Этническая, гражданская и глобальная идентичности как предикторы эмиграционной активности студенческой молодежи Беларуси, Казахстана и России

Исследование направлено на изучение особенностей связей когнитивного и эмоционального компонентов этнической, гражданской и глобальной идентичностей с эмиграционной активностью студентов — граждан Беларуси (n=208), Казахстана (n=200) и России (n=250) в возрасте от 18 до 25 лет. Эмиграционная активность оценивалась с помощью 6 разработанных утверждений. Для измерения этнической идентичности использовалась «Методика оценки позитивности и неопределенности этнической идентичности» А.Н. Татарко и Н.М. Лебедевой, для оценки гражданской и глобальной идентичностей — методика «Идентификация с человечеством» С. МакФарленда в адаптации Т.А. Нестика. У студентов Беларуси предиктором эмиграционных намерений выступает негативная оценка собственной этнической принадлежности. У студентов Казахстана и России эмиграционные намерения связаны с позитивным отношением к глобальному сообществу людей в целом и негативным отношением к гражданам своей страны. Наряду с этим российские студенты с выраженными эмиграционными намерениями имеют размытые представления о собственной этнической принадлежности. Поведение по реализации эмиграционных намерений у студентов Беларуси связано с негативным отношением к гражданам своей страны и к собственной этнической принадлежности. У студентов России данное поведение тоже связано с негативным отношением к гражданам своей страны, но в сочетании с позитивным отношением к глобальному сообществу людей в целом. У казахстанских студентов статистически значимых связей в данном случае не обнаружено. Результаты подтверждают значимость учета гражданского и социокультурного контекстов при профилактике эмиграционного поведения молодежи.

Введение

Актуальность изучения социальной идентичности как фактора эмиграционной активности студенческой молодежи Беларуси, Казахстана и России связана с ростом эмиграционной мобильности молодого трудоспособного населения в странах постсоветского пространства и с необходимостью определения путей сохранения ценного человеческого капитала данными странами. Нередко при изучении эмиграционной активности исследователи обращаются к теории запланированного поведения А. Айзена [14], согласно которой намерение — это фактор готовности к определенному поведению. Намерение может выступать индикатором или предсказателем эмиграционного поведения [19]. Однако эмиграционное намерение не всегда реализуется в соответствующем поведении, что позволяет предположить наличие разных факторов, влияющих на переход намерения в действие. При этом научную значимость приобретает изучение роли не столько отдельных факторов, сколько целостной структуры социально-психологического пространства, в котором формируются эмиграционные намерения молодежи [7]. Важен также анализ предикторов эмиграционной активности в кросс-культурном контексте, так как их вклад в развитие эмиграционного поведения может различаться в культурных средах.

В условиях стремительно происходящих в мире изменений, когда индивид остро нуждается в идентификации с группами, в поддержке и опоре, в позитивном самоопределении и самоуважении, значимым становится анализ таких факторов эмиграционной активности, как различные типы социальной идентичности [2; 8]. Позитивное представление о той или иной социальной группе, удовлетворенность членством в ней, желание принадлежать ей дают индивиду ощущение психологической безопасности и стабильности [18]. Если же группа, к которой принадлежит индивид, утрачивает для него свою привлекательность и/или имеет низкий социальный статус, он может стремиться дистанцироваться от нее, как психологически, так и физически, в том числе и путем эмиграции [1]. Так, результаты исследований подтверждают связь этнической идентичности с эмиграционными установками [12; 15]: факторами формирования эмиграционной активности может выступать принадлежность к этническому меньшинству и степень воспринимаемой дискриминации. Выраженная гражданская идентичность, как осознание своей тождественности с гражданской общностью и значимость членства в ней, способна сдерживать процесс формирования эмиграционных намерений [17], тогда как высокая неопределенность гражданской идентичности, наоборот, может их усиливать [16]. В свою очередь, выраженная глобальная идентичность, как отождествление себя с человечеством и разделение космополитических ценностей, способна стимулировать развитие эмиграционных намерений [10]. Таким образом, этническая, гражданская и глобальная идентичности являются психологическими конструктами, которые могут способствовать или препятствовать формированию эмиграционной активности молодежи.

