Созависимость у женщин: исследование взаимосвязи между невротическими симптомами, эмоциональной регуляцией и агрессией

Контекст и актуальность. В рамках современного психологического знания феномен созависимого поведения только начинает исследоваться, а эмпирические исследования носят фрагментарный характер. Настоящая статья является частью систематического исследования данного феномена и призвана отразить специфику взаимосвязи между заявленными личностными проявлениями у женщин, имеющих различную степень созависимости. Цель. Выявить и описать связь невротических симптомов и эмоциональных особенностей с проявлением созависимого поведения у женщин, а также специфику когнитивной регуляции данных состояний. Гипотеза. Предполагается, что степень выраженности созависимости связана с характеристиками аффективной сферы, проявлением невротических симптомов и агрессивностью, а группы испытуемых будут различаться по предпочитаемым стратегиям когнитивной регуляции эмоций, особенностям проявления эмпатии, показателям невротической симптоматики, тревоги и депрессии. Методы и материалы. В исследовании приняли участие 233 женщины в возрасте от 18 до 70 лет, из них 102 женщины, находящиеся в отношениях или состоящие в родстве с зависимым (алкоголизм, наркомания, нехимические зависимости). Использовались следующие методики: Шкала созависимости (Б. Уайнхолд, Дж. Уайнхолд); опросник «Ауто- и гетероагрессия» (Е.П. Ильин); Госпитальная шкала тревоги и депрессии (HADS); Шкала обсессивно-фобических нарушений Клинического опросника для выявления и оценки невротических состояний (К.К. Яхин, Д.М. Менделевич); Опросник когнитивной регуляции эмоций (Рассказова Е.И., Леонова А.Б., Плужников И.В.) и методика «Диагностика уровня эмпатии» (В.В. Бойко). Результаты. Выраженность созависимости связана с характеристиками аффективной сферы, тяжестью симптомов тревоги и депрессии, а также обсессивно-фобическими нарушениями. Были выявлены значимые различия по показателям эмпатии, когнитивной регуляции эмоций, невротических симптомов и агрессии в исследуемых группах, в том числе между группами лиц, состоящих в близких отношениях с зависимой личностью и не состоящих в них, но имеющих высокий уровень выраженности созависимости. Выводы. Показано, что эмоциональная сфера и проявления агрессии созависимых женщин имеют свою специфику. Выявленные особенности указывают на роль созависимости как фактора эмоциональной дезадаптации и усиления невротической симптоматики. Полученные межгрупповые различия позволяют выделить мишени психологических интервенций при созависимости.

Введение

Существует несколько современных взглядов на феномен созависимого поведения (Андронникова, 2017; Кулиш, 2018; Малкина, 2021; Политика, 2020). В настоящем исследовании в качестве методологической основы был использован подход О.А. Шороховой, в котором созависимость представляется как «…патологическое состояние, характеризующееся глубокой поглощенностью и сильной эмоциональной, социальной или даже физической зависимостью от другого человека» (Шорохова, 2002, с. 26). Личность созависимого обладает набором характерных черт, таких как отказ от своих собственных интересов и себя, заниженная самооценка, тяготеющее чувство вины, аутодеструктивные формы поведения, гневливость, высокая тревожность и т. д. (Гроголева, Деш, 2017; Полкова, 2018; Bokhan et al, 2013; Danilova, Gomba, 2021; Nordgren et al, 2020). Широко признается идея об обратной связи созависимости с качеством жизни, психическим и соматическим здоровьем (Dawson et al, 2007).

Эмоциональная сфера созависимых, как отмечается в литературе, характеризуется высокой тревожностью и необъективным чувством вины, а также ростом депрессивных переживаний (Бердичевский et al, 2021; Шаповалов, Голенищева, 2021; Hurcom, Copello, 2000). Для данной категории лиц характерны чувство угрызений совести, вызывающее агрессивные тенденции и самоуничижение, а также непереносимость обиды (Политика, 2020; Irvine, 1995). Некоторые исследователи говорят о когнитивной, эмоциональной и духовной ригидности созависимых (Lampis et al, 2017). При этом ранимость, эмоциональная неустойчивость, самобичевание, подавление своих чувств, склонность судить других могут сочетаться с высокой общительностью, открытостью, вниманием к людям и доверчивостью (Абакумова, Бессонова, Коленова, 2017; Чередниченко, Карась, 2021; Lampis et al, 2017). Показано, что формирование созависимости и сопутствующих эмоциональных нарушений может начинаться еще в родительской семье, что согласуется с исследованиями А.Б. Холмогоровой (2011), предлагающей многофакторную психосоциальную модель расстройств аффективного спектра, в которой важная роль отводится особенностям семейной системы.

