Проблема интеграции специалистов в экспертизе по уголовным делам: пределы компетенции психолога-эксперта при оценке вменяемости

С учетом актуальных научных воззрений и запросов правоприменительных органов рассмотрены вопросы экспертной психологической оценки способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий либо руководить ими субъектом правонарушения. Указываются позитивные и негативные аспекты участия психолога в обосновании нарушений произвольной регуляции у лиц с психической патологией, в частности, опасность возможной подмены экспертного анализа оценочными суждениями и гипотетическими построениями с трактовкой юридически значимых обстоятельств, определяющих меру вины и ответственности. Обосновывается продуктивность и законодательная оправданность вынесения интегративного экспертного решения психиатром и психологом о нарушении или ограничении способности к осознанию и руководству своими действиями в отношении подэкспертных с психическими расстройствами, в регуляции деятельности которых при совершении деликта превалируют не психопатологические, а патопсихологические и психологические механизмы.

Формирование гражданского общества, рост информированности населения о своих правах, законодательных нормах и способах получения доказательств по уголовному делу, в том числе и благодаря деятельности средств массовой информации, активизация действий всех сторон судебного процесса приводят к возрастанию сложности работы правоприменительных органов. Стремление соответствовать требованию доказательности обвинительных заключений и судебных приговоров обусловливает все более частое назначение экспертных исследований в процессе досудебного и судебного следствия по уголовным делам. При этом наблюдается расширение количества и спектра задач, которые ставятся перед экспертами разных специальностей. Ориентируясь на получение максимального объема информации от компетентных лиц, выполняя адвокатские запросы, судьи и следователи нередко выносят в постановление о назначении экспертизы в форме вопросов проблемы, лежащие в сфере их профессиональной деятельности, свои сомнения и трудности, ожидая, что эксперт сможет грамотно их разрешить. Это приводит к попыткам неоправданного расширения компетенции психолога без учета специфики его познаний и экспертных возможностей.

При назначении комплексных психолого-психиатрических экспертиз по инициативе разных сторон судебно-следственного процесса наблюдаются значительные вариации содержательно-смысловой направленности вопросов, адресуемых психологу. Формальная, а порой и недостаточная осведомленность психологов, работающих в экспертных учреждениях, о своих правах и обязанностях, несформированность внутренних критериев понимания границ собственных возможностей как экспертов, приводит их к готовности решать практически любые экспертные задачи, подменяя экспертный анализ оценочными или бытовыми непрофессиональными суждениями и гипотетическими построениями. Такое положение вещей создает юридические прецеденты, к которым в последующем апеллируют заинтересованные стороны процесса как к возможным и допустимым формам экспертной деятельности.

Другая проблема заключается в том, что многие научные разработки и теоретические исследования, имеющие полное право на существование как концепции, отражающие взгляды того или иного автора, предлагаются в качестве методической литературы с попытками внедрения их в экспертную деятельность без достаточной апробации на практике. В итоге психолог-эксперт, не имеющий возможности регулярно получать профессиональные консультации, оказывается перед сложным выбором – либо, руководствуясь опытом и традиционными представлениями о своей компетенции, отказаться отвечать на отдельные вопросы постановления о назначении экспертизы, либо, идя навстречу судебно-следственным работникам, выполнить экспертное задание в полном объеме и, став «первопроходцем», применить сугубо научно-теоретические положения к конкретному экспертному случаю.

Психолог-эксперт не может сам в процессе экспертизы по уголовному делу в случае получения «нестандартных» заданий вырабатывать методологические принципы, руководствуясь которыми он мог бы уточнять предмет КСППЭ, отклонять поставленные вопросы по тем или иным основаниям. В настоящее время назрела необходимость более четко определить методологический подход в отношении отдельных, в том числе и кажущихся традиционными экспертных задач с учетом актуальных проблем экспертной практики.

