«Значимый другой»: слагаемые межличностной значимости

В статье предпринята попытка, с одной стороны, проанализировать степень разработанности проблематики отношений межличностной значимости и «значимого другого», а с другой — рассмотреть интегральные основания межличностной значимости, опираясь на теорию деятельностного опосредствования межличностных отношений в группах и «дочернюю» применительно к этой теории социально-психологическую трехфакторную модель «значимого другого».

В современной социальной психоло­гии, особенно если речь идет о социаль­ной психологии малых групп, достаточ­но сложно найти тематику, более актив­но разрабатываемую и столь плотно за­действованную в реальной исследова­тельской практике, чем комплекс вопро­сов, касающихся в целом отношений межличностной значимости и проблем «значимого другого», в частности.

«Значимый другой» — личность, ока­зывающая влияние на других людей, что выражается в качественном изменении их смысловых образований и поведенче­ской активности» [7, с. 133]. Сам термин «значимый другой» был предложен и введен Г. Салливаном еще в 30-х гг. ХХ в. На разных этапах исследования феноме­на межличностной значимости выдвига­лись различные основания подобных от­ношений. История разработки отноше­ний межличностной значимости восхо­дит, по сути дела, к работам самых пер­вых классиков персонологии, социально­психологической и общепсихологичес­кой науки. Так, например, одни из самых глубоких современных исследователей психологии отношений значимости и, в частности, феномена субъективной зна­чимости одного человека для другого, ав­торы вполне завершенной по форме и крайне оригинальной по содержанию мо­дели межличностной значимости А. А. Кроник и Е. А. Кроник [8] выстраи­вают развернутую во времени цепочку нарастания научной заинтересованности вопросами отношений значимости, пер­вые звенья которой на десятилетия пред­варяют 30-е гг., когда во многом усилия­ми американского ученого Г. Салливана в психологическом лексиконе прочно ут­вердилось понятие «значимый другой». С этой точки зрения, имена У. Джемса, Ч. Кули, Дж. Мида, Г. Салливана, Г. Хай­мана и других как бы символизируют ка­чественные точки в континууме, отража­ющем поступательное движение научной психологической мысли от момента за­рождения проблематики отношений зна­чимости до периода 30—40-х гг. ХХ в., когда она стала одной из ключевых в пси­хологии и, прежде всего, в социальной психологии. Понятно, что условные про­межутки между этими для всех извест­ными ориентирами легко могут быть за­полнены работами других, куда более многочисленных исследователей.

В отечественной психологии изучение отношений «значимых других» имеет не менее яркую и содержательную историю, чем разработка этого круга вопросов за рубежом. Б. Г. Ананьев, А. А. Бодалев, Л. И. Божович, А. Л. Журавлев, И. С. Кон, Р. Л. Кричевский, А. А. Кроник, Е. А. Кро­ник, А. Ф. Лазурский, М. И. Лисина, Б. Ф. Ломов, В. Н. Мясищев, Н. Н. Обо­зов, А. В. Петровский, Б. Ф. Поршнев — вот, конечно же, далеко не полный список тех, кто внес и сейчас вносит самый суще­ственный вклад в развитие отечественной традиции психологического исследова­ния отношений межличностной значимо­сти как в теоретическом, так и в конкрет­но-экспериментальном планах. По-види­мому, наряду с вышеуказанными при не­обходимости могут быть отслежены и другие линии развития рассматриваемой проблематики, обнаружены и описаны от­носительно самостоятельные, а главное, самоценные ответвления от основного ствола научного поиска, выделены те или иные сферы анализа, может быть, и непра­вомерно оттесненные на периферию ис­следовательской практики.

