От диагностики личности к диагностике паттерна: опыт исследования лиц, совершивших преступления террористической направленности

Резюме

Контекст и актуальность. В данной статье анализируются итоги тематического исследования группы лиц, подверженных влиянию радикальной идеологии. Обсуждается возможность смещения исследовательского фокуса от диагностики девиантной личности к диагностике нарушений развития, от описания закономерностей отклоняющегося поведения — к описанию паттерна адаптации. Цель. Выявить характерные особенности радикализации личности и описать структуру радикального паттерна. Гипотеза. Основу радикального паттерна образуют специфические отклонения в социализации, выступающие формами адаптации к неблагоприятным условиям развития. Методы и материалы. Выборку составили 30 человек, совершивших преступления террористической направленности, и 30 членов их семей. На разных этапах исследования в качестве предмета изучения выступали личность террориста, семейные отношения, отклоняющееся поведение антисоциальной направленности. Методический инструментарий представлял собой комплекс психодиагностических средств, сочетающих преимущества идеографического и номотетического способов познания: 8 психодиагностических методик тестового характера, глубинное интервью, анализ демографических и социально-психологических показателей, важных с точки зрения социализации и радикализации личности. Результаты. В ходе многопланового обследования выявлены личностные черты, ценности, особенности религиозного мировоззрения, виды психологических защит и способы совладания с трудными жизненными обстоятельствами, описана специфика семейных отношений и важные аспекты социализации на различных этапах жизненного пути. Выводы. Структуру радикального паттерна образует комплекс индивидуально-психологических характеристик и социальных факторов: личностные диспозиции, склонность к зависимому поведению, виктимность, религиозное мировоззрение радикального толка, фиксация на идее справедливости, идеологически оформленное ядро идентичности, разбалансировка и дефицитарность семейной системы, предупреждающие поведенческие признаки. В определенных кризисных условиях и при влиянии катализирующих факторов данный паттерн может быть активирован и реализован посредством террористического акта.

Общая информация

Ключевые слова: терроризм, психология терроризма, радикализация, девиантное поведение, деструктивное поведение, безопасность

Рубрика издания: Междисциплинарные исследования

Тип материала: научная статья

DOI: https://doi.org/10.17759/psylaw.2025150102

Финансирование. Исследование выполнено в рамках Государственного задания № FNRR-2024-0003 «Проблема методологии социального отклонения развития человека» (Психология)

Благодарности. Авторы благодарят за помощь в сборе данных для исследования Р.О. Галиеву.

Поступила в редакцию 22.10.2024

Принята к публикации

Опубликована

Для цитаты: Ничипоренко, Н.П., Пацакула, И.И., Галиев, И.Ш. (2025). От диагностики личности к диагностике паттерна: опыт исследования лиц, совершивших преступления террористической направленности. Психология и право, 15(1), 16–28. https://doi.org/10.17759/psylaw.2025150102

