О происхождении «сибирских» статей нового летописца старшей редакции

«Новый летописец» редакции 1629-1630 годов (далее - НЛ) открывается двумя статьями о «Сибирском взятии»[1] (про которое упоминается уже в названии памятника) и содержит еще несколько статей, полностью или частично посвященных началу присоединения Сибири к России. Источники этих разделов НЛ, которые сильно отличаются друг от друга по объему, да и сообщений о «восточной стране», сделавшейся частью Московского государства, в других записях из официального летописца середины царствования Михаила Федоровича, остаются невыясненными, за исключением разве что одного: в основу повествования об экспедиции Ермака, возникновении Тюмени и Тобольска лег (как установлено А. И. Андреевым, Р. Г. Скрынниковым и особенно В. Г. Вовиной-Лебедевой) протограф Краткого описания о Сибирстей земли и похождении атамана Ермака (далее - КО) по Головинскому списку - сочинение, быть может, вышедшее из-под пера какого-то столичного книжника при учреждении Тобольской епархии [Вовина-Лебедева, 2011, с. 161 - 162, 165, 166, 168; Вовина- Лебедева, 2004 с. 106, 245 - 248, 250, 251, 253, 254, 345, ср. с. 376][2].

По наблюдениям В. Г. Вовиной-Лебедевой, КО вернее передает текст протографа, нежели НЛ [Вовина-Лебедева, 2004, с. 246, 248][3], «слогатель» которого стремился сократить объем источника, почему говорит вместо двух об одном сражении ермаковцев с «кучумлянами» и единственном казачьем посольстве в Москву, пишет об одной, а не двух «посылках» лазутчиков (точнее, лазутчика - татарина-смертника), отправленного ханом в русский стан [Вовина-Лебедева, 1987, с. 61 - 63; Вовина-Лебедева, 1992, с. 127]. Но в КО и НЛ идет речь о сеунчиках, которых Ермак снарядил к Ивану Грозному, и только; в первом из названных произведений читаем и про «многих воинских людей», сопровождавших в российскую столицу взятого в плен в бою на Вагае царевича Маметкула, «на приезде» пожалованного Федором Ивановичем[4] . В НЛ умалчивается об этом бое, однако в отличие от КО сообщается, что когда «Кучюмъ побежа, царицу жъ ево и царевичевъ взяша». К числу последних летописец, быть может, относил и Маметкула.

В интересующих нас сочинениях сказано и о том, что ханский лазутчик дважды побывал на острове или «в пролете (прелеве, пралеве, проливе)», где казаки, не достигшие Вагая, разбили лагерь[5]. В НЛ, о чем мы не прочтем в КО, говорится про кончину Ивана IV, к которому отправились сеунчики Ермака, скорой смерти в Сибири князя С. Волховского[6], участии в походе навстречу бухарцам атамана Ивана Кольцо[7], «подведении» Ермаком «под царскую руку» не только всей «Сибирской земли», но и «многих иных государств», истреблении Кучумом «на острову» (о последнем в принимавшемся иногда за краткую летопись [Дворецкая, с. 72, 73] КО упоминается прежде) «всех» русских, кроме одного казака, превращении Тобольска в «стольный град» вошедшей в состав России «Закаменьской страны». В КО сравнительно с официальным летописцем конца патриаршества Филарета не названо имя воеводы, отправившего Д. Чулкова из Тюмени в поход, завершившийся сооружением Тобольского острога. Рассказу о гибели прославленного атамана и его соратников в НЛ в отличие от КО предшествует заголовок «О побое[8], како уби Ермака и казаков, и о помете (памяти)[9] Сибири».