В то же время нельзя не заметить, что, несмотря на длительный и достаточ­но пристальный интерес к проблематике отношений межличностной значимости в группе со стороны психологов, придер­живающихся различных подходов к по­ниманию природы этого типа межлично­стных связей, механизмов их зарожде­ния, становления, развития и разруше­ния, целый ряд немаловажных вопросов остался еще на стадии дискуссионной проработки. Примером тому может слу­жить реально просматривающийся в психологической литературе термино­логический «разнобой» при определе­нии такого ключевого для понимания содержательной сути отношений меж­личностной значимости понятия, каким является категория «значимый другой». В этом плане утверждение А. А. Кроника и Е. А. Кроник о том, что еще Г. Салли­ван «столь основательно описал влияние значимых других на процесс формирова­ния личности, что после него словосоче­тание «значимые другие» приобрело терминологическую строгость» [8, с. 25], выглядит по меньшей мере излишне оп­тимистичным. Скорее следует согла­ситься с выводом И. Г. Дубова, что в су­ществующей сегодня исследовательской практике авторы, как правило, «либо ис­кусственно сужают сферу применения термина «значимый другой», либо отно­сят его к нерасчлененной массе явлений, смешивая, а иногда и просто путая такие понятия, как «авторитетность», «рефе­рентность», «сила власти», «значение роли» и т. д.» [2, с. 8].

Справедливость этой оценки под­тверждается даже самым беглым зна­комством с теоретико-эксперименталь­ными и собственно эмпирическими ис­следованиями отношений межличност­ной значимости. Но в то же время труд­но безоговорочно разделить представле­ние цитируемого автора по поводу того, что одной из решающих причин сложив­шейся ситуации является, как он счита­ет, именно то обстоятельство, что «обы­денное сознание смешивало в содержа­нии используемого для описания этого явления (имеется в виду «субъективная значимость». — М. К.) понятий (важный, нужный, значимый, приятный, интерес­ный, значительный, полезный и т. д.) са­мые разнообразные виды субъективной значимости и не могло выделить по до­статочно убедительным критериям раз­личные типы «значимых других» [2, с. 6—7]. Сам факт подобной понятий­ной размытости категории «значимый другой», как и «отношения значимости», без сомнения имеет место и — более то­го, совершенно неудивителен, если при­нять во внимание свойственную обыден­ному сознанию терминологическую не­четкость и понятийную неопределен­ность. Но вряд ли это может служить не только оправдательной, но и объясни­тельной причиной экстраполяции кар­тины категориальных пересечений, ког­да речь идет о понятийном аппарате на­учной дисциплины. Кроме того, можно привести в пример внушительное число случаев (в том числе и в рамках социаль­ной психологии), когда не меньшая смысловая путаница на уровне обыден­ного сознания не помешала исследовате­лям действительно добиться терминоло­гической строгости применительно к то­му или иному понятию (например, чет­кое разведение понятий «роль», «ста­тус», «позиция», «положение» [1]).

По-видимому, все же решающим фактором, обусловливающим не только формальные, внешние фиксируемые на уровне «значимого другого» несовпаде­ния в понимании этого термина, но и собственно содержательные противоре­чия видения различными авторами той психологической реальности, которая лежит за этой категорией, является не изначальная неструктурированность обыденного сознания и даже не какое-то качественное несходство теоретических платформ, на которых стоят различные исследователи (в этой связи следует от­метить, что в настоящее время говорить о каком-то принципиальном собственно парадигмальном противостоянии в во­просе изучения отношений значимости было бы явной натяжкой), а то, что сло­восочетание «значимый другой» заметно чаще, чем это может показаться на пер­вый взгляд, используется как объясни­тельный термин и значительно реже вы­ступает в качестве собственно предмета изучения. Многообразие как теоретичес­ких, так и особенно экспериментальных задач конкретных работ, несопостави­мость методического инструментария, а потому и невозможность сравнения эм­пирических данных, «разношерстность» контингента испытуемых и, главное, по­рой достаточно выраженное стремление отдельных авторов представить выяв­ленные ими закономерности и зависи­мости как своего рода универсальные ха­рактеристики отношений значимости — все это в определяющей степени и при­вело к тому, что даже такой, далеко не са­мый сложный вопрос, как выявление ко­личественных показателей значимого круга общения, или круга значимых лиц, до сих пор до конца не прояснен. Более того, вполне вероятно, что в ближайшее время в связи с возрастающим интере­сом проблематики отношений межлич­ностной значимости имеющие место расхождения цифровых их показателей могут приобрести тенденцию к углубле­нию, если установка на поиск универ­сального числа членов значимого круга общения не будет преодолена.

