Психосоциальное развитие высокостатусных, среднестатусных и низкостатусных военнослужащих срочной службы

Введение

В современных условиях вопросы обеспечения национальной безопасности являются одним из ведущих приоритетов государственной политики. При этом одной из ключевых, в данном контексте, задач выступает поддержание высокого уровня боеготовности вооруженных сил минимально затратными — как в экономическом, так и в социальном планах — средствами. В этой связи представляется чрезвычайно важным обеспечение на уровне современных требований как собственно боевой подготовки, так и морально-психологического состояния личного состава, включая военнослужащих срочной службы.

В социально-психологическом плане одним из наиболее действенных средств решения данной задачи является целенаправленная деятельность по развитию неформальной интрагрупповой структуры воинских подразделений до уровня «команда»—«коллектив». Понятно, что сколько-нибудь эффективная деятельность такого рода попросту невозможна не только без выявления отчетливой исходной картины неформальной структуры межличностных отношений в группе, но и без углубленного изучения и анализа как внешних (социально-психологических), так и внутренних (индивидуально-личностных) факторов, опосредующих статус­но-ролевую позицию в сообществе каждого его члена.

Как показано в целом ряде прак­тикоориентированных исследований (Н.Ю. Ерасова [Ерасова, 2007], Е.А. Минакова [Минакова, 2008], В.А. Ильин [Ильин, 2009], Д.В. Сипягин [Сипягин, 2007] и др.), статусно-ролевая позиция индивида в контактном сообществе напрямую связана и, более того, обусловлена особенностями психосоциального развития на базисных стадиях эпигенетического цикла.

Заметим, что эмпирической базой всех упомянутых исследований послужили сообщества (студенческие учебные группы, старшие классы средней школы, подразделения коммерческих организаций, досуговые объединения), относящиеся по преимуществу к группам открытого типа (понятно, что закрытость как социально-психологическая характеристика обособленности — величина относительная, в той или иной степени присущая практически любому сообществу). При этом была выявлена универсальная закономерность, согласно которой в группах открытого типа достижению высокого статуса в неформальной интрагруппо- вой структуре способствует позитивное разрешение кризисов психосоциального развития индивида на базисных стадиях эпигенетического цикла.

В то же время, теоретический анализ закономерностей психосоциального развития позволяет предположить, что взаимосвязь интрагруппового структурирования и индивидуально-личностных особенностей, обусловленных разрешением кризисов детства, в закрытых сообществах (а именно к такого рода сообществам, по целому ряду как формальных, так и неформальных признаков, следует отнести воинские подразделения) носит принципиально иной характер.

Эмпирическая проверка данного предположения актуальна, на наш взгляд, не только в свете решения обозначенных выше прикладных задач, но и с точки зрения дальнейшей разработки и конкретизации психосоциальной теории развития как полидисциплинарного подхода к исследованию проблем современного общества.

Эмпирическое исследование

В этой связи нами в 2014—2017 гг. было разработано и реализовано исследование взаимосвязи особенностей психосоциального развития индивида и его статусно-ролевой позиции в неформальной интрагрупповой структуре армейских подразделений уровня «отделение—взвод» (численностью 10—25 человек). Исследование осуществлялось в подразделениях повышенной режим- ности, обусловливающей реально высокую степень закрытости группы. В данном случае, с точки зрения закрытости, эти подразделения выступали, по сути дела, в качестве критериальных групп. Всего в исследовании было задействовано 13 групп такого рода. Общее число респондентов составило 352 военнослужащих, призванных на действительную военную службу в возрасте 18—20 лет.

На основе теоретического анализа проблемы исследования было выдвинуто гипотетическое предположение, согласно которому в контактных сообществах закрытого типа, в отличие от открытых, высокого статуса в неформальной интрагрупповой структуре, как пра- 146

вило, достигают индивиды с негативным разрешением психосоциальных кризисов детства. В качестве основных методов углубленного исследования использовались: социометрия, референтометрия, методический прием определения неформальной интрагрупповой структуры власти в контактном сообществе, дифференциал психосоциального развития.

Результаты исследования

По результатам социометрической, референтометрической процедур и методического приема определения неформальной интрагрупповой структуры власти в контактном сообществе, с использованием разработанного М.Ю. Кондратьевым алгоритма, вычислялся интегральный статус в структуре межличностных отношений [Кондратьев, 2006].

В результате в совокупности по выборке было выявлено: 48 интегрально высо­костатусных респондентов, 129 среднеста­тусных и 121 низкостатусный (напомним, что в процессе вычисления интегрального статуса происходит двухфазное усечение исходной выборки за счет исключения из дальнейшего рассмотрения респондентов, находящихся в лиминальной позиции как артефактных случаев).

