Предисловие автора

Предыстория этой публикации относится к 1991 году, когда я впер­вые узнала о том, что некоторые из моих родных были репрессированы и много лет провели в сталинских лагерях. Позже, во время прохождения собственной терапии, я поняла, что это событие сыграло большую роль, как в жизни моих родителей, так и в моей собственной судьбе. С тех пор история страны, включая репрессии и войну, стала откликаться во мне совсем по-другому. Это были разные чувства - боль, разочарование, бесси­лие, злость. Особенно тяжело было узнавать о том, как долго, на протя­жении нескольких поколений, события совсем еще недавнего прошлого за­малчивались, как в семье, так и в стране, как много лжи было вокруг, как много ее осталось до сих пор, особенно, когда речь заходит о нашем про­шлом. Горько было узнать о том, что в нашей семье долго боялись расска­зывать детям правду о репрессиях. Потом, слушая рассказы бывших уз­ников лагерей, я поняла, насколько велик все эти долгие годы был страх перед тем, что все может повториться, и сильна неуверенность в том, что к тебе, к твоим детям и внукам не отнесутся с осуждением. Взрос­лым страшно было говорить еще и потому, что дети могли испугаться, узнав о жестокости того мира, в котором они живут.

Пребывание в Германии, общение с коллегами из Института Зигмунда Фрейда, где много занимаются осмыслением фашизма и последствий Холокоста, заставило меня задуматься о том, а что же происходит у нас с осмыслением сталинизма? Ведь потери от большевистского гено­цида в России едва ли меньше, чем в Германии - от фашистского режи­ма… Как это переживают потомки? Ведь к выходцам из семей, пере­живших репрессии, относятся не только те, кто вырос в семьях пост­радавших, но и потомки непосредственных исполнителей наказаний и расстрелов.

Вначале я читала воспоминания бывших узников сталинских лаге­рей, но по-настоящему сильное потрясение испытала после того, как провела несколько интервью. Освобождение от иллюзий, в которых я безмятежно пребывала, было болезненным. К сожалению, и сейчас в школе по-прежнему о советских временах говорится настолько нео­пределенно, что дети, заканчивая обучение, не могут сказать, что же там на самом деле происходило во времена большевизма. Они получа­ют весьма приблизительное представление о чинимом терроре и не относятся к этому как очевидному злу, как к преступлению режима против людей. Тяжело сознавать, что потомки утратили интерес к своим, совсем еще не далеким предкам, и не очень заинтересованы в восстановлении правды.

В 1999 г. я встретила свою учительницу географии, бывшую в шко­ле нашим кумиром, и воспитавшей не одно поколение детей, будучи ис­кренне убежденной коммунисткой. Она была неприятно удивлена тому, что я занимаюсь последствиями сталинскими репрессий. «Да ведь это были единичные случаи, и рассказы об этих событиях сильно преувели­чены! И вообще это были не репрессии, а, часто, заслуженное наказа­ние!» - сказала мне она. После этого разговора мне бы никогда больше не хотелось иметь с ней дела. Один из моих бывших коллег по универси­тету, профессор, клинический психолог, удивленно спросил меня во время защиты дипломной работы о психологической сущности тоталита­ризма: «А почему, собственно, жертвы сталинских репрессий боятся рассказывать о том, что они пережили? Это как-то странно». А эк­заменационная комиссия вообще пришла к заключению, что тема не заслуживает того, чтобы ее рассматривали с психологической точки зрения! Между тем, в одном из проектов «Варианты профессиональ­ного развития женщин в современной России» мы провели интервью с 52 женщинами моего поколения, расспрашивая их в числе прочего и об историях их семей. Результат был поразительным: лишь единицы из них могли рассказать о том, что происходило в их семьях в период с 1917 по 1953 годы. Все эти эпизоды в определенной степени отража­ют отношение к прошлому, к истории, к сталинизму в некоторых вполне образованных слоях нашего общества, когда многие люди стремятся «на всякий случай» избегать, не говорить, не затрагивать давней трав­мы. Так что и страхи, и отрицание действительности сохраняются. И кто знает, до каких еще пор это будет продолжаться?

