Консультативная психология и психотерапия
2016. Том 24. № 3. С. 25–41
doi:10.17759/cpp.2016240303
ISSN: 2075-3470 / 2311-9446 (online)
Клинико-психологические последствия суицида для семьи жертвы
Аннотация
Общая информация
Ключевые слова: суицид, семья жертвы суицида, горе , третичная профилактика
Рубрика издания: Теоретические обзоры
Тип материала: научная статья
DOI: https://doi.org/10.17759/cpp.2016240303
Для цитаты: Борисоник Е.В., Любов Е.Б. Клинико-психологические последствия суицида для семьи жертвы // Консультативная психология и психотерапия. 2016. Том 24. № 3. С. 25–41. DOI: 10.17759/cpp.2016240303
Полный текст
Большое внимание уделяется помощи людям, находящимся в суицидаль- ном кризисе, в то время как вопросы, касающиеся оказания помощи род- ственникам суицидентов, мало изучены. Чтобы оказывать квалифициро- ванную поддержку семье необходимо понимать мишени психологической работы. В статье приводится анализ защитных факторов и факторов риска, которые могут влиять на тяжесть эмоционального состояния после потери.
Описаны особенности переживания детьми суицида родственников. В от- личие от переживаний после естественной смерти, родственники суици- дента испытывают сильное чувство вины и социальную стигматизацию, что мешает им получить неформальную помощь. Родственники суицидента находятся в группе риска развития депрессии, симптомов посттравматиче- ского стрессового расстройства, соматических болезней, злоупотребления ПАВ и суицидального поведения. Обосновывается необходимость созда- ния программы помощи, учитывающей специфику отношений, которые были между суицидентом и членами семьи, стадию переживания горя и на- выки совладания членов семьи.
Ключевые слова: суицид, семья жертвы суицида, горе, третичная профи- лактика.
Как в большинстве неслыханных происшествий было здесь бередящее душу «если бы», делавшее особенно мучительными размышления о том, как можно было бы предотвратить случившееся У. Стайрон. «Выбор Софи»
С учетом зарегистрированных Росстатом (www.gks.ru) суицидов в 2015 г., не менее 150–250 тысяч россиян переживают многообразное бремя потери лишь в «отчетном году» [9]. Осколками судьбы покончив- шего с собой, его «напрасной смертью» [49] ранены от 6 до 32 человек [4]: близкие, знакомые, профессионалы, случайные свидетели.
По оценкам исследователей у 85% американцев кто-то из их близ- ких или знакомых совершал суицидальную попытку [50]. Суицид от- носится к стрессогенным жизненным событиям, представляя угрозу жизнедеятельности, приводит к невосполнимым потерям [50], ощу- щается близкими как катастрофа [1], предъявляющая требования, превышающие адаптивный потенциал близких суицидента. Близких суицидента называют «выжившими» («survivors»), «оставшимися в живых жертвами» [14] после катастрофы [41], «свидетелями» [13].
Семейное бремя суицида может быть условно разделено, как бремя любой болезни, на объективное и субъективное [27]. Объективное бремя суицида может быть подсчитано в русле денежного эквивалента [8]: при расширенной позиции стоимостного анализа следует учесть медицин- ские издержки (оказание профессиональной помощи) и потерю (сни- жение) работоспособности, дохода близких суицидента как социальные издержки [25]. Влияние суицида на качество жизни близких суицидента важно учесть в стоимостном анализе. Субъективное бремя определено оценкой тяжести ситуации близкими [10].
Субъективное бремя завершенного суицида
Cложная палитра эмоций и чувств «выжившего» включает шок, вину, гнев, чувство заброшенности и одиночества, отрицание, безнадежность, отвержение, замешательство, чувства позора, обиды, унижения, не- состоятельности [35]. Чем ближе человек суициденту, тем тяжелее он переносит неожиданную (в 80% случаев) для него смерть [38]. Сочета- ние горя, вины и раскаяния сохраняется годами и может передаваться до третьего и четвертого поколения [21]. Описывая свои эмоции, близ- кие суицидента нередко используют телесные эквиваленты (например, «в груди как будто острый камень давит на ребра»), что характерно для депрессии и иных психосоматических стрессогенных расстройств [4].
Близкие жертвы суицида уязвимы к развитию посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), соматических болезней [15; 50], пси- хического расстройства [49], депрессии [4], злоупотреблению психоак- тивными веществами (ПАВ) [20].