© Ничипоренко Н.П., Пацакула И.И., Галиев И.Ш., 2025

Лицензия: CC BY-NC 4.0

Полный текст

Введение

Прогнозирование и предупреждение терроризма, изучение и преодоление его последствий представляют собой не только проблему безопасности, но и условие сохранения психического здоровья населения и общества в целом (Захарова, Баева, Соболев, 2018). Пониманию природы и мотивов терроризма, влиянию особенностей личности и социального окружения на процесс радикализации посвящено множество исследований, большая часть которых сосредоточена в рамках триады личность — поведение — среда.
Широкое распространенение получило изучение индивидуально-психологических особенностей (Казберов, Бовин, Фасоля, 2019) и личностных диспозиций, объясняющих вовлеченность человека в террористическую деятельность. В их числе агрессивность, комплекс неполноценности, низкая самооценка, личностная и эмоциональная незрелость (Ениколопов, 2006); неопределенность социальной идентичности и ее связь с групповой природой террористической деятельности (Бовин, Бовина, Тихонова, 2021); особенности защитного поведения (Бовин, Казберов, Бовина, 2021); высокая значимость для преступников-террористов религиозных ценностей и категории «справедливости» в сравнении с приоритетностью ценности «порядочности» у законопослушных граждан (Кроз, Ратинова, 2022); склонность к экстремизму (Эльзессер, 2024).
Зарубежные исследования сопоставляют явления радикализации и насильственного экстремизма с влиянием макросреды и различных социальных условий. Глобальный формат транснационального терроризма оказывает влияние на ценности, приводит к слиянию идентичностей и динамике социальных сетей, что в итоге усиливает поддержку насилия (Atran, 2021). Большую роль в радикализации молодежи играет социальное несогласие (Vicente, 2022), классовый разрыв, кризис в социуме, коррупция, этнорелигиозная политика и секьюритизация государства, отсутствие возможностей, фрагментированная социальная и этническая идентичность (Ramasamy, 2021). Участие в террористической деятельности также может быть обусловлено семейной сплоченностью и межпоколенческим взаимодействием с насильственными движениями в контексте политических конфликтов (Halilovic, Pastuovic, Wylie, 2024).
Характерной чертой современных исследований является смещение проблемного фокуса с отдельных психологических и социальных характеристик на изучение паттерна (Gill, 2015; Guldimann, Meloy, 2020; Höffler, Meyer, Möller, 2022; Van den Bos, 2020). Появление нового инструмента в виде Протокола оценки террористической радикализации сделало возможным качественный анализ совокупности факторов, предшествующих террористическому акту (Meloy, 2018). Шкала Terrorist Radicalization Assessment Protocol (TRAP-18) позволяет оценивать риски и делать прогноз поведения нападавшего террориста-одиночки на основе 8 проксимальных и 10 дистальных предупреждающих признаков (Guldimann, Meloy, 2020; Meloy, 2018). Все проксимальные поведенческие реакции (например, фиксация, идентификация, прямая угроза) являются динамическими и основаны на моделях поведения, в то время как дистальные характеристики (например, история психического расстройства, личная обида и моральное возмущение, оформленные идеологией) являются статическими факторами риска. Таким образом, в центре внимания исследователя находятся паттерны, а не отдельные переменные. Результаты, полученные при использовании данной шкалы, позволяют определить, требует ли случай активного вмешательства (при наличии одного или нескольких проксимальных поведенческих признаков) или можно ограничиться процедурами мониторинга (при наличии, к примеру, только дистальных характеристик). Примером глубокого качественного изучения действий и мышления террориста, предшествовавших нападению, через призму показателей TRAP-18 является анализ случая в Крайстчерче (Ilardi et al., 2024).
Понятие паттерна используется в различных контекстах и может включать в себя широкий спектр значений. Паттерн может означать более или менее обобщенные личностные свойства или их совокупности, отдельные социальные факторы или их комплексы, поведенческие признаки. Наше понимание паттерна подразумевает наличие устойчивой модели поведения, имеющей характерные черты и сформированной в онтогенезе под влиянием длительного взаимодействия определенных факторов и условий. Ранее нами было разработано системное представление о патогенных и саногенных паттернах адаптации (Ничипоренко, 2022), в рамках которого можно говорить о паттерне радикализации как специфической поведенческой модели, сопряженной с высокой вероятностью экстремистской и террористической активности. Закономерности становления паттерна радикализации могут быть исследованы в соответствии с принципом развития и рассматриваться как варианты дизонтогенеза и траектории социального отклонения.
Проблемное осмысление методологических затруднений исследования радикализации и насильственного экстремизма представлено в работе Р. Gill (Gill, 2015). Анализ постадийных моделей радикализации показывает, что они не имеют единого подхода и представляют собой комбинирование идей, заимствованных из различных теорий (Бовин и др., 2023). Как справедливо отмечают авторы, «запросы практики на разработку инструмента оценки риска радикализации в некотором смысле пока еще опережают возможности психологической науки» (Бовин и др., 2023, с. 95).
Изучение отклонений имеет методологическую сложность в силу природы самого предмета. Диагностические средства, адаптированные для нормотипичного большинства, оказываются нерелевантны задаче исследования самой девиации как феномена, отличающегося от «нормы». Стандартизированные психодиагностические методики эффективно справляются со скрининговыми задачами, позволяя дифференцировать группы «нормативных» и «ненормативных» испытуемых. Дальнейшее изучение респондентов, чьи показатели существенно отклонились от средних значений, требует индивидуальной исследовательской траектории. Чем сложнее «набор» и наложение девиаций в одном конкретном человеке, тем более уникальным является данный случай, и тем большего внимания он требует со стороны исследователя. Используя возможности идеографического подхода и углубляясь в индивидуальный рисунок того или иного нарушения в формате Case study, мы можем говорить о необходимости не только объяснения, но и понимания психического феномена социального отклонения.