Редактируя протограф КО, летописец опустил лишь указания на то, что «Сибирское царство» было «взято» в «день мученика Димитрия Солунского»9 [10] (хотя датировки по церковному календарю в НЛ встречаются нередко, см.: 35, 55, 108, 125, 126, 131, 133, 151, 152), Ермак и его сподвижники спали «на острову» (об этом ранее уже шла речь), атаманы и казаки, вернувшись из-за Урала, «возвестиша царю Федору Ивановичю о своем падении»[11], Д. Чулкова из Тюмени послали «внутрь Сибирские земли», он «нарек» «градом» Тобольский острог, который выстроил. Вслед за Тюменью и Тобольском, - читаем в НЛ (скорее всего об этом шла речь и в протографе КО), - «и иные многие городы в Сибирском царстве (русские. - Я. С.) поставили». Из концовки же КО по всем уцелевшим спискам мы узнаем про сооружение городов по Иртышу, Оби, Енисею, Лене, Амуру, Туре, Тавде и другим рекам, и распространении «Сибирские земли» «до великого моря акияна» (33 - 34)[12], что, как справедливо заключал А. И. Андреев, свидетельствует о возникновении памятника не ранее последней трети XVII в. (тогда были созданы и известные ныне рукописи произведения, к которому восходит начало НЛ).

Таким образом, следует отклонить мнение, будто автор НЛ старался сократить протограф КО как слишком объемный. Вывод о том, что двум первым статьям «Летописца о нашествии Литвы на Московское государство и о раззорении градов»[13] присуща «явно небрежная компановка текста» [Вовина-Лебедева, 1992, с. 127; ср. Скрынников, с. 14, 15], тоже страдает преувеличением. Эти статьи оставляют впечатление цельного и законченного повествования, вроде тех, которые посвящены гибели царевича Дмитрия и делу Романовых.

Как определила В. Г. Вовина-Лебедева, по стилю две начальные статьи рассматриваемого летописца близки ко многим последующим. (Кроме того, в НЛ Ермак представлен «старейшиной» - одним из нескольких, о которых идет речь в самом обширном из нарративных сочинений, посвященных русской истории 1580-х - 1620-х гг., см. : 33, 40, 58, 72, 135, ср. 71). Протограф КО, стало быть, явился своеобразным образцом для «слогателя» НЛ, если только эти произведения не вышли из-под пера одного лица.

В 30-й статье летописца, возникшего в правительственных кругах незадолго до Смоленской войны, - «О Сибири и о приезде царей и царевичевъ и воеводичъ розныхъ земель», явно состоящей из двух частей, сказано о том, что после разгрома под Москвой крымского хана Казы-Гирея «святой и праведный» Федор Иванович, «распространяя» свое государство, послал воевод за «Камень», и они «къ Сибирскому царствию розныя языки подведоша» и основали Тару, Березов, Сургут и многие другие города (43). Заметим, что Тара была сооружена позднее Березова и Сургута, и указание на выстроенные следом многие другие города - несомненное преувеличение, ибо кроме названных летописцем ранее Тюмени, Тобольска и Пелыма, при «святоцаре» Федоре, и то в самом конце его жизни, построили Верхотурье.

Во 2-й статье НЛ сообщается о возвращении через Березов на «Русь» уцелевших ермаковцев под предводительством И. Глухова (34). (Об этом читаем и в КО). Упоминание же позднее о Березове как крепости, «поставленной» воеводами Федора Ивановича (ее «срубили» вслед за Пелымом в 1593 г.), лишний раз подтверждает заключение В. Г. Вовиной-Лебедевой, что две первые статьи «книги, глаголемой Новой летописец», были предпосланы остальным со временем[17], а не принимались за начальные, когда этот памятник только стал создаваться.