С одной стороны, самоубийство близкого может снизить суицидаль- ный порог горюющих [49], но с другой стороны, в группу суицидального риска попадают друзья и близкие родственники, не связанные кровным родством [40]. Мотивом суицида служит стремление избежать одиноче- ства, приобщиться к погибшему и избежать душевной боли, мук самооб- винения [44]. Нередко появление суицидальных мыслей сопровождается стыдом, мешающим обратиться за помощью. Горюющие, не имеющие возможности довериться кому-то, чаще имеют суицидальные мысли по сравнению с теми, кто может поделиться своими переживаниями [47].
Суицид в семье становится образцом подражания — близкие жертвы входят в группу риска суицида [49; 50] как «окончательного решения» ти- повых жизненных тягот, особенно при романтизации образа погибшего [5]. Девушка, сохранив предсмертную записку тети, в свой недобрый час взяла ее за образец для собственного суицида [6]. Брат Э. Хемингуэя вы- брал такой же способ ухода из жизни (и оба — как их отец). Риск суици- да актуализируется в годовщину потери [33]: речь идет о так называемых «юбилейных самоубийствах». Дистресс вызывает не только дата смерти, но и день рождения умершего, день свадьбы. Традиционный сбор семьи в печальные годовщины объединяет горюющих [19].
Особенности переживания горя «выжившими»
Существуют различия в горевании, отчасти в силу внезапности смер- ти, особенно когда первая суицидальная попытка становится смертель- ной [15; 41]. Данные о влиянии способа самоубийства противоречивые в некоторых исследованиях было показано, что при более жестком, на- сильственном способе самоубийства близкие испытывают более силь- ный дистресс [17]. В отличие от переживаний смерти по «естественным причинам», для близких типичен вопрос смысла, мотива нежданной смерти [35]. Бремя потери усугубляют стигматизация и самостигматиза- ция, которым подвергаются близкие суицидента [46; 50], нередко при- чины смерти члена семьи скрываются от окружающих [32]. Типичным для близких суицидента является неспособность смириться, чувство отторжения умершим. Они ищут объяснение причин самоубийства.
Возможны враждебность, перенесение вины на других [5], гнев на не- милосердную судьбу, Бога, медперсонал, на умершего. Отрицая суицид, близкие считают его несчастным случаем [6] и требуют «расследования убийства». Чувство отверженности выражено словами: «Он предпочел смерть жизни со мной» [1]. Вопреки ритуальному безмолвию перед фак- том суицида, потрясенные смертью говорят о нем иначе, чем об «обыч- ной» кончине [23].
Существенных различий по риску депрессии, тревожного расстрой- ства, ПТСР в группах переживающих утрату близких вследствие суицида и ненасильственных смертей не выявлено [46].
У матерей 12—28-летних погибших насильственно (убийство, само- убийство) разрешение более выраженного дистресса в течение полу- года происходит медленнее, чем у отцов жертв, у них выше риск хро- нификации состояния [13]. Через 2 года выявлены признаки ПТСР у 21% матерей и 14% отцов убитых, причем полный синдром вдвое чаще у родителей убитых, а не жертв суицида. Потеря супруга обусловила ПТСР в 10% случаев после хронического недуга или внезапной смер- ти, но в 36% случаев насильственных смертей (включая суицид), в 40% случаев симптомы хронифицированы и коморбидны c депрессией [13].
Возможно, через 2—4 года различия стираются [35], но близким жерт- вы суицида нужно больше времени для облегчения самостигматизации и чувства вины [35, 15].
Члены семьи суицидента «оглушены горем» [1], испытывают шок, не могут поверить в реальность случившегося: «скоро очнусь от кошмара и все в порядке» [4], «увидела птичку и поняла, что брат вернулся сказать, что все хорошо». Страх недоговоренности (при надежде на благополуч- ный исход) усилен, если суицидент при смерти: «боялась, что она умрет до того, как я поговорю с ней» [6]. Развитие ПТСР через 4—14 месяцев после трагедии зависит более от отношений родства, но не от причины смерти [24].
Неотягощенное горе протекает примерно в течение года, проходя несколько фаз: шок, отрицание, горе, реорганизация и завершение [3].