Проведенный анализ исследований показывает, что в большинстве работ внимание уделяется изучению этнической, гражданской и/или глобальной идентичностей как отдельных факторов эмиграционной активности. Проводя обзор, мы не встретили исследований, рассматривающих эти предикторы во взаимосвязи (как систему детерминант) и при этом дифференцированно оценивающих вклад отдельных компонентов идентичностей в эмиграционную активность молодежи. По нашим данным, отсутствуют также научные работы, в которых представлен кросскультурный анализ компонентов этнической, гражданской и глобальной идентичностей как предикторов эмиграционной активности молодежи стран постсоветского пространства, культура которых имеет как сходные, так и отличные черты, обусловленные сходством и различиями в их исторических судьбах. В контексте вышесказанного интерес представляет изучение особенностей связи системы когнитивных и эмоциональных компонентов этнической, гражданской и глобальной идентичностей с эмиграционными намерениями и поведением по реализации этих намерений у молодежи Беларуси, Казахстана и России. После распада союзного государства эти страны, с одной стороны, стремились к сохранению тесных социально-экономических и культурных связей (о чем говорит создание таможенного союза, единого экономического пространства и др.). С другой стороны, в каждой из этих стран, избравшей собственный исторический путь развития, сложились свои политические, экономические, социокультурные реалии, которые не могли не повлиять на социализацию молодых людей, на их идентичность и устремления [3; 4; 9]. В связи с этим интерес представляет поиск ответа на вопрос: существуют ли различия в связях эмиграционной активности молодежи Беларуси, Казахстана и России с когнитивными и эмоциональными компонентами их этнической, гражданской и глобальной идентичностей?

Методика

Выборка и процедура исследования. Выборку составили 208 студентов из Беларуси (75% девушек), 200 — из Казахстана (74% девушек) и 250 — из России (75% девушек) в возрасте от 18 до 25 лет. Средний возраст (стандартное отклонение) по белорусской выборке равен 19,80 (1,91), по казахстанской — 20,54 (1,89), по российской — 20,03 (1,51). Среди российских респондентов 87% относят себя к русским, среди казахстанских — 54% относят себя к казахам и среди белорусских респондентов 94% идентифицировали себя как белорусы. В исследовании приняли участие студенты различных направлений специализации (гуманитарное, техническое, экономическое), обучающихся в белорусских вузах Минска, Витебска, Гродно; казахстанских вузах Нур-Султана, Павлодара, Усть-Каменогорска; российских вузах Москвы, Санкт-Петербурга, Пензы, Смоленска, Омска, Хабаровска.

Сбор эмпирических данных проходил в онлайн-режиме на платформе anketolog.ru в период с января 2021 по апрель 2021 года.

Методики измерения. Оценка эмиграционной активности молодежи осуществлялась с помощью 6 утверждений, разработанных на основе теории планируемого поведения А. Айзена и основных принципов конструирования методик [13; 14]: 3 утверждения были направлены на выявление степени выраженности эмиграционного намерения («Я планирую в ближайшие 5 лет переехать жить в другую страну», «Я хочу в ближайшие 5 лет переехать жить в другую страну», «Я готов(а) в ближайшие 5 лет переехать за границу»), а 3 утверждения — на оценку поведения по реализации эмиграционного намерения («Я уже активно разрабатываю план действий для переезда за границу», «В настоящее время я стараюсь получить как можно больше информации из разных источников о стране предполагаемого переезда», «Я уже активно взаимодействую с теми, кто может помочь мне переехать за границу»). Респондентам предлагалось выразить степень согласия с данными утверждениями по 6-балльной шкале (от 1 — абсолютно не согласен(на) до 6 — абсолютно согласен(на). Показатели α-Кронбаха по шкалам (среднее по трем утверждениям) «Эмиграционное намерение» и «Поведенческие проявления по реализации эмиграционного намерения»: 0,90/0,86 (Беларусь); 0,91/0,89 (Казахстан); 0,88/0,87 (Россия).

Для измерения этнической идентичности использовалась «Методика оценки позитивности и неопределенности этнической идентичности» А.Н. Татарко и Н.М. Лебедевой [11], включающая две шкалы, позволяющие оценить эмоциональную окрашенность этнической идентичности и то, насколько ясно индивид осознает себя представителем своего этноса. Анализ надежности-согласованности шкал «Валентность этнической идентичности» и «Определенность этнической идентичности» продемонстрировал приемлемые показатели α-Кронбаха для трех выборок соответственно: Беларусь — 0,64/0,57, Казахстан — 0,60/0,59 и Россия — 0,65/0,59.