В рамках исследовательской программы, параллельно с выявлением статус­но-ролевой позиции респондентов, осуществлялось исследование особенностей их психосоциального развития на базисных стадиях эпигенетического цикла с использованием дифференциала психо­социального развития. Сравнительные профили по факторам дифференциала высокостатусных, среднестатусных и низкостатусных респондентов, построенные по средним значениям распределения результатов для каждого из пяти факторов дифференциала, представлены на рисунке.

Как видно на представленном рисунке, именно у высокостатусных членов армейских подразделений имеет место наименее благополучное разрешение базисных кризисов психосоциального развития. Исключение составляет третья стадия эпигенетического цикла, характеризующаяся разрешением базисного конфликта — «инициатива против генерализированного чувства вины». Наиболее отчетливые различия между высокостатусными, среднестатусными и низкостатусными респондентами наблюдаются по факторам автономии, инициативы, компетентности и идентичности. Прежде чем перейти к углубленному анализу и интерпретации полученных данных, представим результаты статистической проверки значимости видимых на рисунке различий.

Итак, по результатам статистического анализа, осуществленного с использованием U-критерия Манна—Уитни, были выявлены следующие значимые различия (во всех случаях двухсторонний уровень асимптотической значимости U-критерия p < 0,01):

—   по фактору «доверие» между вы­сокостатусными и среднестатусными респондентами, а также между средне­статусными и низкостатусными респондентами;

—   по фактору «автономия» между высокостатусными и среднестатусными респондентами, а также между высоко­статусными и низкостатусными респондентами;

—   по фактору «инициатива» между высокостатусными и среднестатусными респондентами, между высокостатусны­ми и низкостатусными респондентами, между среднестатусными и низкостатус­ными респондентами;

—   по фактору «компетентность» между высокостатусными и среднестатусны­ми респондентами, между высокостатус­ными и низкостатусными респондентами;

— по фактору «идентичность» между высокостатусными и среднестатусными респондентами, между высокостатусны­ми и низкостатусными респондентами.

Во всех остальных случаях статистически значимых различий выявлено не было.

В целях углубленного анализа и интерпретации полученного «расклада», как в тех случаях, где были зафиксированы значимые различия в распределении результатов трех категорий испытуемых, так и в тех случаях, когда различий выявлено не было, было проведено углубленное статистическое изучение с использованием метода описательных статистик.

Далее мы попытаемся последовательно описать и проинтерпретировать наиболее существенные результаты по каждому фактору дифференциала пси­хосоциального развития.

Обсуждение

Итак, по фактору «доверие» наиболее отчетливо выявлена тенденция позитивного разрешения первого базисного кризиса развития у среднестатусных респондентов. Это подтверждается как сравнением средних величин, так и квар­тильными «раскладами».

Как показывает анализ распределения результатов среднестатусных респондентов по квартилям, согласно тестовым нормам дифференциала пси­хосоциального развития, у 75% данной категории респондентов имеет место устойчиво позитивное разрешение конфликта «доверие против недоверия».

В тоже время, у высокостатусных и низкостатусных респондентов наблюдается иная картина. Результаты 75% вы­сокостатусных респондентов попадают в 148

шкальный диапазон, характеризующийся как зона неразрешенности либо слабо- выраженного позитивного разрешения исследуемого конфликта. И только у 25% высокостатусных респондентов, чьи результаты составили верхний квартиль распределения, зафиксировано устойчивое позитивное разрешение конфликта «доверие против недоверия».

Схожая картина наблюдается и у низ­костатусных респондентов. При этом результаты данной категории респондентов, составившие нижний квартиль распределения, «разбросаны» от зоны устойчиво негативного до зоны слабо выраженного позитивного разрешения конфликта «доверия против недоверия». Результаты 50% низкостатусных респондентов, составивших серединные квартили распределения, попадают в зону слабо выраженного позитивного разрешения рассматриваемого конфликта. И наконец, у 25% респондентов, чьи результаты попали в верхний квартиль, выявлено устойчивое позитивное разрешение конфликта «доверие против недоверия».

