Два типа религиозно-ориентированной психотерапии

Недавно мне довелось провести отпуск в Китае. На излюбленном российскими туристами тропическом острове Хайнань есть примечательное место. Оно, в рамках посткоммунистического дискурса, именуется «Культурный центр Наньшань», но в расписаниях экскурсий обозначается как «Буддийский центр» и не испытывает недостатка в посетителях, хотя создано практически с нуля в течение десяти последних лет.

Это огромный парк с ухоженными рощами, озерами и местами специфического уединения — домиками на деревьях для аскетической и эстетической медитации по цене 50 долларов в сутки, с негласным девизом: почувствуй себя на это время буддийским монахом. Это — обилие кумирен и прочих культовых помещений в русле китайско-буддийской традиции. Неторопливый экскурсионный автобус перевозит шумных паломников от одного «священного» аттракциона к другому. В одном павильоне можно и зажечь благовония перед статуей улыбающегося толстяка Хотея, и предложить свечку устрашающему демону. Затем — площадка ритуального кормления голубей. За нею — сквер 140 колоколов, к каждому из которых следует прикоснуться. Далее — павильон, где организованным группам предлагаются процедуры дружного перепрыгивания через светящиеся в полу полоски. При выполнении этого задания группа допускается к стене исполнения желаний, где в выбранные цели-мишени, например, «найти жениха», «здоровье детей», «материальное благополучие», принято бросать монетки. Оттуда — вход к скульптуре дракона, причем прикосновение к его хвосту приводит к тому, что «вы не будете никогда уставать», а пребывание под брызгами фонтана из пасти должно привести к «защите от неприятностей».

Этот своеобразный «парк Горького духовных аттракционов» является в высшей степени востребованным, как туристами, так и местным населением. И вдумаемся, почему? Что здесь происходит? Несомненно, все устройство его отвечает эстетическим потребностям человека, но ведь это место претендует быть духовным центром, и по просветленным и довольным лицам выходящих оттуда можно заключить, что удовлетворение неких «духовных» потребностей имело место. Попробуем понять, как же это происходит.

Во-первых, здесь сделано все, чтобы создать атмосферу «сакраль- ности». Этому служат архаические символы, тихие медитативные напевы из искусно замаскированных колонок, впечатляющие статуи, система табу на вхождение в определенные зоны и тому подобное. Тем самым достигается особый настрой, «вырывающий из повседневности», своего рода готовность к трансовому состоянию той или иной степени глубины, в зависимости от впечатлительности посетителя, или, уже можно сказать, клиента — потребителя магических услуг.

Затем, клиент побуждается выстроить свои приоритеты и пройти символический ритуал, включающий определенные телодвижения, прикосновения, жертвоприношения. Можно предположить, что в процессе выполнения ритуала, который обязательно подкреплен процедурой отдачи чего-либо (как правило, символической денежной суммы), происходит то, что в парадигме НЛП именуется «якорение», то есть та или иная цель связывается с кинестетической — визуальной — аудиаль- ной системой восприятия, и в когнитивной сфере образуется условно­рефлекторная связь: если ты что-то сделал для обретения желаемого, то возрастает убежденность в вероятности этого обретения. Клиент покидает «духовный аттракцион» в эйфории умножившейся надежды. Все это в целом мы и можем именовать «закрытой» разновидностью религиозно-ориентированной психотерапии, правда, с известной долей условности, хотя бы потому, что психотерапия, несомненно, здесь присутствует, ритуалистическая «духовность» тоже, а вот религия — нет.

Не будем превозноситься и обольщаться религиозным и культурным превосходством. Когда наши клиенты говорят: «Да, я не особенно верующий, но могу зайти в церковь и поставить свечку», они описывают работу того же самого механизма. Люди терпеливо выстаивают многочасовые очереди к той или иной христианской реликвии в надежде на чудо, зачастую не имея ни малейшего представления о том, к чему им предстоит благоговейно приложиться.

Мы далеки от того, чтобы обличать кого-либо в суеверии или невежестве. Более того, мы не отказываем этому явлению в своеобразной «психотерапевтичности», поскольку оно, без сомнения, может давать эффект. Если критерием психотерапии является принесенная польза, то мы согласимся — все очерченное выше может сработать. Возыметь действие. Но мы позволим себе именовать это «закрытой» разновидностью религиозно-ориентированной психотерапии, поскольку религиозные ценности здесь используются, имеют прикладное значение, являются фоном, а не фигурой, аккомпанементом, а не мелодией. Это функциональная, прагматическая, а точнее, псевдо- или магически-ре- лигиозно-ориентированная терапия, поскольку в ней присутствует лишь один полюс — клиент — и происходит реализация его запроса через обряд, ритуал, инициацию. Ситуация одиночества клиента здесь очевидна, наряду с механизмом программирования, своего рода «кодирования на результат».