Уже позже я поняла, что, прежде всего, занимаюсь этой темой ради своих родных, ради себя и своих потомков. Восстанавливая связи в боль­шой семье, понимаешь, насколько важно, по меньшей мере, знать о том, что происходило с твоими предками, не взирая на то, что отношение и оценки произошедшего у разных людей внутри семьи могут оказаться весьма противоречивыми. Такое сохранение памяти, или лучше сказать, ее восстановление, я понимаю и как свой долг, и как попытку как-то справиться с той травмой, которая была нанесена моим предкам и ко­торую, косвенно, чувствую и я. Своей публикацией мне также хочется поддержать и воодушевить тех, кто решится исследовать свою семей­ную историю. Уверена, что знание правды о прошлом принесет облегче­ние, вне зависимости от того, насколько бы страшной или горькой она ни оказалась…

1. Афанасьев Ю. Опасная Россия. Изд. РГГУ, Москва, 2001.
2. Бейкер К., Гиппенрейтер Ю. Влияние сталинских репрессий конца 30-х годов на жизнь семей в трех поколениях. Вопросы психологии, 32, 1995, с.66-83. ВЦИОМ. Сталин: мы уважаем историю и не хотим возвращения тирана. Вып. № 168, 2005. http://www.wciom.ru/.
3. Гинзбург Е. Крутой маршрут. Изд. «Курсив», Рига, 1989.
4. Гордон Л., Клопов Е. Что это было? Изд. Политической литературы, Москва, 1989.
5. Керсновская Е. Наскальная живопись. Изд. «Квадрат», Москва, 1990.
6. Котек Ж., Ригуло П. Век лагерей. Изд. «Текст», Москва, 2003.
7. Левада Ю. Поколения 20-го века: возможности для исследования. Мониторинг
8. общественного мнения, № 5, 2001, с.7-14.
9. Мандельштам Н. Воспоминания, вторая книга. Изд. «Московский рабочий», Москва, 1999.
10. Рыбаков А. Дети Арбата. Изд. «Терра», Москва, 1989.
11. Солженицын А. Один день из жизни Ивана Денисовича. Жур. «Роман-газета», 1963.
12. Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. В: Собр. Соч., том 5, 1991.
13. Солоед К. Карьера, семья и материнство в жизни современной женщины, Изд. МГОПУ им. Шолохова, Москва, 2004.
14. Шалимов В. Колымские рассказы. Изд. «Художественная литература», Москва, 1990.
15. Штомпка П. Социальные изменения как травма. Социологические исследования, № 1, 2001, с.6-17. Яковлев А. Сумерки. Изд. «Материк», Москва, 2003.
16. Bohleber W. (2000). Die Entwicklung der traumatheorie in der Psychoanalyse, Psyche, 54, s.797-839.
17. Cohen Y. (1985). Trauma and repression. Psychoanalytic Inquiry 5, 163-189.
18. Eissler K. (1963). Die Ermordung wieviler seiner Kinder mu? ein Mensch ertragen konnen, um eine normale Konstitution zu haben? Psyche, 5, 17, 241-291.
19. Eissler K. (1968). Weitere Bemerkungen zum Problem der KZ-psychologie. Psyche, 6/22, 452-463.
20. Faimberg H. (1987). Die Ineinanderrackung (Telescoping) der generationen. Jahrbuch der Psychoanalyse, № 20.
21. Fizpatrik S. (1999). Everyday Stalinism. New York Oxford, Oxford University Press.
22. Grubrich-Simitis I. (1979). Extremtraumatisierung als kumulatives Trauma. Psyche, 11, 33, 991-1023.
23. Koenen G. (2000). Utopie der Sauberung. Was war der Kommunismus? Frankfurt a. Main.
24. Lorenzer A. (1966). Zum Begriff der „Traumatischen neurose“. Psyche, 7/20, 481-492. Quindeau I. (1995). Trauma und Geschichte. Frankfurt a. Main: Brandes und Apsel“.
25. Robins R.R., Post J.M. (2002). Die Psychologie des Terrors. Munchen: Droemerischer Verlagsanschtalt.
26. Rosenbloom M. (1988). Lessons for mental health practice. In: R.Braham (ed.), The psychological perspectives of the holocaust and of its aftermath (p.145-149). N.Y.: Columbia University Press.
27. Rosenthal G. (1989). Leben mit der NS-Vergangenheit heute. Zur Reparatur einer fragwurdigen Vergangenheit im bundesrepublikanischen Alltag. In: Vorgange. Zeitschrift fur Burgerrechte und Gesellschafstpolitik. H.3, S.87-101.
28. Scherbakowa I. (2000). Nur ein Wunder konnte uns retten. Frankfurt: Campus Verlag.
29. Shengold L. (1995). Soul Murder. Frankfurt: Brandes & Apsel Verlag.
30. Sztompka P. (2001). Cultural Trauma in Postcommunist Society. Social Studies, № 1, p.3-12.