Следует отметить, что в целом ряде исследований, направленных на изучение взаимосвязи статусно-ролевой позиции и особенностей психосоциального развития индивида в открытых сообществах, в частности, в студенческих учебных группах (Н.Ю. Ерасова [Ерасова, 2007], Е.А. Минакова [Минакова, 2007], Д.В. Сипягин [Сипягин, 2007а] и др.), выявлена совершенно иная картина, характеризующаяся, в том числе тем, что высокостатусные члены открытых сообществ отличаются от среднестатусных и низкостатусных устойчиво позитивным разрешением базисного кризиса первой стадии психо­социального развития. Природа данных различий кроется, на наш взгляд, именно в социально-психологической специфике закрытых сообществ, которая детально описана в ряде специальных работ, в частности, М.Ю. Кондратьева [Кондратьев, 2006]. Здесь же мы попытаемся конкретизировать эту специфику применительно именно к первой стадии психосоциального развития индивида. Согласно психосоци­альной теории развития, позитивное разрешение базисного конфликта первой стадии эпигенетического цикла и формирования в результате эго-силы, которую Э. Эриксон обозначил как «надежда», проявляется в более старшем возрасте на уровне социального функционирования индивида как способность к открытому партнерскому взаимодействию с окружающими. В практическом плане (что принципиально важно применительно к рассматриваемым сообществам) это предполагает низкую восприимчивость индивида к социально-психологическому и идеологическому воздействию любого уровня и качества, направленному на формирование «образа врага», а также стереотипу «окончательного оценочного вывода» относительно индивидуально­личностной значимости потенциального партнера по взаимодействию на основании критерия принадлежности его к той или иной национальной, социальной, политической и т. п. группе; высокую степень толерантности к социальному заражению и действию эффекта «нисходящей слепоты».

Достаточно очевидно, на наш взгляд, что все перечисленные индивидуально­личностные характеристики не только не способствуют, но, напротив, препятствуют достижению индивидом высокого статуса в закрытых сообществах в принципе и непосредственно в воинских подразделениях, укомплектованных военнослужащими по призыву.

При этом, с другой стороны, как показано в работах Э. Эриксона, выраженное негативное разрешение конфликта «доверие против недоверия» влечет за собой эго-отчуждение в виде временной спутанности или утраты временной перспективы. По словам Э. Эриксона, это означает, что «... каждая отсрочка становится обманом, каждое ожидание — переживанием бессилия, каждая надежда — опасностью, каждый план — катастрофой, каждый возможный помощник — потенциальным изменником» [Эриксон, 1996, с. 191].

Вполне понятно, что индивид с выраженным эго-отчуждением такого рода патологически не способен достичь высокой статусно-ролевой позиции в неформальной интрагрупповой структуре любого сообщества, и в особенности в условиях сообществ закрытого типа. Отсюда вполне закономерным представляется то, что в ходе исследования у большинства высокостатусных испытуемых выявлено именно слабовыра- женное позитивное разрешение кризиса психосоциального развития «доверия против недоверия». В связи с этим возникает закономерный вопрос, как в таком случае объяснить очень похожие результаты низкостатусных испытуемых. На наш взгляд, ответ кроется в сравнительном анализе динамики психо­социального развития на пяти базисных стадиях в целом, к чему мы и обратимся ниже. Здесь же, на наш взгляд, необходимо попытаться проанализировать то обстоятельство, что у большинства среднестатусных испытуемых зафиксирована отчетливо выраженная тенденция позитивного разрешения базисного конфликта «доверие против недоверия». На наш взгляд, это обусловлено тем, что наряду с уже вышеописанными особенностями индивидам со сформированной эго-силой надежды свойственна доминирующая установка на достижение в сочетании с высокой фрустрационной толерантностью. Применительно к условиям закрытых сообществ, и в том числе армейских подразделений, это означает, что такие индивиды способны, во-первых, адекватно оценивать как социальную ситуацию в целом, так и ситуацию межличностного взаимодействия — в частности. Во-вторых, отчетливо понимать, что их жизненное пространство и жизненные перспективы не исчерпываются текущей ситуацией, даже если она объективно и субъективно является для них проблемной. В-третьих, идти на разумные компромиссы, сохраняя при этом самоуважение и веру в будущее. Все это в совокупности в наибольшей степени соответствует именно среднестатусной позиции в специфических условиях воинского подразделения.

Далее мы в аналогичной схеме рассмотрим результаты испытуемых по второму фактору дифференциала психосо­циального развития.

Как следует из анализа квартильного «расклада» по второму фактору дифференциала, у 25% высокостатусных военнослужащих имеет место негативное разрешение кризиса «автономия против стыда и сомнения». Результаты еще 50% респондентов данной категории попадают в шкальный интервал, характеризующийся как состояние неразрешенности исследуемого конфликта. Верхний квартиль рассматриваемого распределения оказался «растянутым» от зоны неразре- шенности до зоны выраженно позитивного разрешения конфликта «автономия против стыда и сомнения».

Что касается среднестатусных респондентов, то у 25% данной подвыборки, чьи результаты составили нижний квартиль распределения, зафиксирована неразре- шенность второго кризиса психосоциаль­ного развития. Два серединных квартиля рассматриваемого распределения (50% респондентов) попадают в зону слабо выраженного позитивного разрешения рассматриваемого кризиса. Наконец, у 25% респондентов данной категории, чьи результаты составили верхний квартиль распределения, выявлено устойчиво позитивное разрешение конфликта «автономия против стыда и сомнения».