Материалы и методы

В 2017—2019 гг. обследование проводилось среди лиц, осужденных по статьям террористического характера (30 человек). На разных этапах эксперимента в качестве предмета изучения выступали личность террориста, семейные отношения, отклоняющееся поведение антисоциальной направленности. Методический инструментарий представлял собой комплекс психодиагностических средств, сочетающих преимущества идеографического и номотетического способов познания: 8 психодиагностических методик тестового характера, глубинное интервью, анализ демографических и социально-психологических показателей, важных с точки зрения социализации и радикализации личности.
В ходе структурированного глубинного интервью были собраны и обработаны личные истории, на их основе реконструирован жизненный путь человека, совершившего преступление террористической направленности. В сочетании с биографическим методом были диагностированы личностные особенности (СМОЛ — сокращенный многофакторный опросник исследования личности), ценностные ориентации (методики М. Рокича и Д.А. Леонтьева), локус контроля, виды психологических защит (опросник «Индекс жизненного стиля» Р. Плутчика, Г. Келлермана, Х.Р. Конте), копинг-стратегии (опросник Р. Лазаруса), склонность к зависимому поведению (опросник В.Д. Менделевича).
На этапе 2020—2021 гг. выборка была дополнена членами семей респондентов (30 человек). Пакет методик был расширен «Шкалой семейной адаптации и сплоченности» FACES-3 (D. Olson, J. Portner, Y. Lavee) и опросником склонности к виктимному поведению (О.О. Андронникова).
В прикладном плане результаты исследования были использованы при организации и проведении мер дерадикализации и ресоциализации данной категории лиц в соответствии с системными представлениями о паттернах адаптации (Абакаров и др., 2020; Гараев и др., 2023; Ничипоренко, 2022).