Как допускал А. И. Андреев, о возникновении Тары, Березова и Сургута, а также заселении Пелыма автор НЛ знал по кратким сибирским летописям вроде Н и С [Андреев, с. 211 - 212][18]. Однако последние (из которых Н не дошло до нас, и судить о нем можно только на основании лаконичного известия Саввы Есипова) сближаются рядом исследователей с летописными сочинениями, а не принадлежат к их числу. Указанные А. И. Андреевым заметки слишком лапидарны, чтобы возводить их к произведениям в форме повременных записей. Быть может, о сооружении Тары, Березова и Сургута «списателю» последних лет патриаршества Филарета стало известно по справке из приказа Казанского и Мещерского дворца. Не исключено, что следуя тому же документу, составитель НЛ поведал о ссылке мятежных угличан в Сибирь и заселении ими Пелыма (42). (Многие историки, в том числе современные, повторяют летописную версию [Буганов, с. 102; . Власть в Сибири: XVI - начало XX в., с. 383; Козляков, с. 124 - 125; Морозова, 2000, с. 77; Хромых, с. 188; ср. Володихин, с. 242, примеч. 8, и др.]. Точнее, посадских «мужиков» с семьями после гибели царевича Дмитрия отправили в Пермский край, а в Пелым большинство их перевели не ранее весны 1593 г.). Попутно в НЛ сообщается и о ссылке в Сибирь Василия и Ивана Романовых (по «делу» «Никитичей»), Годуновых, Сабуровых и Вельяминовых (с воцарением Лжедмитрия I)[19], князя И. М. Катырева-Ростовского, обвиненного в намерении перейти во время похода к реке Незнани на сторону «Тушинского вора» (Катырева якобы «отослали» в тюрьму, тогда как в действительности он стал тобольским воеводой), казанского дьяка Н. Шульгина (скончавшегося в неволе), вяземских воевод князей П. Пронского и М. Белосельского, бросивших вверенный им город при подходе отрядов королевича Владислава (54, 66, 79 - 80, 130, 141)[20].

С точки зрения А. В. Лаврентьева, о ссылке в Сибирь мятежных угличан, братьев Романовых и Катырева-Ростовского в НЛ рассказывается по какому-то сочинению, которое предположительно сложилось в Москве в конце 1610-х - начале 1620-х годов [Лаврентьев, с. 130]. Возможно, однако, что летописец поведал об этих событиях (разделенных многими годами), причем мимоходом и с разной степенью обстоятельности, и следуя различным источникам, в том числе документальным, а, не исключено, и помнил про отправку «Никитичей» царем Борисом на «далечайшую» окраину страны. К тому же В. Г. Вовиной- Лебедевой показано, что отыскать в НЛ «ядро» повествования, возвести интересующее нас произведение к какому-то одному нарративному памятнику не удается.

В 64-й статье «Книги ... о выслугах и о изменах московских и новгородцких» - «О побое Кучюмове» - читаем о том, что выступившие из Тары по приказу накануне избранного на трон Бориса Федоровича (еще до его коронации) воеводы и головы нанесли полное поражение хану, которому удалось бежать лишь с «невеликими людьми», восемь же сибирских цариц и три царевича попали в плен и были «присланы» в Москву; новый российский самодержец отправил воеводам «золотые», знатных же невольников «повеле беречь, и подаша имъ кормъ велий» (51). Вопреки мнению В. Г. Вовиной-Лебедевой [Вовина-Лебедева, 2011, с. 162; Вовина- Лебедева, 2004, с. 246 - 247], здесь имеется в виду отнюдь не тот же самый эпизод пленения родственников Кучума, что и в 1-й статье: там сказано о царице и царевичах, очутившихся в руках ермаковцев[21], а не восьми и трех соответственно, которых удалось захватить тарским (исследовательница ошибочно пишет про тобольских) воеводам. Документально известно, что письменный голова (а не воевода) А. М. Воейков, нанесший 20 августа 1598 г. у Ирмени на Оби окончательное поражение непокорному «салтану», взял в плен пять сыновей, восемь жен и восемь дочерей сибирского «царя»[22]. Есипов, подразумевая, очевидно, это сражение, явно понаслышке, а вовсе не следуя НЛ, указывает на одного сына, возможно, Абу-л-Хайра и двух жен, которых тогда лишился Кучум[23], вскоре погибший от рук ногаев. Возможно, источником данной летописной статьи явилась своеобразная справка, составленная в Посольском приказе[24] и использовавшаяся при подготовке наказов русским дипломатам. Примечательно, что в ПЛ в отличие от всех других вторичных разновидностей ЕЛ опущен рассказ «О смерти царя Кучюма, идеже скончался», но имеется любопытная ремарка, согласно которой из десяти сыновей сибирского хана[25] Алей и Алтынай (ранее назван и Ишим) «при прежних государях были на Москве; а как оне взяты[26], тому писмо есть в Посольском приказе»[27]. Не исключено, что аналогичное «писмо» со сведениями о пленении братьев и иных родственников этих царевичей оказалось в распоряжении «слогателя» НЛ.