Основными изменениями в когнитивной сфере при созависимости являются снижение когнитивного контроля, проявляющееся в обсессивно-компульсивных тенденциях, нарушение волевой регуляции, склонность к морализму (завышенные стандарты оценки поведения). На поведенческом уровне отмечаются приспособление к житейским неудобствам, концентрация всех действий на аддикте, а также перфекционисткие тенденции (Политика, 2020). У людей с созависимостью выражено чувство тревоги и беспокойства в новых и непривычных ситуациях, болезненное восприятие критики, недоверие даже к похвале, а также непризнание собственных достижений. Все это затрудняет поиск выхода из сложных ситуаций и принятие взвешенных решений (Абакумова, Бессонова, Коленова, 2017). Отмечается, что чем выше уровень созависимости, тем сильнее ощущение собственной несостоятельности и ненужности, а также труднее переживается одиночество. Высокий уровень созависимости связан с повышенной социальной тревогой, отчаянием, негативным восприятием временной перспективы, подавленностью, утратой надежды, демонстративностью и аффективностью суицидального поведения (Кулиш, 2018; Меринов, 2015; Сомкина, 2016; Чередниченко, Карась, 2021; Bacon et al, 2020).

Таким образом, анализ литературы позволяет обнаружить у созависимых ряд особенностей психической жизни, в отношении которых предлагаются различные, иногда противоречивые стратегии вмешательств: в качестве мишеней терапии рассматриваются когнитивные заблуждения и когнитивные схемы, присутствующие в опыте созависимого («smart recovery», craft), внутриличностные конфликты, особенности семейной системы, причины возникновения жертвенной позиции и др. Отсутствие консенсуса в выборе мишеней психологической работы свидетельствует о необходимости уточнения специфики в регуляции аффективных проявлений у созависимых. В этой связи целью настоящего исследования было выявление особенностей эмоциональной сферы и агрессивности у созависимых женщин.

Материалы и методы

Выборка. В исследовании приняли участие 233 женщины в возрасте от 18 до 70 лет, из них 102 на момент обследования находились в отношениях или состояли в родстве с зависимым (алкоголизм, наркомания, нехимические зависимости).

Участники исследования были разделены на две основные группы (группы № 1 и № 2) и одну контрольную (группа № 3).

1. Группа № 1: 102 женщины, находящиеся в отношениях или состоящие в родстве с зависимым членом семьи (алкоголизм, наркомания, нехимические зависимости).
2. Группа № 2 (высокий уровень созависимости): 68 женщин, не отметивших в своем анамнезе зависимого партнера или родственника, но имеющие выраженный уровень созависимости по результатам психологического тестирования.
3. Группа № 3 (контрольная группа): 63 женщины, не отметивших в своем анамнезе зависимого партнера или родственника и имеющие низкий или средний уровень созависимости по результатам психологического тестирования.

В соответствии с целью исследования была выдвинута следующая гипотеза: эмоциональная сфера и проявления агрессивности у созависимых женщин имеют свою специфику. В частности, предполагается, что: 1) степень выраженности созависимости связана с характеристиками аффективной сферы, тяжестью невротических симптомов и агрессивностью; 2) группы испытуемых будут различаться по предпочитаемым стратегиям когнитивной регуляции эмоций, особенностям проявления эмпатии, показателям невротической симптоматики.

Процедура. Опрос респондентов проводился с использованием анкеты, в которой участники указывали пол, возраст, описывали вид зависимости у близкого человека и их роль в отношениях (например, супруг, родитель, ребенок и др.), а также психодиагностических методик, подобранных в соответствии с целью тестирования. В зависимости от наличия у участниц зависимого близкого и степени созависимости было сформировано три группы испытуемых (см. описание выборки). Всем респондентам предлагались единообразные бланки для тестирования и анкетирования. Участие в исследовании было анонимным и добровольным.

В ходе исследования были использованы следующие методы:

1. Метод анализа научной литературы.
2. Методы психологического тестирования и анкетирования (испытуемые заполняли авторскую анкету, Шкалу созависимости (Б. Уайнхолд, Дж. Уайнхолд), опросник «Ауто- и гетероагрессия» (Е.П. Ильин), Госпитальную шкалу тревоги и депрессии (HADS), Шкалу обсессивно-фобических нарушений Клинического опросника для выявления и оценки невротических состояний (К.К. Яхин, Д.М. Менделевич), Опросник когнитивной регуляции эмоций (Рассказова Е.И., Леонова А.Б., Плужников И.В.) и методику «Диагностика уровня эмпатии» (В. В. Бойко).
3. Методы математической статистики: для определения соответствия эмпирического распределения нормальному закону был использован критерий Шапиро—Уилка; для изучения характеристик взаимосвязи между исследуемыми показателями — коэффициент ранговой корреляции Спирмана (в качестве апостериорного анализа был использован метод Холма), для оценки значимости различий при сравнительном анализе — непараметрический критерий Крускала—Уолиса (в качестве апостериорного анализа было проведено попарное сравнение по методу Данна).

Анализ данных. В ходе анализа первичных данных нами был использован базовый пакет Excel Microsoft Word 2017. Статистическая обработка осуществлялась с применением программного пакета JASP (версия 0.16).

Результаты

Предварительная проверка распределения данных по исследуемым шкалам показала, что оно отличается от нормального, что обусловило использование коэффициента корреляции Спирмана для исследования связи выраженности созависимости с параметрами эмоциональной сферы и агрессивности.