Гражданская и глобальная идентичности измерялись с помощью методики «Идентификация с человечеством» (IWAH) С. МакФарленда [8], состоящей из 9 вопросов, на каждый из которых предлагалось пять ответов, построенных по типу шкалы Ликерта и отражающих отношение респондентов: 1) к гражданам страны и 2) человечеству в целом. Методика включает две субшкалы: первая измеряет когнитивный компонент, а вторая — аффективный компонент идентичности. Значения α-Кронбаха для шкал «Когнитивный компонент гражданской идентичности» и «Аффективный компонент гражданской идентичности», а также «Когнитивный компонент глобальной идентичности» и «Аффективный компонент глобальной идентичности», составили соответственно: для белорусской выборки — 0,82/0,85/0,79/0,83; для казахстанской — 0,83/0,88/0,87/0,85; для российской — 0,79/0,84/0,74/0,83.

Обработка и анализ данных осуществлялись с помощью статистического пакета IBM SPSS Statistics 23 и программы IBM SPSS Amos 23. Применялись методы описательной статистики, проводился анализ надежности шкал (коэффициент α-Кронбаха), анализ различий (t-критерий Cтьюдента) и мультигрупповое моделирование структурными уравнениями (MGSEM). В качестве зависимых переменных выступили эмиграционное намерение и поведение по реализации эмиграционного намерения, моделируемые как два латентных фактора, каждый из которых был представлен тремя измеренными переменными. Для каждой зависимой переменной были построены отдельные модели. Предикторами в моделях выступили когнитивные и эмоциональные компоненты глобальной, гражданской и этнической идентичностей. Моделирование осуществлялось при контроле переменных (пол, возраст, материальное положение, национальность, уровень религиозности, владение иностранными языками, опыт международной мобильности, наличие социальных связей за границей), имеющих статистически значимые регрессионные связи с зависимыми и независимыми переменными, включенными в модель. Процедура контроля предполагала поочередное проведение множественного регрессионного анализа для всех основных переменных, в котором в качестве предикторов выступили контролируемые переменные. В процессе множественного регрессионного анализа были сохранены нестандартизированные регрессионные остатки основных переменных исследования, которые и использовались в качестве переменных в мультигрупповом моделировании структурными уравнениями.

Результаты исследования

Выявлены статистически значимые различия в степени выраженности эмиграционных намерений и поведения по его реализации у студентов из России в сравнении со студентами из Беларуси и Казахстана (табл. 1).

Российские студенты в меньшей степени, чем белорусские (p=0,01) и казахстанские (p=0,01), склонны планировать в ближайшие 5 лет переезд в другую страну. Наряду с этим у россиян в меньшей степени по сравнению с белорусами и казахстанцами выражено поведение по реализации эмиграционного намерения, а именно: разработка плана действий для переезда (p=0,01/p=0,02); поиск информации о стране предполагаемой эмиграции (p=0,00/p=0,02); взаимодействие с людьми, которые могут помочь в переезде (p=0,04/p=0,02). У белорусских и казахстанских студентов статистически значимых различий по данным параметрам не выявлено. В то же время, согласно средним значениям, эмиграционные намерения имеют большую выраженность, нежели поведенческие проявления эмиграционной активности во всех трех выборках.

Анализ степени выраженности компонентов этнической, гражданской и глобальной идентичностей (табл. 1) показал, что белорусские студенты менее позитивно относятся к своей этнической принадлежности по сравнению с казахстанскими (p=0,00) и российскими (p=0,00) студентами. Казахстанцы и белорусы в большей степени, нежели россияне, отождествляют себя с гражданами своей страны (p=0,00/p=0,00) и более позитивно относятся к своему гражданскому сообществу (p=0,00/p=0,00). Наряду с этим казахстанские студенты, по сравнению с белорусскими и российскими студентами, в большей степени осознают свою тождественность с людьми всего мира (p=0,04/p=0,00) и более положительно оценивают эту тождественность (p=0,01/p=0,00).