Горе, связанное с суицидом, отличается большей тяжестью, чем при «естественной» кончине [36]. В межгрупповом исследовании с общей выборкой в 187 горюющих было выявлено, что через два года после суи- цида отрицательные эмоции у испытуемых перестали занимать большую часть дня [42]. Спустя шесть месяцев после трагедии, 45% близких суи- цидента отмечают ухудшение психического состояния, у 20% это ухуд- шение сопровождается физическим истощением [28]. При этом у самих близких могут быть нереалистичные ожидания относительно процесса горевания, например: «С каждым днем я буду чувствовать себя лучше» [5]. Патологическое горе (нарушение психосоциальной адаптации, де- прессия) сопряжено с суицидальными мыслями близких.
Чувство вины — одно из самых сильных переживаний [1; 4]. У близ- ких суицидента появляется руминация. Вновь и вновь, перебирая про- изошедшие события, они задают себе вопросы: «Как я это допустил?» и «Что можно было изменить». Люди в тревоге прибегают к магическому способу мышления как возможности защититься от непереносимой ре- альности: «правильный» поступок мог предотвратить трагедию [6]. Это усиливает чувство вины [1].
Эмоциональные последствия часто усиливаются из-за несоответ- ствующей реакции близкого окружения семьи, что приводит к тому, что человек остается наедине с горем. Окружающие, стремясь помочь близ- ким суицидента, не знают, как это лучше сделать, и совершают типовые ошибки: 1) избегают бесед об умершем, выстраивая «стену молчания»; 2) поверхностно интересуются переживаниями; 3) дают «бесполезные советы», не понимая долгосрочную природу горя, предлагая «скорее идти вперед» [1; 29]. Скрывая горе, члены семьи суицидента опасаются общественного порицания [4] и избегают общения, считая, что окру- жающие изменили свое отношение к ним [16]. Многие искренне хотят помочь близким суицидента, но не знают, как лучше это сделать. Не- ловкость и нерешительность окружающих воспринимаются семьей как неприятие и отвержение, что усиливает самостигматизацию [1; 35].
Близкие жертвы суицида утрачивают «право жить без печати само- убийства» [4; 14]. У горюющего возможно ощущение: «На мне огромный плакат: мой сын — самоубийца». Трагедия умалчивается и скрывается, как психический недуг, когда семья и друзья подвергаются стигматиза- ции по ассоциации «стигма вежливости» [31]. Семейная тайна препят- ствует открытости родственных связей. Если окружающие причисляют суицидентов к «ненормальным», семьи последних тоже попадают в их число: «Нас заставляют чувствовать, будто и мы больны» [6]. Большин- ство близких суицидентов (как и жертвы) не получают своевременной и адекватной помощи [22], ее поиск затруднен самостигматизацией [29].
Стигматизация суицидентов укоренилась и в среде профессионалов [11].
Отсутствие сопереживания, уклонение от помощи повышает риск де- прессии и суицида. Порой, напротив, оправдательные мифы [35] идеа- лизируют жертву: «А зачем он себя застрелил? — Он был очень влюблен, а когда очень влюблен, всегда стреляют себя...» (И. Бунин «Часовня»).
В регионах Японии со сверхвысокими уровнями суицидов распростра- нены мифы: «Если человек решился, суицид неизбежен», «Никто не мо- жет остановить суицидента». Эти убеждения связаны с семейной исто- рией [47].
В качестве моделей нежелательного поведения в ответ на самоубий- ство близкого можно выделить: 1) поиск виновных, при непонимании наличия психической болезни у суицидента; 2) «вечный» траур вместо жизни с болью опыта; 3) чувство вины и самобичевание [5]; 4) соматиза- ция — уход в болезнь вместо открытого выражения чувств [15; 50]; 5) са- моограничение — уход от радостей жизни [6]; 6) аддиктивные формы поведения — бегство в работу, употребление ПАВ [20]; 7) суицидальное и саморазрушающее поведение [49].
Суицид и семья
Самоубийство — испытание на прочность функционирования се- мейной системы [2]. После суицида ребенка ухудшается ее сплоченность (эмоциональная связь) и адаптация [37]. Меняются взаимоотношения членов семьи [2], начинают происходить изменения в ее структуре. Од- нако изменения в семейном функционировании начинаются, вероятно, еще до суицида. Так, в случае самоповреждающего поведения у детей, повышается внимание и усиливается контроль за поведением ребенка.