Корреляционный анализ показал, что существуют достоверные значимые взаимосвязи между степенью выраженности созависимого поведения и характеристиками аффективной сферы (табл. 1): положительные корреляции выявлены с показателями по шкалам «Рациональный канал эмпатии», «Эмоциональный канал эмпатии», «Самообвинение», «Принятие», «Руминации», «Катастрофизация» и «Обвинение других»; отрицательная связь — с показателем по шкале «Проникающая способности к эмпатии».

Таблица 1/ Table 1

Корреляционные связи между показателем шкалы созависимости и характеристиками аффективной сферы (N = 233) /

Correlations between the codependency scale score and characteristics of the affective sphere (N = 233)

Примечание: «*» — p £ 0,05; «**» — p £ 0,01; «***» — p £ 0,001.

Note: «*» — p £ 0,05; «**» — p £ 0,01; «***» — p £ 0,001.

Показано, что существует положительная взаимосвязь между степенью выраженности созависимости и такими невротическими характеристиками, как тревога, депрессия и аутоагрессия, и отрицательная — с тяжестью обессивно-фобических нарушений (табл. 2).

Таблица 2 / Table 2

Корреляционные связи между показателями шкалы созависимости и выраженностью невротических симптомов и агрессии (n = 233) /

Correlations between the codependency scale scores and the severity of neurotic symptoms and aggression (n = 233)

Примечание: «*» — p £ 0,05; «**» — p £ 0,01; «***» — p £ 0,001.

Note: «*» — p £ 0,05; «**» — p £ 0,01; «***» — p £ 0,001.

Таким образом, корреляционный анализ показал (табл. 1 и табл. 2), что чем выше выраженность созависимости, тем более выражены интерес к мыслям и чувствам других людей, а также дисфункциональные стратегии когнитивной регуляции эмоций (самообвинение, руминации, катастрофизация, обвинение других), способные провоцировать «застревание» в негативных переживаниях. Наличие значимой положительной связи с более функциональной стратегией «Принятие» может говорить о некотором уровне «комфортности» этих негативных переживаний. Необходимо также отметить, что при высокой созависимости снижается проникающая способность эмпатии — коммуникативное свойство, позволяющее создавать атмосферу открытости и доверительности в общении. Ослабление этой способности приводит к тому, что взаимодействие становится более напряженным, неестественным, настороженным, что затрудняет взаимное раскрытие и может существенно осложнять контакт.

Показатели проявления созависимого поведения также связаны с повышением уровней тревоги, депрессии, аутоагрессии и обсессивно-фобической симптоматики (поскольку низкие баллы по шкале соответствуют большей выраженности нарушений), что может отражать трудности в совладании со своими мыслями и эмоциями, а также склонность к саморазрушающему поведению.

Для проверки предположения о том, что исследуемые группы могут различаться по предпочитаемым стратегиям когнитивной регуляции эмоций, особенностям проявления эмпатии и выраженности невротических симптомов был проведен сравнительный анализ с использованием критерия Крускала—Уолиса и post-hoc-теста Данна.

В отношении особенностей эмпатии в исследуемых нами группах удалось установить ряд достоверных различий, которые представлены в табл. 3 

Таблица 3 / Table 3

Результаты сравнительного анализа проявлений эмпатии в исследуемых группах /

Results of a comparative analysis of manifestations of empathy in the study groups

Примечание: группа № 1 — женщины, состоящие в отношениях или в родстве с зависимым (n = 102); группа № 2 — женщины, не отметившие в анамнезе зависимого партнера или родственника, но имеющие высокий уровень созависимости (n = 68); группа № 3 — контрольная группа (n = 63); H — значение критерия Краскела—Уоллиса; p — уровень статистической значимости различий.

Note: group № 1 — women in a relationship or relative with an addict (n = 102); group № 2 — women who did not report having an addicted partner or relative in their medical history, but who had a high level of codependency (n = 68); group № 3 — control group (n = 63); H — Kruskal—Wallis test value; p — level of statistical significance of differences.

В результате апостериорного анализа попарным сравнением по методу Данна показано, что по шкале «Эмоциональный канал эмпатии» наиболее выражены различия между группой № 2 и группой № 3 (z = 3,343 при p < 0,001), а также группой № 1 и группой № 3 (z =

–2,889 при p = 0,004). По шкале «Установки, способствующие эмпатии» — между группой № 2 и группой № 3 (z = 2.322 при р = 0,020), а также группой № 1 и группой № 2 (z = 2,944 при р = 0,005). По шкале «Проникающая способность в эмпатии» различия получены между группой № 2 и группой № 3 (z = –3,287 при p < 0,001), а также между группой № 1 и группой № 3 (z = 3,354 при p < 0,001).

Таким образом, женщины с выраженным созависимым поведением (группа № 2), в сравнении с контрольной группой (группа № 3), демонстрируют более высокие средние значения по шкалам «Эмоциональный канал эмпатии» и «Установки, способствующих эмпатии», и более низкие показатели по шкале «Проникающая способности к эмпатии». При сравнении группы № 1 (женщины, отметивших наличие в своем окружении зависимого близкого) с контрольной (группа № 3) также выявлены более высокие значения по эмоциональному каналу эмпатии и снижение ее проникающей способности. Это означает, что даже при отсутствии выраженной созависимости наличие зависимого в близком окружении влияет на эмоциональную отзывчивость женщины и качество контакта в межличностных отношениях (снижает его открытость и доверительность). Кроме того, группа № 1 также отличается от группы № 2 менее выраженными установками, способствующими эмпатическому взаимодействию. Вероятно, это может объясняться тем, что женщины из группы № 1, сталкиваясь с зависимостью близкого, вырабатывают определенную эмоциональную дистанцию по отношению к нему в качестве защитного механизма, позволяющего сохранять в сложных условиях психологическую устойчивость.