Таблица 1 Описательные статистики

Переменные	Min	Max	Беларусь1 N=208		Казахстан2 N=200		Россия3 N=250
			M	SD	M	SD	M	SD
Этническая идентичность
Определенность	1	6	4,79	0,94	4,96	1,06	4,83	0,91
Валентность	1	6	4,612,3	1,09	5,091	1,04	5,121	0,92
Гражданская идентичность
Когнитивный компонент	5	20	14,043	3,45	14,103	3,72	13,241,2	3,33
Аффективный компонент	5	25	17,863	4,23	18,073	4,38	16,571,2	4,02
Глобальная идентичность
Когнитивный компонент	5	20	12,572	3,53	13,291,3	3,65	12,382	3,22
Аффективный компонент	5	25	17,062	4,25	18,101,3	4,21	17,042	4,16
Эмиграционное намерение
1. Я планирую в ближайшие 5 лет переехать жить в другую страну	1	6	3,143	1,52	3,163	1,65	2,801,2	1,37
2. Я хочу в ближайшие 5 лет переехать жить в другую страну	1	6	3,53	1,70	3,55	1,75	3,26	1,56
3. Я готов(а) в ближайшие 5 лет переехать за границу	1	6	3,12	1,71	3,06	1,86	2,85	1,66
Поведение по реализации эмиграционного намерения
4. Я уже активно разрабатываю план действий для переезда за границу	1	6	2,583	1,57	2,553	1,60	2,211,2	1,33
5. В настоящее время я стараюсь получить как можно больше информации из разных источников о стране предполагаемого переезда	1	6	2,863	1,68	2,783	1,73	2,431,2	1,47
6. Я уже активно взаимодействую с теми, кто может помочь мне переехать за границу	1	6	2,223	1,33	2,263	1,45	1,961,2	1,27

Примечание: «¹» «²» «³» —номер группы, с которой обнаружены статистически значимые различия (t-критерий Стьюдента).

Таблица 2

Статистики согласия мультигрупповой модели связи эмиграционных намерений с этнической, гражданской и глобальной идентичностями у студентов Беларуси, Казахстана и России

Модель инвариантности	CFI	∆CFI	RMSEA	AIC	PCLOSE	Chi-square	df	p
Конфигурационная*	0,999		0,009	289,935	1,000	37,935	36	0,381
Метрическая**	1,000	0,001	0,000	262,509	1,000	54,509	58	0,606

Примечания: CFI — сравнительный индекс согласия; RMSEA — корень среднеквадратичной ошибки аппроксимации; AIC — информационный критерий Акаике; PCLOSE — тест значимости; Chi-square — критерий хи-квадрат; df — число степеней свободы; p — уровень значимости; «*» — конфигурационная инвариантность; «**» — метрическая инвариантность.

Таблица 3

Статистики согласия мультигрупповой модели связи поведения по реализации эмиграционных намерений с этнической, гражданской и глобальной идентичностями у студентов Беларуси, Казахстана и России

Модель инвариантности	CFI	∆CFI	RMSEA	AIC	PCLOSE	Chi-square	df	p
Конфигурационная*	0,999		0,012	291,476	1,000	39,476	36	0,317
Метрическая**	1,000	0,001	0,002	266,132	1,000	58,132	58	0,470

Примечания: CFI — сравнительный индекс согласия; RMSEA — корень среднеквадратичной ошибки аппроксимации; AIC — информационный критерий Акаике; PCLOSE — тест значимости; Chi-square — критерий хи-квадрат; df — число степеней свободы; p — уровень значимости; «*» — конфигурационная инвариантность; «**» — метрическая инвариантность.

Рис. 1. Мультигрупповая (конфигурационная) модель связи эмиграционных намерений и компонентов глобальной, гражданской и этнической идентичностей у студентов Беларуси/Казахстана/России: У1 — «Я планирую в ближайшие 5 лет переехать жить в другую страну», У2 — «Я хочу в ближайшие 5 лет переехать жить в другую страну», У3 — «Я готов(а) в ближайшие 5 лет переехать за границу»; «*» — p<0,05; «**» — p<0,01; «***» — p<0,001

Рис. 2. Мультигрупповая (конфигурационная) модель связи поведения по реализации эмиграционных намерений и компонентов глобальной, гражданской и этнической идентичностей у студентов Беларуси/Казахстана/России: У4 — «Я уже активно разрабатываю план действий для переезда за границу»; У5 — «В настоящее время я стараюсь получить как можно больше информации из разных источников о стране предполагаемого переезда»; У6 — «Я уже активно взаимодействую с теми, кто может помочь мне переехать за границу»; «*» — p<0,05; «***» — p<0,001

Различия в характере связей эмиграционных намерений и поведения по реализации этих намерений у студентов трех стран с компонентами их этнической, гражданской и глобальной идентичностей отражены в двух мультигрупповых моделях (рис. 1, 2).