В некоторых случаях с целью предотвращения самоповреждений у ре- бенка, родители избирают непродуктивные воспитательные стратегии, основывающиеся на запретах или попустительстве. При этом повыша- ется уровень конфликтности в семье, игнорируются эмоциональные потребности других членов семьи (в том числе и детей) [30]. Нередко у суицидентов дисфункциональные семьи: они отличаются ригидностью, неорганизованностью, неразвитыми навыками решения проблем, не- четкостью разделения ролей домочадцев, размытыми границами по- колений [43], что, однако, не делает их фатально «суицидогенными».
При изначальной изоляции суицидента от «семейной коалиции» близ- кие переживают трагедию легче. Вдова (после гибели «блудного» мужа) говорит отстраненно: «Жил бы у любовницы — был бы жив, а у меня все перегорело» [2]. Если суициду предшествовал развод, бывшие жена (муж) порой винят себя больше; их осуждают «за предательство» [15], «доведение до самоубийства». Иногда после суицида возникает чувство облегчения, освобождения, если отношения были напряжены «невоз- можным поведением» жертвы [33; 35]; когда гибель близкого не столь уж внезапна [24, 35] после многократных суицидальных попыток [46], отказа от помощи вследствие мучительных душевных и/или телесных недугов (хронический суицид): «…наконец она обрела покой и не стра- дает» [6]. Чувство облегчения сопровождается субъективным чувством вины [81]. Если семья предполагала, что суицид может случиться, менее выражены гнев, вина, печаль [35].
Возможны конфликты в семье из-за различий в стратегиях совлада- ния с горем. Так, уход в работу овдовевшего отца может восприниматься детьми как невнимание, бесчувствие [35]. Люди избегают раскрывать чувства, боясь, что больше огорчат себя и других [19], отдаляются друг от друга. Молчание позволяет сдержать взаимные обвинения, но ли- шает взаимной поддержки. Такой образец поведения может перейти к следующему поколению [6]. Суицид — испытание на прочность функ- ционирования семейной системы, отчуждение может происходить в тот момент, когда близким особенно важна поддержка [5].
Возрастные особенности переживания суицида
У детей жертвы суицида, по сравнению со сверстником, пережившим смерть родителя по «естественной причине», более выражены гнев, тре- вога и стыд, но не вина [22]. Дети переживают «предательство», одино- чество, страшась полного сиротства [26]. Ощущают собственную ник- чемность (погибший не ценил сына/дочь достаточно, чтобы жить) [18], отверженность и обиду («Почему меня бросили?») [6]. Дети корят себя, что непослушание, плохие оценки стали причиной суицида.
В препубертате воспоминания о потере отца в первые 25 месяцев чаще сопровождаются печалью [13]. Риск ПТСР повышен при угрозе разво- да родителей перед суицидом одного из них и /или обнаружении тела.
Нужны годы для осознания детской травмы, воспоминания тревожат всю жизнь [6]. Так, ребенок, названный в честь дедушки и нашедший его тело, вырос и застрелился за кухонным столом как тот, повторив сценарий су- ицида. При этом нельзя исключить депрессии травмированного в детстве ребенка. Горе не связано тесно с депрессией [39], но может стать ее триг- гером. Процесс переживания детей может быть отставлен во времени, так как от оберегаемого ребенка обычно утаивают причину смерти родителя (близкого) [4; 19]. Правда может открыться из уст бестактного посторон- него [6]. Возможна идентификация с погибшим (как и при естественной смерти). Дети задаются впервые вопросом: «Не смертен ли я?» [1], иные же стремятся воссоединиться с любимым через суицид. У детей не сложилась концепция смерти, потому и низок порог суицидального поведения (официальная статистика указывает нижний возрастной порог в 5—7 лет).
В закрытой семейной системе возможны кластерные суициды (вспомним страницы «Девственницы-самоубийцы» Д. Евгенидиса).
Овдовевшему трудно говорить с ребенком о смерти, так как тот задает безответные вопросы, мучающие его самого («Что будет с нами?») [45].
Дети могут почувствовать, что родитель эмоционально закрыт для них [37], взрослые стремятся быть «сильными», не делиться мучительными переживаниями, оберегая детей от страдания [19].