В отношении стратегий когнитивной регуляции эмоций также были получены значимые различия между исследуемыми группами (табл. 4).

Таблица 4 / Table 4

Результаты сравнительного анализа особенностей когнитивной регуляции эмоций в исследуемых группах /

Results of a comparative analysis of the characteristics of cognitive regulation of emotions in the study groups

Примечание: группа № 1 — женщины, состоящие в отношениях или в родстве с зависимым (n = 102); группа № 2 — женщины, не отметившие в анамнезе зависимого партнера или родственника, но имеющие высокий уровень созависимости (n = 68); группа № 3 — контрольная группа (n = 63); H — значение критерия Краскела—Уоллиса; p — уровень статистической значимости различий.

Note: group 1 — women in a relationship or relative with an addict (n = 102); group 2 — women who did not report having an addicted partner or relative in their medical history, but who had a high level of codependency (n = 68); group 3 — control group (n = 63); H — Kruskal—Wallis test value; p – level of statistical significance of differences.

В результате попарного сравнения по шкале «Самообвинение» значимые различия были получены между группой № 2 и группой № 3 (z = 3.697 при pholm < 0,001), группой № 1 и группой № 3 (z = 4,135 при p < 0,001); по шкале «Руминации» — между группой № 2 и группой № 3 (z = 3,559 при p < 0,001), а также группой № 1 и группой № 3 (z = –2,939 при p = 0,003); по шкале «Рассмотрение в перспективе» — между группой № 2 и группой № 3 (z = 2,953 при p = 0,005), группой № 1 и группой № 3 (z = –2,779 при p = 0,005); по шкале «Катастрофизация» — между группой № 2 и группой № 3 (z = 3,812 при p < 0,001), группой № 1 и группой № 3 (z = –3,532 при p < 0,001); по шкале «Обвинение других» — между группой № 2 и группой № 3 (z=3,506 при p < 0,001), группой № 1 и группой № 2 (z = 2,288 при p = 0,022).

Таким образом, по всем указанным стратегиям когнитивной регуляции эмоций наименьшие значения демонстрирует контрольная группа (группа № 3), что свидетельствует о меньшей склонности ее участниц к использованию дисфункциональных стратегий эмоцональной саморегуляции. Интересно, что по шкале «Обвинение других» группа № 1 демонстрирует более низкие значения по сравнению с группой № 2, но более высокие значения по сравнению с группой № 3. Это может свидетельствовать о том, что женщины из группы № 1, имеющие в своем ближайшем окружении зависимого человека, менее склонны к обвинению других, чем женщины с выраженной созависимостью (группа № 2), что может объясняться их стремлением сохранить отношения с зависимым и фиксацией на его чувствах.

Результаты сравнительного анализа невротических симптомов и агрессии в группах испытуемых представлены в табл. 5.

Таблица 5 / Table 5

Выраженность проявлений невротических симптомов и агрессии в исследовательских группах /

Severity of manifestations of neurotic symptoms and aggression in research groups

Примечание: группа № 1 — женщины, состоящие в отношениях или в родстве с зависимым (n = 102); группа № 2 — женщины, не отметившие в анамнезе зависимого партнера или родственника, но имеющие высокий уровень созависимости (n = 68); группа № 3 — контрольная группа (n = 63); H — значение критерия Краскела—Уоллиса; p — уровень статистической значимости различий.

Note: group 1 — women in a relationship or relative with an addict (n = 102); group 2 — women who did not report having an addicted partner or relative in their medical history, but who had a high level of codependency (n = 68); group 3 — control group (n = 63); H — Kruskal—Wallis test value; p — level of statistical significance of differences.

В результате попарного сравнения по тесту Данна были получены значимые различия по шкале «Аутоагрессия» между группой № 2 и группой № 3 (z = 3,546 при p < 0,001), группой № 1 и группой № 3 (z = –4.058 при p < 0,001). По шкале «Гетероагрессия» были получены значимые различия между группой № 2 и группой № 3 (z = 2,452 при p = 0,021); по шкале «Обсессивно-фобических нарушений» — между группой № 2 и группой № 3 (z = –5,108 при р < 0,001), группой № 1 и группой № 3 (z = 3,342 при p < 0,001), между группой № 2 и группой № 1 (z = –2,285 при p = 0,011). По шкале «Тревога» различия получены между группой № 2 и группой № 3 (z = 4,147 при p < 0,001), группой № 1 и группой № 3 (z = –4.252 при p < 0,001); по шкале «Депрессия» — между группой № 2 и группой № 3 (z = 2,954 при p = 0,003); группой № 1 и группой № 3 (z = –3,486 при p < 0,001).