Все утверждения, оценивающие эмиграционную активность, входят в латентные конструкты со статистически значимыми нагрузками (рис. 1, 2). Обе модели имеют хорошие индексы пригодности (табл. 2, 3). Конфигурационная и метрическая инвариантности присутствуют (∆CFA не превышает 0,01), что позволяет сравнивать регрессионные связи в выборках исследуемых стран.

Показатели коэффициентов детерминации для моделей трех стран (рис. 1, 2) свидетельствуют о том, что больший вклад в объяснение эмиграционного намерения рассматриваемые предикторы вносят в выборках России и Беларуси, нежели в выборке Казахстана, а поведение по реализации эмиграционного намерения в большей степени обусловлено рассматриваемыми предикторами в белорусской выборке, чем в казахстанской и российской.

Для оценки различий регрессионных связей мы анализировали коэффициенты моделей без ограничений для трех стран. Выявлено, что регрессионные связи между эмиграционными намерениями студентов и рассматриваемыми идентичностями имеют свою специфику во всех трех выборках. У студентов Беларуси предиктором эмиграционных намерений выступает негативная оценка собственной этнической принадлежности (β=0,32, p=0,00). У студентов Казахстана и России эмиграционные намерения связаны с позитивным отношением к глобальному сообществу людей в целом (β=0,27, p=0,04; β=0,26, p=0,02) и негативным отношением к гражданам своей страны (β=-0,41, p=0,01; β=-0,36, p=0,00). Наряду с этим российские студенты с выраженными эмиграционными намерениями имеют размытые представления о собственной этнической принадлежности (β=-0,15, p=0,03).

Регрессионные связи между поведенческими проявлениями эмиграционной активности студентов и рассматриваемыми идентичностями также имеют свою специфику во всех трех выборках. Поведение по реализации эмиграционных намерений у студентов Беларуси связано с отрицательным отношением к гражданам своей страны (β=-0,33, p=0,02) и к собственной этнической принадлежности (β=-0,32, p=0,00). У студентов России данное поведение тоже связано с отрицательным отношением к гражданам своей страны (β=-0,26, p=0,02), но в сочетании с положительным отношением к глобальному сообществу людей в целом (β=0,27, p=0,02). У казахстанских студентов статистически значимых связей в данном случае не обнаружено.

Обсуждение результатов

Полученные результаты подтверждают данные наших предыдущих исследований [6] относительно того, что в большинстве случаев транслируемые современной студенческой молодежью эмиграционные намерения можно отнести к пассивно-предпочитаемой стратегии, которая нечасто реализуется в конкретном поведении. Возможно, это обусловлено спецификой выборки, а именно: текущим статусом учащихся, ориентацией на завершение обучения и откладыванием действий по реализации эмиграционных намерений. Тем не менее обнаруженные различия в выраженности эмиграционной активности у студентов Беларуси и Казахстана в сравнении с российскими студентами могут свидетельствовать о большей неудовлетворенности студенческой молодежи Беларуси и Казахстана теми условиями, в которых они находятся. Основной причиной неудовлетворенности белорусской молодежи, например, может выступать социально-политическая обстановка, сложившаяся в стране после выборов президента в августе 2020 года, которая, как подчеркивают эксперты, характеризуется нестабильностью и затянувшимся кризисом [4].

Обнаруженные в исследовании связи компонентов этнической, гражданской и глобальной идентичностей с эмиграционной активностью белорусских, казахстанских и российских студентов имеют как сходства, так и различия. Сходство проявляется в характере связи между эмоциональным компонентом гражданской идентичности и эмиграционной активностью у студентов трех исследуемых стран. Так, уменьшение позитивного отношения студентов к гражданам своих стран и степени отождествления с ними может способствовать развитию эмиграционной активности у студентов. Однако если у казахстанских и российских респондентов эмоциональный компонент гражданской идентичности является предиктором эмиграционных намерений, то у белорусских респондентов он выступает предиктором поведения по реализации этого намерения. То есть у белорусских студентов низкая степень отождествления себя с гражданами страны способствует проявлению не пассивно-предпочитаемой, а активно-реализуемой эмиграционной стратегии. В целом, полученные результаты свидетельствуют об универсальной значимой роли позитивной оценки собственной гражданской принадлежности для предупреждения эмиграционной активности. Эти результаты вполне ожидаемы и согласуются с данными других исследований, согласно которым за границу уезжают молодые люди со слабой степенью отождествления себя с гражданами своей страны и низким уровнем гражданской активности [3].