В оценочной шкале стрессовых событий Холмса-Раге потеря ребен- ка, родителя или супруга оценивается более тяжелой, чем смерть брата или сестры [34], но «дежурное» замечание знакомых «Какой ужас для твоих родителей» обесценивает потерю брата или сестры, чувства ре- бенка игнорируются. Братьям и сестрам сложнее получить неформаль- ную и профессиональную поддержку [1]. Хотя сиблинги и отцы более печальны, матери погибшего ребенка более склонны к депрессии [13].
При гибели ребенка родители оставляют братьев или сестер суицидента без внимания [30], и те чувствуют себя заброшенными. Подростки ис- пытывают тоску, поглощены мыслями об умершем, с трудом принимают факт смерти. Близкие по возрасту братья и сестры особо подвержены депрессии [15], страдают от недостатка внимания ушедших в горе взрос- лых. Страх за жизнь «выжившего» ребенка ведет к гиперопеке или все- прощению. У вдовца (вдовы) возникает ощущение одиночества и беспо- мощности из-за неразделенной ответственности за ребенка, последний может занять роль родителя, «взрослея на глазах»: изменяется семейная иерархия [19]. Испытание делает подростка терпимее, взрослее. Однако чрезмерная эмпатия суициденту может быть обусловлена склонностью к суициду. Особенности переживания утраты пожилых на сегодняшний день мало изучены [22].
Баланс факторов риска и буферных факторов определяет тяжесть пе- реживания последствий суицида близкими суицидента (таблица).
Заключение
Неблагоприятное и длительное воздействие суицида на близких жерт- вы связано со сложной формой тяжелой нежданной утраты [13]. Бремя потери усугублено стигматизацией и самостигматизацией. «Выжившие» находятся в группе риска возникновения суицидального поведения, со- матических и психических расстройств [49]. Недостаточно системати- ческих исследований бремени «выживших»; следует детально изучить адаптивные и дезадаптивные механизмы совладания с утратой, динамику психосоциального восстановления «выживших», в связи с чем перспек- тивен качественный анализ (нарративы, полуструктурированный опрос).
Программа помощи близким жертвы суицида в рамках третичной профи- лактики (поственции) должна стать интегральной частью типовой анти- суицидальной междисциплинарной и межведомственной программы на федеральном и региональном уровнях с привлечением ресурсов нефор- мальной помощи (обученные и организованные в группах самопомощи добровольцы, религиозные и благотворительные организации). Своевре- менная помощь облегчит бремя утраты, проявляющееся во многих сферах жизни (экономической, клинической, макро- и микросоциальной).
Литература
- Алавердова Л. Брат мой, брат... М.: Изд-во Новые возможности, 2014. 270 с.
- Амбрумова А.Г., Постовалова Л.И. Семейная диагностика и вопросы про- филактики суицидального поведения // Проблемы профилактики и реа- билитации в суицидологии М.: Изд-во НИИ психиатрии МЗ РСФСР, 1984. C. 62—77.
- Василюк Ф. Пережить горе // Психология мотивации и эмоций: учеб. по- собие / Под. Ред. Ю.Б. Гиппенрейтер, М.В. Фаликман. М.: Изд-во ЧеРо; Омега-Л; МПСИ, 2006. С. 581—590.
- Гроллман Э. Суицид: превенция, интервенция, поственция // Суицидоло- гия: прошлое и настоящее / Под ред. А.Н. Моховикова. М.: Изд-во Когнито- Центр, 2001. С. 270—352.
- Данн-Максим К., Данн Э.Дж. Семья в процессе превенции и поственции са- моубийств: образовательные перспективы в сфере психического здоровья // Напрасная смерть. Причины и профилактика самоубийств: пер. с англ. / Под. ред. Д. Вассерман. М.: Смысл, 2005. С. 254—264.
- Лукас К., Сейден Г. Молчаливое горе: Жизнь в тени самоубийства: пер. с англ. М.: Смысл, 2000. 255 с.
- Любов Е.Б. СМИ и подражательное суицидальное поведение. Часть II. Пред- упреждение самоубийств: ресурсы профессионалов СМИ // Суицидология. 2012. № 4. С. 10—22.
- Любов Е.Б., Морев М.В., Фалалеева О.И. Суициды: социо-экономическое бремя в России // Социальная и клиническая психиатрия. 2013. Т. 23. № 2. C. 38—44.
- Официальный сайт Госкомстата [Электронный ресурс]. URL: http://www.gks. ru.htm (дата обращения: 22.07.2016).