Таким образом, для женщин из группы № 1 (женщины, состоящие в отношениях или в родстве с зависимым) и группы № 2 (высокий уровень созависимости) характерны более высокие значения тревоги, депрессии, ауто- и гетероагрессии и выраженности обсессивно-фобических черт в сравнении с контрольной группой (группа № 3). Группа № 2 имеет значительно более высокие показатели обсессивно-фобической симптоматики не только в сравнении с контрольной группой, но и в сравнении с группой № 1. При этом группа № 1 также достоверно отличается от контрольной группы, но ее показатели остаются в пределах зоны неустойчивой психической адаптации и ниже, чем у группы № 2. Это может указывать на то, что выраженная созависимость (группа № 2) связана с более интенсивными навязчивыми мыслями и страхами, что подчеркивает роль личностных особенностей и уровня эмоциональной вовлеченности в формировании обсессивно-фобической симптоматики.

Обсуждение результатов

Результаты проведенного исследования свидетельствуют о специфике эмоциональной сферы и проявлений агрессии у созависимых женщин. Показано, что выраженность созависимости достоверно связана с характеристиками аффективной сферы, аутоагрессией и невротическими проявлениями — тревогой, депрессией, обсессивно-фобическими нарушениями. Это согласуется с данными предыдущих работ отечественных и зарубежных авторов (Андронникова, 2017; Береза, Исаева, 2018; Гроголева, Деш, 2017; Меринов et al, 2015; Orford et al, 2010) и подтверждается рядом более поздних исследований (Игнатенко, 2022; Шаповалов, Голенищева, 2021; Danilova, Gomba, 2021; Pagano-Stalzer, 2021). Полученные данные в целом согласуются с исследованиями, показывающими, что созависимость связана с высокой склонностью испытывать вину за происходящее, принятием происходящих негативных явлений (Перминова, 2017; Sala, 2018), излишним сосредоточением на мыслях о событиях, а также катастрофизацией, т. е. тенденцией преувеличивать негативные последствия (Hurcom, Copello, 2000).

В исследовании О.Л. Писаревой и А. Гриценко (2011), посвященном адаптации Шкалы трудностей эмоциональной регуляции (авторы оригинала Gratz и Roemer, 2004), были получены положительные корреляции тревоги и депрессии со следующими стратегиями когнитивной регуляции эмоций: самообвинением, руминациями и катастрофизацией.

В текущем исследовании имеется расхождение с результатами, полученными в других работах, в частности в исследовании О.Л. Писаревой и А. Гриценко: нами были обнаружены статистически достоверные прямые связи стратегии приятия с созависимостью (и созависимости с тревогой), в то время как в других работах отмечается наличие отрицательных связей между одноименной стратегией и интенсивностью тревоги. Мы предполагаем, что данная тенденция может быть объяснена тем, что стратегия принятия выступает как механизм совладания с интенсивными и длительными негативными переживаниями.

В межличностном плане полученные данные позволяют предположить, что с ростом уровня созависимости усиливается способность женщин к эмоциональному сопереживанию и пониманию чувств другого человека; одновременно с этим они испытывают сложности с созданием атмосферы открытых и доверительных взаимоотношений, что также находит подтверждение в исследованиях других авторов (Султанова et al, 2022).

Интересными, на наш взгляд, являются различия, отмеченные при сравнении женщин с выраженным созависимым поведением, но не отметивших в близком окружении зависимых людей (группа № 2) с группой № 1: в отличие от контрольной группы у женщин с высокой созависимостью (группа № 2) формируется устойчивый паттерн эмоциональной вовлеченности, который сопровождается навязчивыми мыслями, страхами и трудностями в создании доверительных отношений.

Ценность полученных результатов заключается в уточнении механизмов созависимого поведения, что позволяет наметить направления психологических интервенций. Наиболее актуальной является разработка рекомендации по работе с когнитивной сферой данных клиентов с применением методов когнитивно-поведенческой терапии, включая АСТ и SMART-recovery. Учитывая описанные особенности регуляции эмоций и выявленную связь между созависимостью, невротическими проявлениями и агрессией (подшкалы «Тревога», «Депрессия», «Аутоагрессия») целесообразно дополнительно привлекать таких женщин к тренинговым группам диалектико-поведенческой терапии М. Линехан с целью сочетания когнитивной работы с развитием навыков осознанности, стрессоустойчивости, эмоциональной регуляции и межличностной эффективности, что позволит создать комплексный подход к психологической коррекции.

Кроме того, полученные результаты позволяют выделить специализированные мишени психологической помощи. Так, в исследовании удалось установить, что женщины, имеющие в близком окружении зависимого человека (партнер или родственник), склонны возлагать ответственность за негативные события на себя, а значит, в консультировании и психотерапии нуждаются в помощи при проработке убеждений, направленных на себя (самообвинение, самобичевание и т. д.), в то время как женщины, не указавшие зависимого человека в своем окружении, но имеющие высокий уровень созависимости, в большей степени склонны перекладывать ответственность на других, а значит, в работе с ними нужно сосредоточиваться на поиске конструктивных ресурсов для их выхода в саморефлексию и принятие ответственности.