Терапия этого типа, продолженная до своего логического завершения, неминуемо приводит нас к самому опасному явлению наших дней, тому, что можно назвать оптимистической религией. Исторически она происходит из оккультно-ориентированной психологии New Age, но в наше время и в нашей стране узнаваема по другим приметам, в числе которых назовем следующие декларации ее адептов:

•    «В бога я, конечно, верю, но бог един, и ограничивать пути к нему, значит обеднять себя»;

•     «Для пути к богу не нужны ни посредники, ни традиции, ни знание истории духовной жизни человечества, достаточно практиковать несколько несложных техник».

Практика этих техник — «работа» или «работа над собой» — не несет никакой нагрузки самоанализа, ни, тем более, покаяния, и представляет собой разнообразные ритуалы — медитации, визуализации, физические упражнения — асаны, мудры, мантры.

Характерны девизы: «Вселенная — дружественна», «Мысль — материальна». Адепты данного стиля мышления не любят вопросов о разнице между Творцом и творением и избегают размышлений о посмертной участи человечества, так что ключевым для них становится термин «эволюция».

К отличительным особенностям адептов «оптимистической религии» относятся:

•     Акцент на успехе, позитиве, благополучии при «вытеснении» неоспоримых фактов зла, бедствий и страдания в мире;

•     Преклонение перед природой, интерес к индивидуалистическим инсайтам, которые не могут быть верифицированы, — визионерские опыты Г.Гурджиева, Е.Блаватской, Н. и Е.Рерихов и т.п.;

•     Подчеркнутая наукообразность их представлений, введение наукообразных категорий — «торсионные поля», «энергоинформация», и столь же подчеркнутый пиетет к диссидентам от науки — Ф.Капгра, Налимов, Мулдашев, обратившимся к дилетантским исследования «непознанного».

Что же собой представляет вторая разновидность религиозно-ориентированной терапии, если таковая вообще существует? Как следовало из представления модальности ОППЛ «религиозно-ориентированная психотерапия» в программе ОППЛ, практикующие в этой парадигме специалисты не используют веру, но апеллируют к самой возможности веры, принимая во внимание духовное измерение человеческой личности.

Поясним это, исходя из клинических реалий. По-видимому, никому из коллег не приходилось сталкиваться с клиентом, начинающим беседу с утверждения — «Мне хорошо, доктор» (если не предположить редкую вероятность встречи с гипоманиакальным пациентом). Итак, из самого факта бытия клиентом психотерапевта, мы можем безошибочно предположить, что наш визави находится в ситуации страдания, амплитуда которого может быть весьма широка — от каприза до катастрофы, от дискомфорта до суицида. И тут мы вспоминаем В.Франкла, обобщившего опыт человечества чеканной фразой: «Единственный смысл страдания — стать иным». Вслед за ним вспомним другого классика, А. ван Кама, выдвинувшего модель трансцендентной психотерапии и предложившего понимание духовности как ультимативно человеческой способности к трансценденции — преодолению границ собственного отжившего Я с восхождением, теологически выражаясь, преображением на более аутентичный уровень, приближением к логосу нашего бытия.

Исходя из этого, мы будем понимать добросовестную, хорошую, подлинную терапию не как снятие симптомов, а как исчезновение симптомов через «становление иным, переход доселе ограничивающих пределов» личности. И здесь важно понимать, что такого рода трансцен- зус, трансформация, преображение не может осуществляться простым переструктурированием личностных радикалов, это всегда результат взаимодействия с чем-то таинственным и таинственным, чем-то (или Кем-то) выше нашего понимания, перед чем (Кем) мы склоняемся в благоговении, и ответ Оттуда никогда не бывает однозначно предсказуемым. Здесь мы вступаем в поистине диалогическую сферу, то есть открытую, двустороннюю, в сферу взаимодействия.

Уникальность человеческой личности заключается в том, что ей потенциально доступно и предназначено преодоление пределов самой себя с последующей самореализацией на неожиданном, принципиально ином, более высоком (благородном, достойном, осмысленном, просветленном) экзистенциальном уровне, что мы определяем как духовность.