Практически аналогичная картина имеет место в распределении по данному фактору дифференциала результатов у низкостатусных респондентов.

Совершенно очевидно возникает вопрос о причинах аномально низкого уровня психосоциального развития на данной стадии высокостатусных респондентов по сравнению со среднестатус­ными и низкостатусными. На первый взгляд, представляется очевидным, что индивиды с генерализированным чувством стыда и сомнения попросту не способны достигать высокой позиции в системе неформальных межличностных отношений в каком бы то ни было типе контактных сообществ. Попытаемся разрешить этот видимый парадокс, опираясь, как и в предыдущем случае, на теорию психосоциального развития.

Описывая вторую стадию психосо­циального развития и психологическую суть противоречия между автономией и генерализированным чувством стыда и сомнения, Э. Эриксон отмечал: «Данная стадия становится решающей для установления соотношения между доброй волей и полным ненависти самоутверждением, между кооперативностью и своеволием, между самовыражением и компульсивным самоограничением или смиренной угодливостью» [Эриксон, 1996, с. 119].

Казалось бы, обозначенное выше противоречие, таким образом, только получает дополнительное подтверждение. В самом деле, как индивид с низкой самооценкой может оказаться высоко­статусным членом какого бы ни было сообщества? Прежде чем попытаться принципиально ответить на этот вопрос, заметим, что в нашем конкретном случае для большинства высокостатусных испытуемых характерна все-таки неразре- шенность конфликта «автономия против стыда и сомнения», а не его негативное разрешение. Тем не менее, глубинная причина зафиксированного видимого парадокса заключается, на наш взгляд, в следующем. Одной из наиболее распространенных компенсаторных реакций на заниженную самооценку является повышенная агрессивность индивида. Он, в буквальном смысле, «яростно» отвергает любое мнение, касающееся его персоны, привнося даже в объективно совершенно незначительную ситуацию социального взаимодействия выражен- но аффективный аспект. В собственно социально-психологическом плане компенсаторным механизмом болезненного самоосознавания часто выступает гипертрофированное стремление к идентификации с группой членства, выражающееся, в частности, в некритичном принятии групповых норм и стереотипов. Более того, именно негативное разрешение рассматриваемого кризиса психосоциаль­ного развития является одной из фундаментальных причин формирования такого личностного качества, как авторитарность. Напомним, что, как показано в целом ряде работ М.Ю. Кондратьева [Кондратьев, 2005], В.А. Ильина [Ильин, 2016] и др., авторитарность предполагает, наряду с готовностью и стремлением унижать и притеснять нижестоящих, как в официальной, так и в неформальной социальной иерархии, столь же безусловную готовность терпеть унижения и притеснения со стороны вышестоящих.

Все сказанное, на наш взгляд, объясняет обозначенный выше видимый парадокс. Итак, в условиях закрытых сообществ, в нашем конкретном случае армейских подразделений, где типичные для сообществ такого типа неформальные нормы, предполагающие жесткую иерархическую структуру, дополняются официальной нормативной базой, основанной, в силу армейской специфики, на жесткой авторитарной схеме взаимодействия, именно индивиды с описанными выше характерными личностными особенностями потенциально способны добиваться высокоста­тусных ролевых позиций.

Далее рассмотрим результаты анализа квартильного расклада по фактору «инициатива». Результаты 25% высоко­статусных респондентов, составивших нижний квартиль распределения, «растянуты» в шкальном диапазоне от устойчиво негативного разрешения конфликта «инициатива против чувства вины» до неразрешенности данного конфликта. Еще у 25% респондентов данной категории имеет место слабо выраженное позитивное разрешение рассматриваемого конфликта. У 50% высокостатусных респондентов, чьи результаты составили два верхних квартиля распределения, выявлено устойчивое либо выражен- но позитивное разрешение конфликта «инициатива против чувства вины».

Схожая в целом по структуре картина имеет место и у среднестатусных респондентов. Основное отличие распределения результатов у этих респондентов от распределения результатов у высокоста­тусных респондентов заключается в том, что у 50% представителей данной подвы­борки имеет место слабо выраженное по- 151 зитивное разрешение рассматриваемого конфликта психосоциального развития.

Что касается низкостатусных респондентов, то для них характерна наименее благоприятная, по сравнению с двумя предыдущими категориями, тенденция разрешения кризиса «инициатива против чувства вины».

Результаты 25% данной категории респондентов, вошедших в нижний квартиль, оказались «растянутыми» от зоны выраженно негативного разрешения до зоны неразрешенности рассматриваемого конфликта. Еще у 50% низкоста­тусных респондентов данный конфликт оказался в неразрешенном, «замороженном», состоянии. Наконец, у 25% низко­статусных респондентов, чьи результаты составили верхний квартиль распределения, имеет место слабо выраженное позитивное разрешение конфликта «инициатива против чувства вины».