Заключение

Целью проведенного исследования было выявление специфики эмоциональной сферы и особенностей агрессивности у созависимых женщин. В результате статистического анализа мы смогли выявить эмпирические факты, подтверждающие основную гипотезу исследования — эмоциональная сфера и проявления агрессии созависимых женщин имеют свою специфику, а также частных гипотез.

По результатам проведенного исследования можно сделать следующие выводы.

1. Выраженность созависимости достоверно связана с характеристиками аффективной сферы, особенностями проявления агрессии, выраженностью невротических симптомов тревоги, депрессии и обсессивно-фобическими нарушениями. В частности показано, что более высокая выраженность созависимости достоверно связана с повышением интереса к мыслям и чувствам других людей, а также с предпочтением стратегии принятия и таких дисфункциональных стратегий когнитивной регуляции эмоций, как самообвинение, руминации, катастрофизация, обвинение других. При этом при высокой созависимости снижается проникающая способность эмпатии и повышаются уровни тревоги, депрессии, аутоагрессии и проявления обсессивно-фобических нарушений.
2. Для женщин, отметивших наличие в своем окружении зависимого (группа № 1), по сравнениию с контрольной группой характерны более выраженный интерес к эмоциям партнера, снижение способности создавать доверительные отношения, склонность испытывать вину и принимать ответственность за происходящее, более выраженная склонность застревать на негативных мыслях и преувеличивать негативные последствия, большая склонность к мысленному отстранению от серьезности события, а также более высокие уровни тревоги, депрессии, аутоагрессии и выраженности обсессивно-фобических нарушений (в пределах зоны неустойчивой психической адаптации).
3. Для женщин, демонстрирующих высокий уровень созависимости (группы № 2), в сравнении с контрольной группой (группа № 3), также выявлены более высокие значения по эмоциональному каналу эмпатии, снижение проникающей способности эмпатии, склонность к самообвинению и обвинению других, тенденция застревать на негативных мыслях и преувеличивать негативные последствия, большая склонность к мысленному отстранению от серьезности события, а также более высокие показатели тревоги, депрессии, ауто- и гетероагрессии и выраженные обсессивно-фобические нарушения.
4. Созависимость формирует в поведении устойчивые паттерны, которые усиливают невротическую симптоматику и приближают личность к более стойким и глубоким формам эмоциональной дезадаптации. Для женщин, демонстрирующих высокий уровень созависимости (группы № 2), в сравнении с женщинами, отметившими в своем окружении зависимого (группа № 1), характерны проявление более ригидных установок в отношении эмоций других людей, повышенная склонность к обвинению окружающих и более выраженные обсессивно-фобические нарушения.

Ограничения. Необходимо отметить, что проведенное исследование имеет некоторые ограничения. Во-первых, полученные результаты могут быть уточнены при расширении объема выборки, в частности, могут быть рассмотрены возрастные особенности и характер отношений с зависимым. Во-вторых, в выборке были женщины, чьи близкие имели различные формы зависимости, однако их количество оказалось недостаточным для проведения сравнительного анализа между теми, кто состоит в родственных или партнерских отношениях с аддиктами разных типов. Дальнейшее изучение этого вопроса позволит глубже понять особенности созависимого поведения и подходы к терапии.

Limitations. It should be noted that this study has several limitations. First, the results obtained could be refined by expanding the sample size, specifically by examining age characteristics and the nature of the relationship with the addict. Second, the sample included women whose loved ones had various forms of addiction, but their number was insufficient to conduct a comparative analysis between those in family or partner relationships with addicts of different types. Further study of this issue will provide a deeper understanding of the characteristics of codependent behavior and treatment approaches