О чем идет речь? Может быть лучше, чем психология, это показывает литература. Вот иллюстрация — сокращенное воспроизведение рассказа Леонида Андреева «Баргамот и Гараська».

«Высокий, толстый, сильный, громогласный Баргамот составлял на полицейском горизонте видную фигуру, если бы душа его, сдавленная толстыми стенами, не была погружена в богатырский сон.

Часу в десятом теплого весеннего вечера Баргамот стоял на своем обычном посту. Настроение Баргамота было скверное. Завтра светлое Христово воскресение, сейчас люди пойдут в церковь. Потребности молиться Баргамот не ощущал, но праздничное, светлое настроение, разлитое по необычайно тихой и спокойной улице, коснулось и его. Но благодушие Баргамота было нарушено самым подлым образом. За углом послышались неровные шаги и сиплое бормотанье. «Кого это несет нелегкая?» — подумал Баргамот, заглянул за угол и всей душой оскорбился. Гараська! Сам своей собственной пьяной особой, — его только недоставало! Никто ему так не досаждал на Пушкарной, как этот пьянчужка. Эх! У Баргамота чесались руки, но сознание того, что в такой великий день как будто неудобно пускать их в ход, сдерживало его.

— Христос, значат, воскрес?

— Ну, воскрес.

— Так позвольте...

Гараська, ведший этот разговор вполоборота к Баргамоту, решительно повернулся к нему лицом.

Баргамот, заинтригованный странными вопросами Гараськи, машинально выпустил из руки засаленный ворот; Гараська, утратив точку опоры, пошатнулся и упал, не успев показать Баргамоту предмета, только что вынутого им из кармана. Приподнявшись одним туловищем, опираясь на руки, Гараська посмотрел вниз, — потом упал лицом на землю и завыл, как бабы воют по покойнике.

— Что ты, очумел, что ли? — ткнул его ногой Баргамот.

— Я... по-благородному.. похристосоваться... яичко... а ты... — бессвязно бурлил Гараська, но Баргамот понял.

Вот к чему, стало быть, вел Гараська: похристосоваться хотел, по христианскому обычаю, яичком, а он, Баргамот, его в участок пожелал отправить. Может, откуда он это яичко нес, а теперь вон разбил его. И плачет.

— Экая оказия, — мотал головой Баргамот, глядя на валявшегося пьянчужку и чувствуя, что жалок ему этот человек, как брат родной, кровно своим же братом обиженный.

— Похристосоваться хотел... Тоже душа живая, — бормотал городовой.

— Пойдем ко мне разговляться.

— Так я к тебе, пузатому черту, и пошел!

— Пойдем, говорю!

Изумлению Гараськи не было границ. Совершенно пассивно позволив себя поднять, он шел, ведомый под руку Баргамотом, шел — и куда же? — не в участок, а в дом к самому Баргамоту, чтобы там еще... разговляться!

— Кушайте, кушайте, — потчует Марья, — Герасим... как звать вас по батюшке?

— Андреич.

— Кушайте, Герасим Андреич.

Гараська старается проглотить, давится и, бросив ложку, падает головой на стол прямо на сальное пятно, только что им произведенное. Из груди его вырывается снова тот жалобный и грубый вой, который так смутил Баргамота.

— Ну, чего вы, Герасим Андреич! Перестаньте, — успокаивает та беспокойного гостя.

— По отчеству.. Как родился, никто по отчеству.. Не называл.».

Казалось бы, здесь все просто и знакомо. И, тем не менее, чудесно. А если чудесность считать критерием духовности, что может быть чудеснее, чем рождение ребенка из двух клеточек, чем дивная целесообразность природы, чем иногда дающаяся нам свобода жертвовать низшим Я самосохранения во имя любви?

Вернемся теперь к практической терапии. Вот недавний случай. Паренек, преуспевающий программист, после семи лет близости со своей подругой, внезапно, застает ее в ситуации неверности. Он приходит к терапевту, движимый двумя аффектами — боли и обиды. Рассказывает, что прекратил с ней все отношения, мучается, не принимает оправданий с ее стороны, посылает гневную и оскорбительную sms-ку.

Приходя, он ищет у специалиста солидарности в своем негодовании на неверную подругу, приглашает к сочувствию себе в ситуации, кажущейся ему в высшей степени несправедливой и незаслуженной. И здесь отчетливо проступает отличие профессиональной терапии от дружеского утешения. Специалист, не преуменьшая глубины страдания, старается перенести акцент с позиции «За что так со мной?» на более ответственную платформу — «Что (кто) есть я?» (вспомним название хорошей книги игумена Евмения «Духовность как ответственность»).