Для объяснения выявленной феноменологии необходимо чуть более подробно, чем в предыдущих случаях, остановиться на закономерностях и детерминантах психосоциального развития на третьей стадии эпигенетического цикла. Как следует из работ Э. Эриксона и его последователей, именно в контексте разрешения базисного кризиса «инициатива против чувства вины» начинают отчетливо проявляться половые различия. Напомним, что определяющим фактором, обусловливающим рассматриваемый конфликт, является развитие локомоторно-мышечной координации движений — иными словами, способности произвольно выбирать и длительно сохранять позу тела, а также, что особенно важно в рассматриваемом контексте, самостоятельно передвигаться, расширяя жизненное пространство и спектр желаемых целей. При этом, согласно 152

психосоциальной теории развития, доминирующим средством достижения этих целей у мальчиков выступает так называемый интрузивный модус (модус вторжения), который Э. Эриксон описывал: как «вторжение в пространство с помощью активных движений; вхождение в неизвестное с помощью своей любознательности; «влезание» в уши и головы других людей своими криками и воплями; физическую атаку в отношении других людей; а также первые пугающие мысли о том, чтобы ввести фаллос в женское тело» [Эриксон, 1996, с. 126].

Инклюзивный модус (модус принятия), более свойственный девочкам, как средство достижения цели проявляется в виде более разнообразного сенсомо­торного различения и акцентирования внимания на принимающих сторонах активности. Из сказанного, на наш взгляд, следует, что именно отчетливо и, более того, гипертрофировано выраженный модус вторжения, в контексте социального взаимодействия, является действительно важным условием и одновременно средством достижения высокого статуса, прежде всего, в плане неформального властного влияния в закрытых мужских группах. Заметим в этой связи, что как формальный возраст испытуемых, так и их социальный опыт свидетельствуют о том, что речь идет, по сути дела, даже не о мужских, а скорее о подростковых — «мальчиковых» группах, в которых значение интрузивного модуса, причем именно в достаточно инфантильных — «детских» формах проявления, связанных прежде всего с вербальной и физической агрессией, особенно велико. При этом возникает видимое противоречие с тем обстоятельством, что позитивное разрешение базисного конфликта «инициатива против чувства вины», как правило, означает формирование у индивида эго-силы, которая обозначалась Э. Эриксоном как чувство цели. Развитое чувство цели обусловливает способность индивида ставить достаточно амбициозные и вместе с тем реалистичные личностные задачи и прилагать целенаправленные усилия к их достижению. Такие люди, как правило, готовы идти на оправданный риск, не «пасуя» перед возможными промежуточными неудачами на пути к намеченной цели. Они также открыты для нового опыта и ролевого экспериментирования. Наряду с надеждой, развитое чувство цели является важнейшим условием формирования мотивации достижения и установки на сотрудничество с окружающими.

С точки зрения разрешения обозначенного противоречия, принципиально важным представляется то обстоятельство, что возможность полноценного партнерства, развитое чувство цели обеспечивается только в сочетании с эго-силой надежды. Между тем, как было показано выше, у большинства высокостатусных испытуемых первый конфликт психосо­циального развития оказывается в неразрешенном, «замороженном», состоянии, т. е. эго-сила надежды на момент проведения исследования оказывается не- сформированной. Этим обусловливается однобокое, узко специфическое проявление инициативы и чувства цели, суть которых мы попытались изложить, описывая интрузивный модус решения лич­ностно значимых задач. Также заметим, что типичным эго-отчуждением, возникающим в результате неблагоприятного разрешения конфликта третьей стадии психосоциального развития, является тотальная ролевая фиксация, проявляющаяся, согласно Э. Эриксону, «... в форме полного отказа от амбиций, что только и позволяет полностью избежать чувства вины» [Эриксон, 1996, с. 194].

На уровне социального функционирования личности это обычно находит выражение в установке на избегание неудач как ведущего мотива деятельности, в приверженности позиции «маленького человека», от которого «мало что зависит».

Достаточно очевидно, что такого рода личностные особенности отчетливо предполагают именно низкостатусную, зависимую позицию индивида в закрытом сообществе, особенно в описанных выше специфических условиях воинской службы.

Далее проанализируем результаты респондентов по фактору «компетентность». Итак, как следует из анализа квартильных раскладов по данному фактору, практически у 25% высокоста­тусных респондентов, чьи результаты составили нижний квартиль распределения, преобладает негативное разрешение конфликта «компетентность против неуспешности». Еще у 50% респондентов данной категории исследуемый конфликт оказался в стадии неразре- шенности. Наконец, верхний квартиль распределения результатов у высоко­статусных респондентов оказался «растянутым» от зоны слабо выраженного до зоны выраженно позитивного разрешения рассматриваемого конфликта.