Определенная нечеткость в разграничении компетенции экспертов психиатра и психолога заложена в самом предмете и объекте исследования, хотя подход этих специалистов к психической деятельности субъекта и особенностям ее функционирования принципиально различается: психиатр исходит из закономерностей развития психических расстройств, психолог – из принципов развития здоровой психики. Каждый из них исследует протекание психической деятельности субъекта в момент совершения правонарушения, оценивая, имело ли место ее нарушение и какова его природа, в соответствии со спецификой собственных познаний, понятийным и категориальным аппаратом психиатрии и психологии. Суждения экспертов – и психиатра, и психолога – имеют юридическое значение и правовые последствия, тем не менее, данные специалисты не рассматривают то или иное деяние подэкспертного с позиции вынесения самостоятельной правовой оценки. Заключение комиссии экспертов в соответствии с п. 2 ст. 74 УПК РФ может выступать в качестве доказательства по делу, если оно принимается судом, и на его основании осуществляется последующая юридически-правовая квалификации действий субъекта экспертизы в момент совершения правонарушения [2].

В новом уголовном законодательстве, как и ранее, экспертная оценка способности субъекта осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими вследствие хронического психического расстройства, временного психического расстройства, слабоумия либо иного болезненного состояния психики (ч. 1 ст. 21 УК Российской Федерации [7]) определена и отнесена к компетенции клинициста. Однако в период реформирования законодательства, судебно-следственной системы и экспертной деятельности данная проблема стала предметом теоретических исследований и постоянно актуализируется в практике из-за нечеткости в постановке экспертных заданий.

Проведенный нами анализ материалов уголовных дел и экспертных исследований (более 500 случаев) последнего десятилетия показывает, что судебно-следственные органы в целях повышения «доказательности» вывода о «вменяемости/невменяемости» стремятся привлечь к данному виду экспертизы помимо психиатра еще и психолога, ставя перед ним самостоятельное экспертное задание, касающееся в той или иной мере способности субъекта правонарушения осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими. Для этого вопрос о данной способности комбинируется в различных вариациях с упоминанием психологических понятий и феноменов (а порой и компилируется), сохраняя в качестве ведущего критерия оценки психической деятельности формулу вменяемости/невменяемости. Так, при формулировке экспертного задания работники судебно-следственных органов апеллируют к психологическому и эмоциональному состоянию подэкспертного, его индивидуально-психологическим особенностям, а также к особенностям психического развития, в том числе и взрослого лица. В ряде случаев, как правило, по ходатайству адвокатов наблюдается более существенная трансформация экспертного задания, в котором, очевидно, с точки зрения лица, имеющего юридическое образование, «предусмотрены все возможности», позволяющие решить дело в пользу подэкспертного. Например: «Мог ли подэкспертный с учетом присущих ему индивидуально-психологических особенностей, конкретных обстоятельств ситуации (указанных в постановлении), состояния алкогольного опьянения осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и принимать адекватные решения?». Многофакторность вопроса в данном случае не имеет содержательно-смысловой ценности. Главный критерий оценки по-прежнему является психиатрическим, а «возможность принимать адекватные решения», с одной стороны, как бы соподчинена ему, а с другой – в целом предполагает оценку конкретной мотивации, что выходит за пределы компетенции психолога-эксперта. Постановка вопросов в такой форме только затрудняет процесс экспертной оценки, поскольку нечетко определено, к эксперту какой специальности относится данная задача (особенно если она выносится в рамках однородной психиатрической или психологической экспертизы), и какова должна быть доказательная база.

Отвечая на вопрос о способности субъекта осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, психиатры-эксперты в обосновании медицинского и юридического критерия вменяемости/невменяемости опираются на данные, полученные в результате патопсихологического обследования, которое проводится в рамках как однородной психиатрической, так и комплексной психолого-психиатрической экспертизы. Медицинский психолог, несмотря на то, что основная профессиональная область его знаний – патопсихология, владеет критериями дифференциации различных нарушений психической деятельности и имеет возможность интегрировать их в патопсихологические симптокомплексы, но самостоятельно квалифицировать наличие медицинского критерия (т. е. психического расстройства как такового) не может, поскольку он не обладает для этого специальными познаниями в психиатрии. Если клиницисты не выявляют у субъекта психического расстройства, то экспертный вывод психолога о неспособности психически здорового лица в силу, например, психологического или эмоционального состояния осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, безграмотен и не имеет правового значения в связи с тем, что невменяемость предполагает нарушение регуляции деятельности по психопатологическим механизмам.