Не требует специальных доказа­тельств тот факт, что попытка свести во­едино изначально несравнимое, не про­сто мешает адекватно оценить действи­тельную картину в связи с многократ­ным «округлением» разноречивых дан­ных, а качественно искажает реальность, выдавая за нее усредненную сумму «сла­гаемых разных наименований», как если бы вычислялась не просто «средняя температура по больнице», а определя­лось среднее арифметическое килограм­мов и километров.

Поясним это на примере. Сегодня практически в любой научной работе, в той или иной степени связанной с про­блемой отношений межличностной зна­чимости, а следовательно, и с определе­нием круга «значимых других», принято приводить количественные данные, не­посредственно на цифровом уровне очерчивающие границы этого круга, и ссылаться при этом на результаты, за­фиксированные в работах предшествен­ников. Насколько информативна на са­мом деле такая «универсальная» количе­ственная характеристика отношений значимости, легко судить хотя бы по то­му, что складывается она путем усредне­ния совершенно разнородных результа­тов, полученных в несопоставимых (в плане исследовательских задач и ме­тодического оснащения), с точки зрения контингента испытуемых, эксперимен­тальных работ. Таких, например, как ра­боты, выполненные Б. Шкопоровым [18], проводившим свое исследование в школе-интернате и рассматривавшим в качестве значимых практически весь спектр коммуникативных связей испы­туемых, Е. А. Хорошиловой [17], изучав­шей отношения значимости с родствен­никами, друзьями и коллегами взрослых людей в возрасте от 19 до 48 лет, В. Н. Князевым [4], включавшим в круг значимого общения людей по признаку «симпатия — антипатия», И. Г. Дубовым [3], экспериментировавшим со старше­классниками массовой общеобразова­тельной школы и определявшим значи­мого для них другого как яркую непо­вторимую личность, уникальную инди­видуальность, А. А. Кроником и Е. А. Кроник [8], определявшими макси­мальное число жизненно значимых от­ношений. Понятно, что зафиксирован­ные каждым из авторов закономерности интересны и информативны для пони­мания определенного вида отношений межличностной значимости и при этом как бы «в пределах» конкретного кон­тингента. Попытка же вывести на осно­вании всего этого обобщенного материа­ла какой бы то ни было средний показа­тель ничего, кроме дополнительной смысловой путаницы, принести не мо­жет.

Именно с этой точки зрения, а следо­вательно, как стремление во что бы то ни стало упростить, схематизировать реаль­ную содержательную суть и многообра­зие форм отношений межличностной значимости следует рассматривать по меньшей мере необдуманно жесткое вве­дение цифрового предела числа «значи­мых других» — «существует универсаль­ный предел (равный восемнадцати) чис­ла значимых других, способных оказать определенное влияние на формирование личности любого конкретного человека на протяжении его жизненного пути» [9, с. 21—22]. По-видимому, столь кате­горичное заявление явилось результа­том сопоставления экспериментальных данных А. А. Кроника и Е. А. Кроник и высказанной Т. Уайлдером в чисто худо­жественной форме, по его собственным словам, «причудливой теории», согласно которой у человека в оптимуме на протя­жении жизни должно быть восемнад­цать особенно значимых людей («Со­звездие друзей»). Заметим, однако, что и сам писатель, и экспериментаторы в один голос утверждают, что «теорию» эту «не стоит принимать слишком бук­вально» [ 8, с. 71; 16, с. 111].