Далее мы попытаемся, опираясь, как и в предыдущих случаях, на психосо­циальную теорию развития, проинтер­претировать полученные результаты применительно к социально-психологической специфике исследуемых нами групп. В данном конкретном случае первоочередной интерес, на наш взгляд, представляет суть эго-отчуждения, формирующегося в результате негативного разрешения базисного конфликта психо- 153 социального развития «компетентность против чувства неполноценности». Данное эго-отчуждение Э. Эриксон обозначал как стагнацию действия, являющуюся «... логическим следствием глубокого чувства неадекватности собственных общих возможностей» [Эриксон, 1996, с. 96].

В социальном аспекте это приводит не только к очевидному ограничению потенциала индивида в смысле перспектив карьерного роста, самореализации в профессиональной деятельности и т. п., но зачастую полностью парализует всякую созидательную активность личности. Компенсаторная реакция в таких случаях нередко проявляется в форме агрессивных и социопатических действий. Заметим, что в условиях воинских подразделений, где жизнедеятельность военнослужащих достаточно жестко регламентируется и контролируется, откровенные проявления социопатиче­ского и тем более криминального характера в большинстве случаев попросту невозможны, либо достаточно жестко пресекаются средствами официального (формального) воздействия. В то же время, агрессивные проявления, в контексте находящихся вне зоны формального контроля межличностных отношений, в данных специфических сообществах, как уже отмечалось выше, являются важным, а в целом ряде случаев и единственным средством достижения высокой статус­но-ролевой позиции. Следует также отметить, что для большинства высокоста­тусных членов армейских подразделений характерны не явно негативное разрешение конфликта психосоциального развития «компетентность против чувства неполноценности», а именно его неразре- шенность, «законсервированность», что само по себе, в логике психосоциальной теории развития, не предполагает сфор- 154

мированной установки на отчетливо выраженное криминальное поведение, но с высокой степенью вероятности подразумевает именно повышенный уровень агрессивности как средство самоутверждения в системе неформальных межличностных отношений.

Совершенно иная картина имеет место применительно как к среднестатусным, так и к низкостатусным респондентам. Нижний квартиль распределения результатов среднестатусных респондентов попадает в шкальный диапазон от зоны слабовыраженного негативного разрешения до зоны неразрешенности конфликта «компетентность против неуспешности». Еще у 25% респондентов данной категории выявлено слабовыраженное позитивное разрешение рассматриваемого конфликта. Наконец, у 50% среднестатусных респондентов, чьи результаты составили два верхних квартиля распределения, имеет место устойчиво позитивное разрешение конфликта четвертой стадии пси­хосоциального развития.

Подводя общий итог анализа данного распределения результатов, отметим, что у абсолютного большинства среднеста­тусных респондентов, в отличие от вы­сокостатусных, имеет место позитивное разрешение конфликта «компетентность против неуспешности».

Схожая картина имеет место и применительно к низкостатусным респондентам. Уже нижний квартиль распределения результатов у этой категории респондентов попадает в зону нераз- решенности, а частично в зону слабо выраженного позитивного разрешения рассматриваемого конфликта. У 50% низкостатусныхреспондентов, чьи результаты составили два серединных квартиля распределения, налицо слабо выраженное позитивное разрешение конфликта «компетентность против неу- спешности». Наконец, у 25% респондентов, чьи результаты составили верхний квартиль распределения, имеет место устойчиво позитивное разрешение рассматриваемого конфликта.

Далее мы перейдем к углубленному анализу результатов, полученных по пятому фактору дифференциала психосоциального развития «идентичность против психосоциальной спутанности». Необходимо сразу оговориться, что при анализе полученных данных следует учитывать то обстоятельство, что в возрастном аспекте момент исследования приходится на сензитивный период разрешения данного конфликта психосоциального развития. Итак, первый квартиль распределения результатов высокостатусных респондентов, как и в ряде предыдущих случаев, оказался «растянутым» от зоны выраженно негативного до зоны неразрешенности конфликта «идентичность против психосо­циальной спутанности». У большинства из 50% респондентов данной категории, чьи результаты составили два серединных квартиля распределения, имеет место неразрешенность рассматриваемого конфликта. Результаты у большинства из 25% респондентов, вошедшие в верхний квартиль, попадают в зону слабо- выраженного позитивного разрешения конфликта «идентичность против психо­социальной спутанности».