- Петрюк П.Т. К изучению бремени психических и поведенческих рас- стройств // Матеріали науково-практичної конференції з міжнародною участю «Економічні аспекти в управлінні охорони здоров’я». Харків, 2004. С. 83—87.
- Руженкова В.В. Стигматизация суицидентов (клинико-социальный и реаби- литационно-профилактический аспекты): автореф. дисс. … канд. мед. наук. М., 2016 с.
- Симонова А.Ю. Влияние специфических онлайн-сообществ на суицидальное поведение среди подростков и молодежи: курс. раб. М.: МГППУ, 2012.
- Тукаев Р.Д. Психическая травма и суицидальное поведение: аналитический обзор литературы с 1986 по 2001 годы // Социальная и клиническая психиа- трия. 2003. T. 13. Вып. 1. С. 151—163.
- Шнейдман Э. Душа самоубийцы: пер. с англ. М.: Смысл, 2001. 316 с.
- Beautrais A.L. Suicide postvention: support for families, friends and significant oth- ers after a suicide: a literature review and synthesis of evidence. New Zealand: Min- istry of Youth Affairs, 2004. 54 p.
- Begley M., Quayle E. The lived experience of adults bereaved by suicide / Crisis. 2007. Vol. 28 (1). P. 26—34.
- Bhise M.S., Behere P.B. A case—control study of psychological distress in survivors of farmers’ suicides in Wardha District in central India // Indian J. Psychiatry. 2016. Vol. 58(2). P. 147—151. doi: 10.4103/0019-5545.183779
- Bille-Brahe U., Stenager E. Suicidal ideation and suicidal transmission: long term ef- fects of frequencies of suicidal behavior // Proceed. Am. Suicidology. 1992. Vol. 25. P. 227—229.
- Bowlby-West L. The impact of death on the family system // J. Fam. Ther. 1983. Vol. 5. P. 279—294.
- Brent D. What family studies teach us about suicidal behavior: implications for re- search, treatment, and prevention // Eur Psychiatry. 2010. Vol. 25. P. 260—263. doi: 10.1016/j.eurpsy.2009.12.009
- Carson J. Spencer Foundation, Crisis Care Network, National Action Alliance for Suicide Prevention, American Association of Suiciology. A manager’s guide to sui- cide postvention in the workplace: 10 action steps for dealing with the aftermath of suicide. Denver, Colorado: Carson J. Spencer Foundation, 2013. 20 p.
- Cerel J., Jordan J., Duberstein P.R. The Impact of Suicide on the Family // Crisis 2008. Vol. 29 (1). P. 38—44. doi:10.1027/0227-5910.29.1.38
- Cettour D. Essai sur la narration du suicide // Nervure. 1999. Т XII. № 5. P. 26—32.
- Cleiren M., Diekstra R. After the loss: bereavement after suicide and other types of death / B. Mishara, (Ed.) // The Impact of Suicide. NY: Springer Publishing Co, 1995. P. 7—39.
- Corso P.S., Mercy J.A., Simon T.R. et al. Medical costs and productivity losses due to interpersonal and self-directed violence in the United States // Am. J. Prev. Med. 2007. Vol. 32. P. 474—482. doi: 10.1016/j.amepre.2007.02.010
- Dalke D. Therapy-assisted growth after parental suicide: from a personal and profes- sional perspective // Omega. 1994. Vol. 29. P. 113—151.
- Deeken J.F., Kathryn L.T., Mangan P. et al. Care for the caregivers: a review of self- report instruments developed to measure the burden, needs, and quality of life of informal caregivers // J. Pain Symptom Manage. 2003. Vol. 26. P. 922—953.
- Douglas G., Jacobs M.D., Chair Ross J. et al. Practice guideline for the assessment and treatment of patients with suicidal behaviors. APA, 2010. 183 p.
- Feigelman W. The Stigma of Suicide and How It Affects Survivors’ Healing // Post- vention newsletter. 2008. Vol. 5. № 2. P. 1—7.
- Ferrey A., Hughes N.D, Simkin S. et al. Changes in parenting strategies after a young person’s self-harm: a qualitative study// Child Adolesc Psychiatry Ment Health. 2016. Vol. 2. P. 10—20. doi: 10.1186/s13034-016-0110-y.
- Goffman E. Stigma: Notes on the Management of Spoiled Identity. Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1963. 147 p.