Подчеркнем, что терапевтическое взаимодействие осуществлялось в парадигме «анонимной духовности», — пациент открыто исповедует принципиальный и необратимый атеизм. А когда невозможна встреча с Богом, пациент приглашается к встрече с самим собой, с высшим своим представлением о себе.

В неспешной беседе обсуждается соответствие его поведения наличествующим у него идеалам, среди которых наиболее созвучным ему оказался «самурайский кодекс бусидо». Клиент приглашается к трезвой самооценке с позиций благородства, невозмутимости, стойкости. Такой подход представляется нам примером «открытого» типа терапии, поскольку мы оба с ним не знаем, что произойдет в результате его транс- цензуса к более высоким нравственно формам поведения.

К концу терапевтической встречи у клиента появляется аффект стыда, вместо захлестнувшей его ранее обиды. Если бы мы применяли «закрытую» терапию, то ставили бы в качестве желаемого результата стирание из памяти стрессового эпизода, возвращение любимой девушки, то есть мало бы отличались от «ворожеи-приворотчицы». Результатом нашей встречи явилось решение клиента отправиться к неверной любимой с извинениями за свое оскорбительное поведение. И далее происходит неожиданное. Может быть, чудо. На следующий день он приходит словно просветленным. Он говорит, что благодарен за происшедшее с ним. Девушка сказала ему, что давно любит другого, и он от этого испытал облегчение, обрел некую душевную гармонию, говоря его словами: «Раз на свете есть люди, которые могут бросить все из любви, то на этом свете стоит жить».

Еще раз — в чем же здесь открытость? А в том, что мы, отважившись апеллировать к духовности на том уровне, который доступен нашему клиенту, не зная, что произойдет в результате, доверчиво вверяем себя промыслу. Мы расчищали характерологические завалы са- можаления, обиды, в виде стремления к примитивной справедливости, и не ошиблись, когда актуализировали евангельское «милость превозносится над судом».

Как и следовало ожидать, в дальнейшем наступил период реактивной депрессии. Но мы договорились взывать к «высшим ценностям» и рассуждали примерно так (далее — «эстрагированная» цитация встречи):

Пациент: Мне реально плохо. И потому, что это произошло. И это лишь укрепило меня в мысли, что большую часть людей следовало бы умертвить. Для их же блага.

Терапевт: Итак, мы имеем две реальности — твои чувства и твои убеждения. Emotio & Ratio. А зададимся вопросом, насколько они влияют друг на друга...

П.: В смысле?

Т.: В причинно-следственном. Если ты выйдешь на улицу без одежды, следуя убеждениям натуризма, ты или замерзнешь, или будешь осмеян.

П.: Ноя считаю, что людей цивилизация испортила. И вообще, животные мне как-то ближе.

Т.: Понял. Принял. Но ведь ты, программист по специальности, уловишь такой тезис — вот, к примеру, в нас встроена операционная система... Представил? Допустим, при рождении...

П.: Угу, и...

Т.: А допустим, в нее Кем-то «вшит» драйвер благодарности жизни и любви к представителям того же биологического рода.

П.: А если у меня тут дырка?

Т.: Тогда операционная система у тебя будет «глючить», жизнь представляться в мрачных тонах «скринсейвера», и «комп» будет искрить, то в себя, то в других...

П.: Понятно, но ведь я не всех не люблю... Есть люди, за которых я готов, ну не знаю, ну жизнь отдать... Но таких мало.

Т.: Хорошо, здесь притормозим. При твоей программе — «готов отдать жизнь за близких и не переношу остальных» — ты чувствуешь себя паршиво, но в меру. А если ты просто попробуешь жить по программе «Как мне жаль, что я не могу обнаружить в себе ни резона, ни отваги, чтобы иметь возможность отдать свою жизнь за всех». Помнится, один Парень так поступил. И депрессии у него не было. А у тебя есть. Факт?

П.: Ну.

Т.: Знаешь, иногда картинку можно сменить усилием воли. Уж что- что, а у благородного самурая эта добродетель есть... Попробуй напрячь волю в этом направлении, и посмотрим, что из этого выйдет... Обсудим через неделю.

П.: Это все?

Т.: Хочешь таблетки?

П.: Нет.

Т.: Ну, значит все...