Вопрос о неопределенности, размы­тости границ значимого круга общения напрямую связан с проблемой научного определения критериев значимости дру­гого, т. е. оснований, позволяющих четко и обоснованно дифференцировать тех партнеров по взаимодействию и обще­нию, которые и являются собственно значимыми для человека, и тех, кто не может претендовать на это звание. По­иск и исследование таких предполагае­мых оснований личностной значимости имеют богатый опыт, а список этих фак­торов, если бы мы задались целью со­здать его, не мог бы не вызвать у нас ес­тественной ассоциации с многочислен­ными перечнями качеств лидера, скомп­лектованными в рамках «теории черт» (Е. Богардус и др.). И все же, несмотря на несовпадения, а порой бросающуюся в глаза противоречивость ответов на во­прос: «Что же в личности другого, его поведении, его статусно-ролевой пози­ции в решающей степени определяет его значимость для партнера по взаимодей­ствию и общению?» — можно выделить три направления такой значимости, на­правления, сложившиеся в исследова­тельской практике достаточно стихийно.

Первое — это широкий спектр кон­кретных в своем подавляющем боль­шинстве экспериментальных исследова­ний отношений межличностной значи­мости как межиндивидуальных связей, базирующихся на чувствах «симпатия — антипатия». По сути дела, речь в данном случае идет об одной из областей иссле­дования аттракции, причем не столько в плане «формирования привлекательнос­ти какого-то человека для воспринимаю­щего», сколько с точки зрения некоторо­го качества отношения одного человека к другому [1, с. 164]. Интенсивность раз­работки этого направления изучения от­ношений значимости была во многом предопределена развитием социометри­ческого метода (Дж. Морено) и напря­мую связана в России с именами Я. Л. Коломинского, И. П. Волкова и их последователей. В конечном счете в рас­сматриваемом случае в центре анализа оказываются взаимоотношения людей, значимость одного из которых для дру­гого или их взаимная значимость могут быть охарактеризованы как непосредст­венные, напрямую не связанные с целя­ми и задачами их взаимодействия.

Второе направление анализа отноше­ний межличностной значимости в целом и определения круга значимых лиц, в ча­стности, обусловлено представлением о наличии такого пласта межличностных отношений, характер которых непосред­ственно не зависит от привлекательнос­ти партнера или неприязни к нему. Эта страта интрагрупповой активности пред­ставляет собой межличностные отноше­ния, которые в существенной мере опо­средствованы содержанием, целями и за­дачами совместной деятельности. В кон­тексте проблематики «значимого друго­го» в данном случае прежде всего при­влекают внимание феномены личност­ной референтности и авторитетности. Развитие этого направления исследова­ния отношений межличностной значи­мости было предопределено становлени­ем теории деятельностного опосредство­вания межличностных отношений в группах [14; 15], а затем и появлением принципиально новых подходов к пони­манию личности (концепция персонали­зации) и ее исследованию (метод отра­женной субъектности) [12; 13].

Третье направление изучения меж­личностной значимости в реально функ­ционирующем сообществе представлено работами, посвященными рассмотрению как социально-психологических, так и психолого-управленческих проблем ру­ководства. Условно эти исследования можно обозначить как попытку анализа феномена «формальной власти». И здесь, в первую очередь, имеется в ви­ду рассмотрение значимости другого как функции той институализированной ро­ли, которая, в конечном счете, и являет­ся собственно значимой для подчинен­ного и при этом порой не только не обес­печивает действительно личностной значимости руководителя, но и мешает трансляции его личностности, превра­щая нередко личностно богатый образ в лишенный своей индивидуальности, схематизированный «портрет исполни­теля роли».

