—118.

20.    Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности: Диспозиционная концепция. 2-е расширенное изд. М.: ЦСПиМ, 2013. 376 с.

21.    Самошкина И.С. Территориальная идентичность как социально-психологический феномен: Автореф. дисс. ... канд. психол. наук. М., 2008. 29 с.

22.    Смирнова Н.А. Региональная идентичность в условиях современного российского общества: Автореф. дисс. ... канд. социол. наук. Волгоград, 2004. 27 с.

23.    Толстых Н.Н. Хронотоп современного российского города. Рецензия на монографию Н.К. Радиной «Город в пространстве и времени: проблемы территориальной идентичности в контексте социально-экономических изменений». Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2015. 344 с. // Социальная психология и общество. 2016. Том 7. № 4. С. 147—152. DOI:10.17759/ sps.2016070410

24.    Шапиро И.В. Право на территориальное самоопределение как элемент конституционного статуса человека и гражданина в Российской Федерации: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. Ростов-на-Дону, 2008. 29 с.

25.    Шматко Н.А., Качанов Ю.Л. Территориальная идентичность как предмет социологического исследования // Социологические исследования. 1998. № 4. С. 94—98.

26.    Хачатурова М.Р. Совладающий репертуар личности: обзор зарубежных исследований // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2013. Т. 10. № 3. С. 160—169.

27.    Lasarus R., Folkman S. Stress, appraisal and coping. New York: Springer, 1984. P. 456.

28.    Lazarus R.S., Folkman S. Manual for Ways of Coping Questionnaire. Palo Alto, CA: Consulting Psychologists Press, 1988. 33 p.

29.    Zanna M.P., Rempe J.K. Attitudes: A New Look at an Old Concept / In Bar-Tal D., Kruglanski A.W. (eds.) // The Social Psychology of Knowledge. UK, Cambridge: Cambridge University Press, 1988. P. 315—334.

PlumX

Метрики публикации