Обратимся к обсуждению различий в предикторах эмиграционной активности молодежи трех стран. На выборке белорусских студентов не обнаружено связей компонентов глобальной идентичности с эмиграционной активностью. Однако сходный характер связи между чувством общности со всем человечеством и эмиграционной активностью выявлен у студентов Казахстана и России: увеличение положительной идентификации с людьми всего мира сопровождается увеличением их эмиграционной активности. При этом эмоциональный компонент глобальной идентичности у казахстанских студентов связан только с эмиграционными намерениями, а у российских студентов — и с намерением, и с поведением по его реализации (т. е. выступает предиктором активно-реализуемой эмиграционной стратегии). Таким образом, у российских студентов положительная идентификация с людьми всего мира может способствовать формированию не только намерений эмиграции, но и действий по их реализации, чего не обнаружено у казахстанских и белорусских студентов.

В то же время только у белорусских студентов выявлена связь между эмоциональным компонентом этнической идентичности и эмиграционной активностью: уменьшение привязанности к своей этнической группе может способствовать формированию у белорусских студентов как эмиграционных намерений, так и поведения по его реализации. Эти данные соотносятся с результатами исследования, согласно которому у современных белорусских студентов отмечается неактуальность этничности и уход «…от собственной культурной группы в поисках устойчивых социально-психологических групп вне этнического критерия» [5, с. 135]. Данная тенденция к размыванию этнической идентичности у белорусской студенческой молодежи может стимулировать рост эмиграционной активности, как в форме пассивно-предпочитаемой, так и в форме активно-реализуемой стратегии. В свою очередь, только у российских студентов выявлена связь эмиграционных намерений с неопределенностью этнической идентичности: нечеткие представления о собственной этнической принадлежности могут стимулировать поиск групп для самоидентификации, в том числе и путем формирования эмиграционных интенций у российской студенческой молодежи. Таким образом, согласно результатам исследования, приоритетную роль в формировании эмиграционной активности студенческой молодежи трех стран играют эмоциональные, а не когнитивные компоненты этнической, гражданской и глобальной идентичностей.

Заключение

Результаты исследования позволяют положительно ответить на вопрос, поставленный в начале статьи. Действительно существуют различия в связях эмоциональных и когнитивных компонентов этнической, гражданской, глобальной идентичностей и эмиграционной активности у белорусской, казахстанской и российской студенческой молодежи. Обнаруженное отсутствие единства в системе факторов эмиграционной активности у студентов Беларуси, Казахстана и России подтверждает значимость учета гражданского и социокультурного контекстов при организации работы по профилактике эмиграционной активности молодежи и сохранению ценного человеческого капитала внутри стран.

Несмотря на некоторые ограничения (корреляционный дизайн, в выборке преобладают девушки, данные получены на основании самоотчетов), результаты исследования могут быть использованы в сфере молодежной политики с целью прогнозирования и профилактики эмиграционной активности студентов, предупреждения массовой эмиграции молодежи трех стран. Научная значимость полученных результатов обусловлена приращением знания в области анализа проявлений различных социально-психологических феноменов у граждан стран постсоветского пространства. Дополнительный научный и практический вклад может быть внесен в дальнейшем в результате сравнительного анализа рассматриваемой системы предикторов эмиграционной активности у студентов и представителей других социально-демографических групп населения стран постсоветского пространства.