1. Абакумова, И.В., Бессонова, Н.Н., Коленова, А.С. (2017). Психологические особенности женщин, подвергавшихся насилию со стороны наркозависимого супруга. Мир науки: Интернет-журнал, 5(6), 68. URL: https://mir-nauki.com/PDF/84PSMN617.pdf (дата обращения: 04.04.2023).
   Abakumova, I.V., Bessonova, N.N., Kolenova, A.S. (2017). Psychological characteristics of women who have experienced violence from a drug-addicted spouse. Mir Nauki: Internet Journal, 5(6), 68. (In Russ.). URL: https://mir-nauki.com/PDF/84PSMN617.pdf (viewed: 04.04.2023).
2. Андронникова, О.О. (2017). Виктимная идентичность личности созависимого типа. Сибирский педагогический журнал, 2, 92—97.
   Andronnikova, O.O. (2017). Victim identity of a codependent personality. Siberian Pedagogical Journal, 2, 92—97. (In Russ.).
3. Береза, Ж.В., Исаева, Е.Р. (2018). Психологические характеристики матерей больных наркоманией с низким и высоким уровнем созависимости. Научное мнение, 7(8), 78—85. https://doi.org/10.25807/PBH.22224378.2018.7-8.78.85
   Bereza, Zh.V., Isaeva, E.R. (2018). Psychological characteristics of mothers of drug-addicted children with low and high levels of codependency. Scientific Opinion, 7(8), 78—85. (In Russ.). https://doi.org/10.25807/PBH.22224378.2018.7-8.78.85.
4. Бердичевский, А.А., Падун, М.А., Гагарина, М.А., Архипова, М.В. (2021). Эмоциональная регуляция у лиц, находящихся в созависимых отношениях. Клиническая и специальная психология, 10(4), 185—204. https://doi.org/10.17759/cpse.2021100409
   Berdichevsky, A.A., Padun, M.A., Gagarina, M.A., Arkhipova, M.V. (2021). Emotional regulation in individuals in codependent relationships. Clinical and Special Psychology, 10(4), 185—204. (In Russ.). https://doi.org/10.17759/cpse.2021100409
5. Гроголева, О.Ю., Деш, В.В. (2017). Иррациональные убеждения, тревожность и агрессивность созависимых женщин. В: Молодежь третьего тысячелетия: Сборник научных статей (с. 1523—1527). Омск: Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского.
   Grogoleva, O.Yu., Desh, V.V. (2017). Irrational beliefs, anxiety, and aggressiveness in codependent women. In: Youth of the Third Millennium: Collection of Scientific Articles (pp. 1523—1527). Omsk: Dostoevsky Omsk State University. (In Russ.).
6. Игнатенко, А.П. (2022). Психологический анализ созависимого поведения. Инновационная наука: психология, педагогика, дефектология, 5(3), 18—30. https://doi.org/10.23947/2658-7165-2022-5-3-18-30
   Ignatenko, A.P. (2022). Psychological analysis of codependent behavior. Innovative Science: Psychology, Pedagogy, Defectology, 5(3), 18—30. (In Russ.). https://doi.org/10.23947/2658-7165-2022-5-3-18-30
7. Кулиш, Н.С. (2018). Созависимость в парах как депрессивный невроз. Психология и педагогика в Крыму: пути развития, 3, 26—36.
   Kulish, N.S. (2018). Codependency in couples as depressive neurosis. Psychology and Pedagogy in Crimea: Paths of Development, 3, 26—36. (In Russ.).
8. Малкина, С.А. (2021). Анализ дефиниций конструкта «созависимость»: созависимость как психическое состояние. Проектирование. Опыт. Результат, 3, 27—30.
   Malkina, S.A. (2021). Analysis of the definition of the construct "codependency": codependency as a mental state. Design. Experience. Result, 3, 27—30. (In Russ.).
9. Меринов, А.В., Шитов, Е.А., Лукашук, А.В., Сомкина, О.Ю. (2015). Аутоагрессивная характеристика женщин, состоящих в браке с мужчинами, страдающими алкоголизмом. Российский медико-биологический вестник имени академика И.П. Павлова, 4, 81—86.
   Merinov, A.V., Shitov, E.A., Lukashuk, A.V., Somkina, O.Yu. (2015). Autoaggressive characteristics of women married to men suffering from alcoholism. Russian Medical-Biological Bulletin named after Academician I.P. Pavlov, 4, 81—86. (In Russ.).
10. Перминова, Ю.А. (2017). Саморазрушающее поведение у супруг мужчин, страдающих алкогольной зависимостью. Здравоохранение Югры: опыт и инновации, 3, 70—72.
    Perminova, Yu.A. (2017). Self-destructive behavior in spouses of men suffering from alcohol dependence. Healthcare of Yugra: Experience and Innovations, 3, 70—72. (In Russ.).
11. Писарева, О.Л., Гриценко, А. (2011). Когнитивная регуляция эмоций. Философия и социальные науки, 2, 64—68.
    Pisareva, O.L., Gritsenko, A. (2011). Cognitive regulation of emotions. Philosophy and Social Sciences, 2, 64—68. (In Russ.).
12. Политика, О.И. (2020). Профиль созависимой личности в аддиктивных отношениях. Международный научно-исследовательский журнал, 5-3(95), 207—210. https://doi.org/10.23670/IRJ.2020.95.5.122
    Politika, O.I. (2020). The profile of a codependent personality in addictive relationships. International Research Journal, 5-3(95), 207—210. (In Russ.). https://doi.org/10.23670/IRJ.2020.95.5.122
13. Полкова, К.В. (2018). Саморазрушающее поведение в семьях мужчин, страдающих алкогольной зависимостью, с позиций «поведения жертвы». Здравоохранение Югры: опыт и инновации, 3, 52—55.
    Polkova, K.V. (2018). Self-destructive behavior in families of men suffering from alcohol dependence from the perspective of "victim behavior". Healthcare of Yugra: Experience and Innovations, 3, 52—55. (In Russ.).