Квартильные распределения результатов у среднестатусных и низкостатус­ных респондентов оказались довольно схожими. Нижний квартиль распределения результатов среднестатусных респондентов приходится на зоны слабо- выраженного негативного разрешения и неразрешенности рассматриваемого конфликта, в то время как аналогичный показатель распределения результатов низкостатусных респондентов локализуется в шкальном интервале от зоны слабовыраженного негативного до зоны слабовыраженного позитивного разрешения конфликта «идентичность против психосоциальной спутанности».

У большинства респондентов обеих категорий, чьи результаты составили серединные квартили распределения, имеет место слабовыраженное позитивное разрешение рассматриваемого конфликта.

Наконец, как у среднестатусных, так и у высокостатусных респондентов, чьи результаты составили верхние квартили распределения, налицо устойчиво позитивное разрешение конфликта «идентичность против психосоциальной спутанности».

Таким образом, установлено, что у среднестатусных и низкостатусных респондентов тенденция к позитивному разрешению конфликта «идентичность против психосоциальной спутанности» выражена существенно в большей степени по сравнению с высокостатусными респондентами.

Попытаемся, как и в предыдущих случаях, объяснить выявленную феноменологию, опираясь на теорию психо­социального развития. Как следует из работ Э. Эриксона, механизм формирования идентичности представляет собой нечто большее, чем простое суммирование личностных идентификаций, свойственных предшествующим стадиям психосоциального развития. По словам Э. Эриксона, «формирование идентичности начинается там, где идентификация становится непригодной. Она вырастает из избирательного отказа от одних и взаимной ассимиляции других детских идентификаций и их объединения в новую конфигурацию, которая, в свою очередь, определяется процессом, посредством которого общество (часто через субкультуры) идентифицирует юного индивида с тем, кем он, само собой разумеется, должен стать» [Эриксон, 1996, с. 170]. По сути дела, речь идет о том, что на данной стадии эпигене­тического цикла заново актуализируются предшествующие конфликты психосоци­ального развития, а результаты их разрешения начинают подвергаться сомнению и пересмотру на субъективном уровне.

Совершенно неслучайно, рассматривая протекание и ключевые детерминанты разрешения данного кризиса психосоциального развития, Э. Эриксон подчеркивал значимость особых условий, создаваемых обществом, своего рода «социальный инкубатор», которые он обозначил как психосоциальный мораторий. Данные специфические условия индивидуально-личностного развития Э. Эриксон охарактеризовывал следующим образом: «... мораторий — это отсрочка, предоставленная кому-либо, кто еще не готов принять ответственность или хотел бы дать себе время на подготовку. Под психосоциальным мораторием мы понимаем запаздывание в принятии на себя взрослых обязанностей, но не только это. Данный период характеризуется избирательной снисходительностью со стороны общества и вызывающей беззаботностью со стороны юности» [Эриксон, 1996, с. 167].

С учетом приведенных теоретических соображений вернемся к фактическим результатам нашего исследования. Итак, во-первых, как было показано выше в ходе анализа и интерпретации данных по четырем предшествующим шкалам дифференциала психосоциального развития, именно у высокостатусных респондентов в нашем конкретном случае наблюдаются деформации в разрешении 156 соответствующих базисных конфликтов психосоциального развития, т. е., условно говоря, «исходный материал» конструирования психосоциальной идентичности у данной категории респондентов оказывается сам по себе проблемным, с точки зрения позитивного разрешения конфликта психосоциального развития «идентичность против психосоциальной спутанности». Во-вторых, совершенно очевидно, что молодые люди (это касается всех трех категорий респондентов), призванные на военную службу, лишены возможности проживания психосоци­ального моратория в вышеизложенном понимании. Понятно, что в условиях закрытой группы, в сочетании с предельно высоким уровнем как формальной ответственности, возлагаемой обществом на военнослужащих, так и субъективным ее восприятием на индивидуально-личностном уровне, ни о каком психосоци­альном моратории попросту не может быть и речи.

Не менее важно в данном контексте то обстоятельство, что, как показано в ряде исследований, суть эго-силы и эго-отчуждения, формирующихся в результате разрешения конфликта данной стадии психосоциального развития в ту или иную сторону, заключается в доминирующем принципе интрапсихического структурирования личности, обозначаемыми как цельность и тотальность соответственно.

Для индивидов со сформированной эго-силой цельности характерна открытость новым идеям и опыту при сохранении отчетливо выраженной личностной позиции и системы ценностей. Им присущи способность к установлению подлинно партнерских отношений с другими людьми в процессе социального взаимодействия, поленезависимость, высокая толерантность, готовность к принятию ответственности. В психологическом плане следует особо отметить, что наличие цельности является не просто полезным, но и совершенно необходимым свойством личности для полноценной интеграции индивида в группах членства.