В том случае если вопрос, содержащий формулу вменяемости, скомпилирован в постановлении с определенной психологической составляющей – например, способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий с учетом индивидуально-психологических особенностей или интеллектуального развития – методологически более верным будет решение рекомендовать следователю/судье переформулировать вопрос с учетом категориального аппарата и критериев оценки именно психолога. В случае невозможности редакции вопроса следует указать его в правильной форме при составлении заключения комиссии экспертов.

У психолога есть собственная универсальная экспертная задача – оценка наличия или отсутствия существенного влияния индивидуально-психологических особенностей на поведение субъекта в момент совершения им инкриминируемых ему деяний. Этот вопрос может быть задан практически в отношении всех обвиняемых, направляемых на КСППЭ, вне зависимости от содержания криминальных действий и того, страдает ли данное лицо психическим расстройством или нет. При этом не происходит неоправданного расширения объема экспертного исследования – психолог в любом случае обязан определить структуру личности подэкспертного и оценить с ее учетом меру способности к произвольной саморегуляции деятельности в конкретной ситуации. А при выявлении клиницистами психической патологии и вынесении ими решения об ограничении способности подэкспертного к осознанию и регуляции деятельности в момент правонарушения интеграция с экспертным выводом психолога о существенном влиянии на эту же деятельность индивидуально-психологических особенностей как раз повысит доказательность заключения комиссии экспертов в целом [5].

Проблеме вменяемости/невменяемости значительное внимание уделяется также в теоретических работах, причем не только психиатрами и юристами, но и психологами [1; 3; 6; 8]. Учитывая, что экспертная оценка вменяемости требует определения медицинского и юридического критерия – факта наличия психического расстройства и обусловленных им нарушений осознанной волевой регуляции деятельности, исследователи указывают на целесообразность привлечения психолога в качестве эксперта при определении способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими [1; 6]. Выдвигая это положение, некоторые авторы исходят из отсутствия в заключениях комиссии экспертов-психиатров достаточного обоснования нарушения психологического (юридического) критерия и необходимости психологического и патопсихологического анализа поведения подэкспертного в момент деликта с целью доказать наличие нарушенной вследствие заболевания способности к произвольной саморегуляции деятельности.

Данная концепция имеет под собой серьезные основания: медицинский психолог при оценке особенностей поведения субъекта исходит не из общих представлений, что выявленное у него психическое расстройство «априори» влечет за собой нарушение регуляции, но каждый раз рассматривает индивидуальные для каждого субъекта механизмы сбоев в структуре психической деятельности в конкретной криминальной ситуации. В силу специфики своих познаний медицинский психолог-эксперт может выявлять не только психологические, но и патопсихологические феномены, обусловленные наличием психического заболевания. Однако при этом следует помнить о возникающей дополнительной сложности в связи с требованием более глубоких познаний эксперта-психолога в области психопатологии. В процессе анализа психологу необходимо уметь дифференцировать патопсихологические, т. е. качественно иные механизмы, от психологических (нормативных) – с одной стороны, и психопатологических – с другой. Все указанные уровни регуляции деятельности могут детерминировать криминальную активность психически нездорового человека как каждая по отдельности, так и в совокупности. Попытки же «объяснения» психопатологии в рамках экспертного заключения психолога чреваты как опасностью психологизации болезни, так и «искушением» определить конкретную (пусть даже патологическую) мотивацию криминальных действий, подменяя тем самым компетенцию суда и как бы «навязывая» ему собственное понимание всех юридически значимых обстоятельств и определяя меру вины и ответственности.