- HarwoodD., Hawton, K., Hope, T. The grief experiences and needs of bereaved rela- tives and friends of older people dying through suicide: a descriptive and casecontrol study // J. Affect Disord. 2002. Vol. 72. P. 185—194.
- Hoff L. People in crisis: understanding and helping. 3nd ed. Redwood City: Addi- son- Wesley Publishers, 1989. 525 p.
- Holmes T.H., Rahe R.H. The social readjustment rating scale // Journal of Psycho- somatic Research. 1967. Vol. 11. P. 213—218. doi:10.1016/0022-3999(67)90010-4
- Jordan J.R. Is Suicide Bereavement Different? // Suicide Life Threat Behav. 2001. Vol. 31(1). P. 91—103.
- Knieper A.J. The suicide survivor’s grief and recovery // Suicide Life-Threat. Behav. 1999. Vol. 29. P. 353—363.
- Lohan, J.A., Murphy, S.A. Family functioning and family typology after an ado- lescent or young adults’ sudden violent death // Journal of Family Nursing. 2002. Vol. 8. P. 32—49
- McDonell M.G., Short R.A., Berry C.M. et al. Burden in Schizophrenia Caregivers: Impact of Family Psychoeducation and Awareness of Patient Suicidality // Fam. Process. 2003. Vol. 42 (1). P. 91—103.
- Melhem N.M., Day N., Shear M.K. et al. Traumatic grief among adolescents exposed to a peer’s suicide // Am J. Psychiatry. 2004. Vol. 161 (8). P.1411—1416.
- Pitman A.L., Osborn D.P.J., Rantell K. et al. Bereavement by suicide as a risk fac- tor for suicide attempt: a cross-sectional national UK-wide study of 3432 young bereaved adults [Электронный ресурс] // BMJ Open. 2016. Vol. 6. URL: http:// bmjopen.bmj.com/content/6/1/e009948.full (Accessed 7.06.2016) doi:10.1136/ bmjopen-2015-009948
- Pompili M., Shrivastava A., Serafini G. Bereavement after the suicide of a signifi- cant other // Ind. J. Psychiatry. 2013. Vol. 55 (3). P. 256—263. doi:10.4103/0019- 5545.117145.
- Rabalais A.M, Wilks S.E., Geiger J.R. et al. Prominent Feelings and Self-Regard Among Survivors of Suicide. Does Time Heal All Wounds? // Illness, Crisis & Loss. 2016. Vol. 14. doi: 10.1177/1054137316637189
- Richman J. Family determinants of suicide potential / D.B. Anderson, J. McLean (Eds.) // Identifying suicide potential. New York: Behavioral Publications, 1971. P. 33—54.
- Sakinofsky I. The aftermath of suicide: managing survivors’ bereavement // Can. J. Psychiatry. 2007. Vol. 52. P. 129—136.
- Schonfeld D.J, Quackenbush M. After a loved one dies — how children grieve and how parents and other adults can support them. NY: Publ. New York Life Founda- tion, 2009. P. 27.
- Sveen C.A., Walby F.A. Suicide survivors’ mental health and grief reactions: a sys- tematic review of controlled studies // Suicide Life-Treat. Behav. 2008. Vol. 38. P. 13—29. doi: 10.1521/suli.2008.38.1.13.
- Tsukahara T., Arai H., Kamijo T. et al. The relationship between attitudes toward suicide and family history of suicide in nagano prefecture // Int J. Environ Res Pub- lic Health. 2016. Vol.13 (6). P. 623-634. doi:10.3390/ijerph13060623
- Vessier-Batchen M.., Douglas D. Coping and complicated grief in survivors of ho- micide and suicide decedents // J. Forensic Nurs. 2006. Vol. 2(1). P. 25—32. doi: 10.1111/j.1939-3938.2006.tb00050.x
- WassermanD., Rihmer Z., Rujescu D. et al. The European Psychiatric Associa- tion (EPA) guidance on suicide treatment and prevention // Eur Psychiatry. 2012. Vol. 27. P. 129—141.
- Young I.T., Iglewicz A., Glorioso D. Suicide bereavement and complicated grief // Dialogues Clin Neurosci. 2012. Vol. 14 (2). P. 177—186.
Информация об авторах
Метрики
Просмотров
Всего: 5115
В прошлом месяце: 152
В текущем месяце: 72
Скачиваний
Всего: 2038
В прошлом месяце: 5
В текущем месяце: 4