Результаты

Детализированные выводы, полученные с помощью статистических методов анализа результатов стандартизированных психодиагностических методик, опубликованы в коллективных монографиях 2020 и 2023 гг. (Абакаров и др., 2020; Гараев и др., 2023). На их основе мы считаем важным обсудить некоторые обобщенные социальные и личностные характеристики участников исследования, значимые с точки зрения поставленной проблемы.
Личностные особенности. Результаты исследования посредством многофакторного личностного опросника СМОЛ локализованы в узком коридоре нормы (46—55 Т), у 40% респондентов завышены значения по шкале лжи L, наблюдается «утопленность» личностного профиля в целом, что свидетельствует о существенных искажениях данных со стороны испытуемых. В единичных случаях имели место высокие значения по отдельно взятым шкалам: выраженная психопатия по истероидному типу, гиперкомпенсация агрессии, сверхконтроль, депрессивность и тревожность. Шкала индивидуалистичности была завышена у двух респондентов, 3 человека (10% выборки) имели признаки параноидной психопатии и ярко выраженных агрессивных черт.
Анализ терминальных ценностей показал высокий ранг позиции «счастье других», в остальном приоритетными были названы обычные человеческие ценности — «счастливая семейная жизнь» и «здоровье». Среди инструментальных ценностей высокой значимостью обладали «честность» и «терпимость». Ранее в исследовании А.А. Жемчуговой (Абакаров и др., 2020) было выявлено, что категория «справедливости» и «вера в справедливый мир» (Lerner, 1980) занимают ведущие позиции в структуре образа мира и системе убеждений личности, подвергшейся влиянию радикальных идеологий.
Наиболее характерными видами психологических защит обследованных лиц являлись рационализация (66%), проекция (48%) и отрицание (44%). В группе предпочитаемых копинг-стратегий оказались «принятие ответственности» (среднее значение 83,3), «планирование решения проблемы» (72,2), «самоконтроль» (71,4), «положительная переоценка ситуации» (66,7).
Характерной чертой данной категории испытуемых является склонность к зависимому поведению. Показатели по этому параметру превышают средние нормативные значения и имеют статистически достоверные (p < 0,05) прямые корреляционные связи со шкалой маниакальности, напряженностью психологических защит, общим показателем осмысленности жизни, жизненными целями и локусом контроля над жизненными событиями.
При оценке виктимности склонность к гиперсоциальному поведению демонстрировали 29% опрошенных. Характерными для выборки также оказались низкие значения по шкалам реализованной виктимности (79%), некритичного поведения (61%), агрессивности (71%), зависимости и беспомощности (43%). Данные личностные диспозиции формируют внутреннюю латентную готовность к виктимному способу поведения при одновременном отрицании собственной слабости и позиции жертвы. Этот вывод согласуется с характерным для террористов спектром психологических защит: отрицанием, рационализацией и проекцией.
Структурированное глубинное интервью позволило выявить некоторые аспекты религиозного мировоззрения лиц, совершивших преступления террористической направленности, — возраст приобщения к религиозной практике и обоснованность религиозных взглядов. Все обследованные (30 чел.) исповедовали ислам.
Большинство респондентов (48%) приобщились к религии в возрасте от 16 лет до 21 года, 32% — в период от 22 до 35 лет, ранее 14 лет — 8%, после 35 лет — 4%, 8% затруднились ответить. Сложности социализации в юношеском возрасте и ранней молодости, кризис самоопределения, незавершенные возрастные задачи развития подросткового этапа формируют мотивацию поиска духовных ориентиров и способствуют обращению к религиозному мировоззрению.
Самыми распространенными основаниями религиозности были суждения «религия важна, поскольку единственной целью и потребностью человека является поклонение и подчинение Всевышнему» (33%) и «религия — источник ценностей и смыслов жизни, инструкция к жизни» (33%). 23% опрошенных обосновали свою приверженность тем, что «религия помогает справляться с трудными жизненными ситуациями». Малоосознанный выбор характерен для 10% респондентов — «надо и все». 7% отметили, что религия помогает узнать себя настоящих, и 3% сказали, что «единственной целью религии и следования ей» считают «попадание в рай после смерти».
 В интервью респонденты отмечали, что приобщились к религии после травмирующих жизненных событий: 20% пережили смерть близких родственников, 13% — буллинг в школе, 13% — переезд, который сопровождался существенным изменением образа жизни и тяжелыми переживаниями, 10% отмечали тяжело протекающую или неизлечимую болезнь родственников, и 7% столкнулись с опытом собственного серьезного заболевания или травмы.
Микросоциальные предикторы. Как показано в нашей работе (Гараев и др., 2023), значимой оказалась совокупность социально-демографических факторов, взаимодействие между которыми в определенных жизненных обстоятельствах усиливает риски радикализации. К ним относятся: разбалансировка семейной системы в сторону эмоциональной отдаленности членов семьи; недостаток эмоциональной близости и поддержки; разделенность и хаотичность семейной системы; отсутствие или отстраненность значимой мужской фигуры, зависимое и асоциальное поведение членов семьи; ригидные моральные и нравственные ориентиры; сложная социально-экономическая ситуация; утрата базовой безопасности и низкая толерантность к смене ценностей в условиях изменений; подверженность внешнему влиянию. Следствием воздействия данных факторов является дефицитарность надежного внутреннего объекта, поиск которого проецируется и легко опредмечивается суррогатными объектами и фантазиями. Таковыми могут выступать фактически любые лица, сообщества или идеи, предлагающие надежду на стабильность, безопасность, поддержку и справедливость.

Обсуждение результатов

Обобщение и систематизация полученных данных подтверждают гипотезу о существовании радикального паттерна — совокупности социальных факторов, личностных диспозиций, способов адаптации, моделей поведения, взаимодействие которых в определенных условиях ведет к радикализации и формированию предготовности к совершению насильственных экстремистских действий.
Социальные потребности лиц, совершивших преступления террористического характера, значимы и сильны, они нуждаются в принадлежности к организованной общности с понятными правилами и регламентированными отношениями, опосредованными той или иной предметной или духовной деятельностью. Выбор религиозного мировоззрения позволяет справляться с трудными жизненными ситуациями и компенсирует дефицит потребностей в принадлежности, признании, поддержке и нравственном самоопределении.
Катализировать деструктивные процессы, происходящие внутри личности и семьи, способны макросоциальные факторы. Это социально-экономическая и политическая нестабильность, аномия, неопределенность будущего, противоречивость общественных ценностей, взглядов, мировоззрений и идеологий.
Структуру радикального паттерна образует комплекс индивидуально-психологических характеристик и социальных факторов: личностные диспозиции, склонность к зависимому поведению, виктимность, религиозное мировоззрение радикального толка, фиксация на идее справедливости, идеологически оформленное ядро идентичности, разбалансировка и дефицитарность семейной системы, предупреждающие поведенческие признаки. В определенных кризисных условиях и при влиянии катализирующих факторов данный паттерн может быть активирован и реализован посредством террористического акта.
Данное тематическое исследование показало, что опросные психодиагностические методы, основанные на принципе самоотчета, не обладают достаточной полнотой и мало информативны в плане прогнозирования дальнейшего поведения радикальной и экстремистской направленности. Стандартизированные тесты должны обязательным образом дополняться методами индивидуальной беседы и фокусированного интервьюирования. В проведенном нами исследовании положительно зарекомендовал себя пример использования глубинного структурированного интервью не только в диагностических целях, но и для решения задач последующей коррекции и построения индивидуальной траектории ресоциализации и дерадикализации данной категории лиц.