В случае проведения патопсихологического анализа криминального поведения лица, страдающего выраженным психическим расстройством, не следует ожидать выявления психологом всех нюансов нарушений в структуре и организации психической деятельности в целом и ее отдельных звеньев, динамики переживаний субъекта правонарушения, что характерно, например, для обоснования аффекта. По сути, такой анализ будет чаще всего сводиться к констатации феноменологических проявлений психических нарушений в рамках понятийного аппарата психолога-эксперта, хотя это достаточно успешно может быть осуществлено и с использованием познаний психиатра, поскольку у него имеются возможности клинико-психопатологического исследования поведения подэкспертного в момент деликта. Клиницист может доказательно представить нарушения психотического уровня, для квалификации которых у психолога нет собственных критериев, и их преломление в ситуации правонарушения. Однако в силу сложившейся в отечественной экспертной практике традиции, возможности психиатра как эксперта используются им же недостаточно. В то же время нет смысла пытаться исправлять имеющиеся пробелы в доказательной базе экспертных заключений врачей-психиатров за счет усложнения экспертной деятельности психологов, поскольку при этом будет нарушен принцип разумной достаточности.

Если в обязанности психолога будет входить оценка вменяемости/невменяемости на основании патопсихологического исследования деятельности субъекта в момент правонарушения, то практически каждая экспертиза должна стать комплексной в силу следующих причин. Во-первых, в рамках однородной психологической экспертизы без определения наличия медицинского критерия отсутствуют правовые основания для оценки способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими. Во-вторых, однородная психиатрическая экспертиза, хотя согласно стандартам и предусматривает проведение экспериментально-психологического исследования, но психолог не входит в состав членов экспертной комиссии, т. е. не является экспертом по данному уголовному делу.

Представляется, что при определении вменяемости/невменяемости познания психолога и результаты его исследования важны, прежде всего, для диагностики психического расстройства и определения степени его выраженности, дублировать каждый раз клинико-психопатологический анализ патопсихологическим не имеет смысла, в том числе и с учетом реалий экспертной практики. Это приведет к значительному росту трудозатрат и стоимости экспертных исследований, а также дополнительным сложностям при вынесении постановлений судебно-следственными работниками, которые и без того часто недостаточно дифференцируют пределы компетенции психолога и клинициста. К тому же возлагаемые надежды на повышение доказательности экспертных заключений о вменяемости/невменяемости за счет расширения полномочий психолога могут не оправдаться, поскольку качество заключения по данному предмету, его полнота, обоснованность и доказательность зависят не от расширения сфер комплексируемых знаний, а от подготовки конкретного эксперта, его квалификации и личной ответственности. Грамотный эксперт-психиатр имеет достаточные возможности для вынесения обоснованного экспертного суждения в отношении психологического (юридического) критерия у лица с выраженной психической патологией, в отличие от слабо подготовленного и не имеющего опыта экспертной деятельности психолога.

Таким образом, нам представляется, что в случае назначения комплексных психолого-психиатрических экспертиз наиболее продуктивным и законодательно оправданным было бы вынесение интегративного экспертного решения психиатром и психологом о нарушении или ограничении способности подэкспертного осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими в случаях, когда речь идет о субъектах с психическими расстройствами, у которых в регуляции деятельности при совершении деликта превалируют не психопатологические, а патопсихологические (возможно, и психологические) механизмы. К таким лицам не могут относиться больные с грубыми проявлениями психопатологии, нарушениями психотического регистра или подэкспертные, находящиеся в измененном состоянии сознания (временное болезненное расстройство психической деятельности) на момент правонарушения. Данный контингент подлежит сугубо клинико-психопатологическому экспертному анализу.

1. Кудрявцев И. А. Комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза (научно-практическое руководство). М., 1999.
2. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации. М., 2004.
3. Руководство по судебной психиатрии (ред. Т. Б. Дмитриевой, Б. В. Шостаковича, А. А. Ткаченко). М., 2004.
4. Сафуанов Ф. С. Судебно-психологическая экспертиза в уголовном процессе. М., 1998.
5. Сафуанов Ф. С. Модели интегративного судебно-экспертного психолого-психиатрического заключения // РПЖ. 2007. № 1.
6. Ситковская О. Д. Психология уголовной ответственности. М., 1998.
7. Уголовный кодекс Российской Федерации. Официальный текст. М., 1996.
8. Шишков С. Н. Невменяемость (мировоззренческие, эмпирические, социальные предпосылки и становление в качестве правовой категории): Монография. М., 2010.