Как читаем в 66-й статье этого летописца, вскоре после венчания на царство, зимой 1598­1599 годов, Борис Федорович отправил воевод в Сибирь с поручением заложить Мангазею; ее «поставил» князь В. Рубец Мосальский (51)[28]. Из «разрядов» узнаем об отъезде за Урал новых «начальных людей» в апреле 1599 г.[29] В. М. Рубец Мосальский же являлся головой в составе воеводской «коллегии» Ф. И. Шереметева, выехавшей в Тобольск в феврале 1601 г.[30] Захудалый князь тогда вместе с С. Пушкиным завершил сооружение Мангазейского острога, начатое в предыдущем году князем М. М. Шаховским и Д. Хрипуновым[31]. Новые воеводы и головы были посланы в Сибирь на «перемену» прежним, когда в Москве узнали о смерти первого воеводы Тобольского разряда окольничего С. Ф. Сабурова, а отнюдь не для закладки Мангазеи (такое распоряжение согласно царскому наказу В. Рубец Мосальский и С. Пушкин получили от Ф. И. Шереметева). Создатель НЛ, весьма равнодушный к хронологии, приурочил возникновение Мангазеи к самому началу царствования Бориса Федоровича, скорее всего пользуясь источником, где отсутствовала дата ее появления. Не исключено, что анонимный книжник из окружения патриарха Филарета обращался к разрядной записи о посылке воевод и голов в Сибирь зимой 1601 г., ошибочно посчитав целью этой «перемены» сооружение «Мангазейского города» (в действительности «срубленного» несколько лет спустя). Кстати, о закладке Томска (уже в 1604 г.) в НЛ умалчивается.

Мимоходом там сказано о том, что Сибирь подобно ряду уездов европейской России сохраняла верность царю Василию в пору его противоборства с Лжедмитрием II[32], хутынский архимандрит Киприан Старорушанин стал тобольским «первопрестолъником», а «улус» Алтын-хана располагался за Сибирью (84, 139, 152).

По словам летописца, патриарх Филарет «въ правую веру ... многие поганые веры приведе» (149). Считать, что здесь имеется в виду лишь учреждение «архиепископской кафедры в Сибири и начало крещения «ее жителей (как думается В. Г. Вовиной-Лебедевой) не стоит [Солодкин, 2007, с. 41 - 42].

Повторим, что в НЛ сказано (кстати, об этом идет речь и в протографе КО) о возведении русскими в Сибири, кроме Тюмени и Тобольска, «иных многих городов» (34, ср.: 36, 43, 45 [33]). Последними, стало быть, явно нельзя признать[34] «укрепленные поселения местной знати».

Итак, если начало НЛ появилось в ходе редактирования протографа КО, то другие «сибирские» статьи официального летописца конца 1620-х гг. можно возвести к приказным «справкам» и разрядной записи. Эти источники, как отмечено рядом ученых, нередко использовались официальным «слогателем» наряду с нарративными сочинениями, в частности, теми публицистическими, которые относятся к Смутному времени и первым последующим годам.