Заключение

Обследованная нами группа представляет собой пример сложного социального отклонения, где имеет место наложение четырех взаимосвязанных деструктивных девиаций — радикализации, противоправного поведения, экстремизма и реализованной террористической активности. При этом личностные профили, смысложизненные ориентации, терминальные и инструментальные ценности респондентов не отличались выраженной специфичностью. В связи с этим использование только опросных методов, основанных на принципе самоотчета, для обследования подобных групп испытуемых не является достаточным. Наблюдается интерференция двух основных недостатков опросников: высокой вероятности сознательного искажения результатов в сторону социальной желательности и существенной погрешности идеализированных представлений о себе.
В силу этих причин данные, полученные таким способом, не обладают необходимой прогностической валидностью в отношении предсказания экстремистского поведения. При изучении сложных девиаций (экстремизма, радикализации, терроризма в их сочетании) научная цель должна быть расширена. Исследователь не ограничивается объяснением, но стремится к пониманию генеза отклонения в контексте жизненного пути, в единстве, взаимодействии и взаимообусловленности личности, социальных условий и паттерна адаптации.
На данном этапе развития знания о социальном отклонении назрела необходимость сместить исследовательский фокус в трех методологически важных измерениях: от диагностики девиантной личности — к диагностике нарушений развития; от описания закономерностей отклоняющегося поведения — к описанию паттерна адаптации; от объяснения — к пониманию социального отклонения как уникального деструктивного способа приспособления человека к жизненным обстоятельствам.