14. Сомкина, О.Ю. (2016). Виктимологические особенности женщин, состоящих в браке с мужчинами, больными алкоголизмом. Академический журнал Западной Сибири, 1(62), 94—98.
    Somkina, O.Yu. (2016). Victimological characteristics of women married to men with alcoholism. Academic Journal of Western Siberia, 1(62), 94—98. (In Russ.).
15. Султанова, А.Н., Филь, Т.А., Гаджиев, У.Х., Станкевич, А.С., Чут, У.Ю., Жданова, А.Г., Баранова, Д.Е., Орлов, А.Е., Шкиря, Е.Е., Тошмирзаева, Г.Э., Сычева, Т.Ю., Лобастов, Р.Л., Карафинка, П.М., Киселева, А.А. (2022). Сущность феномена созависимости в представлении разных авторов. Международный научно-исследовательский журнал, 5(119), 212—217. https://doi.org/10.23670/IRJ.2022.119.5.040
    Sultanova, A.N., Fil, T.A., Gadzhiev, U.Kh., Stankevich, A.S., Chut, U.Yu., Zhdanova, A.G., Baranova, D.E., Orlov, A.E., Shkirya, E.E., Toshmirzaeva, G.E., Sycheva, T.Yu., Lobastov, R.L., Karafinka, P.M., Kiseleva, A.A. (2022). The essence of the phenomenon of codependency in the representation of different authors. International Research Journal, 5(119), 212—217. (In Russ.). https://doi.org/10.23670/IRJ.2022.119.5.040
16. Холмогорова, А.Б. (2011). Интегративная психотерапия расстройств аффективного спектра. М.: ИД Медпрактика-М.
    Kholmogorova, A.B. (2011). Integrative psychotherapy of affective spectrum disorders. Moscow: ID Medpraktika-M. 480 p. (In Russ.).
17. Чередниченко, Н.И., Карась, И.С. (2021). Взаимосвязь уровня созависимости и суицидальных рисков у молодых женщин и мужчин. Мир науки. Педагогика и психология, 4. URL: https://mir-nauki.com/PDF/04PSMN421.pdf (дата обращения: 04.04.2023).
    Cherednichenko, N.I., Karas, I.S. (2021). The relationship between the level of codependency and suicidal risks in young women and men. [Electronic resource]. World of Science. Pedagogy and Psychology, 4. URL: https://mir-nauki.com/PDF/04PSMN421.pdf (viewed: 04.04.2023). (In Russ.).
18. Шаповалов, В., Голенищева, Е. (2021). Особенности эмоциональной сферы у созависимых женщин. Norwegian Journal of Development of the International Science, 65(2), 57—59. https://doi.org/10.24412/3453-9875-2021-65-2-57-59
    Shapovalov, V., Golenishcheva, E. (2021). Features of the emotional sphere in codependent women. Norwegian Journal of Development of the International Science, 65(2), 57—59. (In Russ.). DOI 10.24412/3453-9875-2021-65-2-57-59
19. Шорохова, О.А. (2002). Жизненные ловушки зависимости и созависимости. СПб.: Речь.
    Shorokhova, O.A. (2002). Life traps of addiction and codependency. St. Petersburg: Rech. (In Russ.).
20. Bacon, I., McKay, E., Reynolds, F. et al. (2020). The Lived Experience of Codependency: an Interpretative Phenomenological Analysis. International Journal of Mental Health and Addiction, 18, 754—771. https://doi.org/10.1007/s11469-018-9983-8.
21. Bokhan, N.A., Mandel, A.I., Stoyanova, I.Ya., Mazurova, L.V., Aslanbekova, N.V. (2013). Psychological Defense and Strategies of Coping in Alcohol Dependence and Co-Dependence in Women. Journal of Psychology & Psychotherapy, 3(128). https://doi.org/10.4172/2161-0487.1000128
22. Danilova, M., Gomba, N. (2021). Psychological features of the codependent personality in the time perspective. Living Psychology, 3, 49—55. https://doi.org/10.51233/2413-6522-2021-49-55
23. Hoenigmann, N., Whitehead, G. (2006). The Relationship Between Codependency and Borderline and Dependent Personality Traits. Alcoholism Treatment Quarterly, 24(4), 55—77. https://doi.org/10.1300/J020v24n04_05.
24. Nordgren, J., Richert, T., Svensson, B., Johnson, B. (2020). Say no and close the door? Codependency troubles among parents of adult children with drug problems in Sweden. Journal of Family Issues, 41(5), 567—588. https://doi.org/10.1177/0192513X19879200
25. Dawson, D.A., Grant, B.F., Chou, P., Stinson, F.S. (2007). The Impact of Partner Alcohol Problems on Women’s Physical and Mental Health. Alcohol and Drugs, 68(1), 66—75. https://doi.org/10.15288/jsad.2007.68.66
26. Hurcom, C., Copello, A. (2000). The family and alcohol: Effects of excessive drinking and conceptualization of spouses over recent decades. Substance Use & Misuse, 35(4), 473—502.
27. Lampis, J., Cataudella, S., Busonera, A. et al. (2017). The role of differentiation of the self and dyadic adaptation in predicting codependency. Modern Family Therapy, 39(1), 62—72. https://doi.org/10.1007/s10591-017-9403-4
28. Irvine, L. (1995). Codependency and Recovery: Gender, Self, and Emotions in Popular Self-Help. Symbolic Interaction, 18, 145—163. https://doi.org/10.1525/si.1995.18.2.145.
29. Orford, J., Copello, A., Velleman, R. et al. (2010). Family members affected by a close relative’s addiction: the stress-strain-coping-support model. Drugs: Education, Prevention and Policy, 17, 36—43.
30. Pagano-Stalzer, C. (2021). Reconceptualizing Codependency: Psychometric Properties of a Novel Instrument and Clinical Correlates (doctoral dissertation). Adelphi University.
31. Sala, G.M. (2018). Song, Sound and Mantra: Therapeutic Applications in Healing from Codependency. Journal of Heart Centered Therapies, 21(2), 29—46.