1. Гриценко В.В. Русские среди русских: проблемы адаптации вынужденных мигрантов из стран средней Азии и Казахстана в России // Этническая психология и общество / Под ред. Н.М. Лебедевой. М.: Старый сад, 1997. С. 306—315.
2. Гриценко В.В., Остапенко Л.В., Субботина И.А. Значимость гражданской, этнической и региональной идентичности для жителей малых российских городов и ее детерминанты // Социальная психология и общество. 2020. Том 11. № 4. С. 165—181. DOI:10.17759/sps.2020110412
3. Дергунова Н.В., Лукафина Д.А. Гражданская идентичность российской молодежи в условиях миграции // Власть. 2017. Том 25. № 10. С. 91—96.
4. Дырина А. Власть и оппозиция в Беларуси // Европейская безопасность: события, оценки, прогнозы. 2021. № 60(76). С. 22—27.
5. Казаренков В.И., Карнелович М.М. Связь этнической идентичности и самопрезентации студентов разных культурных групп в межличностном взаимодействии // Психолого-педагогический поиск. 2020. № 2(54). С. 133—143. DOI:10.37724/RSU.2020.54.2.013
6. Муращенкова Н.В. Взаимосвязь ценностей и эмиграционных намерений студенческой молодежи г. Смоленска // Социальная психология и общество. 2021. Том 12. № 1. С. 77—93. DOI:10.17759/sps.2021120106
7. Муращенкова Н.В., Гриценко В.В., Ефременкова М.Н. Кросс-культурное исследование социально-психологического пространства эмиграционных намерений молодежи: научно-методический аспект // Повышение качества профессиональной подготовки специалистов социальной и образовательной сфер / Под ред. Е.Л. Михайловой. Витебск: Витебский государственный университет имени П.М. Машерова, 2021. С. 48—51.
8. Нестик Т.А. Глобальная идентичность как социально-психологический феномен: теоретико-эмпирическое исследование // Институт психологии Российской академии наук. Социальная и экономическая психология. 2017. Том 2. № 4(8). C. 145—185.
9. Нысанбаев А.Н., Бурова Е.Е., Сайлаубекқызы А. Особенности идентичности казахстанцев в условиях поликультурного общества // Социологические исследования. 2019. № 7. С. 37—47. DOI:10.31857/S013216250005791-3
10. Сычев О.А., Белоусов К.И., Зелянская Н.Л., Аношкин И.В. Миграционные установки россиян: роль идентичности и моральных оснований // Психологический журнал. 2021. Том 42. № 3. С. 52—63. DOI: 10.31857/S020595920015193-8
11. Татарко А.Н., Лебедева Н.М. Методы этнической и кросскультурной психологии. М.: НИУ ВШЭ, 2011. 163 с.
12. Agadjanian V., Nedoluzhko L., Kumskov G. Eager to Leave? Intentions to Migrate Abroad among Young People in Kyrgyzstan // International Migration Review. 2008. Vol. 42. № 3. Р. 620—651. DOI:10.1111/j.1747-7379.2008.00140.x
13. Ajzen I. Constructing a TPB questionnaire: Conceptual and methodological considerations. 2002. [Электронный ресурс]. URL: http://www.people.umass.edu/aizen/pdf/tpb.measurement.pdf (дата обращения: 20.02.2022).
14. Ajzen I. The theory of planned behavior // Organizational Behavior and Human Decision Processes. 1991. Vol. 50. № 2. P. 179—211. DOI:10.1016/0749-5978(91)90020-T
15. Caron L. An Intergenerational Perspective on (Re)Migration: Return and Onward Mobility Intentions across Immigrant Generations // International Migration Review. 2020. Vol. 54. № 3. Р. 820—852. DOI:10.1177/0197918319885646
16. Jung J., Hogg M.A., Livingstone A.G., Choi H. From uncertain boundaries to uncertain identity: Effects of entitativity threat on identity—uncertainty and emigration // Journal of Applied Social Psychology. 2019. Vol. 49. № 10. Р. 623—633. DOI:10.1111/jasp.12622
17. Marrow H., Klekowski von Koppenfels A. Modeling American Migration Aspirations: How Capital, Race, and National Identity Shape Americans’ Ideas about Living Abroad // International Migration Review. 2020. Vol. 54. № 1. Р. 83—119. DOI:10.1177/0197918318806852
18. TaJfel H., Turner J. The social identity theory of intergroup behavior // Psychology of intergroup relations / Ed. by S. Worchel, W.G. Austin. Chicago: Nelson-Hall. 1986. P. 7—24.
19. Tjaden J., Auer D., Laczko F. Linking Migration Intentions with Flows: Evidence and Potential Use // International Migration. 2019. Vol. 57. № 1. Р. 36—57. DOI:10.1111/imig.12502

PlumX

Метрики публикации