Отметим, что, как следует из описанной, в частности в работах М.Ю. Кон­дратьева, социально-психологической специфики закрытых сообществ, эти индивидуально-личностные особенности не просто не способствуют, но впрямую препятствуют достижению индивидом высокостатусной позиции в сообществах данного типа. Особенно это проявляется в отношениях интегрированности индивида в сообщество. Как показано М.Ю. Кондратьевым [Кондратьев, 1997], характерной социально-психологической особенностью позиционирования высокостатус­ного индивида в контактном сообществе закрытого типа является именно индивидуализация — декларируемая и фактическая в плане межличностного взаимодействия, обособленность и уникальность собственной позиции даже в контексте взаимодействия с другими вы­сокостатусными членами сообщества.

В то же время, тотальность, как доминирующий принцип интрапсихиче- ского структурирования, по сути дела, идеально отвечает специфическим требованиям, предъявляемым к индивиду в системе неформальных межличностных отношений в закрытом сообществе. С точки зрения психосоциальной теории развития, «тотальностью обусловливается высокий уровень личностной закрытости, отчетливо выраженная предрасположенность к ксенофобии, фанатичная приверженность тем или иным лидерам и идеологическим доктринам, деформированная атрибуция ответственности, склонность к следованию стереотипам, слабая способность к рефлексии» [Ильин, 2009, с. 165]. Она же является глубинной причиной авторитарности как устойчивой личностной особенности, о сути которой говорилось выше. Все сказанное в совокупности показывает, на наш взгляд, то, что совершенно закономерно в условиях закрытых сообществ именно индивиды с эго-отчуждением тотальности объективно наиболее предрасположены к завоеванию или, точнее сказать, к захвату высокостатусной позиции в неформальной интрагрупповой структуре, прежде всего — власти.

При этом в нашем конкретном случае у большинства высокостатусных респондентов выявлено все-таки не сформированное эго-отчуждение тотальности, а скорее эпизодические его проявления в ситуациях неформального межличностного взаимодействия. Это совершенно понятно, поскольку для индивидов с отчетливо выраженным негативным разрешением пятого кризиса психосоциального развития на поведенческом уровне характерны систематическое проявление неспро­воцированной агрессии, доходящей до степени откровенной жестокости в отношении любых членов сообщества, воспринимаемых как «другие», «не свои» по самому широкому спектру формальных и неформальных признаков, крайняя поведенческая и интеллектуальная ригидность, откровенно бросающаяся в глаза, «пограничные» формы поведения и психотические эпизоды. Достаточно очевидно, что индивиды со столь явным делинквентным поведением попросту «выбраковываются» в процессе призыва на действительную военную службу.

Выводы

Проведенное эмпирическое исследование и полученные в ходе его реализации результаты позволяют сделать ряд выводов констатирующего и обобщающего характера.

1.    Принципиальным отличием закрытых сообществ, при сравнении с группами открытого типа, является то, что, с точки зрения психосоциального развития личности, высокостатусные позиции в структуре неформальных межличностных отношений, как правило, достигают индивиды, у которых, в отличие от среднеста­тусных членов таких сообществ, а также в целом ряде случаев и низкостатусных их членов, имеет место негативная тенденция к разрешению кризисов базисных стадий эпигенетического цикла. Исключение составляет третья стадия психо­социального развития, применительно к которой, выявлена тенденция прямо противоположная обозначенной выше.

2.    В условиях закрытых сообществ, а именно армейских подразделений, укомплектованных военнослужащими по призыву, статус индивида определяется не его способностью к полноценной интеграции в группу в контексте интра- группового развития, а скорее, напротив, потребностью в индивидуализации в сочетании с готовностью и способностью «захватить» высокостатусную позицию уже на стадии формирования группы и удерживать ее прежде всего силовыми методами.

3.    Объективные условия формирования и функционирования воинских подразделений изначально обусловливают подобного рода деформацию системы «личность—группа» и одновременно подкрепляют фактический исходный «расклад» на уровне индивидуально­личностного развития. Прежде всего, это касается пятой, сензитивной в возрастном аспекте на момент прохождения действительной воинской службы, стадии психосоциального развития.

4.    Действующие на настоящий момент возрастные критерии призыва на действительную военную службу обусловливают деформацию психосоци­ального развития личности, поскольку совершенно очевидным образом не просто не способствуют полноценному проживанию молодыми людьми «психосо­циального моратория», но фактически лишают их такой возможности. Более того, объективные условия прохождения действительной воинской службы создают своего рода «отрицательный социальный инкубатор», в рамках которого консервируются именно деструктивные тенденции психосоциального развития личности.

Дальнейшая разработка данной проблематики предполагает разработку и апробацию, с использованием полученных данных, развернутой прикладной программы по социально-психологическому развитию воинских подразделений с учетом индивидуально-личностных особенностей военнослужащих.