До недавнего времени в силу целого ряда обстоятельств и прежде всего в свя­зи с различными исследовательскими задачами выделяемые три стихийно сло­жившихся основных направления изуче­ния «значимого другого» практически не пересекались и существовали как бы независимо один от другого. В то же вре­мя появление и разработка концепции персонализации и метода отраженной субъектности позволили на современ­ном этапе развития социально-психоло­гической науки построить трехфактор­ную модель «значимого другого» [10; 11], т. е. рассмотреть все три указан­ные категории значимости, что называ­ется, в «связке», как генерализованные и в целом независимые основания воз­можной значимости одного человека для другого. В логике концепции персонали­зации речь идет «о трех формах метаин­дивидной репрезентации личности зна­чимого другого»; другими словами, в данном случае фиксируются не какие-то «узкоиндивидуальные характеристики этого значимого другого…, а его индиви­дуальная представленность в тех, с кем он имеет дело, его отраженная субъект­ность, …, то есть собственно личностные проявления» [ 12, с. 12].

Рассмотрим несколько подробнее собственно социально-психологическое содержание каждого из трех факторов значимости, оценивая при этом и ем­кость того условного трехмерного прост­ранства, которое складывается при пост­роении заявленных координат.

Первый из рассматриваемых А. В. Петровским критериев значимости другого — его оценка по шкале «рефе­рентность» для партнера, т. е. степень его идеальной представленности в сознании последнего в качестве лица, чье мнение значимо для него либо как информация к размышлению, либо как существенный ориентир для принятия решения, либо как прямое руководство, безоговорочное указание к действию в жизненно важной ситуации. Напомним, что речь идет не об анализе на интраиндивидном уровне ка­ких-то индивидуально-психологических характеристик, якобы обеспечивающих субъективную значимость одного чело­века для другого, а о метаиндивидной ре­презентации личности «значимого дру­гого». Здесь следует напомнить, что именно в связи с этим была разработана модель отношений авторитетности, ко­торые применительно к рассматривае­мой трехфакторной модели «значимого другого» являются высшей точкой пози­тивно направленного вектора референт­ности.

Понятно, что наличие наиболее выра­женной яркой формы метаиндивидной репрезентации личности «значимого другого» (его авторитетности), отклады­ваемой на оси Р+Р-, предполагает воз­можность, а следовательно, и необходи­мость нахождения на этом векторе и других узловых точек, отражающих ка­чественные этапы процесса становления отношений авторитетности («источник информации», «референтное лицо», «ан­тиреферентное лицо», «антиавторитет­ное лицо»).

Вторая форма метаиндивидной репре­зентации личности «значимого другого», которая рассматривается в рамках трех­факторной модели, — это аттракция, т. е., по сути дела, эмоциональный аспект «идеальной представленности» человека в сознании окружающих, его привлека­тельность или отчуждение, отторжение, а может быть, даже и неприязнь, враждеб­ность, которые он вызывает у других. По­просту говоря, ось А+А- соответствует от­ношенческому континууму, полюсами которого являются «дружественность» и «враждебность».

Исследования этого параметра отно­шений значимости достаточно широко представлены в психологической лите­ратуре и рассматриваются в качестве бо­лее или менее самостоятельного направ­ления не только теми, кто сам работает в этом русле. В исследовательской прак­тике для анализа межличностных пред­почтений и отвержений по типу «симпа­тия — антипатия» наиболее широко при­меняется, если дело касается реальных естественных малых групп, социометри­ческая процедура как в традиционной ее форме, так и в различных модифициро­ванных вариантах. Здесь следует отме­тить необходимость дополнения вектора ОА+ вектором ОА. Иногда, а в некото­рых случаях (например, в асоциальных группах) достаточно часто именно эмо­циональное неприятие и даже прямая враждебность характеризуют отношение одного человека к другому, причем во­лей определенных обстоятельств куда более значимого, чем те партнеры по вза­имодействию и общению, к которым субъект испытывает откровенную сим­патию или даже дружбу и любовь. Кроме того, на оси А+А- особого внимания за­служивает точка «0» и не только для по­нимания особенностей именно отноше­ний значимости, но и в связи с тем, что ее нахождение на оси лишний раз напо­минает об одной практически неизучен­ной категории членов реальных естест­венных малых групп: в контексте социо­метрической процедуры — это неизбира­емые члены группы, неизбираемые даже если количество выборов не ограничено экспериментатором (непараметрическая форма социометрического опроса) — «изолянты».