Литература

  1. Абакаров, Р.Р., Галиев, И.Ш., Гусейнов, А.Ш., Жемчугова, А.А., Коваленко, Д.Г., Ничипоренко, Н.П., Палеха, Е.С., Хусаинова, С.В., Шиповская, В.В. (2020). Девиантность vs экстремизм: исследования, закономерности, рекомендации: коллективная монография (В.Е. Козлов, науч. ред.). Казань: ФГБНУ «Институт педагогики, психологии и социальных проблем».
    Abakarov, R.R., Galiev, I.Sh., Gusejnov, A.Sh., Zhemchugova, A.A., Kovalenko, D.G., Nichiporenko, N.P., Palekha, E.S., Husainova, S.V., Shipovskaya, V.V. (2020). Deviance VS extremism: research, patterns, recommendations: a collective monograph. (Kozlov V.E., ed.) Kazan: Institute of Pedagogy, Psychology and Social Problems. (In Russ.).
  2. Бовин, Б.Г., Бовина, И.Б., Тихонова, А.Д. (2021). Радикализация: социально-психологический взгляд (Часть III). Психология и право, 11(1), 181—194. https://doi.org/10.17759/psylaw.2021110114
    Bovin, B.G., Bovina, I.B., Tikhonova, A.D. (2021). Radicalization: a socio-psychological perspective (Part III). Psychology and Law, 11(1), 181—194. (In Russ.). https://doi.org/10.17759/psylaw.2021110114
  3. Бовин, Б.Г., Дворянчиков, Н.В., Мельникова, Д.В., Бовина, И.Б. (2023). К проблеме оценки риска радикализации в подростково-молодежной среде: некоторые эмпирические факты. Пенитенциарная наука, 17(1), 89—97. https://doi.org/10.46741/2686-9764.2023.61.1.010
    Bovin, B.G., Dvoryanchikov, N.V., Mel’nikova, D.V., Bovina, I.B. (2023). Assessing radicalization risks in the adolescent and youth environment. Penitentiary Science, 17(1), 89—97. (In Russ.). https://doi.org/10.46741/2686-9764.2023.61.1.010
  4. Бовин, Б.Г., Казберов, П.Н., Бовина, И.Б. (2021). Механизмы психологической защиты и доминирующее защитное поведение осужденных за террористическую и экстремистскую деятельность. Психология и право, 11(2), 86—105. https://doi.org/10.17759/psylaw.2021110207
    Bovin, B.G., Kazberov, P.N., Bovina, I.B. (2021). Mechanisms of psychological defense and dominant defense behavior of convicts for terrorist and extremist activities. Psychology and Law, 11(2), 86—105. (In Russ.). https://doi.org/10.17759/psylaw.2021110207
  5. Гараев, Д.М., Махмутов, З.А., Ничипоренко, Н.П., Палеха, Е.С., Чернова, Е.О., Хусаинова, С.В., Шибанкова, Е.А. (2023). Девиантность и экстремизм: методология, нарративы, исследовательская оптика: коллективная монография (2-е изд., перераб. и доп.) (С.В. Хусаинова, Е.С. Палеха, общ. ред.). Казань: Изд-во ММСИП.
    Garaev, D.M., Makhmutov, Z.A., Nichiporenko, N.P., Palekha, E.S., Chernova, E.O., Husainova, S.V., Shibankova, E.A. (2023). Deviance and extremism: methodology, narratives, research optics: a collective monograph (2nd ed.) (S.V. Husainova, E.S. Palekhа, eds.). Kazan: ММSIP. (In Russ.).
  6. Ениколопов, С.Н. (2006). Терроризм и агрессивное поведение. Национальный психологический журнал, 1, 28—32. URL: https://msupsyj.ru/articles/detail.php?article=3938 (дата обращения: 10.08.2024).
    Enikolopov, S.N. (2006). Terrorism and aggressive behavior. National Psychological Journal, 1, 28—32. (In Russ.). URL: https://msupsyj.ru/articles/detail.php?article=3938 (viewed: 10.08.2024).
  7. Захарова, Н.М., Баева, А.С., Соболев, Н.А. (2018). Социально-психологические последствия современного терроризма. Психология и право, 18(3), 190—205. https://doi.org/10.17759/psylaw.2018080314
    Zakharova, N.M., Baeva, A.S., Sobolev, N.A. (2018). Socio-psychological impacts of the modern terrorism. Psychology and Law, 18(3), 190—205. (In Russ.). https://doi.org/10.17759/psylaw.2018080314
  8. Казберов, П.Н., Бовин, Б.Г., Фасоля, А.А. (2019). Психологический профиль террориста. Психология и право, 9(3), 141—157. https://doi.org/10.17759/psylaw.2019090311
    Kazberov, P.N., Bovin, B.G., Fasolya, А.А. (2019). Terrorist's psychological profile. Psychology and Law, 9(3), 141—157. (In Russ.). https://doi.org/10.17759/psylaw.2019090311
  9. Кроз, М.В., Ратинова, Н.А. (2022). Ценностные ориентации преступников-террористов. Психология и право, 12(2), 99—110. https://doi.org/10.17759/psylaw.2022120208
    Kroz, M.V., Ratinova, N.A. (2022). Value Orientations of Terrorist Criminals. Psychology and Law, 12(2), 99—110. (In Russ.). https://doi.org/10.17759/psylaw.2022120208
  10. Ничипоренко, Н.П. (2022). Саногенные и патогенные паттерны адаптации в ракурсе системно-эволюционного подхода. Казанский педагогический журнал, 4(153), 263—274. https://doi.org/10.51379/KPJ.2022.154.4.032
    Nichiporenko, N.P. (2022). Sanogenic and pathogenic adaptation patterns from the perspective of a systemic-evolutionary theory. Kazan Pedagogical Journal, 4(153), 263—273. (In Russ.). https://doi.org/10.51379/KPJ.2022.154.4.032
  11. Эльзессер, А.С. (2024). Построение модели радикализации и ее эмпирическая проверка. Психология и право, 14(1), 89—106. https://doi.org/10.17759/psylaw.2024140106
    Elzesser, A.S. (2024). Construction of a Radicalization Model and Its Empirical Testing. Psychology and Law, 14(1), 89—106. (In Russ.). https://doi.org/10.17759/psylaw.2024140106
  12. Atran, S. (2021). Psychology of transnational terrorism and extreme political conflict. Annual Review of Psychology, 72, 471—501. https://doi.org/10.1146/annurev-psych-010419-050800
  13. Gill, P. (2015). Toward a scientific approach to identifying and understanding indicators of radicalization and terrorist intent: eight key problems. Journal of Threat Assessment and Management, 2(3—4), 187—191. https://doi.org/10.1037/tam0000047
  14. Guldimann, A., Meloy, J.R. (2020). Assessing the threat of lone-actor terrorism: the reliability and validity of the TRAP-18. Forensische Psychiatrie, Psychologie, Kriminologie, 14(2), 158—166. https://doi.org/10.1007/s11757-020-00596-y
  15. Halilovic Pastuovic, M., Wylie, G. (2024). Challenging the youth assumptions behind P/CVE: acknowledging older extremists. Critical Studies on Terrorism, 18(1). 74—90. https://doi.org/10.1080/17539153.2024.2380547
  16. Höffler, K., Meyer, M., Möller, V. (2022). Risk assessment — the key to more security? Factors, tools, and practices in dealing with extremist individuals. European Journal on Criminal Policy and Research, 28, 269—295. https://doi.org/10.1007/s10610-021-09502-6
  17. Ilardi, G. (Joe), Smith, D., Winter, C., & Spaaij, R. (2024). The 2019 Christchurch terror attack: an assessment of proximal warning behaviors. Behavioral Sciences of Terrorism and Political Aggression, 1—21. https://doi.org/10.1080/19434472.2024.2374758
  18. Lerner, M.J. (1980). Who Believes in a Just World. In: Lerner, M.J. The Belief in a Just World. Perspectives in Social Psychology (pp. 137—181). Boston, MA: https://doi.org/10.1007/978-1-4899-0448-5_11
  19. Meloy, J.R. (2018). The operational development and empirical testing of the terrorist radicalization assessment protocol (TRAP-18). Journal of Personality Assessment, 100(5), 483—492. https://doi.org/10.1080/00223891.2018.1481077
  20. Ramasamy, R. (2021). Youth radicalization and violent extremism: a study of pathways in the post-war context of Sri Lanka. Journal of Youth Studies, 26(2), 229—249. https://doi.org/10.1080/13676261.2021.2010684
  21. Van den Bos, K. (2020). Unfairness and radicalization. Annual Review of Psychology, 71, 563—588. https://doi.org/10.1146/annurev-psych-010419-050953
  22. Vicente, Á. (2022). Terrorist participation despite social influences opposing violent extremism: a qualitative study among young jihadists in Spain. Studies in Conflict & Terrorism, 1—24. https://doi.org/10.1080/1057610X.2022.2151094