И, наконец, третья форма метаинди­видной репрезентации личности «значи­мого другого», тщательный учет которой предусмотрен анализом в рамках трех­факторной модели, — институализиро­ванная роль (ось В+В-). В отличие от ав­торитета, отражающего, прежде всего, собственно личностное, как бы внероле­вое влияние «значимого другого» («власть авторитета»), в данном случае имеется в виду «авторитет власти», или авторитет роли, именно наличие кото­рой и обусловливает значимость одного человека для другого [5; 6]. Подобная сторона межличностной значимости ни в коей мере не предполагает как обяза­тельное свое основание авторитет лич­ности носителя роли или его эмоцио­нальную привлекательность для окру­жающих, хотя в то же время, конечно, не предопределяет ни его низкий эмоцио­нальный статус, ни отсутствие его лич­ностной значимости. В этом плане нель­зя не согласиться с А. В. Петровским, что «разрушение той или иной организации автоматически отключает механизм дей­ствия институализированных ролей, точно также выход носителя институа­лизированной роли, к примеру, из слу­жебной иерархии, лишает его статуса “значимого другого” для его сослужив­цев. Это происходит…, если его служеб­ный статус не сочетался с более глубин­ными личностными характеристика­ми — референтностью и аттракцией» [10, с. 8—9].

Казалось бы, в контексте ролевой принадлежности говорить о «значимом другом» имеет смысл лишь в том слу­чае, когда исполняемая роль лежит где­то на векторе ОВ+ и воспринимается окружающими как таковая, так как, на первый взгляд, ролевой статус со зна­ком «-» безоговорочно исключает его обладателя из числа, если так можно выразиться, значимых для других роле­вых исполнителей. Однако при бли­жайшем рассмотрении без особого тру­да можно привести достаточно большое число примеров, когда значимость дру­гого определяется во многом именно «приниженностью» его роли и появля­ющейся в этой связи у вышестоящего возможности притеснять его и эксплуа­тировать, удовлетворяя тем самым свои потребности и решая посредством этого значимые, а порой и жизненно важные проблемы.

Еще на одном моменте в связи с этим фактором трехфакторной модели «зна­чимого другого» необходимо заострить внимание. Дело в том, что настойчивое подчеркивание автором именно инсти­туализированного характера роли как бы жестко ограничивает эвристический потенциал данного теоретического пост­роения рассмотрением отношений меж­личностной значимости лишь в фор­мальных сообществах и при этом приме­нительно только к взаимоотношениям в рамках официальной, а проще говоря, должностной структуры, где существую­щая «табель о рангах» позволяет безо­шибочно определить фиксированный ролевой статус каждого из партнеров по взаимодействию и общению. Таким об­разом, возникает иллюзия того, что трех­факторная модель «значимого другого» в качестве теоретического алгоритма не может быть использована для анализа неформальных отношений значимости в рамках официальных групп, ни тем бо­лее для определения характера межлич­ностной значимости в группах неофици­альных. В действительности дело обсто­ит иначе. Так, легко заметить, что возни­кающие в рамках официальных групп неформальные сообщества не являются полностью не зависимыми от официаль­ной структуры: в одних случаях их не­формальная структура вообще является «слепком» формальной, а в других — строится как бы «от противного». Но при любом варианте неформальный «расклад» испытывает на себе то или иное влияние официальной иерархии в группе, усиливающееся еще и тем, что каждый член неформального сообщест­ва, возникающего в рамках неформаль­ной группы, играя определенную роль в неформальной структуре, является од­новременно и носителем институализи­рованной роли. Что же касается нефор­мальных объединений людей, возникаю­щих стихийно вне официальных струк­тур, и здесь возникает неоднозначная си­туация. Если речь идет о дружеской ком­пании, например, подростков, то на нео­фициальную статусную позицию каждо­го из них существенное, а порой и реша­ющее влияние оказывают характеристи­ки его, если так можно выразиться, офи­циального положения в обществе (род занятий, отношения с правоохранитель­ными органами, наличие или отсутствие родителей, их статус и т. д.). Криминаль­ные же активно функционирующие со­общества вообще могут быть отнесены к классу неформальных групп лишь ус­ловно. В данном случае мы сталкиваем­ся именно с организацией, характеризу­ющейся своеобразной «служебной иерархией» и отлаженными механизмами действия институализированных ролей. Понятно, что эти организации — инсти­туты, как принято говорить в пенитен­циарных науках, «другой жизни», друго­го, преступного, но общества.

Оценивая трехфакторную модель «значимого другого» как наиболее «про­двинутую» на сегодняшний день в отече­ственной социальной психологии кон­цептуализированную схему отношений межличностной значимости, нельзя не упомянуть, что получение количествен­ных показателей межличностной значи­мости в данном случае обеспечивается наличием многократно апробированных методических средств — социометричес­кой и референтометрической процедур, а также методического приема определе­ния интрагрупповой структуры нефор­мальной власти.

1. Андреева Г. М. Социальная психология. М., 2007.
2. Дубов И. Г. Проблема «значимого другого»: терминологический аспект // Инди­видуальность педагога и формирование личности школьников. Даугавпилс, 1988.
3. Дубов И. Г. и др. Особенности восприятия значимых других старшеклассника­ми // Вопросы психологии. 1991. № 3.
4. Князев В. Н. Психологические особенности понимания личности значимого дру­гого как субъекта общения: Дисс. … канд. психол. наук. М., 1983.
5. Кондратьев М. Ю. Взаимосвязь авторитета личности и авторитета роли учителя // Вопросы психологии. 1987. № 2.
6. Кондратьев М. Ю. Слагаемые авторитета. М., 1988.
7. Кондратьев М. Ю., Ильин В. А. Азбука социального психолога-практика. М., 2007.
8. Кроник А. А., Кроник Е. А. В главных ролях: Вы, Мы, Он, Ты, Я. Психология зна­чимых отношений. М., 1989.
9. Леонтьев Д. А. Грани проблемы индивидуальности // Психологические проблемы индивидуальности. Вып. 3. Л.;М., 1985.
10. Петровский А. В. Авторитет, эмоциональный статус и роль в структуре личности «значимого другого» // Индивидуальность педагога и формирование личности школьников. Даугавпилс, 1988.
11. Петровский А. В. Трехфакторная модель значимого другого // Вопросы психоло­гии. 1991. № 1.
12. Петровский А. В., Петровский В. А. Индивид и его потребность быть личнос­тью // Вопросы философии. 1982. № 3.
13. Петровский В. А. Принцип отраженной субъектности в психологическом иссле­довании личности // Вопросы психологии. 1985. № 4.
14. Психологическая теория коллектива / Под ред. А. В. Петровского. М., 1979.
15. Психология развивающейся личности / Под ред. А. В. Петровского. М., 1987.
16. Уайлдер Т. Теофил Норд // Иностранная литература. 1986. № 8.
17. Хорошилова Е. А. Феномен субъективной значимости другого человека: Дисс. … канд. психол. наук. М., 1984.
18. Шкопоров Н. Б. Феноменология, динамика и психологические механизмы субъ­ективной значимости другого человека для старших подростков в условиях школы-­интерната: Дисс. … канд. психол. наук. М., 1980.