Информация об авторах

Ничипоренко Надежда Павловна, кандидат психологических наук, доцент, старший научный сотрудник, Казанский филиал Федерального научного центра психологических и междисциплинарных исследований (ФГБНУ КФ ФНЦ ПМИ), Казань, Российская Федерация, ORCID: https://orcid.org/0000-0003-3175-0085, e-mail: nichiporenko.n@yandex.ru

Пацакула Ирина Ивановна, кандидат психологических наук, доцент кафедры общей и социальной психологии, Калужский государственный университет им. К.Э. Циолковского (ФГБОУ ВО КГУ), Калуга, Российская Федерация, ORCID: https://orcid.org/0000-0002-5969-8509, e-mail: kaluga-irina@yandex.ru

Галиев Ильдар Шамилевич, директор, Казанский филиал Федерального научного центра психологических и междисциплинарных исследований (ФГБНУ КФ ФНЦ ПМИ), Казань, Российская Федерация, ORCID: https://orcid.org/0009-0007-6371-2821, e-mail: Ildar.galiev@tatar.ru

Метрики

 Просмотров web

За все время: 54
В прошлом месяце: 47
В текущем месяце: 7

 Скачиваний PDF

За все время: 26
В прошлом месяце: 21
В текущем месяце: 5

 Всего

За все время: 80
В прошлом месяце: 68
В текущем месяце: 12